Прими таким, какой я есть

И лёд тает, когда мы светим, И сердца открываются, когда мы любим, И люди меняются, когда мы открыты, И чудеса происходят, когда мы верим. Сунь Цзы. Цзюнь хорошо выспался, нет ничего милее родной кровати, да ещё и в родном доме. Было уже шесть часов вечера, когда он всё-таки решился сползти с постели. Встав голыми пятками на пушистый ковёр, он пошевелил пальчиками ног, наслаждаясь этой нежностью. Иногда для блаженства так мало надо. Он идёт в душ, хочет быть чистым, сухим и пахнущим маслом, а не чужим потом и одеколоном. Выскабливает всё во рту, которого касались чужие языки. Слегка подсушивает волосы, но не укладывает их, оставляет лёгкую небрежность. В безразмерной любимой пижаме, лохматый, в старых любимых тапочках он идёт на кухню. Варит свой любимый, такой простой и незамудренный изысканным вкусом рамён, напоминающий о свободе. Ни один клиент не поймёт его, если он, сидя с ними в дорогом ресторане, закажет рамён. Всегда приходилось блистать своими познаниями в иностранной кухне и заказывать то, что попрестижнее. И только дома он вновь доказывал своему вкусу, что эта лапша самая престижная снедь для его желудка. — Сэми, проснулся наконец? — в кухню вошёл Ги и потянулся вверх, в шкафчик, за стаканами. — Как прошло празднование? — Отлично. Клиент доволен, — парень презрительно фыркнул, глядя в кастрюльку, вспоминая «празднование». — Этот Чарли Хайтен тебе нравится? Что-то ты в последнее время только с ним бываешь, — Ги наблюдает за сосредоточившимся на варке лицом младшего. — А то! Я просто в восторге от этого мудака, — Цзюнь поднимает голову и смотрит прямо в глаза Ги. Он тут же забывает о клиенте и задаёт свой главный вопрос. — Вы вчера ходили в колумбарий? — Мужчина печально кивает в ответ. — Я схожу сейчас. Вчера пришлось пропустить, — Сэми тяжело втягивает носом воздух от нахлынувшей горечи. — Ты бы попробовал завести какие-нибудь отношения, чтобы отвлекаться от этих мыслей. Ну ведь пять лет уже прошло, Сэми. Сколько можно мучиться? Пора о себе подумать, о своём сердце. Заведи приятные отношения. — Хех, проститутка и отношения… — усмехается Цзюнь, но потом ловит на себе укоризненный взгляд старшего, и усмешка быстро сползает. — Прости, я не хотел… Ги лишь похлопал его по плечу: — Ничего. С другим человеком тебе будет легче, вот увидишь. В кухню вошёл Мин, разыскивая потерявшегося хёна. Он подошёл и обнял Ги со спины, укладывая подбородок на плечо старшего. — Привет, Сэм. — Парень за пять лет изменился. Вытянулся, повзрослел на лицо, посещение спортзала подтянуло его фигуру, он стал уже полноценным мужчиной, а не пацаном. Потрахивая Ги, он реализовал себя, как мужчина, полностью. — Ну как тебе Хайтен? Сэми скривил недовольно губы и убрал с огня кастрюльку. — Не заговаривай о нём. Такой же как все клиенты. Самовлюблённый придурок.— Сэми выкладывает лапшу и вдруг замирает от стукнувшего вопроса. — Слушай, если тебя захотят выкупить, совсем, что ты будешь делать? — он смотрит на Мина в ожидании ответа, а тот пожимает плечами. — Откажусь. А если не получится, то просто сбегу или убью хозяина, — он целует своего мужчину, повернувшего с интересом к нему голову. — Я не смогу без Ги. Ты же знаешь. А что? Тебя хотят выкупить? Хайтен? — Сэми кивает в ответ и идёт к столу. — И что ты думаешь? Он весьма богат. Ну, так-то и недурён собой. — Меня это вообще не волнует. Он обычный клиент со своими тараканами в голове, похотью в члене, и не имеет никаких прав на меня. Тем более я не раб, чтобы выкупать меня. — Но так у тебя будет возможность зажить полноценной жизнью… — Ги включил родительскую логику и завёл нотации, но Цзюнь перебивает: — Так у меня будет возможность отсасывать ему каждый день, только и всего. Я для него никто. И никакой полноценной жизни у меня не будет. Золотая клетка меня не привлекает. — Он прав, Ги, — Мин вновь целует мужчину. — Пойдём уже, я хочу пить, — учитель поворачивается к своему мальчику, смотрит на него пристально, в глазах плещется бескрайнее море нежности, то, что он сказал Саймону, растрогало его до глубины души. — Ты действительно решился бы на такое ради меня? — спрашивает сонсэн. Парень так и остался немного хамоватым, грубоватым в ласках, и Ги, в общем-то, не слышал от него особенных слов любви. Редкое «я тебя люблю» соскакивало с его губ, как бы нечаянно, только во время оргазма. Мин как будто стеснялся или боялся это говорить, а может, считал, что это совсем не нужно. — Ги? Ради твоей задницы я готов на всё, ты же знаешь, — улыбнулся Мин. Мужчина тяжело вздыхает, на бо́льшее не стоило и рассчитывать. Но он сам очень любит этого паренька и прощает ему даже это. — Ги, не обращай внимания. Он любит тебя безумно. Просто он ёбнутый ублюдок, а развитие его недомозга остановилось на уровне кролика, поэтому ничего путёвого он сказать не может, — Саймон поддерживает учителя. — Полегче, Сэм, — взъерошился Мин. — Так ведь можно и заработать на хребет… — Пойдём уже, горевояка, — Ги сгребает своего мальчика и утягивает из кухни, но на выходе оборачивается и подмигивает Саймону. Да, он всё это сам знает, потому и мирится с выходками Мина. *** Цзюнь зажигает свечку у фотографии старшего и вглядывается в его лицо, в его глаза, глядящие на пса. Сэми так боится, что этот образ сотрётся из его памяти, что он предаст и забудет его, и не останется в жизни никакого счастья, не будет никаких красочных снов с его участием, с его голосом зовущим во тьме. Сердце трепетно завывает от воспоминаний, горло резко стягивает от нахлынувших чувств, руки начинают трястись, а в груди больно давит. В последнее время ему совсем туго приходится, постоянно кажется, что его мужчина где-то рядом, он даже чувствует его запах и словно тот сейчас дотронется до него, но Цзюнь осматривается, а вокруг лишь безликая толпа. «Прости, что пришёл так поздно. Ты, наверное, ждал? Я принёс тебе леденец. Он не испортится, пусть твоё пребывание там будет сладким. Возможно, однажды, я опять не смогу прийти, но ты не теряй меня. Я никогда про тебя не забуду и обязательно вернусь. Я люблю тебя». Сэми кладет леденец на палочке в шкафчик, поправляет фото, меняет иссохшую веточку лаванды на свежую, тушит свечу и закрывает дверцы. Долго ещё смотрит на фото, достает из памяти все эти детали его лица, тяжело вздыхает, когда перед глазами мелькают картинки его тела и сдерживает стон, когда возвращается в мерзкую реальность, где его больше нет. Ожидая на улице такси, Сэми опять замечает в стороне тёмную фигуру в чёрной куртке, с капюшоном на голове и чёрных джинсах. Это начинает уже бесить, но звонить Хайтену он не хочет. Цзюнь решительно направляется к мужчине. Он выскажет всё этому псу, при народе отчитает его сталкерство и пристыдит, чтобы отстал хоть ненадолго, но тот быстро исчезает в толпе, глаза разбегаются, но не видят уже тёмных очков. Цзюнь чувствует на себе пристальный взгляд, но не может найти его. Покрутившись в разные стороны и не найдя нужный объект, он махнул рукой, плюнув на этого урода. *** На следующий день в комнату Сэми заваливается хозяин гарема, великий и непобедимый Чон, сукин сын. Разговор предстоит весьма неприятный, судя по его напряженному лицу. — Ты знаешь, что Хайтен хочет тебя забрать? Это ты его подбил? — Чон разваливается на диване перед телевизором, тогда как Сэми устроился за его спиной возле окна, традиционно с книгой в руках. Парень с ненавистью смотрит в затылок мужчины. — Мне это не нужно. Но думаю, что он не отстанет. Что будешь делать ты? — Я имею право отказать ему, и это чревато последствиями. Но меня интересует, чего хочешь ты? — Чон так и не поворачивается к нему. Их отношения после смерти Джуна испортились окончательно. Странно, что Юнхо всё ещё держит Сэми при себе. — Хах, с каких это пор? Скажи ещё, что ты рискнёшь ради моего зада своим спокойствием? — Чон молчит, только кулаки на раскинутых по спинке руках сжимаются. — Я не пойду к нему, даже под страхом смерти. И ни к кому другому. Можешь продать меня, получить деньги, но я всё равно сбегу. И к тебе не будет никаких претензий, — Чон молча встаёт и идёт к двери, когда его останавливают. — Одна просьба, предупреди заранее, когда собирать вещи. Хотя, вряд ли они мне там понадобятся. Дверь хлопает, а лист книги, который стоило бы перевернуть, вдруг мнётся под сжатыми пальцами. Цзюнь бросает взгляд на двор, окно открыто и легко всё просматривается. Возле остановки, всё также стоит чёрная фигура. Что докладывают этому Чарли? Знает ли тот, что сегодня Сэми собирается на вызов к другому клиенту? И что предпримет, чтобы унять свою дебильную ревность? Фигура почти не шевелится, в руках держит бинокль. Сэми не сдерживается и показывает тому язык, забирает книгу и отходит от окна. *** Вечером же наглаженный и напомаженный Цзюнь выходит из общежития, бросает взгляд на остановку, но там уже никого нет, он осматривается вокруг и никого не видит. Или что-то готовится, или Хайтену не до него, раз контроль сняли. Подъезжает такси, и он садится в машину. Дорога до отеля занимает полчаса. Сэми включает режим зеркала в телефоне и ещё раз осматривает себя, поправляет растрепавшиеся на ветру волосы, проверяет чистоту зубов. Новый клиент, нужно произвести на него хорошее впечатление с первого раза, ошибки недопустимы, даже один пропущенный волосок на теле может стать причиной отвращения. А закуплена вся ночь, и сил понадобится немало. Сэми проверяет в кармане ментолового блейзера атласный белый платок. Прихоть клиента — глаза должны быть завязаны. У каждого свои выкрутасы, и этот ещё самый безопасный. Отель, куда был сделан вызов, не самый дорогой, но очень надежный в плане того, что сюда не каждого пропустят, и прессы тут точно нет. Возможно, клиент из знаменитых людей или очень стеснительный, не зря же нужна повязка. Цзюнь стоит перед указанными дверями, завязывает платок на глаза и негромко стучит. Через некоторое время двери открываются, но тишина. — Можно? — спрашивает Цзюнь, напрягая слух и натягивая улыбку. Его берут за руку и тянут в квартиру. Аккуратно переступая, Саймон следует за рукой. Они останавливаются через несколько десятков шагов. Молчание. — Как мне вас называть? … Давайте так: я будут говорить вам варианты ответов, а вы — если не согласны, целуете один раз, если согласны — то два. Согласны? — на губах Сэми чувствуется горячее тяжёлое дыхание. Чмок, ещё один. Такой робкий, но сладкий поцелуй. Цзюнь прикидывает в уме, что бы подошло этому клиенту. Он или немой, или стесняется, или это вообще женщина, что совсем не исключено. Не раз уже женщины заказывали именно геев. Нужно что-то среднее, не давящее на пол. — Может быть, солнце, солнышко? — Его целуют два раза в ответ. — Отлично. Мне можно называть на ты? — Опять два раза. — Солнце, у меня нет своего сутенёра, поэтому я сам прочитаю немного правил. Никакого насилия, наркотиков, ночь заказана на одного клиента, поэтому другие обслуживаться не будут. Допускается алкоголь, использование bdsm, секс только в закрытых уединённых местах. Ты согласен? — Снова двойной чмок. Цзюнь свободно выдыхает. — Тогда, я весь твой, солнышко, — Он вдруг чувствует аромат, такой притягательный, родной. Это аромат свечи, которую он зажигает в колумбарии. Специально выбрал его, потому что тот напоминал о хёне. В его машине висела такая вонючка, аромат лаванды, и волосы его всегда пахли лавандовым шампунем. Цзюнь сглотнул тяжелые воспоминания и взял себя в руки. — Может, ты хочешь, чтоб я тебя раздел? — Нет никаких поцелуев, лишь глубокое судорожное дыхание за спиной. С его плеч осторожно спускают блейзер. Сэми берётся за пуговицы жёлтой рубашки, но их аккуратно отодвигают. Обхватывающие его сзади, руки скользят по торсу, ладони сдержанно накрывают грудь. В загривок утыкается нос и раздаётся глубокий вдох. Сэми распаляется от этого дыхания, от этого аромата, он запрокидывает голову и чувствует на своей шее оставляемые поцелуи. Эти лихорадочные объятия, нервные вздохи в загривок, робкие поцелуи — сводили с ума, словно клиент так боялся его потерять, боялся не успеть им насладиться, будто Сэми нужен был ему как воздух. Клиент переходит вперёд, руки обхватывают всего Цзюня и жадно прижимают к себе. Это мужчина, чувствуется накачанная фигура и высокий рост. Губы накрываются чужими губами, Сэми обнимает клиента за талию и жмётся к нему, чувствует пахом его возбуждение, чувствует дрожь тела и едва сдерживаемое желание. Глубокий поцелуй уже душит и его разрывают, но дыхание всё также жжёт лицо. На него смотрят, изучают и вновь целуют. Губы облизывают, покусывают, оттягивают и всасывают, нежные ласки шеи, вылизывание его ключицы, покусывание ушка. Всё делается с какой-то любовью, нежностью и в то же время неистовой страстью. Всё это доводит до возбуждения, и член уже распирает брюки даже без попперса. С завязанными глазами чувства обостряются — и вот эффект. Сэми бросает лёгкий стон, которого сам от себя не ожидал, он совсем забылся и растаял. Становится уже страшно от такой реакции, это всего лишь поцелуи, в одетом состоянии, а он уже растекается маслом. Что будет дальше? Как бы ему не набросится на клиента, ведь он так давно не возбуждался сам. Сэми спускает руки на ягодицы мужчины и сжимает их, переводит одну руку вперёд и расстёгивает ширинку джинс, но его останавливают. Странно. Может, это такой кинк? Секс в одежде? Может, он сам будет раздеваться? — Как хочешь, солнышко, — шепчет он мужчине и просто сжимает налившуюся плоть сквозь ткань. Но поцелуи продолжаются и больше ничего. Сэми елозит своим пахом о чужой, ему нужна разрядка, и не в одежде, он дрожит, сходит с ума, всхлипывает от бешеных позывов. Его отпускают, расстёгивают брючки и спускают их вместе с бельём ниже. Чужие губы исчезают от лица, но на члене появляется горячее дыхание. Сэми постанывает от возбуждения. Такого с ним никогда ещё не было. Ему делали минет, но всегда сначала он обслуживал полностью, а потом ему, как подачку, изредка бросали отсос. Мужские, с грубыми подушечками пальцы оттягивают кожицу, высвобождая головку, и вот язык робко облизывает её, отчего голова начинает кружиться. — Солнце… может, я лягу на кровать? — голос какой-то слабый, дрожащий, с трепетными нотками. Цзюнь совсем заблудился в этом кайфе. — Так будет удобнее, — его тут же подхватывают на руки и бережно укладывают на мягкую постель, как драгоценную редкую жемчужину на бархатную подушечку. Вновь сыплются поцелуи, спускающиеся вниз, губы сквозь рубашку процеловывают соски, зубы прикусывают область пупка, Сэми изгибается, приподнимает бёдра. Широкие ладони скользят по его бокам, стягивают нижнюю одежду до конца. Сэми разводит ноги. Чего ему ожидать, он совсем не знает, но член ноет, и, почувствовав на себе волнующее дыхание, он требует повторения. Мужчина медлит, он рядом, слышно дыхание, но ничего не происходит. Что это? Щёки краснеют? С чего бы? Сэми сам не понимает с чего вдруг стало стыдно. Это чувство он давно забыл. Но сегодня всё как-то не так. Нет ощущения, что рядом обыденный клиент, кажется, будто кто-то свой, понимающий и заботливый. На член Сэми ложится ладонь, и он напрягается, задерживает дыхание. Пальцы обхватывают у основания и вот уже головку вновь радует язык, слизывая весь предэякулят. Губы обхватывают её, обсасывают, по стволу стекает слюна. Бёдра парня непроизвольно вздрагивают, так хочется дёрнуть ими вверх, но это уже будет самоуправством, чего клиенты не любят. Пальцы парня сжимают постель, он оскаливается в своём воздержании. — Прошу, пожалуйста… — стонет он, требуя более решительных действий, и мокрый рот обволакивает ствол, вокруг которого извивается язык. С его губ срывается скулёж от блаженства, колени поджимаются, разводятся шире, ближе подпуская клиента и предлагая себя. Цзюнь непроизвольно тянет руку к волосам мужчины, и её не убирают, разрешили. Волосы такие мягкие, приятные, коротко стриженные, только чёлка длинновата. Сэми не давит, не задаёт ритм, просто гладит их. Какой-то этот мужчина странный, изначально, ничего общего с другими. Цзюнь тает под его ласками, раскрывается, готов и душу раскрыть, лишь бы не оставляли его. Сейчас он чувствует себя нужным в качестве человека, а не секс-машины. Сэми стонет, его накрывает экстаз, он упирается пятками в кровать, зажимает пальцами член у основания, задирает низ рубашки, отталкивает мужчину и кончает. Тело содрогается, выплёскивая всё возбуждение на живот. Парень наконец успокаивается и расслабляется, тихонько ахая. — Солнце, ты прекрасно, — выдыхает он, но вокруг тишина. Слышится хлопок двери, но не входной. Кровать сотрясается, живот вздрогнул от прикосновения влажной ткани. Мужчина протирает его от спермы. Сэми покорно лежит, не шевелится. После обтирки пальцы расстёгивают наконец пуговицы, рубашку снимают. Сэми готовится к очередному акту, вспоминает, что где-то в брюках оставил флакончик. Сейчас, после испытанного оргазма, ему будет сложнее расслабиться и захотеть клиента. Он уже собирался попросить мужчину подать ему попперс, как почувствовал, что на ноги надевают штаны свободного покроя. Ткань похожа на пижамную. Сэми приподнимает бёдра, чтобы резинку штанов пропустить, его тянут сесть на кровати и надевают пижамную рубаху. Это ведь не пижамная вечеринка? Похоже, что секса больше не будет. Он слышит шуршание рядом, видимо, клиент тоже переодевается или просто раздевается. Его двигают на освобожденный от одеяла край кровати. Что это? Оплатить всю ночь, чтобы проспать её? Какая растрата. Это ж каким надо быть одиноким, чтоб покупать человека, просто чтобы поспать с ним? Сэми накрывают одеялом, и мужчина уходит в ванную. Шумит вода. Сэми заворачивается на бок и принимает спящий вид. Это тоже часть постоянной игры. Клиентам приятно, когда после их издевательств проститутка спокойно засыпает. Значит, ей всё понравилось. Вода затихает, двери открываются, тихие шаги приближаются, похоже, сейчас мужчина одевается, осторожно ложится на кровать, чтобы не разбудить парня, двигается к нему, но не тянется обнимать. Рука медленно проглаживает изгиб тела, останавливается на талии. Сэми всё это время не шевелится, спокойно дышит, уже привык к такому. Похоже, мужчина поверил в то, что парень уснул. А Цзюнь и рад бы уснуть. Ему сейчас так спокойно, как будто он в своей кроватке, и рядом стоит стеллаж с книгами, а с другой стороны тумбочка с компьютером и кресло возле окна. Мужчина двигается ближе и целует Саймона лёгким чмоком в лоб: «Сладких снов, глупыш», — шепчет он. … Бывает ли так, что сердце необъяснимо срывается с места, падает в глубокую пропасть, а потом резко взмывает вверх, в космос, где совсем нет воздуха, и ты начинаешь задыхаться? Лёгкие Сэми замерли, мозг никак не мог послать сигнал к дыханию, он был занят другим: в огромной панике искал тот момент, когда слышал эту фразу и от кого. Но ответа долго искать не пришлось, эта фраза татуировкой горела на его сердце, только один человек в мире называл Сэми глупышом. Цзюнь ничего не понимает, может, ему послышалось? Что такого в этой фразе? Кто угодно имеет право так говорить. Сердце так сильно бухает, что Цзюнь едва сдерживает дыхание, чтоб не напугать клиента. Он тянет дрожащую руку к мужчине, тот ещё не спит, но и не отталкивает её, похоже он и сам замер от неожиданности, понимая, что его услышали, что он прокололся. Сэми старается как можно спокойнее погладить его по волосам, рука спускается ниже, забирает волосы за ухо и, как бы невзначай, прощупывают кожу под мочкой. !!! Родинка. Там есть родинка. Его родинка!!! Это безумие. Сэми резко садится, начинает задыхаться, хочет сорвать платок с глаз, но его руки убирают. — Кто ты? Кто ты такой? Скажи мне, кто ты? — истеричные вопросы выкрикиваются. — Почему? Почему ты так меня назвал? Отпусти, я сниму этот дурацкий платок. — Его захватывают в объятия, блокируют руки и успокаивают поглаживанием по спине. — Скажи, почему ты так сказал? — вырвался тихий уже, просящий голос. — Потому что ты мой глупыш, Сэми — Парень наконец слышит голос мужчины, его голос. Как будто с того света .Такой родной и любимый, он помнит его, сохранил в своём сердце. — Джу-уни-и, Джууунечка, хён, — стонет Цзюнь, как на смертном одре. Глаза наполняются слезами, нос слизью, а рот слюной. Этого не может быть. Цзюнь, наверное, уснул, а этот запах просто выдаёт картинки из прошлого, давит на мозг. — Этого не может быть. Я… Я хочу снять повязку. — Подожди, сначала успокойся, — этот голос такой сладкий, притягательный, умиротворяющий. Саймон в панике шарит руками в доступной области. Это его хён, живой, тёплый, успокаивающий своими руками, совсем как тогда. — Неужели я умер? — всхлипывает Цзюнь. — Я ведь даже не помню как… — он начинает громко завывать. Его лицо целуют, быстрые поцелуи покрывают все раздражённые клеточки. — Я в аду или в раюуу? … — голос становится всё громче, всхлипы глубже и протяжнее. — Сэми, малыш, всё хорошо, — объятия становятся удушающими. — Ты жив и я рядом. И я люблю тебя. Пожалуйста, успокойся, сладкий мой, глупыш. Но слёзы не останавливались. Платок уже промок насквозь, лёгкие болели от этих всхлипов, тело дрожало от истерики, накатывалась усталость от пережитых эмоций. Сэми никак не мог поверить в это счастье, не мог. Ведь он в течении пяти лет каждый день доказывал себе, что хён мёртв, что не стоит смотреть на дверь и ждать его появления. А сейчас нужно доказывать обратное? Голос наконец срывается от воя, горло уже хрипит, сердце притормаживает избавленное от адреналина, дыхание успокаивается, тело становится вялым, остаются лишь беззвучные всхлипы. — Разреши, снять платок, — Сэми шёпотом просит, утыкаясь лбом в его плечо и хлюпая носом, но мужчина сам развязывает его и снимает. Только в комнате полумрак, лишь огни ночного города обрисовывают контур любимого лица. Цзюнь узнаёт все эти черты, вспоминает каждый изгиб, пальцы исследуют ровные брови, высокие широкие скулы, пухлые губы, острый подбородок. Будто и не было этих пяти лет. — Джуни, это и правда ты? — Саймон обнимает его за шею, тогда как руки старшего обхватывают его талию и тянут к себе на колени. Какой же его хён тёплый, уютный, похож на плюшевый плед. Как Сэми мог не узнать его сразу, эти пухлые губы, любовные поглаживания, заботливое отношение. Тот как обычно робок в прикосновениях. Тут же не меняющийся запах. Джэ так же, как и прежде использует лавандовый шампунь. Это любимый аромат старшего и уже Цзюня тоже. — Я так люблю тебя, хён. Больше всех на свете. И вообще только тебя единственного. Где ты был всю эту вечность? Почему не приходил? — К сожалению, я не мог. Я был в ко́ме несколько лет. Чон оплачивал моё лечение и содержание. Год назад я пришёл в себя. И здесь тоже помог Чон. Реабилитация заняла много времени. — Чон? Ах он мразь позорная, — кулаки стали сжиматься. — Скотина лживая, пиздабол сраный... а мне сказал, что ты мёртв, даже денег дал на твои похороны. Вот ведь ублюдок. Я убью его… — Не надо, малыш, — Джун прерывает гневную тираду оскорблений. — Чон всё правильно сделал. Фактически я был мёртв, зачем тебе было знать про мою ко́му. А если бы я не вылез из неё? — Блять, — Цзюнь отстранился от старшего, разрывая объятия, и посмотрел горящим взглядом. — А что мешало ему год назад сказать мне о том, что ты очнулся? Целый год, 365 дней он вешал лапшу на уши, выкидыш обезьяны хуев. — Это я его попросил, — Ким прикасается к лицу младшего и легонько поглаживает. — Я боялся, что останусь инвалидом, и не хотел тебя этим обременять. — Обременять? — Цзюнь слезает с колен старшего. — Меня? — он хватает его за ворот пижамы. Сейчас из него вырывался не ребёнок, встретивший потерявшуюся маму, а ангел мщения за свои пять лет мучений. — Я сейчас сам сделаю из тебя инвалида, — он начинает трясти старшего. — А потом и из Чона тоже, чтоб вас обоих разорвало, праведники хреновы. Вы — парочка многоебучих хуеплётов, — так много Цзюнь не ругался никогда, его язык, как будто говном измазали, и сейчас он всё это выплёвывал обратно. — Ты хоть понимаешь, что я похоронил тебя? … Ты знаешь, что я ходил на поминки каждый год? … Разговаривал с твоей долбанной фотографией… А ещё, ещё… А вы там с этим, мать его выеби, Чоном за нос меня водили? Мудаки вы гондонские... — Ким опрокидывает Сэми на спину, отрывает от своей пижамы его ручонки и разводит в стороны. — Пусти. Пусти сейчас же, иначе я буду кусаться, — Сэми пытался вывернуться из хватки, дёргал истерично ногами, сжимал кулаки. — Это так ты рад меня видеть? — Джэ лишь улыбается разгневанным угрозам. — Я смотрю, ты соскучился по мне? Чон предупреждал меня, что ты сильно изменился, и сейчас уже не тот смущённый малыш, что раньше. — Я убью этого Чона собственными руками. Выцарапаю его лживые глаза, вырву поганый язык и подвешу за яйца из своего окна, — Цзюнь никак не успокаивался в своих попытках вырваться, но хён как и прежде, сильнее его. — Отпусти ты меня наконец. Вот вцепился. — Хватит, малыш. Не стоит портить встречу. А то мне придётся прополоскать твой рот с мылом. — Встречу? Встречу. Ты заказал меня? Как шлюху? — Сэми продолжает кричать и брыкаться. — К чему этот маскарад? Разве нельзя было просто подойти? А что, если бы я тебя не узнал? — Этого и не должно было произойти, — Джун отпустил руки младшего и отвернулся от него. Голос резко стих. — Просто не было сил уже наблюдать за тобой со стороны и не касаться. Я хотел просто переночевать и проснуться утром рядом с тобой. Ощущать твоё тепло и спокойное дыхание рядом, хотел смотреть на твоё спящее лицо, вдыхать твой запах. Я не выдержал… Саймону стало так горестно и стыдно. Его Джуни восстал, можно сказать, из мёртвых, а он ему истерику устраивает и никому ненужные разборки. Судьба подарила ещё шанс, и нужно отбросить этого Чона в сторону и просто упиваться своим любимым человеком. — Ты был ранен? — Сэми не шевелится, так и смотрит на отвернувшегося хёна, и лежит с растянутыми по бокам руками. — Там, в особняке этого Пака? По телевизору показывали твоё фото, сказали, что ты мёртв. Зачем? Ну зачем ты пошёл туда? У нас ведь был шанс уйти. — Всё не так просто, глупыш. Пак не оставил бы меня в покое. И мне пришлось его… — Джун замолкает не в силах вымолвить страшное «убить». — Ты наёмный убийца? Правда? — молчание старшего затягивается. — Не бойся сказать. Я большой мальчик, и далеко небезгрешный, чтобы кого-то осуждать. Это — твоя жизнь? — Да, — Джун задержал дыхание, чтоб услышать реакцию младшего на этот короткий ответ. Его плеча коснулись пальцы, и он напрягся, Цзюнь поднялся и обнял его со спины. — Хён. Я вообще тогда думал, что ты маньяк психованный, но мне было всё равно. Я ни за что бы тебя не променял ни на кого. Я всегда буду на твоей стороне, будь ты хоть самим дьяволом. Я даже был готов умереть от твоих рук. Потому что не хочу оставаться без тебя, очень тяжело это переносить. Моя жизнь оборвалась, когда я услышал в новостях о твоей смерти. И я даже не знаю кого сейчас благословлять за то, что ты жив, богов или демонов. — Юнхо. Только его, — Джун поглаживал обхватившие его руки. — Он вытащил моё тело из того пекла и все эти годы хранил на аппаратах. — Почему ты не хотел показываться? Ты собирался и завтра скрываться? Стоп! — Цзюнь вздёрнулся от стукнувшей в лоб догадки. — Это не ты ли был с биноклем сегодня? И вчера? Слышится лёгкий смешок, плечи сотрясаются, старший целует ладонь Цзюня. — Я находился рядом с тобой уже несколько месяцев. Иногда, в толпе, ты был так близко, что я слышал твоё дыхание, достаточно было протянуть руку и коснуться тебя… — Ким замолкает, погружается в свои горестные мысли. Но потом продолжает. — Один раз, в метро, я стоял рядом. Ты сидел, а я был прямо перед тобой, но, погрузившись в телефон, ты не замечал ничего вокруг себя. Так хотелось наклониться и поцеловать тебя, — он с судорожным придыханием вновь целует руки парня. Сэми пытается воспроизвести последние дни в памяти. Он действительно не замечал вокруг себя никого, жизнь научила равнодушно относиться к окружающим, и он никогда не рассматривал людей, не оценивал взглядом. При клиентах это рискованно, а в свободное время просто надоедали все, даже бесили. Ему не было интересно ничего, его жизнь — это книги. Из-за своей работы он видел в людях только пошлость, все, с кем он общался, говорили только о сексе, даже если молчали при этом. Их глаза просто раздевали его и лапали, не скрывая животных инстинктов. Для людей он просто продажное тело, не личность, не индивидуальность, как резиновая кукла, не более. Даже в гареме разговоры только про то, как прошёл вызов. А вспоминать совсем не хочется, и говорить тоже. И поэтому Сэми утыкался в книгу, в мир грёз, в мир, где всегда был рядом его хён. — Почему ты скрывался? Почему решил, что станешь инвалидом? Ты не доверяешь моим чувствам? — Сэми нежно зарывается носом в лавандовый аромат волос, прикрывает глаза и всхлипывает от неожиданной волны возбуждения. Ким разворачивается к нему. Долго решается на ответ. Сэми в сумраке лишь слышит его рвущееся дыхание. Хён берёт его руку в свою и тянет к своему правому виску. Сэми водит пальчиками по коже и понимает, что там шрам, как корни деревьев расползающийся и на висок, и глубоко в волосы. Кожа как будто была изодрана в своё время. — Ты чувствуешь это? — спрашивает мужчина. И хорошо, что сумрак в комнате, иначе младший увидел бы на его лице страх. — Теперь ты не просто мой мужчина, но ещё и особенный мужчина, не такой, как все, — Сэми прижимается губами к этой страшной отметине и начинает процеловывать её, проводит языком по линиям, подсасывает кожу виска. Он давит своим телом на старшего, заставляя того лечь на спину, а сам устраивается сверху, опирается ногами и руками по бокам от него и, нависая, затягивает пухлые губы в продолжительный, тягучий и сладкий, как мёд поцелуй, во время которого он расстёгивает пуговицы на рубахе хёна. Распахнув полы, оголив грудь, он отрывается от губ и нападает на соски. Для Кима он старается показать всё, что он умеет. Не так как для клиентов — лишь бы встал член, нет. Цзюнь любит этого мужчину, любит эти соски, любит всё его тело и, без сомнения, он будет доказывать это каждым своим прикосновением. Быстро орудуя языком, помогая губами, он добивается учащенного дыхания хёна, терзая его грудь. — Сэми, ты не должен меня обслуживать. Я не твой клиент, — старший поднимает голову парня. Сжимает ладонями его лицо. — Я уже сказал, что пришёл сюда не для этого. Ещё пять лет назад мальчишка, наверное бы, смутился, может, поканючил и отстал, но сейчас, уверенный в себе молодой человек не собирается отступать. — Нет, хён, ты гораздо лучше. И мне не нравится то, что ты пришёл лишь посмотреть на меня, а потом вновь скрыться. Я ждал такой ночи пять лет и, если ты посмеешь мне мешать сегодня, я буду буянить, и поверь, тебе лучше согласиться, — младший протягивает свою руку вниз, ладонь накрывает налившуюся плоть Кима и проглаживает. Тело мужчины начинает тихо дрожать. Неудовлетворенное ранее желание вернулось к нему моментально, утроившись в размерах. Сэми оттягивает резинку штанов, обхватывает горячий орган Кима и сам со стоном вздыхает. Он так соскучился, он так хочет, жаждет почувствовать Джуни в себе. Сколько раз он об этом грезил, сколько мечтал, представлял. И вот он здесь. Сумрак скрывает его глаза, но Сэми нутром чувствует, что в них огонь и животная страсть. Парень склоняется и припадает губами к желанному органу. Он помнит ещё с того раза, какие на нём рельефные рисунки вен, ещё тогда он сходил с ума от них. Языком прощупывает их, облизывает. Смыкает губы на головке, мажет ими по стволу, спускает слюну и всасывает. Он с наслаждением слушает хрипотные постанывания старшего, и сам возбуждается нехило от них. Вновь обхватывает губами головку и, ласкаясь языком, ещё пальчиками щекочет яички. Бёдра мужчины приподнимаются от скапливающегося напряжения, Сэми больше насаживает рот, глубже глотая член. Втягивает щёки и снимается, до конца обжимая губами. Проделывает это ещё несколько раз, пока старший сквозь вздохи не предупреждает его: «Сэми, стой, я сейчас кончу». Парень быстро реагирует, отстраняясь от него. Джун тянется к себе, чтоб добить до оргазма, но Цзюнь раскидывает его руки в стороны и начинает быстро раздеваться. — Джуни, я больше не могу. Возьми меня, прямо сейчас, — он разбрасывает свою пижаму, впивается в губы старшего, в нетерпении покусывая их. Он трётся своим членом о член старшего и мурлыкает на ухо. — Это тело принадлежит только тебе и живёт только для тебя. Так пользуйся, солнышко. — Я ни разу не был с… парнем. Боюсь сделать тебе больно, — выдавливает Джун из себя, задыхаясь от ластящегося тела. Сэми снова его целует. — Тогда я научу тебя, — говорит он, отрываясь от пухлых губ хёна. Он слезает с кровати, ищет в своих брюках одноразовые пакетики смазки и презервативы. Подаёт последние старшему. — Это ты сможешь сделать? Или мне помочь? — в его голосе слышны нотки усмешки. — Боюсь, что уже не сдержусь, если коснёшься меня, — Ким забирает резинки. — Я и собираюсь коснуться, — Цзюнь распечатывает смазку, наносит её на анус. К сегодняшнему вызову он подготовил себя и растягивать уже не было нужды, но он проталкивает пальцы внутрь, чтоб подразнить самого себя. — И не просто коснуться-ах, — задевает простату и проглаживает. Сэми вновь седлает старшего, приподнимает свои бёдра, сам подводит его член к себе и начинает насаживаться. Джун держит его за талию, замирает в дыхании и впитывает первые ощущения узости на своём органе. Цзюнь опускается и приподнимается, с каждым спуском насаживаясь всё глубже, пока не доходит до основания. Он приостанавливается, сжимает своими мышцами плоть внутри себя. О да! Он чувствует это блаженство, он кайфует от хёна. Наконец-то это свершилось. Бёдра приподнимаются и повторяют движение, чтобы вновь это испытать. На талии руки хёна сжимаются сильнее, он готов рычать и скулить, сбросить свой самоконтроль и сорваться на это безумие. Он громко и часто дышит, наблюдает за действиями младшего и получает экстатическое удовольствие от наездника. Цзюнь упирается руками в его грудь и закидывает голову наверх, начинает водить тазом чаще, резче, терзая свой узелок до звёзд под веками. Джун дёргает бёдрами, помогая младшему, руки шарят по его телу, пытаясь задеть, прогладить, прощупать как можно больше поверхности горячего тела. Он останавливается на члене Цзюня и заключает тот в объятия ладони. Сэми тихонько всхлипывает, он подаёт хёну остатки смазки в пакетике и тот увлажняет подручный орган, отчего прикосновения становятся нежнее. Хён пальцами массирует головку, водит кулаком по всей длине в такт движений бёдер Сэми. Его член быстро затвердевает, атакованная со всех сторон простата готова отдать всё, но Цзюнь останавливается, его пальцы впиваются в грудь старшего, а мышцы ануса стягиваются от воздержания. Он кусает губы, скулит, хочется уже кончить, но он так просто не отпустит Джуни. — А теперь, хён, твоя очередь. Трахни меня так, как ты этого хочешь, — задыхаясь, мурлычет Сэми, вытирая пот со лба. — Покажи мне всю ненависть, с которой ты убивал Пака. Они перекатываются и положение тел меняется. Сэми смотрит на склонившегося старшего, проводит пальцами по шраму, тянет к себе его голову. Языки встречаются в страстном поцелуе, отираются друг о друга, толкаются и переплетаются. Ким разворачивает младшего на живот, снимает с себя пижаму, Сэми разводит ноги, предлагая себя всего, и его берут с неистовым желанием, безумным натиском, не давая свободно вздохнуть. Разорванные стоны оглашают комнату, в которой ничего этого не должно было случиться по плану, но судьба распорядилась по-своему, и сейчас два влажных голых тела переплетаются и испытывают кровать на прочность. Ким полностью лёг на парня, обхватил рукой вокруг его шеи, а второй поглаживал бока. — Какой ты горячий, малыш… И сексуальный. Ты же не против, если я тебя отшлёпаю? — Джун ускоряется, уже не ублажая задыхавшуюся в возбуждении простату, а просто добивая до оргазма. — Джуни, вытрахай из меня душу, если хочешь. Всё твоё, — парень закатывает глаза от экстаза, достигнутого без каких-либо бутыльков. Это ощущение, что в нём его хён, которого недавно ещё не было в живых, сводило с ума, странное и страшное ощущение, что он опять его потеряет, заставляло впитывать в себя всего его максимально, память упивалась мелкими деталями мужского тела, его запахом, его рычанием и стоном, весом тела вжимающего его в мягкую постель, влажными губами на его шее. Толчки стали ещё размашистее, и шлёпающие ягодицы разгорались огнём. Гулкий звук ублажал перепонки обоих. Сэми задерживает дыхание на полувдохе, и его прорывает, он сжимает свои мышцы по максимуму, утягивая за своим оргазмом и старшего. Громкий гортанный возглас восхищения и кайфа срывается с губ Кима, а Сэми лишь тихонько продолжает начатый вдох. Тела подрагивают от мелких судорог, члены пульсируют, головокружение достигает предела. Некоторое время шумное тяжелое дыхание ещё разносится по номеру. Ким скатывается с тела младшего, давая свободу, и разваливается рядом с ним, но тот так и лежит звездой, боясь пошевелиться и прервать этот сон. Он лишь изредка мычит, перебирая в памяти последние пару минут. Такого секса у него, профессиональной проститутки, ещё не было. Всю его половую жизнь его только имели клиенты. Более никто даже не касался. После исчезновения Кима, Цзюнь ни с кем кроме Ги и Мина, в общем-то, и не общался. Никаких друзей, никаких походов по клубам, никаких посиделок. Он всегда был наедине с книгой и природой. Лишь редкие вылазки по культурным выставкам или театральным премьерам скрашивали скуку. Всего остального хватало и с клиентами, которые строили из себя порядочных великодушных людей, таскали его по ресторанам, приёмам, тусовкам, даже был вызов в гримёрную во время концерта, спонтанный и неожиданный, Сэми кое-как успел собраться. Пока шёл перерыв между выступлениями певца, его драли в этой самой гримёрке, а весь обслуживающий стафф ожидали под дверью. Но сейчас был не секс, а любовь. Это, когда не покупают себе обновку и пользуются ею, а дарят свою душу, пусть и так же из рук в руки, от тела к телу, но послевкусие этого подарка совсем другое. Обновке радуется один человек, а подарку — два. — Джуни, неужели это был наш первый раз? — Сэми слабым голосом привлекает к себе внимание старшего, который до этого смотрел в потолок. — По справедливости, ты должен был быть моим первым мужчиной в жизни. И единственным. Старший двигается к нему, Цзюнь переваливается на бок, пыхтя от затекших от тяжелого веса Кима мышц. Его обнимают, прижимают с нежным поцелуем в лоб. Цзюнь прячет лицо в изгиб мужской шеи, наслаждается объятиями, его ноги переплетаются с ногами мужчины, чтобы чувствовать его по максимуму всем телом. Джун гладит его по горячей ягодице, сминает её, прижимает к себе его бёдра. — Я должен был ещё тогда всё сделать правильно, но я ступил. После встречи с тобой я совсем потерял голову, вся моя жизнь изменилась. И я испугался. Но больше этого не случится. Я выплатил Чону всё за твоё содержание. Теперь ты свободен. Никаких вызовов не будет более. Я увезу тебя отсюда, как только подправлю здоровье. — Так вот почему за весь день только один вызов? — Сэми с удивлением отрывается от шеи старшего и поднимает голову. — Теперь я свободен делать, что захочу? И завтра мой день абсолютно свободен? — Да, и я хочу провести остаток твоей свободной жизни с тобой рядом, — Ким целует его губки. Ещё недавно Сэми боялся быть выброшенным из гарема, а сейчас он счастлив, он сходит с ума, вновь хочется прыгать в восторге и бить себя в грудь, он свободен, и он отдаст всё это время своему мужчине, которого любит до сумасшествия.