That's the price you pay Leave behind your heartache, cast away Just another product of today Rather be the hunter than the prey And you're standing on the edge, face up 'cause you're a natural Imagine Dragons — Natural
Николь заходит в «Goodman's Bookshelf» вечером понедельника, решив перечитать «Бесов» Достоевского. Пенни в этот момент протирает пыль с подоконника и, встретившись взглядом с Уилсон, дружелюбно машет ей рукой. Шарлотта стоит на кассе, уперевшись рукой в подбородок и слушая болтовню подошедшей к ней девушки. Джонс не обращает никакого внимания на Николь, будучи полностью сосредоточенной на посетительнице-азиатке с красно-черным сплитом. Женщина проходит рядом с ними, останавливается возле стеллажа с зарубежной литературой и внимательно изучает корешки книг. — Тебе тоже нравится Ядовитый Плющ? Господи, да я без ума от нее! В DC много интересных героинь, но кто мне вообще не нравится, так это Женщина-кошка. Такой типичный сексуализированный образ, созданный ради мужчин, — незнакомка говорит громко и активно, пока Шарлотта о чем-то думает, нахмурившись. — Харли Квинн неплохая, особенно когда ушла от Джокера. Она понравилась мне в «Хищных птицах». Как тебя там зовут? Синди же вроде, да? — девушка с необычной прической кивает, улыбаясь, и Джонс переводит взгляд на руки новой знакомой: на каждом пальце у той надето кольцо — с большим красным глазом, лягушкой, черепом или просто красивым камнем. Сама Синди оказывается ниже, чем Шарлотта, но благодаря обуви на внушительной платформе та возвышается над Джонс. Синди симпатичная — то ли дело в ямочках на щеках, то ли в длинных стрелках и фиолетовых блестках на веках, но она приковывает к себе взгляд, заставляя рассматривать как искусно написанную картину. Николь продолжает вчитываться в названия книг, чувствуя себя странно. Потому что Шарлотта действительно вовлечена в разговор с Синди, таращится на нее и кажется спокойной, в то время как с остальными Джонс не пытается казаться вежливой или учтивой. Уилсон она вообще, похоже, не замечает, и от этого становится неприятно. Надо же, еще вчера спрашивала об увлечениях, а уже сегодня никак не показывает свой интерес. — Мы устраиваем книжный клуб каждую субботу, можешь посмотреть на плакате у входа, — Джонс пробивает какой-то мрачный комикс, обращаясь к Синди, — запишись, если хочешь. Я туда больше не планирую ходить, но там сносно, — Синди не спрашивает, почему Шарлотта перестала посещать литературные собрания, и Джонс это нравится. Николь застывает. То есть, вот как, значит? Мало того, что Шарлотта ничего не сказала об этом Уилсон — не то чтобы девушка была обязана это делать, но все же — так еще и сама — сама! — приглашает туда кого-то. Николь поджимает губы, ощущая, как поведение Джонс прошлось по самолюбию. На самом деле, Николь ведь наивно полагала, словно девчонка хочет с ней сблизиться, построить приятельские отношения, выстроить некий мост между ними, а не очередной барьер. И в итоге… в итоге что? Сбежала, не сказав ни слова. Синди заполняет анкету, кидая лукавый взгляд на Шарлотту, и Николь бы хотела этого не видеть, однако все равно подмечает. — Я не уверена, что буду туда ходить, но не могла упустить шанс оставить тебе свой номер, — смеется, и уголки губ Джонс подрагивают, выражая слабую улыбку. — А кто там уже есть? — Шарлотта кладет «Batman: White Knight» в пакет, и руки девушек соприкасаются. Кажется, что Синди очень довольна таким раскладом, но Джонс не чувствует ровным счетом ничего. — М-м, Томас. Он работает вместе со мной и сейчас сбежал к куда-то себе, потому что трубу в ванной прорвало. Он всем нравится. Есть еще Саша, она фанатеет по своему Санкт-Петербургу и, наверное, спит с бюстом Сталина под подушкой. Не знаю, что у этих коммунистов на уме. — Синди снова смеется, и ее смех отскакивает от стен «Goodman's Bookshelf». Николь напрягается, потому что следующее имя, которое должно прозвучать, принадлежит ей, — миссис Уилсон еще. Вот так вот просто. «Миссис Уилсон» и ничего более, как будто про женщину невозможно что-либо рассказать. Николь наконец выходит из своего укрытия с произведением русского классика, и Шарлотта готова поклясться, что во взгляде у той читается разочарование. Джонс ощущает себя крайне неловко, однако Синди этого не замечает. — В узких кругах известная как «мадам Каприз», правда, мисс Джонс? — щеки Шарлотты розовеют, когда Николь отдает книгу. Свалилась, блять, как снег на голову в своем распахнутом пальто и привычке смущать девушку. Уилсон поворачивается к Синди с самым беспечным лицом, сообщая: — вы слегка припозднились. Если бы вы застали мисс Джонс в наших рядах, то она бы писала вам сообщения ночью, за несколько дней до встречи клуба. Но вы не отчаивайтесь, почаще с ней соглашайтесь и постарайтесь не вступать в конфронтацию, и тогда у вас все получится. Синди растерянно говорит: «О-окей?», прощается и выходит из магазина, в то время как Шарлотта стоит на своем месте, как громом поражённая. Что это вообще было? Почему Николь ведет себя так? — Впечатляюще, — фыркает Джонс, — спасибо за то, что обломали мне секс, — сказать по правде, последнее, о чем думала Шарлотта — это секс, но слова сами слетают с губ, а мозг перестает функционировать. Николь усмехается. — О, не стоит благодарности. Я, считайте, позаботилась о вас — у нее такие длинные ногти. Вышло бы не очень удобно, — какого, блять, черта, они обсуждают с Николь гипотетический шанс на перепихон с Синди, какого черта Джонс краснеет до ушей, но поднимает глаза и смотрит на Уилсон с вызовом, какого, блять, черта? Николь эта ситуация нисколько не смущает, и она такая безмятежная и спокойная, что сдохнуть можно. Женщина оплачивает свою покупку, но не двигается с места. — А может, я предпочитаю всегда быть сверху? — Пенни их не слышит, хорошо выучив, что разговоры старших подслушивать неправильно и некультурно, и сейчас она стоит в дальнем углу магазина, за что Джонс мысленно благодарит богов. — Сильно сомневаюсь, — с короткой улыбкой бросает Николь, и у Шарлотты от этого тона по телу бегут мурашки. Такой снисходительный, словно Уилсон знает всю правду, — ваша пассивная агрессия говорит о многом, — Шарлотта задыхается, желая двинуть что-нибудь такое, чтобы Николь почувствовала себя такой же обескураженной и сбитой с толку. — Да как скажете. А вы в лесбиянки записались, раз подобные фотографии мне шлете? — лицо Николь остается совершенно невозмутимым, и Шарлотта удивляется, как можно быть такой, блять, непоколебимой. Кажется, что предложи ей Джонс перепихнуться прямо сейчас и прямо на полу, на лице Уилсон не дрогнул бы и мускул. — Боюсь, что после этого «в лесбиянки записались» только вы. Доброго вечера, мисс Джонс. Шарлотта ошарашено смотрит на удаляющуюся женщину, чувствуя себя униженной и возбуждённой одновременно.***
В ночь перед улетом Пенни Джонс приглашает домой Томаса, и тот заходит в квартиру с шоппером, полным настольных игр — среди коробок находится и классическая Монополия, и Уно, и даже домино. Все трое сидят на полу, потягивая какао из кружек. У Шарлотты чувство, словно что-то хорошее заканчивается, словно еще немного и все краски снова уйдут из ее жизни. Томас раскрашивает волосы Пенни розовыми мелками, включает свой любимый плейлист и танцует с ней под альбом Тейлор Свифт. charlotte jones: не хочешь как-нибудь позависать вместе? Шарлотта сама не знает, что на нее находит. Ей отчаянно хочется заполнить брешь в груди, вытеснить Николь и последний диалог с женщиной из головы, ощутить что-то легкое, побыть глупым подростком. Джонс все еще не нужны отношения, но Синди кажется достаточно нормальной для того, чтобы просто напиться вместе с ней, пьяно и неумело пофлиртовать, может, поцеловаться пару раз. cindy collins: привет-привет cindy collins: я с радостью, но объяснишь для начала, че это за миссис уилсон? Шарлотта хмурится, не зная, что она вообще может написать. Скорее всего, Николь психанула из-за того, что Джонс ушла из литературного клуба, но это объяснение все равно кажется странным. Типа, какая той разница, ходит ли Шарлотта на встречи или нет? Мир ведь не вертится вокруг какой-то там Джонс, а Николь вряд ли считает их друзьями. Томас кружится по комнате, поднимая Пенни в воздухе и задорно смеясь вместе с девочкой. charlotte jones: обычно весь ее сарказм направлен исключительно на меня, у нас с ней это взаимное. наверное, сегодня было плохое настроение. без понятия. но она правда ничего, хотя та еще заноза в заднице cindy collins: звучит как плохо замаскированная хвалебная ода! : Р cindy collins: у тебя с ней что-то? Шарлотта чешет голову, глядя на сообщения Синди. Девушка абсолютно точно не пыталась преподнести Николь в лучшем свете, просто сказала, что Уилсон «ничего». А от предположения Коллинз вообще становится неуютно, поскольку что, влюбленность Шарлоты настолько очевидна? charlotte jones: мы с тобой еще не на той стадии отношений, чтобы ты начинала меня ревновать. особенно к мадам каприз. но нет, у нас с ней просто странное приятельство, не бери в голову Шарлотта отвлекается от телефона, когда Томас рывком поднимает ее с пола, хватает за руку ее Пенни и начинает прыгать. Джонс хочет сказать что-то про недовольных соседей и полицию, но, глядя на счастливые лица Олсена и сестры, девушка решает позволить себе немного подурачиться. Томас выглядит ужасно красным и уставшим от нескончаемых движений, но энтузиазма в нем хоть отбавляй, потому он валится на кровать лишь спустя три песни. Музыка заглушается, и Шарлотта, пытаясь отдышаться, открывает окно, из которого в комнату мгновенно влетает свежий воздух и шум с улицы. — Я очень рад, что ты меня пригласила, Ло. Наверное, это самая лучшая вечеринка в моей жизни. Такие дамы! — Пенни хихикает, опускаясь на постель рядом, и Джонс хмыкает. — Не обольщайся, просто последняя ночь Пенни в Канаде должна быть особенной, — кажется, будто у всех троих в этот момент осознание некоего финала обостряется, и у Пенни на глазах наворачиваются слезы, которым она так и не дает скатиться по щекам. — Ладно, завтра вставать рано. Не будешь изменять своим традициям и просидишь до утра у двери? — В тот раз я боялся, что в квартиру кто-нибудь вломится и убьет тебя, но, типа, если так подумать, то это все маньяки должны быть в ужасе от тебя. Шарлотта дает Томасу плед и отправляет его спать на кресле-мешке заведомо сообщив, что ей совершенно без разницы, как долговязый Олсен там уместится. По полу разбросаны разноцветные карточки из Уно, игральные кости и домино, но Джонс слишком лень убирать последствия хорошего вечера сейчас, потому она решает перенести уборку на завтра или скинуть ее на Томаса. Пенни обнимает Шарлотту перед сном, обещает, что еще обязательно вернется, и Джонс не выдерживает, оставляя короткий поцелуй на лбу девочки. — Ты самая крутая старшая сестра на свете, — бормочет Пенни, и Шарлотта сглатывает, чтобы глупо не разреветься, — я люблю тебя. И внутри становится так тепло и приятно, что губы начинают предательски дрожать. За прошедшее время Шарлотта и вовсе забывает, что кто-то может говорить ей подобные вещи настолько искренне и мягко, что маленькая Чарли внутри ликует, бережно лелея каждое слово. Голос срывается и звучит тише обычного, когда Джонс вымученно улыбается. — Да… Да, я тебя тоже. Косой дождь оставляет следы на подоконнике, по потолку бегают всполохи от проезжающих машин, Томас ворочается, натягивая плед до самого подбородка. Шарлотта осторожно высвобождается из объятий сестры, смотрит на электронные часы, понимая, что уже через час им нужно будет ехать в аэропорт. Девушка не может уснуть, прокручивая в голове все произошедшее, курит медленно, облокотившись спиной о стену, и каждый раз, когда Джонс закрывает глаза, в голове появляется образ Николь, ее пытливый взгляд и длинное пальто. Да разве Синди может ее превзойти — ладно, что там превзойти, хотя бы поравняться? За таких, как Уилсон, мужчины стрелялись на дуэлях и устраивали войны, из-за таких, как она, люди начинали верить в бога. Шарлотте мерзко от своих мыслей: это же надо было так бессовестно влюбиться, чтобы ночью не спать, как все нормальные люди, а сидеть, представлять, перебирать в памяти каждую чертову встречу. Так и веет этим мерзким литературным романтизмом. В пять часов утра Джонс будит Томаса и Пенни, перепроверяет собранные в розовый чемоданчик вещи сотню раз, делает растворимый кофе на себя и на Олсена, предлагая сестре яблочный сок. Перед выходом из квартиры сестренка шмыгает носом и смотрит в сторону, лишь бы не показывать своих слез, в то время как Томас, не стесняясь, плачет, прижимая девочку к себе. — Не забывай мне писать и лайкать новые фотографии в инстаграме. Когда стану известным инста-блогером, буду тебя пиарить, — говорит он, улыбаясь, и Пенни смеется, согласно кивая. Уже после, выходя из такси, маленькая Спринг и Шарлотта практически сразу замечают Хелен. В этот раз Джонс чувствует себя несколько увереннее, глядя на мать — в конце концов, с момента прилета Пенни они ежедневно списывались. Хелен смотрит на розовые волосы Пенни слегка недоуменно, и Шарлотта спешит успокоить женщину: — Все ок, это всего лишь мелки. — Фух, ладно. Выглядишь чудесно! Подбирали цвет под твой чемоданчик? — обращается мать к младшей дочери, и Пенни слишком по-джонсковски закатывает глаза, от чего Шарлотта силится не прыснуть. — У меня просто есть чувство вкуса, — говорит сестренка, и Шарлотта понимает, что, вот они — плоды совместного времяпрепровождения. Лицо Хелен удивленно вытягивается, и Пенни самодовольно косится на Джонс — мол, смотри, как я могу. — Шарлотта? Я привезла кое-что для тебя, — Хелен отвлекается, роется в рюкзаке и выуживает оттуда небольшую посеребренную статуэтку Эйфелевой башни. Выбор довольно-таки примитивный, поскольку женщина плохо знает свою старшую, оттого вариант с одеждой, виниловыми пластинками или украшениями отпадает. А статуэтка — прямо типичный привет из Парижа, подойдет кому угодно. Шарлотта пребывает в смешанных чувствах: нет, она вовсе не является какой-то избалованной и неблагодарной дочерью, но подобный сувенир лишь подчеркивает то, насколько Хелен и Джонс далеки друг от друга. Если бы папа вдруг полетел в Париж, то непременно привез бы Чарли футболку с группой «Indochine», недорогой берет, старую открытку шестидесятых годов, найденную на какой-нибудь барахолке, или складной французский нож, которым бы Джонс впоследствии вырезала слова на стволах деревьев. И Шарлотта действительно польщена, что мать вспомнила о ней, однако женщина даже не спросила, что нравится ее дочери. Шарлотта бы не просила чего-то заоблачной цены — нет, наоборот, винтажные вещи, купленные на блошином рынке, прекрасно бы подошли. Даже крохотная почтовая марка из двухтысячных — вроде бы мелочь, а все равно интересно: кто хотел приклеить ее на конверт, кому адресовалось письмо? — Спасибо, тебе необязательно было тратиться, — говорит Шарлотта, на что Хелен, словно главный филантроп мира, протягивает: «Ой, да брось, это пустяки». Они стоят друг напротив друга, прежде чем женщина оповещает, что настало время прощаться. — Мы не прощаемся, а говорим «до свидания», — хмурится Пенни, и Шарлотта садится на корточки, раскрывая руки для объятий. Сестренка утыкается носом в шею Джонс, заговорщически шепча ей: — я все распланировала. Томас позаботится о Саше, ты позаботишься о Томасе, а миссис Уилсон — о тебе, — и немного погодя твердым голосом добавляет: — только не возмущайся. Так будет правильно. Шарлотта стоически молчит, слишком уставшая, чтобы возражать Пенни. Она уверена, что сможет увидеться с сестрой еще очень, очень нескоро, потому желает, чтобы этот день прошел как можно быстрее. Главное — это правильно пережить разлуку. Джонс знает это, как никто другой.***
В субботу Шарлотта, как и обещала, не приходит на встречу литературного клуба, вместо этого поглощая пустоту квартиры и полнейшую тишину. Она много спит, мало ест и тратит день ни на что. Посвящать время себе бывает полезно: дистанцироваться от общества, ставить патчи под глаза, делать маски, слушать любимую музыку, ходить по квартире голой, однако вместо всего этого Джонс перемещается с кровати на пуфик, смотрит в потолок и игнорирует сообщения на телефоне. Она не знает, какую книгу сегодня обсуждали на собрании, не знает, была ли там Синди и понравилось ли ей обмениваться мнениями, и, в общем-то, ничего не знает. Наверняка, Коллинз ей что-то писала, однако Шарлотте становится абсолютно все равно на это. Сказать по правде, Джонс слегка надеялась на Николь, будто бы женщина напечатает нечто вроде: «Нам всем не хватает твоей полярной точки зрения», но Уилсон молчит, словно ей наплевать, присутствует ли Шарлотта в «Goodman's Bookshelf» или нет. Телефон звонит долго и настойчиво, и Джонс, не выдерживая, отвечает: — Да чего вам надо-то от меня? — Господи, ты будто с порога ударила меня сковородой по башке, — смеется Синди, — я тебя писала, но ты меня игноришь, так что… Не смей сбрасывать только! — Шарлотта ничего не отвечает, доставая из холодильника Колу Зеро, — я сегодня была на встрече клуба, все такие зайки! Даже эта твоя миссис Уилсон. — Блять, да не моя она! — шипит Джонс, — прикладывая телефон у уху, чтобы открыть бутылку. — Ну, а чья еще, моя, что ли? Ладно, я хотела сказать, что завтра мы все вместе идем в бар. Томас, правда, не сможет, да и миссис Уилсон вряд ли, но ты постарайся не упустить шанс нажраться… и отдохнуть в хорошей компании, — Шарлотта закатывает глаза. — Хорошая компания и Саша? Ты бы могла просто пригласить меня куда-нибудь, ты знаешь? Это будет выглядеть так: я буду в говнище пьяная, пороть всякую чушь, пока госпожа Гречнева будет наблюдать за мной, снисходительно улыбаясь и танцуя на облаках. — Синди молчит некоторое время, думая, что ответить. — Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя богатая фантазия и склонность к драматизации? Я буду такая же пьяная, как и ты, как и все люди в баре! Если кто и будет выглядеть в этой обстановке странно, так это Саша. Не знаю, что у вас с ней за конфликт, но она славная. Думаю, завтра выдастся отличный шанс узнать ее получше. Шарлотта пожимает плечами, забывая, что Синди не может ее видеть. В конце концов, Джонс сама хотела напиться и поболтать с Коллинз, так что обстоятельства складываются весьма удачно. — Все-все, я согласна. Жду адрес и время.***
Шарлотта надевает черно-белую рубашку в полоску, накидывает сверху одну из миллиона футболок — темно-серую с большим желтым смайликом посередине — и широкие брюки. Помаду решает не наносить — все равно она сотрется после нескольких шотов, но над макияжем мучается дольше обычного, рисуя стрелки и сердечки на щеках и носу. В баре душно, и Джонс протискивается сквозь людей, чтобы найти сидящих за столиком Сашу и Синди. Гречнева в коротком розовом платье в белую клеточку, на Синди — красная юбка и сетчатые чулки, которые выглядят уж слишком хорошо на ее ногах. Саша неуверенно улыбается при виде Шарлотты, а Синди подмигивает, освобождая место на диване рядом с собой. Помещение затоплено фиолетовым неоном, приторным запахом электронных сигарет и громкой музыкой, отдающей вибрацией в районе груди. — Женские тусовки — самые лучшие. Мы должны держаться вместе! Girl power! — кричит Синди, и по лихорадочному блеску в ее глазах становится понятно, что она не теряла время даром. — Я взяла тебе два коктейля с малиновой водкой, подойдет? — Шарлотта кивает, переводя взгляд на Сашу. — Ты не пьешь? — Гречнева смущенно мотает головой, и Джонс фыркает. — Тогда будешь следить за тем, чтобы мы не натворили хуйни. И закажи себе сок хотя бы ради приличия, — сказать по правде, Шарлотте даже становится немного стыдно. В прошлой переписке с Сашей она послала Гречневу к черту, и было бы вполне логично, если бы та не согласилась выпивать с Шарлоттой, но, видимо, девушка не оставляет свои попытки найти к Джонс подход. Когда на столике появляются два бокала с синей блестящей жидкостью, Шарлотта щурится. — Доставайте ваши телефоны, дамы. Десять секунд — и одного коктейля уже не будет. Учитесь. Синди заинтригованно вскидывает брови, ставит таймер, и Шарлотта вынимает из напитка трубочку, чтобы в один заход осушить бокал. По голове приятно ударяет, тело расслабляется, а в груди ощущается приятное тепло. Джонс опрокидывает в себя второй коктейль, облизывая губы. — Воу, мне тебя потом до кровати нести? — улыбается Синди, — я не то чтобы против. — Пф-ф, у меня большой стаж. Я тебя перепью. Хей, молодой человек? Шесть лимончелло, — Коллинз присвистывает, наклоняясь поближе к столу. Спустя двадцать минут Шарлотта понимает, что пьяна, потому что вывески перед глазами начинают плыть, Саша перестает раздражать, Синди кажется все привлекательнее, а навязчивая идея написать Николь ощущается не такой уж и дурацкой. Все это время Томас закидывает Гречневу сообщениями, и девушка кидает совместные фотографии из бара, постоянно улыбаясь. Это даже умиляет, в некотором роде — то, что Томас и Саша настолько сочетаются в своем неадекватном дружелюбии. Шарлотта уверена, что у таких, как они, вечный конфетно-букетный период, громкая свадьба с миллионом гостей и стадо детей, бегающих по дому. Саша бы гладила рубашки для Олсена, тот, в свою очередь, пек бы ей блинчики в форме мишек или прочей хероты, и жили бы они счастливо и умерли в один день, прямо как в гребаной сказке. И Шарлотта этому слегка завидует, потому что у нее все всегда идет через задницу, да и сама она явно далеко не эталонный партнер — скорее, самка богомола, откусывающая после первой брачной ночи чужую голову. — Вы встречаетесь? — Шарлота щурится, пытаясь сфокусировать взгляд на Саше, и девушка розовеет, однако этого не видно в причудливом освещении. — Нет. Я, если честно, не совсем уверена, что нравлюсь ему. Потому что он со всеми одинаково добрый, — Джонс хочется встряхнуть Сашу за плечи, мол, да ты вообще слепая, глухая, с легкой долей умственной отсталости. — Твою мать! У него при виде тебя анимешные сердечки в глазах появляются, тут же ясно, как день, что ты ему небезразлична. Вы как два школьника, ей-богу! Отрасти яйца, раз их нет у Томаса! — Синди придерживает Шарлотту за плечо, чтобы та успокоилась, но, похоже, это не дает никаких результатов, — Саша, ты, блять, вышла из мультика «Дружба — это чудо», ты пони, а не человек, а он… — Джонс останавливается, пытаясь продолжить логическую цепочку. Мысли в голове бессовестно путаются, — ёбаный Микки Маус! Тут даже думать не о чем, серьезно! — Синди и Саша смеются, и Шарлотта тоже сдается, улыбаясь, — пей свой молочный коктейль или что ты там пьешь и радуйся жизни. Гречнева поднимает бокал с вишневым соком, призывая девушек сделать то же самое. У Шарлотты настроение дурашливо-агрессивное и все вокруг кажется ужасно смешным и слегка раздражающим. — За что пьем? — спрашивает Синди, и Саша выдает клишированное «За любовь». После этого тоста Джонс окончательно теряет рассудок, открывает диалог, в котором выучила наизусть уже каждое сообщение, и пытается без ошибки напечатать предложение. Выходит с большим трудом. charlotte jones: а вы чго не пришлм? Nicole Wilson: Отдыхаете? Как славно. Nicole Wilson: Вы не ходите на встречи литературного клуба, я не хожу в бары. Шарлотте кажется, что это никакой не аргумент — так, слабая отговорка. Джонс моргает несколько раз, чувствуя, как ее желудок скручивается, а ощущение тошноты накатывает с каждой секундой. Сколько раз она зарекалась не пить на голодный желудок и сколько раз не выполняла обещания, данные самой себе? charlotte jones: не обижайтесь Nicole Wilson: Я не обижаюсь, мисс Джонс. Вы в порядке? До дома доберётесь? Девушка искренне возмущается тому, как Николь перебегает с «вы» на «ты», создавая иллюзию отдаления и сближения. Хотя, если так подумать, никакая это не иллюзия, это полноценная динамика в их так называемых отношениях. charlotte jones: до вашего? Шарлотта и сама до конца не понимает, чего в этом вопросе присутствует больше — привычной колкости или флирта? Джонс нравится любой из вариантов, потому она оставляет Николь место для конечного выбора. Nicole Wilson: Как-нибудь в другой раз. Саша уходит в туалет, и Шарлотта не сразу осознает, что осталась наедине с Синди. Между ними так мало расстояния, что Джонс может почувствовать, как соприкасаются их бедра. Девушка сглатывает, откидываясь на спинку дивана, прикрывает глаза и ловит «вертолёты». Головокружение усиливается, а Синди перемещает свою руку на коленку Шарлотты, слегка поглаживая. «Только не это, — думает Джонс, — у меня сейчас все спиртное полезет наружу». Потребляя алкоголь, самое важное — это поймать баланс между трезвостью и невменяемостью, когда хочется обниматься с другими людьми, а не с унитазом. Шарлотта этот самый «баланс» благополучно похерила, за что расплачивается сейчас резко ухудшившимся самочувствием. Рука Синди ползет выше, а у Джонс нет никаких сил, чтобы исторгнуть из себя хотя бы единый звук. — Если тебе некомфортно, скажи мне об этом, пожалуйста. Не хочу, чтобы наутро ты чувствовала себя испорченной, — Шарлотта выдает только неопределённое «мгм», — я не понимаю на рыбьем. — Я сейчас… испорчу всю нарастающую романтику, но мне надо… выблевать внутренности, — Синди понимающе кивает, и Шарлотта встает, покачиваясь и грозясь свалиться на пол. — Я… я справлюсь. Джонс чуть не сбивают на танцполе, но она мужественно держит равновесие — старается, по крайней мере — и шаткой походкой направляется к двери с надписью «WC». «Надо найти Сашу, — ловит проскальзывающую мысль, — и смысл жизни». Внутри помещения еще больше пахнет электронными сигаретами, и от сладкого дыма становится совсем дурно. Шарлотта бросает беглый взгляд в большое зеркало, и отражение больше не пугает. Наоборот, девушке кажется, что она очень даже ничего, но это перестает иметь всякое значение, когда очередной спазм неприятно дает о себе знать. Шарлотта влетает в предпоследнюю кабинку, не удосуживаясь закрыть за собой дверь, встает на колени, придерживает себе волосы и с чувством опустошает желудок. Становится чуть лучше, и в щель внизу Джонс может различить туфли Саши. «Нашлась», — мелькает в сознании, и Шарлотта, вытерев рот рукавом, направляется к соседней двери. Она решает действовать напролом — без всяких «все ок?» и «нужна моя помощь?» — настойчиво стуча по деревянной поверхности. — Шарлотта, это ты? — раздается голос Саши, и Джонс выдает: «Нет, это копы, немедленно отопритесь». Девушка продолжает бить кулаком, и Гречнева сдается, открывая. Зрачки Саши неестественно расширены, а взгляд кажется пустым и мертвым. Под носом у той виднеется подозрительный белый порошок, и пазлы в голове неохотно складываются. От осознания нет никакой радости, что идеальная Саша не такая уж и идеальная, скорее какой-то идиотский ступор и неверие в происходящее. — Ты, блять, употребляешь… — срывается очевидное с губ, и Саша судорожно трясет головой, — поэтому не пила сегодня. О черт, ты… Ты сидишь на этом? — Нет, нет, нет. Нет, не говори так, не говори так, — шепчет Саша, напуганная до смерти, — это всего один раз, один-единственный раз, я никогда больше не буду, не передавай это Томасу, Шарлотта, я умоляю тебя, не передавай Томасу, — Гречнева лихорадочно повторяет одно и тоже, вцепляется пальцами в плечо Шарлотты и до боли сжимает. Джонс морщится, не зная, как реагировать, но ей становится так паршиво, что тошнота снова подступает к горлу. — У меня нет зависимости, это просто так, просто попробовала, но не говори Томасу, он перестанет со мной общаться, не говори ему, — пьяная голова соображает туго, и Шарлотта не может ничего обещать, потому что это будет предательством. Однако жалость к Саше просыпается так резко и так масштабно, что Джонс в ужаснейшем замешательстве. — Давай… завтра все обсудим… Я сейчас не в состоянии ответить тебе нормально, — Гречнева пугается еще сильнее, вставая на колени и глотая беспрерывно льющиеся слезы. И Шарлотта не чувствует никакого отвращения, даже банальная неловкость не посещает Джонс — только острое режущее сочувствие полосует сердце. Шарлотта не знала, что так умеет, а особенно по отношению к Саше. Девушка обхватывает чужие скулы руками, большими пальцами стирает влагу со щек, поджимает обкусанные губы. — Встань, ладно? Я буду молчать, пока мы не обсудим это с тобой. Давай я вызову тебе такси? Блять, я в такой дичайшей растерянности. Шарлотте срочно нужно домой, чтобы не видеть безумный взгляд Саши, чтобы не пытаться справиться с хаотичный кашей в голове, собрать рассыпавшийся в сознании розовый бисер, чтобы просто не стоять здесь, в дурацком туалете бара, взирая на Гречневу сверху-вниз. В школе такому не учат: там рассказывают о том, как справляться с логарифмами, но не объясняют, как справиться с болью; говорят, что обороты надо выделять запятыми, однако молчат о том, что иногда нужно выделять время для кого-то другого, а не зацикливаться на себе и собственных проблемах. И вот сейчас Шарлотта понимает, что ни черта-то она не знает о жизни, не знает, как помочь и кому именно в этом ситуации. Быть может, у нее вообще нет никакого права вникать во все это, но кто, блять, проконсультирует, кто направит? Это — горячо, это — холодно, так — делать правильно, так — нехорошо, даже не смей поступать подобным образом. В суровой реальности, где нет никакого маяка, нет никакого проводника, где ты один на один со всем свалившимся дерьмом, существует лишь правило «шаг влево, шаг вправо, расстрел». Саша смотрит на Шарлотту взглядом побитой собаки, которая боится, что поднявшаяся рука непременно ударит. У Гречневой ведь нет ни единого повода доверять Джонс, никто не может дать гарантии, что через десять минут Шарлотта не напишет об увиденном Томасу. Почему никто не предупреждал их о том, что во взрослой жизни постоянно присутствует страх? Джонс боится ошибиться, Саша в ужасе от мысли, что ее подкроватного монстра вытащат на всеобщее обозрение, как в цирке уродов. Гречнева потеряет Томаса, если тот узнает всю правду, а Шарлотта потеряет его в случае, если промолчит и все вскроется. Саша неуверенно поднимается с коленей, пока Джонс давит в себе очередной рвотный позыв. Зачем, ради всего святого, было так настойчиво стучаться, словно наступил конец света? Почему Шарлотта не может хоть раз в жизни включить мозг — и плевать, что пьяная, да и на все остальные мотивы тоже все равно. «Это действие будет иметь последствия», прямо как в чертовой компьютерной игре. Только здесь уже нельзя ничего отмотать и пройти эпизод заново, как бы того ни хотелось. Синди заходит в помещение, высматривает подруг и, найдя их, хмурится. Зареванная Саша и ошарашенная Шарлотта определенно сбивают с толку. — Ну, с тобой-то все понятно, а ты чего, соком траванулась? — Гречнева запоздало кивает, и Синди недоверчиво поджимает губы. Разумеется, никто не будет ей ничего объяснять, — все с вами ясно, тогда по домам? В эту же секунду на телефон Шарлотты приходит новое сообщение, и девушка видит несколько пропущенных от Николь. Nicole Wilson: Я возле бара, выходи. Отвезу тебя обратно.***
Если бы Уилсон попросили охарактеризовать публику, присутствующую на корпоративе, женщина бы назвала только одно прилагательное — специфичная. Неофициальное мероприятие отдает чрезмерным пафосом и серьезностью: шампанское, разлитое по фужерам, мужчины в строгих костюмах и их спутницы в обтягивающих платьях ярких оттенков. И никаких толстовок, джинс, кроссовок — неформальная обстановка так и давит своей формальностью, начиная от выбора алкоголя и заканчивая избитыми фразами вроде: «Давай не будем сейчас о работе». И в словах этих столько самолюбования, столько кокетства, что Николь бы с радостью осталась дома или составила компанию девушкам из книжного. Корпоративы на радио обычно изобилуют пивом, легким общением и широкими улыбками, а гримасы, которые присутствующие здесь строят друг другу, едва ли можно назвать улыбкой — это оскалы, но не более того. Сказать по правде, Николь чувствует тут себя лишней. И это вовсе не значит, что царствующую атмосферу можно назвать отталкивающей — нет, она просто не подходит Уилсон, и все. Может быть, в молодости Николь бы трепетала от скопления привлекательных мужчин в дорогих галстуках, однако по прошествии времени она осознает, что просто не относится к тем, кем хочет видеть ее муж. Туфли на шпильках заставляют ноги гудеть, открытое платье — хотеть прикрыться, оценивающие взгляды — запереться в комнате и не вылезать оттуда. Желтый свет, исходящий от люстр, кажется неуютным — наверное, дело даже не в нем, а в том, что Николь изначально не хотела сюда идти. Со временем она научилась надевать маску и быть удобной для Фрэнка, носить то, что нравится ему, однако от этого собственные чувства никуда не пропадают. Наоборот, они обостряются и лишний раз напоминают, что все вокруг — ложь. И сама она совершенно такая же — то ли волк в овечьей шкуре, то ли овца в волчьей, поди разбери. Николь держит фужер в руке исключительно ради того, чтобы не выбиваться из общей картины, пить она не хочет по одной простой причине — в таком положении один бокал очень быстро сменяется целой бутылкой. К тому же она за рулем: Фрэнк предупредил сразу же, что хочет отдохнуть со своими приятелями, и от этого тоже веет въевшейся под кожу фальшью, ведь никакие эти люди не друзья — коллеги, с которым интересно находиться в беспрерывной гонке, конкурировать и хвастаться. Эртон в этой среде ощущает себя рыбой в воде, так как он и сам похож на собравшихся — чувством юмора, взглядами на жизнь и прочим. С такими мужчинами можно закатить глаза и снисходительно пробормотать: «Женщины», обсудить охоту — господи, до чего же Николь ее ненавидит — отпустить искрометную шутку не самого приличного содержания. Здесь таких Фрэнков — каждый второй, если не каждый первый, хотя раньше Николь отчего-то казалось, что ее муж — единственный и неподражаемый, таких на свете больше нет. Рука Эртона лежит на талии жены — по-собственнически показательно, чтобы все видели, чья это женщина и кому она принадлежит. Николь терпит — в конце концов, в этом она профи — отвечает на представления знакомых мужа: «Очень приятно» или «рада познакомиться», подает тыльную сторону ладони для поцелуев. Все оказываются джентельменами до мозга костей, нет бы просто по-человечески пожать руку или ограничиться вежливым кивком, но, конечно, куда им. Юридический отдел — это стильно, элегантно, со вкусом. Идиоты идут в журналистику, им только сенсации подавай, бери интервью — ничего серьезного. Работать на радио — вообще чисто бабская тема, на таких и смотреть полагается невзыскательно, а вот юриспруденция — другое дело, здесь только умные дяди с тяжёлыми портфелями, а еще куча денег. Огромная куча денег. — Это моя супруга, Николь, — в словах Фрэнка звучит гордость владельца самой лучшей иномарки, и Уилсон сухо здоровается, уже переставая пытаться запомнить имена. — Отличный выбор, — обращается коллега к Фрэнку, словно Николь вообще здесь не присутствует. По отношению к кому направлен комплимент? Мужчина будто похвалил Эртона за удачный выбор обоев в спальне, сделав упор не на красоте самой Уилсон, а на хорошем вкусе Фрэнка. — Благодарю, — мнение Николь абсолютно не требуется, но она уже не может игнорировать это откровенное хамство и насилие над чувством собственного достоинства, — я отойду, а вы пока продолжайте словесно ублажать моего мужа. Фрэнк и его коллега резко замолкают, а с лиц сходит деланная улыбка. Николь разворачивается, направляясь в сторону стола, потому не слышит смехотворные оправдания мужа. — Не обращай внимания, наверное, эти дни. Сам понимаешь, какие женщины становятся невыносимыми, — собеседник ухмыляется, соболезнующе хлопая Фрэнка по плечу. — Становятся? Да они в этом режиме круглосуточно. Николь уверена, что ее выходка не окажется безнаказанной, потому уже предчувствует надвигающийся скандал. Разумеется, она ведь только и может, что позорить Фрэнка, бедного мученика и тринадцатого апостола. В подтверждение этого Эртон подходит к столу, с невиданной яростью смотрит на жену, надкусывающую сыр со шпажки, и до боли сжимает ее запястья. Шипит сквозь зубы, чтобы никто, не дай бог, не разглядел неидеальность брака. — Ты совсем, что ли, рехнулась? Ты не только ввела в неловкое положение меня, но и моего друга! Мне за тебя стыдно, ты просто… — Николь выжидающе взирает на Фрэнка, сохраняя спокойствие и не жалуясь на чрезмерно сильную хватку мужа. В любом случае это не даст никаких плодов, а Уилсон слишком устала для того, чтобы переживать. Она устала, но волнение все равно пробирается в ее душу, когда она получает пьяные сообщения от Шарлотты. В голове возникают вопросы: девушка пьет, чтобы расслабиться, или для того, чтобы забыться? не наделает ли Джонс вещей, о которых впоследствии будет жалеть? как она, в конце концов, будет добираться на общественном транспорте, находясь в далеко не трезвом состоянии? В прошлый раз Николь наговорила глупостей, а теперь ее мучает совесть. — Я просто?.. — Уилсон приподнимает брови, и это становится последней каплей. Фрэнк понимает, что жена абсолютно не раскаивается и более того, продолжает вести себя как последняя сука. Он сжимает ее запястье сильнее, заставляя Николь резко вдохнуть воздух носом. — Ты, блять, конченая истеричка, у которой мозги не то что куриные — их вообще нет! Ты пожалеешь, — Николь хочется бросить в ответ, что единственное, о чем она жалеет будет продолжать жалеть, это их брак. Но Уилсон молчит, хотя от боли на глазах наворачиваются слезы. Синяки еще долго не сойдут с ее рук, останутся на коже не космосом, а черной дырой, доказательством того, что пора бы уже собирать вещи и катиться из дома куда подальше, — я поеду на такси, а ты вали ко всем чертям. Можешь меня не ждать, блять, я не буду ночевать с такой мразью, как ты, — стальная хватка наконец-то разжимается, и Николь собирает в себе все силы, чтобы ее голос не дрожал. — Я уважаю твое решение, милый. Только учти, что мне тоже есть, куда идти, — бессовестная ложь, от которой Фрэнк пятится и открывает рот, пытаясь что-то сказать, но Николь молниеносно пропадает из его поля зрения. Выйдя на улицу, женщина обхватывает свои плечи руками и тихо плачет. Ей негде остаться.***
Шарлотта вываливается из заведения, придерживаясь за стену, и глотает ночной воздух. Внутри бара так душно и жарко, что от резкой перемены среды двоится в глазах. Через несколько минут становится лучше, и Джонс бы с удовольствием выкурила сигарету-другую, однако она понимает, что тогда опьянение будет ощущаться отчетливее. Саша уехала на такси еще полчаса назад, и Шарлотта убедительно просила Синди, чтобы та проверила, что с Гречневой все хорошо. Коллинз долго отпиралась, но в итоге согласилась и потребовала от Шарлотты, чтобы та отписалась, когда доберется до дома. Все оставшееся время девушка отсиживается в баре, выпивает один шот водки и бутылку воды, оттягивая тот момент, когда ей придется встретиться с Николь. Уилсон звонит еще несколько раз, и Шарлотта отвечает коротким смс, что уже скоро она выйдет. Николь, хвала небесам, терпеливо ждет на месте, не пытаясь разыскать Джонс. Шарлотта мечется между желанием накидаться до обморочного состояния и протрезветь, но в итоге ей не удается ни то, ни другое. Ей не хочется возвращаться к себе в квартиру и, если честно, вообще ничего не хочется. На часах уже где-то за двенадцать, а это значит, что вскоре Шарлотте придется вставать на работу, однако девушка понимает, что просто не в состоянии этого сделать. И причина кроется даже не в том, что к девяти она не успеет прийти в себя — нет, только в том, что у нее не остается никаких сил. Утром Шарлотта обязательно отчитается перед мистером Гудманом, сославшись на плохое самочувствие, а тот пожелает ей поскорее выздоравливать и беречь себя. Сейчас же Джонс старается освежить голову и рассмотреть знакомую машину, но ничего не получается. Цокот каблуков по асфальту раздается совсем рядом, и помутнённый взгляд Шарлотты цепляется за миссис Уилсон. — Тяжелая ночь? — спрашивает та, и ответ на этот вопрос совершенно точно не требуется. Стоит только мельком глянуть на девушку, и становится ясно — ночь не просто «тяжелая», она пиздецовая. На Николь то самое платье, и Шарлотта пытается смотреть исключительно в чужое лицо, а не ниже. — Ходить можешь? До машины прилично идти, парковки рядом с баром нет, — Джонс героически шагает вперед, но ноги заплетаются, и она чуть не падает на дорогу. — Ладно, я вижу, — Николь кладет руку на талию Шарлотты, и в этом нет и доли собственничества, как в жесте Фрэнка — только бесконечная забота и тепло, тепло, тепло, но девушку прошибает током, и она прислоняется к Николь ближе. Джонс кладет голову на плечо Уилсон, слабо соображая, как двигаться, однако женщина держит Шарлотту уверенно и крепко. Ведет по нужному направлению. — Bones, sinking like stones, all that we fought for, — пьяно напевает та, и Николь отчего-то вздыхает. Она даже не знает о том, что песня группы Coldplay играет в наушниках Шарлотты сотни и сотни раз по кругу. Может быть, если бы она об этом знала, ей бы стало больно — еще больнее, чем сейчас. — Homes, places we've grown, all of us are done for, — неожиданно продолжает Николь, и Шарлотта готова умереть на месте от того, как приятно звучит голос той. Насколько невероятно то, что Уилсон поддерживает Джонс даже в этой дурацкой затее. Вроде бы ничего такого, но как же Шарлотта этому радуется. Как же Шарлотта радуется тому, что Николь рядом. Это можно списать на алкоголь и недостаток любви в жизни Джонс, однако очевидная правда затыкает все оправдания. — And we live in a beautiful world. Шарлотта не в курсе того, с какой силой часом ранее Фрэнк сжал запястье Николь, как отвратительно было слушать оскорбления в свой адрес, а Николь не в курсе того, что Шарлотта стала свидетельницей чего-то ужасного — да не просто свидетельницей, а непосредственной участницей в хаосе, — но строки из песни о том, что мы живем в прекрасном мире, отзываются горько-сладкой, нестерпимой иронией. Они словно настраиваются на одинаковую волну, и становится непонятно, кто кого спасает. Кто из них — утопающий, а кто — спасатель,