Прими таким, какой я есть

Есть такое великое искусство — умение мириться. Но есть искусство и выше этого — способность не ссориться. Анатолий Гармаев. За два часа перелёта они не сказали друг другу ни слова. Сэми задремал в первые же минуты. Он выглядел, как ребёнок с распухшими глазами и носом после истерики. Его губы расслабились и вытянулись от сопения. Ким опустил немного спинку его кресла, чтобы было удобнее спать. Хотелось провести рукой по лицу, как бы невзначай, но боялся разбудить это чудо. Разнеженное сном лицо притянуло взгляд мужчины на всё время перелёта. Его парень — шлюха, как сказали бы некоторые, и, возможно, многие побрезговали бы связываться с человеком, раздающим себя направо и налево, но для Джуна это был всего лишь парнишка, настрадавшийся за свою жизнь. Ким был очень ревнив, и все эти клиенты вызывали в его мозгах короткое замыкание, но всех их он не мог перебить, а винить Сэми в чем-то не собирался, скорее, он сам виноват больше, что впутал того в свои проблемы, а после вынужден был бросить. Да и какой он шлюха, если всю жизнь любит одного его, тело — это всего лишь тело, а чистая, нежная душа и трепетное сердце принадлежат только Джуну, в этом он не сомневается. Ким сделал очередную ошибку, переспав с Юнхо, кажется, мужчина начинает немного привыкать к ошибкам, ведь рядом с ним Сэми, а где он, там всегда всё не по плану идёт и это уже правда жизни. Но сейчас Джуни постарается исправить всю эту ситуацию, и Саймон простит его, он не сомневается. В отеле Пекина, где они по плану должны были дождаться рейса в тур на остров, получилась небольшая проблемка. Номер Джэ зарезервировал с одной большой кроватью, а так как был самый разгар туристического сезона, других номеров им не смогли предоставить. Цзюнь пофыркал для приличия, но вынужден был согласиться, хотя, наверное, в глубине души он хотел этого, но пока не видел из-за своей обиды, поэтому недовольно ворчал. — Ты хорошо знаешь английский? Легко общался с портье, — Цзюнь проходит в номер и осматривается, и первым делом он оценивает ванную — небольшая душевая кабинка и санузел. — Н-да, на три звезды потянет. Можно было и получше для отдыха заказать, ну да ладно, — подмечает про себя. — Знаю настолько, чтобы устроить нам заслуженный отдых, — Ким вкатывает чемодан в комнату и тоже осматривается, для него это вполне приличный номер, ничего лишнего и не надо. На большой кровати приготовлены стопкой полотенца и халаты, Цзюнь хватает один набор и идёт в ванную, предусмотрительно закрывая двери щелчком шпингалета, ограничивая доступ любимого мужчины к себе. Он понимал, что тот не полезет к нему наглым образом, но бросить обиженный жест надо было. Ким лишь поджимает губы и пока отписывается Юнхо, что они долетели спокойно. На что тот отвечает: «А здесь разразилась буря. Хайтен рвёт и мечет, поднимая город на уши. Вас ищут, так что будьте готовы. Кстати, как новое имя по паспорту?» Ким: «Шин Тэвук и Хан Хёнхи» Чон: «Какое твоё?» Ким: «Шин Тэвук» Чон: «Тэ, милый, напиши, когда прибудете на остров, и фото обязательно, лучше в нюдсе». Ким: «Юнхо, ты засранец. Если всё-таки состоится встреча с Хайтеном, предложу ему твою задницу в качестве альтернативы. Думаю, вы споётесь». Отсутствие ответа — два варианта, или Юнхо занят, или хмурит брови. В любом случае Джуну плевать. Он откладывает телефон в сторону. Достаёт из чемодана чистое бельё для Сэми. Да, он позаботился об этом всё-таки, набрал в квартире немного его шмоток, и сейчас это выручит. Это-то как раз он в плане продумал и радует, что его мозг не так уж и безнадёжен. Цзюнь выходит из душа, прикрываясь плотно халатом, словно боится, что Ким набросится на него, если увидит кусочек распаренного тела. — Это что, мои вещи? Ты собрал мне одежду? — Сэми растеребливает аккуратно сложенное бельё. Сейчас было большое желание повиснуть на шее хёна и расцеловать, а также прыгать от радости. Он позаботился и о нём, всё предусмотрел, всё сделал как надо. Его хён самый лучший. — Конечно, это ведь культурный отдых, а не выживание в джунглях, — Джэ берёт свои полотенце - халат и отправляется в душ. Сэми перерывает чемодан в поисках ещё своей одежды. Старший много набрал, этого хватит, но так хочется чего-то нового, не из старой жизни. Да и Джуни обещал, что купит ему всё, вот пусть отвечает за свои слова, ему как минимум нужен купальный костюм. А подарок Хайтена Цзюнь выкинул в мусор, кроме, конечно, драгоценностей. Поэтому, после того, как они привели себя в порядок, как позавтракали в кафе гостиницы, Цзюнь потащил его по магазинам. Решили прогуляться по Ванфуцзин, одного дня Цзюню хватит, чтобы осмотреть достопримечательности этой улицы. И, добравшись наконец до магазинчиков, понеслась душа в рай. Тут дело даже не в покупках, больше хотелось поглазеть, потрогать, а самое главное —забыться, потеряться в этом безмятежном мире, стать частью его, а не того, где лишь платный секс и смерть. Они гуляют по улице, заполненной людьми, такими же, просто гуляющими, глазеющими, радующимися жизнью. Цзюнь с улыбкой вспоминает, как пять лет назад они вот так же гуляли с хёном, он тогда был на седьмом небе от счастья, лишь тогда мир не казался большим и гнетущим. С суровым Кимом у бока всё казалось таким мелким, подчиняющимся ему, тогда мир крутился вокруг него, он двигал планету шагая по ней. Они гуляли, держась за руки, и всё прекрасное окружало их, находилось в их одной на двоих ауре. Сейчас многое изменилось, они сами изменились, но чувство того, что этот мир будет бояться Цзюня, пока рядом хён, нисколько не поколебалось, даже укрепилось в его душе. Сэми шёл впереди, гордо задрав свой нос и показывая, что все эти покупки не заставят его простить, Ким держался чуть позади. Старший после всех своих последних ошибок сосредоточен на осмотре окружающих, прячет взгляд под тёмными очками и ищет какую-то слежку. Сэми это совсем не нравится, разве хён не должен смотреть лишь на него, зависать взглядом и вздыхать, пытаться загладить свою вину и чуть ли не вымаливать прощения? Цзюнь уже нагрузил его пакетами с обновками, заставил выждать несколько часов примерок, покупал уличную еду и заставлял пробовать всё, но потом выбрасывал, если тот просто пожимал плечами на вопрос: «Ну как?» Всё это лишь с одной целью — привлечь к себе внимание. Он хотел видеть на себе тот взгляд желания, который скажет: «Люблю», но это дурацкое сосредоточенное выражение, с морщинкой на переносице не сходило с лица старшего и лишь бесило младшего. Любимое лакомство — мороженое, его Цзюнь никак не мог обойти своим вниманием в такую жару. Ванильный пломбир в вафельном рожке подвергся тщательному вылизыванию, причём провокационно на глазах старшего. Хотя тот тоже взял себе эскимо и можно было поспорить на тот момент, кто кого больше провоцировал. Они сидели за столиком кафе на улице, старший, конечно же, сначала осмотрелся вокруг, оценил обстановку и приступил к этому блядскому мороженому. Сэми старался не смотреть на эту… порнуху, как ему казалось, ведь в движении губ по мороженому нет ничего откровенного, тем более этих пухлых губ. Тогда почему порнуха? Да потому что хён сейчас противозаконно укусил это эскимо, облизал сексуально губы, собрал языком потекший по шоколаду слой мороженого. Это же 18+, кричал возбужденный мозг Цзюня, который никак не мог сосредоточиться на своём лакомстве. Всё вставало поперёк горла, он пытался отводить глаза в сторону, но всё равно возвращался к этим губам, что облизывали не его. После Хайтена, после его издевательств, Цзюнь уже не чаял, что вообще захочет чего-то в ближайшее время, но Джуни будто специально дразнил, доказывая, что его он будет хотеть всегда. Цзюнь медленно уничтожал своё растаявшее лакомство, с раздражением наблюдая за хёном, и даже не понимал, что сейчас он для Джуна такой же пошло-сладкий, не понимал, что тот сквозь очки изучает каждое движение его языка по ванильному пломбиру, будь то кончик прошедшийся по окружности рожка или будь то лопата по всему мороженому. Ким только радовался, что сейчас на нём свободные джинсы, которые скрывают его возбуждение, а вот Цзюнь в своих лёгких шортиках чувствовал себя неловко и усиленно пытался превратить пластиковую ручку стула в мелкую крошку, сжимая пальцами. — Ты купил мне невкусное мороженое, — Цзюнь фыркнул, решил прервать этот ненарочный сладкий тантрический секс. — Правда? Тогда зачем ешь? — Джуни уже покусывал кончик деревянной освободившейся палочки передними зубами, пропитанный ещё вкусом мороженого. — Потраченные деньги жалко, — Цзюнь облизывал вафельное донышко и проклинал эту палочку между жемчужных зубов хёна. — Хочу зелёный чай со льдом в возмещение, — он заглотил остатки стаканчика и прожевал. — Очень жарко. Как ты не паришься в этом? — Цзюнь указал на тёмно-синий лонгслив с глубоким v-образным вырезом, открывающим полосу между грудными мышцами, на Джуне. — В этом весьма комфортно, ткань очень лёгкая, — Ким оттянул от тела лонгслив и отпустил, пытаясь показать, что он тонкий и мягкий. Парень дёрнул взглядом, когда ткань отошла от тела и оголила его немного больше. — Дай угадаю, удобство в том, что длинный рукав скрывает нож? — Джун как раз махнул рукой, подзывая официанта, и Сэми пристально отследил жест. — Он у тебя с собой? Я прав? — Это совсем неважно сейчас, — Джун уложил руки вдоль ручек стула, явно пытаясь что-то скрыть. — Зелёный чай со льдом и лимонную воду со льдом, пожалуйста, — обращается он на английском к подошедшему официанту. — Для тебя будет важным знать, что я держу в кармане пистолет? Что я могу выстрелить в любой момент, который мне не понравится? Ведь я в этот момент буду опасен? — Цзюнь тянется через стол к его руке. — Покажи мне, — хватается за запястье и проглаживает предплечье. Ничего нет, но руки не отпускаются. Он смотрит на тёмную ткань и так хочется поцеловать, зубами задрать её и впиться в натянутые вены на руке. — Надо же, ты действительно приехал отдыхать? — задумчиво произнёс он, отпуская руку. Перед ними ставят заказ, Сэми смакует прохладную жидкость через трубочку и смотрит на старшего, который жадно выпивает полстакана. — Я хочу вернуться в номер. Здесь слишком жарко, — Цзюнь недовольно отодвигает свой стакан. — Там хотя бы кондиционер есть. — А как же чемодан? Его тоже надо купить, — Джэ допивает остатки напитка в несколько глотков. — Закажи онлайн. Пусть сами доставят. Я устал, — заткнутое сладкое возбуждение испортило всё настроение, Цзюнь сам хотел потрепать нервишки старшему, вырядился в короткие шорты и изо всех сил старался маячить перед ним, особенно во время примерок, часто подзывая его помочь застегнуть молнию или поправить на спине воротнички, но этот чурбан очень хорошо умел скрывать свои чувства под уёбищной маской равнодушия. Уже хотелось просто избить его, отшлёпать по щекам, а после… поцеловать и заставить отшлёпать себя. *** Цзюнь скидывает с себя потную горячую одежду и встаёт под прохладный поток. Эта удушающая жара и совсемникместу возбуждение не дают дышать, а мозги просто кипят. Что будет дальше? Ещё две недели такой близости он просто не выдержит. Нужно всё-таки завести этот разговор, как бы тяжело это ни было. Нужно именно сейчас, пока не уехали на остров, возможно, после разговора уже и не захочется никакого пляжа. Придя в норму, остыв под холодной водой, Цзюнь выходит в комнату с твёрдым намерением поговорить. Джэджун ищет по телевизору хоть какие-то понятные уху каналы. — Остыл? — спрашивает он участливо, как будто жалел расплавленное солнцем тело младшего. — Да, немного. Ты заказал чемодан? — Джэ кивает головой и выключает обречённо телевизор. Отель он выбрал не туристический, не для иностранцев, потому и телевидение только местное. Сэми переводит дух, страшно начинать, словно сам виноват во всём. Он неуверенно молчит, собирается начать, смотрит на хёна и вновь молчит, боится правды. Наконец, он набирает в лёгкие побольше воздуха и на одном выдохе выпаливает: — Я думаю, нам стоит поговорить серьёзно. — Не в силах смотреть на старшего он подходит к окну и смотрит на город. Пальцы нервно теребят пояс халата. Эта странная привычка, нервничать пальцами, никогда не оставит Саймона. — Спрашивай, я отвечу на все вопросы, — голос мужчины дрогнул в конце фразы, понимая о чём будет разговор, и он прокашлялся. — Значит, это правда? Что ты и Чон… Вы переспали? — Сэми просто стоит на месте, но уже запыхался, как будто стометровку пробежал. А старший молчит, тянет. — Говори уже, — нетерпеливо шипит Сэми, сжимая кулаки. Всё это растягивание очевидного обоим ответа просто выбешивает. — Да, мы переспали. Это было платой за информацию о Хайтене, что он мне достал, — тихо говорит Ким. — Ничего более. Расплата за информацию? Какая глупость... — Ты… Тебе… — Цзюнь морщится, заикается, не может спросить главное. Хён так легко ответил, словно отчитался по сделанной работе. — Понравилось? Только честно. — Только лишь телу, но не мне. Больше я не лягу с ним, это однозначно. Цзюнь упирается руками в подоконник и выдыхает. Ему ещё предстоит осмыслить и принять эту информацию. Но такое объяснение облегчает вину Джуни. — Тогда почему он до сих пор называет тебя милым? — горло начинает стягивать отёком. — И я вообще не понимаю, какое право он имеет называть тебя так, если это всего лишь плата. Слышится тяжелый, судорожный вздох мужчины: — Сэми, малыш, я не хочу в своей постели видеть никого кроме тебя, я люблю только тебя. И никакой Юнхо мне не нужен, как бы он меня не называл. Это немного успокаивает, не верить хёну он не может, всегда глотал его слова как непреложную истину. Он беспокойно переминается с ноги на ногу и наблюдает за движением транспорта на улице, которое так же успокаивает, как течение воды. — А ты не хочешь спросить про меня? Тебе не интересно, что было в особняке Хайтена? — опять эти дурацкие слёзы в глазах. Как же они всё-таки бесят. — Или… Или тебе всё равно? — Я знаю, что там было, — голос Джуна раздаётся прямо за спиной, такой мягкий, вкрадчивый, как будто говорит лишь губами. — Посмотри на меня, Сэми, — Цзюнь робко оборачивается на просьбу. Ким с трепетной любовью заглядывает в его глаза, и не остается сомнений, что он говорит правду. — Мне не всё равно и, поверь, зверь внутри меня рвёт и мечет при одной только мысли об этом, но это не меняет моего отношения к тебе, — Сэми смотрит в серые тёплые глаза, отдаётся в руки старшего, которые так уютно обнимают его и заботливо укладывают голову на мужское плечо. — Я никак не могу забыть эти фото. Почему на нашей кровати, почему ты согласился, почему целовал его? Это было ужасно. — Наверное, потому что я болван. Я думаю, что стал им, когда встретил тебя, — Джэджун ласково гладил малыша по волосам, а пальчики младшего теребили вырез на его груди. — Я готов был на всё, чтобы найти тебя. — Ты ведь не поверил той записке, что оставили псы Хайтена? Ты же не думал, что я могу от тебя уехать с кем-то? — Сэми таял под манипуляциями старшего, как горящая свеча. — Ни момента. Ни одному слову. Я верю тебе больше, чем себе. … — это ещё одна непреложная правда хёна. Он своим чувствам доверяет меньше, чем чувствам парня, который полностью без остатка отдаётся любви, не думает о последствиях, просто делает всё по зову сердца. — Я боялся, что этот Хайтен… Что он что-нибудь сделает тебе. Мне каждый вечер показывали видео, где этот человек с оружием стоит прямо рядом с тобой. Я смотрел и каждый раз боялся, что Хайтен сорвётся и отдаст приказ. — Этого человека больше нет. Я ждал от него атаки, так что вряд ли он застал бы меня врасплох… Ты меня простил? — Только при одном условии: впредь ты не имеешь права распоряжаться этим телом, которое принадлежит мне, как тебе заблагорассудится, даже в отсутствии меня, — младший поднимает щенячий взгляд, заглядывая им прямо в душу. — Ты понял? — Хм, ты уже оформил права на него? — усмехается старший такому собственничеству, зажигаясь от лучиков в глазах младшего. — И поставил печать, — Цзюнь, не раздумывая, тянется и целует пухлые губы, закрепляя свои права и не в силах больше сердиться. Лёгкий, невесомый поцелуй, как жест примирения, обжог губы обоих, а Цзюнь не торопится отстраняться, зависнув в миллиметре и ожидая действий со стороны старшего, осторожно поднимая взгляд к серым радужкам, в которых растворяется без остатка. Руки Кима скользят вверх по спине Сэми, жадно притягивают под шею и поцелуй имеет страстное, соскучившееся продолжение. Фигурные губки пропускают юркий язык, чтоб испытать нежные вылизывания и блаженное чувство, что их захватили и никому не отдадут. От голодного натиска старшего сразу бросает в жар, Сэми загорается от горячего тела рядом, его руки проникают под лонгслив в поисках голого торса, без которого он уже не мог терпеть. Хотел, нет безумно желал прижаться к нему и целовать, впиваться, засасывать эту бронзовую кожу и вылизывать до набухания соски. — Мне нужно в душ сходить, — Джун разрывает затянувшийся поцелуй и говорит сквозь тяжёлое дыхание. — На улице было слишком жарко, — но его не слушали, вновь терзая губы и подталкивая нагло к кровати. — Зачем? Всё равно сейчас вспотеем. Ведь так? — Цзюнь хитро усмехается, и, не дожидаясь ответа, быстро скидывает свой халат, они вместе падают на постель и заворачиваются в один клубок. Ким, как в первый раз, рассматривает тело малыша и тут же процеловывает ещё не прошедшие от Хайтена синяки и укусы, а так же зарекается, не раздумывая убить его, когда судьба подарит ему этот шанс. Они перекатываются, и Джэ оказывается уже сверху, подминает под себя расплавленное ласками тело, что изгибается лишь бы прижаться, коснуться его. Цзюнь нетерпеливо тянет с Кима одежду и бросает на пол, тот садится на него верхом и виновато снимает с левой руки чехол с ножом. — Разве он здесь? — раскрасневшийся Сэми достаёт нож, пока старший расстёгивает ремни, зеркальное лезвие опасно блеснуло в вечерних лучах солнца, пальцы проходятся по наточенной стали, ковыряют дол. — Скольких ты убил? — Сэми приставляет острие к груди Джэджуна и представляет, какого́ это - вонзить его в тело и лишить жизни, заставить сердце, что там, под солнечным сплетением, остановиться. Страшно. Лезвие аккуратно отодвигают, Джэ забирает нож и убирает в чехол: — Давай не будем про это говорить. Пусть эта тьма тебя не будет касаться. Сэми прощупывает место, где только что опасное оружие оставило небольшую ранку, кожа натянулась и закраснела от выступившей капли крови, он собрал её и облизал палец: — Теперь твоя кровь есть во мне, — он проводит ладонями по всему подкачанному прессу, возвышающемуся над ним. Ким молча ждёт, облизывая губы, опасаясь, что Сэми переменил настроение от вида утаенного ножа. Джун не врал ему, просто не стал говорить, что сейчас пользуется другой рукой, так как правая иногда отказывает, а левой он не менее ловко орудует. Руки спускаются ниже, к кромке джинсов, пальчик проходится по мужской дорожке, уходящей под одежду, ремень немедленно расстёгивается, а за ним и ширинка. Цзюнь поднимается, Ким сползает с его бёдер и встаёт на колени. Сэми скользит рукой под резинку боксеров и слышит томный вздох, сорвавшийся с любимых губ, который кольнул его сердце и пульс уже зашкаливал. Он целует подставленную грудь, засасывает с аппетитом горошины сосков и мычит от удовольствия, чувствуя как часто вздымается грудная клетка Кима, резкие дёргания лёгких при нежных кусях и сжимании пальцев на стволе сводят его с ума. И он выбирается из-под Кима, заставляя того лечь на спину, аккуратно стягивает джинсы с бельём, сглатывает подступившую слюну, берёт в руки наливающийся член старшего и наклоняется. Его губы проходят по дёргающемуся животу, язык вылизывает мудрёные узоры, спускаясь всё ниже, держа Кима в сладком предвкушении, а пальцы играются с мошонкой. Джэджун вздрагивает, когда мягкие влажные губы обхватывают головку, когда горячий язык слизывает все соки с неё и спускается к его яйцам. Сэми поднимает глаза на притихшего хёна, изучает его реакцию и проводит язычком по кожице, аккуратно подтягивая её и плавно переходя на ствол, но вновь возвращается и так же вылизывает по всей длине ещё и ещё раз. Серые глаза в ответ темнеют, радужка теряется в безумном кайфе, пресс старшего напрягается, он поднимается на локтях и уже дрожит, задыхается от вылизываний Цзюня, как будто на острие иглы балансирует, а тот ещё всасывает яички и играется с ними языком внутри рта, приятно мычит, добивая вибрацией голоса. Кима пробивает дрожь, он сходит с ума окончательно, и сейчас даже раздвоение личности ему подойдёт, потому что он не верит, что это происходит с ним, что это точно его малыш сейчас терзает его яйца. Руки мужчины стягивают в кулаки подвернувшуюся ткань, он изгибается, бессознательно подтягивает ноги и беспомощно стонет. Цзюнь выпускает мошонку изо рта, прихватывает нежно губами кожицу и оттягивает её вверх, а потом резко отпускает, проходится кончиком языка между яичками, разделяя их по шву, вновь щипает губами слишком чувствительную кожу, и с удовлетворением смотрит на изламывающееся тело старшего, на гуляющие от напряжения мышцы под кожей, на влажный поблескивающий, как масляный, торс. Он спускает слюну и заглатывает свинцовый член, второе лакомство его жизни, после мороженого. Размеренное, методичное движение губ и языка доводит хёна. — Малыш, больше не могу терпеть, — Ким хватается за свой фаллос, готовый кончить, глухой стон сопровождает оргазм, его потряхивает с каждой пульсацией спермы, он прощупывает мокрые от слюны яйца. Теперь Джуни знает, что душа находится именно там, в них, потому что из-за манипуляций парня она вышла из тела и летала в эйфории, наслаждаясь свободой. Мужчина откидывается на подушку, расслабляясь в экстазе, и пытается отдышаться. — Сэми, ты бесподобен. — Я знаю, солнце, — кокетливо подтверждает тот, заползая поверх мужчины и целуя смачно его в улыбку. Его хён сейчас совсем занеженный, зализанный, такой беззащитный, просто бери и делай, что хочешь с ним, а ведь хотелось зацеловать его до поросячьего визга, поэтому губы, не прекращая, чмокают пылающее тело, хотелось закусать, будто зубы режутся, и они, так же, не спрашиваясь, терзают бронзовую кожу старшего, а руки не перестают ее гладить, выискивая всё больше точек наслаждения. Цзюнь очень соскучился. Старший разрешает всё, позволяет своему малышу издеваться над ним до последнего вдоха. Пальцы парня наделены волшебством, губы дарят энергию, его тело пышет животной страстью и от всего этого Джэджун бесится. Его возбуждение уже возвращается, зверь внутри требует жертвы. — Ты же взял с собой смазку? — прищуривается Цзюнь, скорее утверждая, чем спрашивая, и Киму оставалось только ответить «Да», иначе не избежать потом разочарованного ворчания. — Это правильный ответ, — одобряет парень и медленно, вразвалку поднимается с него, скользнув ладонью по влажной груди. Ким, раздувая горячо ноздри, наблюдает за изящными движениями Сэми: покачивания мягких бёдер при ходьбе, плавные изгибы рук при вскрытии чемодана, запрещённый всеми законами вид, нагнувшегося в поисках нужного тюбика парня, взрывали все ядра его клеток. Сейчас Сэми был похож на Ги, с этими заигрывающими жестами и сексуально-заманчивыми скольжениям его тела, только без одежды это выглядело просто сногсшибательно. На шесте это тело выглядело бы ещё круче. Ким представляет его в эротическом костюме, и очередной наплыв «хочу» гоняет зубастых мурашек по коже. Сэми возвращается, ловко усаживается на прожигающего в нём дыру хёна, вкладывает в его руку тюбик и, прогибая спину, оттопыривая попку, наклоняется для поцелуя. Джун хватается за мягкие ягодицы и подтягивает парня ближе к себе. Сэми начинает двигать бёдрами вдоль тела старшего, елозя своим членом по измазанному спермой прессу. Его половинки разделяют, вскрывая всё нутро, смазывают промежность вплоть до мошонки, между ягодиц проникают влажные пальцы, и парень замирает, прикрыв глаза. Он резко поднимается и насаживается на них, захватывая все фаланги, а после продолжает двигаться. Джэджун готов завыть от этого парнишки, что сейчас охуенно изогнувшись и запрокинув голову назад, медленно двигается на нём. Цзюнь сам берётся за пальцы старшего и толкает третий внутрь, пьяный от возбуждения взгляд растерянно скользит по лицу хёна и голова вновь запрокидывается, он берёт четыре пальца и начинает постанывать с каждым движением. Ким всё интенсивнее растягивает дырочку, несмотря на недавний оргазм, его вены уже разрывает желанием, и он путается в дыхании, когда его пальцы обжимаются горячими складками мышц, требуя сатисфакции. Он опрокидывает потерявшегося в своей эйфории Сэми на спину и берёт инициативу в свои руки. Цзюнь закидывает ноги на его талию, подставляется под возбужденный фаллос и впивается ногтями в плечи старшего, скалит зубы, когда первый толчок пробивает сопротивление сфинктера и сильнее сводит ноги вместе. Джэджун отнимает руки младшего от себя и разводит по сторонам, вжимает их в кровать. Его напряженный взгляд поедает изгибающееся тело под ним, дергающееся в такт его глубоким толчкам. Цзюнь перекидывает голову из стороны в сторону, как в лихорадочном бреду, и стонет, захлёбываясь в тяжелом дыхании, наполняющим все фибры души страстью. Волосы налипли на влажный лоб, придавая ему ещё больше сексуальности, его ноги тянутся выше, на плечи старшего, а тот срывается, посылая в пизду всё благоразумие, перекидывает ногу парня, заставляя перевернуться на живот, дёргает грубо за бёдра вверх, бросает под них подушку и начинает втрахивать его в кровать. Сексологи говорят, что в сексе главное уважать желание и предпочтения партнёра, следовать им, изучать тело любовника. Но сейчас мозг Джэджуна совсем об этом не думал, и вообще ни о чём не думал, его просто распирало выебать это тело, не учитывая его предпочтения и желания. Как дикий зверь терзает добычу в охотничьем возбуждении, так срывается мужчина на Саймоне, вбиваясь членом в его нутро, стремясь достать до горла, чтоб заткнуть эти сводящие с ума выстанывания. Пот градом катит со лба Кима и щекотит брови, он почти не успевает дышать, ноги начинает сводить судорогой, но всё это на каком-то втором плане, не замечаемо. Перед глазами лишь это тело, в голове одна мысля «затрахать», а член твердеет с каждым толчком, угрожая разорваться сию же секунду. Сэми уже хрипит, тело дрожит от переизбытка экстаза, под прикрытыми веками взрывы фейерверков, какое-то наваждение, что его тащит в чёрный омут, разрывающий мозг на клеточки, пугает и в то же время сладостно отдаётся в напряженном члене, что требует к себе внимания. Цзюнь тянет к нему руку, кое-как приподнимая прижатое к кровати тело, чтоб протиснуться под живот, не много-то и надо, пара тесных движений, и Цзюнь вскрикивает, выплёскивая из себя всю тяжесть возбуждения, накопившуюся за долгую прогулку. Он поджимает мышцы ануса и утягивает в свой оргазм хёна. Тот протяжно, со вздохом, стонет в затылок парня и притормаживает, медленно двигаясь лишь для продления кайфа. Мышцы потихоньку расслабляются, отпуская их, Ким падает с боку парня, и в комнате уже слышится только тяжелое дыхание двух мужчин. Сэми изредка покашливает и сглатывает, настраивая горло в привычный режим, двигается лишь нижняя челюсть и кадык, даже глаза, не моргая, уставились в пустоту, пока на его плечи не легли благодарные поцелуи. Он поворачивает голову в сторону хёна и безэмоционально смотрит в серьёзные серые глаза лисы, наполненные глубокой любовью. Ким хмурит брови от такого взгляда. — Прости. Тебе больно? — он не понимает зависшего взгляда Сэми и начинает нервничать, что переборщил сегодня со страстью. — Да, — вяло отвечает Цзюнь и сердце хёна съёживается от чувства вины, но вслед за этим парень продолжает: — Мне так больно, что тебя не было эти пять лет рядом, больно, что мой первый раз был не с тобой, больно, что я потерял столько времени своей жизни, существуя для кого-то. — Взгляд Джэджуна заливает переживание за такое настроение малыша. — Я знаю, что был рождён только для тебя одного, но бестолково раздавал это уродам с толстыми кошельками. Не знаю, как благодарить богов, что вернули тебя мне. Не понимаю, что мне делать с тем, что я чувствую. Не думаю, что это любовь, — Сэми притягивает руку к лицу старшего, проводит большим пальцем по его губам. — Это что-то большое, может, идолопоклонение или что-то типа того, а может, я просто с ума сошёл, потому что мне так плохо без тебя, что дышать не хочется. Даже, когда ты уходил на работу, я жил лишь верой, что ты вернёшься вечером, и считал минуты до этого момента. Только сейчас я понимаю, что ещё с первого взгляда был в тебя влюблён и готов был последовать за твоей спиной в чёрной кожаной куртке хоть в ад… Поцелуй меня, — жалобно просит Цзюнь. Ким тянется к расчувствовавшемуся малышу и прижимает свои губы к его губам. — У нас всё хорошо, глупыш. Не стоит так печалиться, что было, то прошло, давай смотреть в будущее и ценить отведённое нам время. — Я люблю тебя, мой хён, — этих слов хватило бы, чтоб сдвинуть горы. Но пока лишь Джэджун сдвигает, растекшегося сладкой лужицей, парня, берёт на руки и несёт в душ.