Прими таким, какой я есть

Когда нас ждут, мы возвращаемся даже с того света. Просторы интернета. Солнце медленно заливает номер теплом и светом, словно мёд соты. В комнате стоит благоговейная тишина и лишь сонное пыхтение фигурно очерченных губ Цзюня нарушает её. Джун смотрит, любуется, как его мальчик, свернувшись клубочком, словно котёнок, причмокивает во сне. Всё, как Джэ хотел, и даже больше: он просыпается, а рядом любимый человек, тот самый, с кем будет уютно даже в шалаше, ведь он сам и есть то счастье, что дарит спокойствие душе. И уже нет смысла скрываться, хотя ещё сидит страх в печёнке, что, разглядев при дневном свете уродство Кима, Сэми, может, и не будет таким восторженным, как ночью. В ночь убийства Пака Джэ всё-таки схватили прямо над трупом того ублюдка. Охрана были скорыми на расправу и удар попавшейся им под руку статуэткой раскроил ему череп. И сейчас в его голове под кожей скальпа вместо части кости металлическая пластина, а на лице уродский шрам, доходящий до глаза и расползающийся по всему виску до самого века. После реабилитации от комы мышцы работали не совсем так, как хотелось бы, ещё редкие замыкания в нейронных связях приводили к тому, что Ким мог просто подвернуть ногу при ровной ходьбе, а рука безвольно падала, когда тот тянулся к чему-либо, пропадало осязание в пальцах, но он надеялся, что всё это восстановится со временем, тем более, что прогресс на лицо. Но ночью не было ни одного рецидива, Джун, как по маслу катился, тело слушалось беспрекословно. Он чувствовал всеми своими клеточками этого распалённого развратного глупыша. А вот мозг совсем отключился, когда Сэми залез на него, когда начал двигаться, сжимая сфинктером его член. Без защиты разума крыша совсем поехала, когда Джун раздвинул его ягодицы и толкнулся в распухшее нутро. Получив посыл на отрыв по полной, он забыл о проблемах со здоровьем и втрахивал парня в кровать, как мечтал всегда, но сдерживался до последнего и в итоге потерял пять лет. Джун выбирается из-под одеяла и идёт в душ. Долго стоит перед зеркалом, разглядывая своё уродство. Он хотел сделать операцию, чтобы убрать этот шрам, но после такой травмы любое хирургическое вмешательство опасно последствиями, и хирурги просто не брали на себя такую ответственность. Он отрастил волосы со лба, чтобы можно было его прикрывать от посторонних взглядов. В области рёбер тоже шрам от пулевого ранения, а на плече — от ножа. И вся бронзовая кожа покрыта светлыми тонкими полосами от порезов, полученных за всю жизнь наёмника. Как малыш будет смотреть на всё это? Кому нужно рядом вот такое? — Ты прекрасен, хён! — Ким смотрит в отражение. Цзюнь, потирая глаза, стоит в дверях, подперев косяк.Словно читая его мысли, он отвечает на незаданный вопрос. — Как и раньше. Всегда восхищался тобой, хотел быть похожим на тебя. Джун оборачивается и разглядывает тело младшего: изящное, худощавое, с плавными изгибами, узкими мягкими бёдрами. Взгляд поднимается к лицу, искрящаяся улыбка, раскрывающая верхний ряд жемчужин, пленяет его сердце. Тёмные яркие глаза заигрывают и зовут к себе. Его малыш расцвёл за эти пять лет, стал взрослее, прекраснее и не такой уж он и глупыш. Немного придя в себя после комы, Ким рискнул впервые увидеть его только через три месяца. Чон всё рассказал про потерянное время, известия о том, что Сэми остался в гареме и сейчас в числе лучших мальчиков по вызову, заставило слабое сердце сжиматься на каждом выдохе. Джэ помнил, что было с малышом после того вызова, когда он так предательски бросил его. Увидев его в ресторане с клиентом, пальцы инстинктивно проглаживали неизменный нож в рукаве. Ким стоял в то время за окном, спрятавшись в тёмном углу переулка и наблюдал за ними. Сэми так улыбался тому мужчине, и Джун с горечью подумал, что потерял уже его. Мужчина что-то подарил парню, и тот благодарил. Но после того, как клиент вышел из-за стола, улыбка сменилась брезгливым искривлением губ, подарок был просто брошен в барсетку, глаза залила печаль. Сэми лишь отпивал вино и равнодушно осматривал зал. Никакого трепетного ожидания, восхищенного любования подарком или простой радости не было. Тогда Джун решил, что вытащит его из этого болота, чего бы это ему не стоило. Он следовал за ним везде, нервно выкуривал сигарету за сигаретой, когда тот был на вызове, сдерживался, когда тот был так близко, что только сантиметры оставались между ними, наслаждался видом, когда тот читал, устроившись где-нибудь в парке. — Ты у меня самый красивый, малыш. И тебе не стоит быть похожим ни на кого, — Джун не видит в глазах младшего никакого отвращения или брезгливости, лишь неприкрытый восторг. Он подходит к нему на утренний поцелуй, сминает губы, так соблазнительно сопевшие недавно, руки тянутся к его бёдрам и прижимают к своему паху. Фигурные губы раскрываются ему навстречу, и Джэ засасывает их, смакуя эту мягкость разнеженной сном плоти. Он невесомо проходится пальцами по бархатной коже ягодиц, поднимается выше по рёбрам, круговыми движениями пальцев вызывает дрожь в юношеском теле. — Мужчина, да вы осмелели? — Цзюнь отрывается от пухлых требовательных губ, костяшкой пальца упирается в грудь старшего и подталкивает его в душ. — Нет, я просто сошёл с ума, — Джун отступает, при этом держась за талию младшего и утягивая его за собой. — Если так, то вам нужно лечение. Может, водные процедуры? — Цзюнь включает воду, когда они доходят до места, делает слабый поток и обнимает Джуна за шею, подтягиваясь на носочках, уже прижимаясь всем телом, требуя, чтоб его обняли крепче. Джун обхватывает, вытянувшееся и ставшее ещё худее, тело. Руки могли бы на два оборота обвить его. Цзюнь терзает его губы, тщательно пропечатывая зубами весь контур, в это время Ким старательно выглаживает его спину и ягодицы, от невесомых касаний не остаётся и следа, только требовательные голодные пощипывания. Его плоть наливается и трётся о такую же, не оставаясь в одиночестве. Сэми елозит бёдрами, чтобы трение было интенсивнее, постанывает в губы старшего. Вода заливает сплетённые тела, делает их скользкими и заманчивыми для обоих. Джун сминает две половинки бёдер и разводит их, проходится пальцами между ними. — Так хочется туда, — Ким отрывается от сладких губ своего любимого и с мольбой смотрит в его глаза. Сэми лишь расплывается в улыбке от этого взгляда. Как же Джуни боится его тела и в то же время хочет, это просто умиляет, никто так не просил его позволения воспользоваться телом. Он убегает из ванной, хватает оставшиеся презервативы и возвращается. — На этот раз ты всё сделаешь сам, — он берёт руку старшего и подводит к своей попке. — Вода заменит смазку, — он проталкивает палец старшего в себя и закусывает нижнюю губу, закрывает глаза. Он тут же забывает, что только что сказал Джуну и принимается водить этим пальцем внутри себя, направляя в нужное место. Захватывает второй палец и продвигает их полностью, подталкивает, чтоб они расходились в разные стороны, размыкая стеночки, расслабляя сопротивление. Джун подчиняется младшему и только заворожённо смотрит на это запрокинутое лицо, с туманом неги в прикрытых глазах, со стекающими каплями по атласной коже, с облизывающимися губами. Сэми прихватывает уже третий палец и Джун сам пробует растягивать. Под осязание попадает тот самый комочек, от которого спина малыша изгибается, а с губ срывается громкое, тягучее «А-а-ах». Ким поддерживает его под изгиб спины, прижимая к себе, эти сладкие стоны, дрожание обожаемого тела, сжимающиеся мышцы на его пальцах — упорно всё затягивало в эпицентр торнадо, что кружил голову. — Джуни, ах, — Цзюнь открывает пьяные глаза и, кусая губы, смотрит на старшего. — А теперь просто выеби меня, чтоб я стоять не мог. — Только этого и жду, — мужчина подхватывает его под колени, накидывая их на свои локти, прижимает тело к стене. Их глаза не отрываются друг от друга, пока Ким фиксирует их положение, натягивает резинку и пристраивается между ягодиц. А Сэми тут же закидывает голову вверх, как только фаллос старшего проникает внутрь. — О, боже! Это был не сон. Солнышко, хочу тебя, — Сэми, забываюсь, кричит, будто его не слышат. Он впивается в волосы старшего в ярком экстазе, глаза отказываются куда-то смотреть и он закатывает их. Джэ упирается руками в мокрый кафель и вбивает в него своего мальчика. Тот растекается на нём вместе с водой, стонет, просит глубже. Куда уж глубже? Джэ и так далеко не маленький. И Ким увеличивает амплитуду, тогда как лёгкие наоборот не успевают полностью раскрываться от тяжёлых и частых вздохов, следующих за толчками. Сэми берётся за своё возбуждение, и принимается надрачивать. Мокрое горячее тело парня дёргается под натиском Кима, он тянется к любимым губам и заглушает ими очередной стон. Восхитительное чувство полного слияния душ накрывает обоих, и на глазах парня появляются слёзы. Мощные толчки донимают простаты обоих, и они кончают вместе. Младший взвизгивает имя старшего, а тот, изливаясь пульсом в презерватив, с восторгом смотрит на плачущие глаза малыша. Сэми обвивается вокруг его шеи. — Только не выходи из меня, до последнего, — просит он тихо. — Но как же презерватив? — Да, блять, как-нибудь достанем. Только не оставляй меня. Джун разворачивает их и сползает по стене вниз, усаживая разомлевшего парня на себя. Им удалось помыться только через час. Они долго сидели, пытаясь отдышаться, Сэми даже начал немного дремать, слушая размеренное сердцебиение хёна. Нужно было позавтракать, но Ким совсем не хотел тревожить своего мальчика. Он продолжал поглаживать мокрую нежную кожу. Этот мальчик стал совсем взрослым, уверенным, решительным, никакого смущения. Джун наслаждался излучаемой его глазами любовью, он грелся в этих лучах, их лазерная мощь дробила всю его чёрствость и холодность. Вчера, когда Сэми стоял посреди комнаты с завязанными глазами и объяснял какие-то правила, Джун так улыбался, что мышцы лица стало сводить с непривычки. В это время его никто не видел, и он мог позволить себе такую вольность, и ведь так хотелось, он бы и похохотал в волю от радости, если бы не опасался быть раскрытым. Наконец он смог его коснуться и даже поцеловать. Джун наблюдал за парнишкой в колумбарии, за тем, как тот бережно проглаживает его фотографию, смотрит с такой глубокой печалью. И если до этого Джун ещё сомневался, что в малыше остались хоть какие-то чувства к нему, то после этого не было никаких сомнений. Он попросил Чона об очередной услуге. Все эти шоркания не нравились Юнхо, но он, скрипя зубами, всё устроил, и Сэми пришёл к нему. Этот аленький цветочек, его любовь, его жизнь и смерть, теперь мирно дремал на его коленях. Чон был прав, Сэми сильно изменился, и, скорее всего, сейчас можно забыть о беспрекословном подчинении с его стороны, но Джэджун точно знал, что тот останется верен ему всю жизнь. — А сейчас мы сходим позавтракать уже наконец, — Сэми почавкал пустым ртом. — Я хочу рамён, до ужаса. Никогда не хотел так сильно есть, — он перед зеркалом привычно поправлял свою причёску. На тело была уже водружена одежда, и они собирались на выход. — Нужно рассказать всё Ги и Мину. Они ведь тоже тебя оплакивали. Ким подошёл сзади, посмотрел через плечо парня на их отражение. Рядом с его уродством стоит такой красивый молодой человек, этот дикий контраст никак не сочетался. Сэми ведь достоин лучшего, Сэми достоин всего и судьба делает всё неправильно. Но малыш любит его, улыбается ему, и это, пиздец как, тешит самолюбие Джуна. Возможно, судьба ошибается и когда-то это закончится, и пусть, но сейчас не когда-то, и Джун целует это божье создание в плечо. Сэми склоняет голову набок и наблюдает за тем, как старший критически рассматривает себя. Ким замечает его взгляд и опускает глаза, смотрит в сторону. — Джуни, если ты думаешь, что твой шрам как-то меня пугает, то ты ошибаешься. Я люблю всего тебя, а не только охуенно прекрасное лицо. Многие прекрасны и лицом и телом, но душа их настолько уродлива, что эта красота просто теряется. Этот шрам, как тату. Кому нравится, кому — нет, а кому отвратно. Не слушай никого. Мне это тату очень нравится, и не смей думать, что со мной рядом должен быть какой-то другой красивый человек. Иначе, я сделаю себе такой же. — Может, парень всё-таки мог читать его мысли? — Я верю, что ты любишь меня. Мой внутренний эгоист хочет этого больше всего на свете. Просто чувствую себя, как ложка дёгтя в твоей бочке мёда. Сэми разворачивается, кладёт руки на его плечи, откидывает голову назад и улыбается, разглядывая такое серьёзное лицо старшего. — Ты что, назвал меня сейчас бочкой? Неужели я такой толстый для тебя? — Ким проводит ладонями по его фигуре. Бочкой это назвать трудно. — Может, поэтому ты решил лишить меня завтрака? — Нет, — Джун прижимает его к себе. — Ты не бочка, ты море мёда, в котором я тону, — он целует его и, зависнув после поцелуя в сантиметре от его губ, изучает глаза. Он видел, как менялись эти глаза после ухода клиентов, но сейчас они не лгали, горели счастьем. Он действительно тонул в нём и никто его уже не спасёт, да он и не хочет этого. Раствориться в этом человеке — самая прекрасная часть его жизни. — Если мы сейчас же не поедим, я упаду в голодный обморок, — шепчет Сэми, отвлекая Джуна от своих мыслей. Взгляд того ожил, серьёзность скрылась за улыбкой. — Значит, рамён? На завтрак? — Обед и ужин, — добавляет Сэми. — Я свободен есть то, что захочу. — Значит, рамён. На завтрак, — старший берёт его ладонь, и они выходят из номера. *** Они сидели в закусочной, высокая стойка, установленная у панорамного окна, давала обзор на улицы города. Цзюнь вдохнул аромат горячего блюда и благодарил всех богов, что дали ему сил дожить до этого момента. Джун больше смотрит на него, чем ест. Такого продолжения утра он совсем не планировал, но, как показывает практика, с Сэми вообще не стоит ничего планировать, с ним всегда всё идёт не так, как надо. Но такой исход ему больше по душе, чем опять прятаться в тёмных углах и наблюдать издалека за своим мальчиком. — Джуни, — Сэми берёт палочки. — Ты будешь есть лапшу или меня? — он поворачивает голову в сторону старшего и бросает укоризненный взгляд. — Ты прожжёшь во мне дыру. — Тебе не нравится, что я на тебя смотрю? — Кто это сказал? Мне не нравится, что ты не ешь. А смотреть можешь, можно даже облизывать, но не сейчас. Джун достаёт из кармана вибрирующий телефон, как раз в тот момент, когда Сэми набивает полный рот лапшой. Пока младший пытается пережевать всё своё культурное поведение, выработанное за несколько лет, и ловит руками выпадающие изо рта кусочки лапши, Ким отходит в сторону, отвечая на звонок Чона. — У тебя получилось, что хотел? — недовольно спрашивает Юнхо без каких-либо приветствий, голос даже немного раздражён. — Не совсем. Я сболтнул лишнего, и он меня узнал. Пришлось всё рассказать. — Значит… Вы снова вместе? Ты больше не прячешься? — тяжелый нерадостный вздох на молчание Кима, подтверждающее его догадки. — Ну что ж, поздравляю. Сегодня я привезу его документы в гарем. Забирай своё счастье. — Чон? — Ким ждёт, когда тот успокоится маленько. — За весь год я так и не сказал тебе спасибо. Ты очень много сделал для меня. — Ты же знаешь почему я это делаю? — Знаю. Ценю это, но сейчас я кладу трубку и иду к Сэми. Ким догадывался о чувствах Юнхо. Если поначалу это выглядело, как интерес, то за несколько лет дружбы он понял, что это нечто большее. Но Джэджуна не интересовали его чувства и ничьи вообще, главное, чтобы его не трогали. Чон не прельщал Кима, как партнёр по сексу, это ему было противно, а большего ему он всё равно бы не дал. Но благодарность за его сочувствие психу всё-таки всегда сидела в Джэ. Пять лет назад он попросил его о помощи, чего никогда не делал. Джун понимал, что одному ему не вытащить Сэми из особняка Пака, Чон не очень-то загорелся желанием вытаскивать парня и при этом рисковать жизнью друга. Но тот пообещал, что уберёт его проблему в виде последнего Пака, если Чон поможет ему. Нужен был лишь отвлекающий манёвр и машина. Когда Джун уходил на последнее дело, то попросил Юнхо позаботиться о Сэми, если с ним что-то случится. Тогда Чон пообещал, не думал он что действительно придётся терпеть этого пацана, из-за которого он потерял друга, но обещание сдержал. Когда Джун очнулся от комы, Чон даже не заговаривал о парне, надеялся, что друг не вспомнит про него и всё станет как прежде. Но под допросом всё равно пришлось всё рассказать. Ему не удалось удержать возле себя Джэджуна, несмотря на то, что все четыре года это он следил за его состоянием. Когда его Сэми лил слёзы в колумбарии, Чон навещал Кима в больнице. Чтобы оплачивать уход за ним, пришлось сдавать его квартиру. За всё это Джэджун благодарен, но не более. В его сердце только один человек, и он там хозяйничает, как хочет. И сегодня он заберёт его из этого борделя к себе домой. *** Сэми стоял посреди своей комнаты, той, которая безропотно и верно служила ему родным домом несколько лет. За всю его жизнь только это место имело право считаться родным. Он осматривается. Все вещи собраны, даже книги Сэми забрал с собой. Сейчас кто-то другой будет здесь жить. Скорее всего, он сюда больше уже не вернётся. Джэджун унёс уже в машину коробки с вещами. Остался только чемодан с остатками одежды. Сэми подходит к окну, смотрит вниз, во двор, где сейчас его любимый возле машины курит. На улице уже вечер, тёплые сумерки умиротворяют душу, успокаивают переживания. Они приехали в общагу сразу после завтрака, но новость о том, что Джунечка жив, настолько поразила ребяток, что они обложили его в столовой расспросами на несколько часов. Тот, конечно, по привычке не особо-то и распространялся о своих злоключениях. Достаточно было того, что травма-кома-реабилитация. Всё остальное не имеет значения, и ни кого не касается. Ги даже пустил слезу во всей этой радостной атмосфере. Ким пытался остаться недотрогой, но Ги согласен был на смерть от его ножа, но обниматься всё равно полез. Только его Джун и перетерпел. Остальные были остановлены недобрым взглядом. Джуну было неловко, неудобно, такое количество внимания просто выбешивало, и он начинал огрызаться и хамить. Но рядом на этот случай сидел Сэми и чуть что сразу принимался его успокаивать, а через несколько часов и вовсе увёл его в свою комнату, отговорившись тем, что им нужно собирать вещи. И вот комната пуста. Сэми тянет за собой чемодан и выходит. К нему подбегает Ги, и они тепло попрощались. Сэми уже захлюпал носом, когда мужчину наконец отодвинул Мин, и с ним они уже более терпимо пожали друг другу руки. Сэми направлялся к лифту, когда в коридор вошёл Чон. Цзюнь, конечно, обещал Джуни, что не будет держать зла на Юнхо, но всё-таки они на протяжении пяти лет с ним собачились, хозяин частенько бросал его, как кость на откуп своим политиканам, которые, зная что их правила гарема не касаются, нередко применяли силу. После вызовов так хотелось высказать Чону весь словарный матерный запас, но тот всё так же оставался хозяином. Но сейчас Сэми свободен и этот ублюдок ему никто. А припомнить пять лет молчания очень уж хотелось, хотя Цзюнь знал, что это не понравится хёну. Двое разъярённых людей встречаются в узком коридоре, не мигая, сверлят друг друга взглядом. — Ну что, Чон, Как тебе жилось эти пять лет без твоего друга? Смешно было наблюдать за нами? А? — Сэми хотел высказать сразу всё, что накопилось. Его руки начали трястись только при появлении мужчины на этаже и, подойдя ближе, уже зуд в костяшках распалял их. Но внешне он старался сохранять спокойствие. — Такая мразь, как ты, не достойна считаться его другом. Бесишь. — Я смотрю, ты осмелел, сопляк, — Чон подошёл вплотную к нему. Голос тоже был спокоен, но с угрожающими нотками. — Пока что ты ещё на моей территории, и поверь, я тоже не испытываю к тебе высоких чувств. И искренне не понимаю, зачем Киму такая шлюха, как ты. И, кстати, я действительно упивался твоим убитым горем видом. — Потому что ты гнилой уёбок, — Сэми начал срываться, потому что это самодовольное лицо его бывшего хозяина раздражало ещё больше, чем его слова. — Зачем ты спрашивал про Хайтена? Надеялся, что я соглашусь, и тогда Джуни будет свободным? Ты сам хотел его утешить? — он задрал подбородок. — Похоже, что судьба не на твоей стороне. Чон резко сжал пальцы своей руки на горле оборзевшей проститутки и прижал тело к стене. Хищный оскал разъярённого зверя уже не скрывал истинных чувств. — Как-то я тебе сказал, что прощаю такое поведение только тебе и… только единожды, — Чон с приятным чувством мести слушал хрипы парня и наблюдал за покрасневшим лицом. Но Цзюнь размахнулся и ударил его по лицу. Вышло это чересчур слабо, но неожиданно, и Чон ослабил хватку. Сэми вывернулся из удушья и уже сильнее нанёс удар, но тут же сморщился и начал трясти ушибленной рукой. Чон лишь тряхнул головой на такую непутёвую агрессию. На шум в коридоре собрались ребятки, но лезть в разборки с хозяином никто не хотел. — Сейчас ты мне не хозяин, так что не распускай руки, тварь, — крикнул Сэми. — Я тебя не боюсь. И всегда презирал твою поганую душонку, — Сэми понимал, что играет сейчас с огнём, этот дьявол ему этого так не спустит. Да и хён по головке не погладит за то, что тот устроил разборки с его другом. И именно это задевало парня больше всего. Этого человека, который постарался, чтобы последние пять лет не казались Цзюню раем, Джуни считал своим другом и доверял ему, как себе. Но не как Сэми, ведь для хёна он до сих пор глупыш. Чон вцепился в борта куртки Цзюня, толкнув с силой на стену, прижал его. Парень только охнул от встречи спины с твёрдой поверхностью и тоже в ответ впился в запястья мужчины, пытаясь разорвать эту железную хватку. Кожу его лица обожгло дыхание презрительной ненависти, на сердце давили два кулака. — Щенок, я ведь могу и вернуть деньги обратно. Не заставляй меня передумать. Хайтен предлагал… Нет, настаивал на тройной сумме за тебя, но я решил пожалеть друга. Да только вот думаю, что ты лишь испортишь его жизнь ещё больше, — Чон ядовито выплёскивал гневные слова в лицо парня, который сейчас царапал его руки. — Не думаю, что такая блядь, как ты, достоин Джэ. От тебя всегда было много проблем и, думаю, он ещё огребёт с тобой по полной. — Чон, хватит. — Руку Юнхо до боли сжали в районе локтя. — Отпусти Сэми и мы уйдём. Джэджун вовремя поднялся на этаж и, растолкав толпу, застал двоих родных ему людей, поливающими друг друга грязью. Понятно, что он встал на сторону Цзюня, кто бы не начал эту перепалку, как в драках детей, когда взрослые защищают слабого, даже если он сам является провокатором. Сэми перед Кимом стушевался, опустил глаза, рассматривая линолеум, но по-прежнему сжимая зубы. Но Юнхо совсем не собирался сдерживаться перед ним и таиться. Свою неприязнь к Цзюню он показал ещё пять лет назад, когда Джэ попросил его о помощи в спасении этого парня, которого любит его любимый человек. Тогда он ясно дал понять, что идёт на риск ради Джэ, а не этого «сопляка». Но Ким, зная всё-таки, что характер Чона вспыльчивый, но быстро остывающий, взял с него то обещание, что претило ему. И он сделал это, пусть и своими методами, но на протяжении нескольких лет Цзюнь был всё-таки пристроен, с жильем, с заработком, с защитой, хоть сутенёра ему и не дали. — Советую тебе, Джэ, воспитать своего сучонка, чтоб не тявкал, — Чон ослабил хватку и, не отрывая глаз от лица Сэми, отошёл на шаг. Цзюнь, услышав его совет, опять вскинул свой горящий взгляд. — Иначе мне вскоре опять придётся вас вытаскивать. — Успокойся, он погорячился. Просто убери руки, — Джун протянул вторую свою руку между ними, и, оттягивая за локоть Чона, пытался втиснуться сам и закрыть Сэми собой. Чон наконец оттолкнул от себя парня, и Ким тут же встал перед ним. Его холодный взгляд не должен ничего говорить, но Юнхо понял по глазам, что проиграл эту борьбу, и, что бы не случилось, Джун всегда будет с этим мальчишкой. Чон фыркнул, развернулся молча, вытащил из кармана паспорт и трудовую книжку Сэми, перебросил через плечо и ушёл. Сейчас в его сердце была только одна надежда, что найдётся среди всех этих серых людей кто-нибудь, кто заменит потерянного любимого человека. Заменит и поможет забыть, потому что на ответные чувства со стороны Кима он уже не надеялся. — Ну всё, концерт окончен, — Джэджун обвёл выскочивших ребяток стальным взглядом, и те стали рассасываться по своим комнатам, тем более, что дальше уже действительно не на что было смотреть. Сэми с толикой страха ожидал, что скажет ему старший. Рассматривая широкие плечи мужчины перед собой, он подготавливал оправдания, хотя до этого был уверен, что просто напросто выскажет ему про его друга всё, что он думает. Но, когда тот, рискуя дружбой, твёрдо встал на его защиту, появилось чувство вины, что Сэми станет причиной этой ссоры. Тем более, что Цзюнь услышал все слова Чона, несмотря на то, что бесился в это время, услышал и принял. Ведь тот был всё-таки прав, в какой-то степени. От Сэми одни проблемы, и вся эта трагедия произошла, потому что он убежал тогда, послушав ненавистного Артура, и, как понял парень, тот звонок, на который он ответил, был опасным, что и потащил за собой целый ворох проблем. Джэджун наконец поворачивается к нему лицом, на котором нет ни одной эмоции. И вот опять парень испытывает смущение и стыд от этого взгляда. Он давно не краснел, не испытывал чувства стыда, но эти глаза с укоризной просто подавляли его силу воли. — Нам уже надо идти. Остался только этот чемодан? — только и произнёс старший. Видимо, произошедшее он сейчас не собирался обсуждать, отчего на душе Сэми было только тяжелее. Он лишь кивнул в ответ и глубоко вздохнул. Джуни катит за собой чемодан на выход, а Сэми следует за ним. Машина забита коробками. Чемодан кое-как входит на заднее сиденье. Сэми всю дорогу бросает изучающие взгляды на мрачного водителя, но тот, как стена, непроницаем. Не пристало с таким настроением переезжать на новое место, в новую жизнь. Какую жизнь? Сэми даже не представлял, что его ждёт там, в квартире старшего. Он ещё даже не видел её ни разу. Да и как сам Джэджун примет его в своём доме? Ведь он всю жизнь жил один, закоренелый холостяк. А Сэми, как оказалось, приносит немало проблем. Ещё в течении часа они переносили вещи в квартиру. Джэджун был всё так же молчалив. Сэми чувствовал, что тот сердится, пытался его разговорить, но тот только коротко отвечал на глупые вопросы. Когда он ушёл за последней коробкой, Цзюнь отправился на кухню. Неплохо было бы поужинать, время уже позднее, а в животе урчит. Он заглядывает в небольшой холодильник, шкафы, но видит только пустоту. В доме хоть шаром покати. Ставит чайник на газ, слава Богу кофе он нашёл. И всё нормально, отсутствие еды сейчас совсем не проблема, можно просто заказать доставку. Чайник начинает шипеть, Цзюнь готовит две кружки, но сахара не находит. И это тоже не проблема. Можно и без него обойтись. Гораздо хуже было осознавать, что Цзюнь не знает, что сказать старшему. Врать, что он не хотел этого? Говорить, что больше так не будет, хотя знал, что при очередной встрече может опять так сорваться? Он и так уже пообещал Джуну, что не будет устраивать разборки с Чоном, а сам при первом же случае устроил скандал. Сэми и не понял, когда вернулся Джэджун. Он смотрел замершим взглядом в пустые кружки, упёршись руками в столешницу. Его талию обвило тепло мужских рук, и он вздрогнул от неожиданности, но не повернулся. Тут же в затылок уткнулся чужой нос, вдыхая его аромат, губы присосались к коже на шее, мазнули ниже. — Ты уже не сердишься? — решился спросить Сэми, унимая дрожь в коленях. Он завёлся моментально, от первых прикосновений мурашки пробежали по коже, а этот поцелуй вызвал волну желания. Поцелуи продолжали обжигать кожу спины даже через ткань футболки, а руки сжались в своём обхвате на талии. — Я и не сердился. Просто раздумывал над тем, что между вами с Чоном. — Сэми повернул лицо, пытаясь разглядеть глаза старшего. Его губы тут же затянули в поцелуй, и он развернулся уже всем торсом, обнял старшего за плечи, и его накрыло. Рваное дыхание его мужчины давило на сознание, и эта близость такого сильного тела, вжимающегося в его, просто сводила с ума. — Между нами только ты, хён, — свой голос Сэми слышит где-то вдалеке. Отдаваясь полностью страсти со стороны старшего, он запрокинул голову, подставляя горло под горячие губы, глаза закрылись, чтоб полностью, всеми клеточками чувствовать эти прикосновения. — Можно? — Нужно… Ким легко подхватывает парня и уносит на кровать. Сэми впервые в этой комнате, но нет сил сейчас осматривать её, лишь подмечает про себя: «хорошо, что у него большая кровать». Его туманный взор обращён на лицо старшего, нависающего над ним, и он не понимает, как может ещё сдерживаться рядом с этим мужчиной. Руки сами тянутся к одежде, быстро срывая всё, что между двумя раскаленными телами, всё, что мешает им упиваться друг другом. В этот раз Джун был уже более раскрепощён, хотя всё так же робко, под руководством Сэми растягивал его, аккуратно входил, пробовал менять угол проникновения, изучая реакцию парня на каждое своё движение. Сэми хватался за него, как за спасительный круг, впиваясь пальцами в мышцы и прижимая к себе. Он стонал под натиском старшего от неизведанных прежде чувств и благодарной страсти в ответ. Так было мало этого всего, и он просил, умолял своего мужчину не сдерживаться, принимал его в себе, раскрываясь всё сильнее, кусал до боли губы, когда тот сжимал его член в своей руке. Аккуратно брошенные просьбы старшего, которые раньше от клиентов он воспринял бы как извращенную пошлость, сейчас были для него как священные писания, и он был готов на всё ради любимого мужчины, и каждое болевое ощущение от укуса принималось, как эйфорическое наслаждение. Оргазменный протяжный вскрик вторил громким вздохам, смятая постель впитывала в себя пот и сперму, а счастливые восторженные глаза Сэми неотрывно смотрели на лицо разнеженного хёна. Так приятно видеть хоть какие-то эмоции на этом красивом лице, стянутом постоянно холодной маской беспристрастия. Румянец секса на его щеках притягивал к себе, и пальцы умиленного парня прошлись по овалу лица, столь любимого им. Цзюнь не понимал, почему ему, такому вечно невезучему, вдруг повезло вот с этим мужчиной, повезло с его любовью. Он не мог ответить, как ему вообще удалось привлечь его внимание к себе и задержать на себе. Первая детская влюблённость переросла в страстную любовь, пережила переходный возраст в пять лет, но сохранилась и сейчас ещё больше возросла. Чувство потерянного счастья взростило в душе ревностное отношение даже к взгляду старшего, брошенного не в его сторону. — Стоило бы перекусить, — Цзюнь так, между прочим, бросает потребность организма, и старший прикрывает глаза, задумываясь над тем, что можно поесть. Он недовольно морщится, вспоминая, что никаких продуктов не закупил. Весь день они провели в гареме и всё это возвращение в мир живых не давало времени продумать дальнейшие действия. Сам Джэджун сейчас работал в ресторане, который специфицировался на мясных блюдах, и его умение работать ножом пригодилось в разделке мясных туш. Здесь Ким имел возможность питаться, поэтому совсем не заморачивался на счёт продуктов в своём холодильнике. — Я сейчас закажу, — Джэджун резко встал с кровати. Сэми проводил взглядом обнажённую фигуру старшего и облизнулся. Сам же отправился в ванную помыться и изучить там обстановку. В принципе ничего интересного, всё так же, как и у него, разве что меньше средств для ухода за собой. Сэми открыл бутылку шампуня и втянул запах, который въелся в его память как самый сексуальный и печальный аромат. Пальчики пробежались по полупустым полкам шкафчиков, которые он в скором времени намеревается заполнить, так же как и остальные шкафы, шифоньеры, тумбы, комоды. Он хочет целиком заполнить жизнь хёна и поглотить его самого. Намеревается зажечь его печальные глаза счастливыми огоньками, которые будут греть и его самого. Выйдя из ванной, он не обнаружил вернувшегося хёна и, накинув халат, прошёл по квартире, заставленной коробками. Тот сидел на кухне и курил, размышляя о чём-то своём. Глаза щурились от дыма, глядя в стену и, наверное, что-то всё-таки представляя перед собой. Опять это гнетущее настроение на лице. — Джуни, может расскажешь, что случилось? — Сэми усаживается с другой стороны стола, чтобы видеть его глаза. Но там ничего, никаких своих секретов старший не собирается раскрывать, и это очень напрягало Цзюня, ведь так отношения не построишь. — Всё хорошо, малыш, — Джэджун погасил окурок, опёрся локтем на стол и положил голову на ладонь. Наконец-то он улыбнулся, совсем немного, уголками губ, но этого хватило, чтобы Сэми в ответ расплылся, обнажая верхние зубы. — Я заказал ужин. Ничего, что поздно? Если честно, я совсем не планировал твой переезд уже сегодня. Но, как показывает время, проведённое с тобой, я могу запихнуть все свои планы в энное место, так как в случае с тобой они никогда не работают. — Я тороплюсь? — Сэми почувствовал себя наглым, нахрапистым, и совесть закусилась. Ему стоило отказаться от предложения старшего о переезде в его квартиру, ведь, скорее всего, это было предложено в порыве радостной встречи и, вероятно, совсем необдуманно, и так же необдуманно Цзюнь согласился. А сейчас осознание того, что Ким не один в квартире и всё в его жизни меняется, его просто давит. — Нет. Мы оба торопимся, но другого я не хочу. Мы потеряли столько времени в одиночестве, что сейчас я хочу всё наверстать. График развития наших отношений резко сократился с этим переездом, но я нисколько не жалею. Сэми видит старшего совсем с другой стороны, не грозного сутенёра, а рассудительного семьянина, который сейчас опять начнёт строить планы на будущее, которые опять рухнут, и он опять будет зависать, выкуривая сигарету. Все эти пять лет у Сэми пролетели в плане хаоса. Он никогда не знал, будет ли у него выходной, положенный по праву, или внеочередной вызов на гулянку высокопоставленных чиновников сдёрнет его прямо с какой-нибудь выставки, потому что «это важно». Он и сам мог запланировать какую-нибудь прогулку, но после очередных издевательств клиентов уже плевал на всю природу и запирался в своей комнате. Также в любое время могли позвонить социальные работники и попросить помощи, и Цзюнь тут же мчался к очередному сироте, брошенному на растерзание мира. Всё это приучило его не строить какие-либо планы, а просто жить, доживать свой срок. Он встаёт из-за стола и подходит к Киму, тянет за руку, заставляя встать. — Иди ко мне. — Его пальцы подхватывают под затылок и тянут к себе. Чем он может отблагодарить своего такого серьёзного хёна? Только лишь своей любовью и заботой, больше он ничего не сможет дать. Поцелуй затягивается в голодной страсти, Сэми по-хозяйски проникает в рот старшего, засасывает его язык, полирует и покусывает пухлые губы. Мужчина скользит руками под халат и поглаживает ещё влажное после душа тело. — Может, подождём, когда курьер приедет? — шепчет Джэджун, сминая под одеждой горячие ягодицы. — Хорошо, — отвечает Сэми, но скидывает с себя халат и жмётся ближе. Пять пропущенных лет нужно навёрстывать, и прямо сейчас. Ким подтягивает тело Сэми и усаживает его на стол, подхватывает под колени и поднимает их. Цзюнь полностью раскрывается перед своим мужчиной, сам надрачивает член старшего до твёрдости и приставляет к себе. Курьеру пришлось немного подождать, пока Джэджун спешно натягивал штаны. Красный, взъерошенный, сдерживая тяжелое дыхание, мужчина открыл двери и, извинившись за задержку, забрал пакеты, тут же закрывшись. Курьер не успел даже пожелать приятного аппетита, когда дверь схлопала перед носом. На кухне разомлевший Цзюнь вяло натягивает халат. Старший ставит пакеты на стол, и Сэми обнимает его, устало повиснув на шее и уложив голову на его грудь. — Неужели я дождался? — мурлычет он. — Не стоит преувеличивать, меня не было две минуты. — Я ждал тебя всю жизнь. Всё это время я искал только тебя. Ги советовал завести какие-нибудь отношения, чтобы не сходить с ума, мне даже предлагали, но я не мог и не хотел. Моё сердце не хочет обожать кого-то ещё, душа не хочет подпускать к себе никого и, когда ты был в коме, я был верен только тебе. Я только надеюсь, что ты забудешь про мою работу и примешь таким, какой я есть. — Малыш, всё моё пространство вокруг и внутри занято лишь тобой. И я чувствую себя виноватым, что привёз тебя тогда в гарем. Если бы я знал... если бы я мог вернуться в тот день, когда впервые увидел твои глаза... я бы сразу увёз тебя к себе. Это очень плохо, что тебе пришлось пережить все эти года вот так, обслуживая чужих… Но я не считаю это твоим недостатком. Если в человека бросили кусок грязи, он не перестает быть человеком. А ты… Ты мой свет в этой жизни. Саймон поднимает глаза, разглядывает серьёзность старшего. Он дождался, он действительно выдержал всё и дождался ЕГО.