Something is off, I feel like prey, I feel like preying As long as you notice I'm hoping that you'll keep your heart open I'll keep mine open too So, so, I'll probably take you aside And tell you what's on my mind But you, you'll just keep it inside Probably tell me that you're alright The Neighbourhood — Prey
В обеденный перерыв Николь задумчиво пьет чай, практически не обращая внимания на своих коллег. Те то и дело пытаются втянуть ее в разговор, но Уилсон выглядит не особо заинтересованной, изредка бормоча: «Да, точно», и «это поразительно». Вскоре те оставляют бессмысленные попытки привлечь Николь, и женщина полностью уходит в себя, анализируя то, что она чувствует. Ночевка у Чарли становится лучом света в беспроглядном мраке и серости, и это можно было бы списать на нечто вполне себе закономерное и нормальное, ведь долгое время Солнце и Николь вертелись возле Фрэнка, и на Эртоне мир сходился клином, а сейчас в жизни Уилсон появился кто-то другой, однако… Однако это не объясняло странное желание Николь поцеловать Шарлотту: черт возьми, девчонка годилась ей в дочери! Да и, кроме того, Уилсон же не бисексуалка, а если бы и была, то это бы не имело никакого значения, потому что у Николь есть Фрэнк и трезвая голова на плечах. «Это глупо, — резюмирует женщина, — я просто устала, а кризис в отношениях вызывает посторонние мысли». Но верится в это с трудом, потому что Николь знает себя: знает, что становится чрезмерно тактильной с людьми, которые ей нравятся, знает, что думать так много о ком-то — это тревожный звоночек, и, в конце концов, знает, где начинается симпатия и заканчивается «просто дружба». У Николь к Чарли вырабатывается перманентный интерес, который уже слабо тянет на желание разгадать неразгаданное. Ну вот к чему была эта выходка на прощание? Николь ведь хотелось узнать, кто нанес Шарлотте столь ранний визит — может быть, неожиданно нагрянула Синди — обозначить свое место в жизни Шарлотты, показать, что она здесь и их общение выходит за рамки литературного клуба. Николь понравилась эта маленькая сцена: будто бы ничего не значащие объятия перед тем, как уйти на работу, хождение в рубашке Шарлотты перед Томасом, чтобы тот терялся в догадках. Николь всегда считала себя рассудительной, взять хотя бы обязательство давить все симпатии на корню, но разве это по-человечески — сбегать от Чарли без объяснений после того, как Николь видела ее слезы и спала с ней в одной постели? Одно дело — самовлюбленные мужчины, а другое — Джонс, которая так доверчиво тянется к Николь, переступая через себя. Можно было бы четко обозначить все границы, сказать: «Я вижу, что ты ко мне что-то испытываешь, но я, к сожалению, не могу ответить тебе тем же, ты же умная девочка, сама понимаешь. Сейчас у меня стабильность и уверенность в завтрашнем дне, а у тебя вся жизнь впереди». Только вот зачем? Шарлотта далеко не глупая, а эта тирада будет больше похожа на успокоение самой себе. От этих размышлений Николь чувствует тупые отголоски мигрени, а еще отвращение к самой себе. Сама себя накрутила, придумала невесть что, а теперь сидит, пытается прийти к рациональному разрешению проблемы. Есть ли вообще проблема? Николь хмурится, вздыхая. Да, есть, определенно. И если говорить честно, то далеко не одна. charlotte jones: мне скучно Сообщение от Чарли высвечивается на экране блокировки, и Николь поджимает губы. Nicole Wilson: Займись работой? charlotte jones: скучно charlotte jones: я выдумала историю и рассказала ее томасу charlotte jones: типа, как так оказалось, что ты у меня ночевала. там не было ни слова правды Николь знает, что Чарли просто дурачится, и что сама она наверняка стесняется этой темы, обходя ее стороной. Nicole Wilson: Надеюсь, ты описала все в мельчайших подробностях. Особенно то, что ты пускаешь слюни во сне charlotte jones: хватит издеваться! это наглая ложь!!! Nicole Wilson: Ладно, прости. На меня ты пускаешь слюни и во сне, и наяву. Николь мягко улыбается, представляя, как в этот момент Чарли шумно вздыхает и закатывает глаза. Nicole Wilson: Я должна отдать тебе вещи. Приходи на встречу литературного клуба, можем погулять после. Мы договорились обсудить «Цветы для Элджернона». charlotte jones: заметано Шарлотта перечитывает сообщение Николь из раза в раз, пытаясь побороть глупую улыбку. Томас понимающе смотрит на подругу, искренне веря в то, что, быть может, у Джонс все же есть шанс заполучить такую женщину, как Николь.***
Саша нервно дергает ногой, сидя напротив Шарлотты на диване в «Goodman's Bookshelf». На часах около десяти вечера, и на двери магазина висит табличка «closed». В помещении царит полумрак, и из нескольких ламп горит лишь одна. Идея пригласить Сашу именно сюда гениальна и проста одновременно: меньше лишних ушей и шума, и в такое время девушек точно никто не потревожит. Гречнева вцепляется пальцами в подлокотники, ни капли не скрывая собственного напряжения, и глупо молчит, не зная, с чего начать. Шарлотту эта тишина раздражает: будь дело менее серьезным, она бы психанула и ушла, однако на кону стоят слишком важные вещи. — В десятом классе я влюбилась в одного парня, — начинает Саша, не смея взглянуть на Джонс. Шарлотта ничего не отвечает, побуждая девушку продолжить, — по-настоящему. Он был самым красивым мальчиком в школе, играл на бас-гитаре, стильно одевался. На переменах вокруг него всегда была куча людей, он смешно шутил и был всеобщим любимчиком. Мне очень хотелось ему понравиться, — Саша хмурится, видимо, вспоминая прошлую себя, — и так получилось, что на одной из вечеринок мы поцеловались. Он был пьяный и настойчивый, а я просто безмозглая, — Саша грустно улыбается, и Шарлотта мотает головой. — Не безмозглая, а неопытная, — говорит, чувствуя, как ощущение несправедливости возрастает в груди, оседает хлопьями праведного гнева. Сколько в мире таких вот девочек, как Саша, доверчивых, юных, готовых позволить любимому человеку что угодно, лишь бы только тот не отрекся, не отмахнулся небрежным жестом. Сколько таких вот девочек-принцесс ожидающих своего принца, который в конечном итоге оказывается не благочестивым рыцарем, а конченым уродом, целующим спящую красавицу и укатывающим в закат после. — В этом есть разница. — Может быть. Но я так сильно радовалась тому, что это произошло. Думала, что, возможно, он ко мне что-то испытывает. Это было удивительно, потому что мы находились в совершенно разных компаниях. Он зависал со своими друзьями и девчонками, а я всегда держалась в стороне… Мы не особо общались, а тут он сам проявил инициативу, — Саша вздыхает, и Шарлотта понимает, что той все еще тяжело разговаривать об этом, — потом он сказал, чтобы я выпила, потому что его бесит, что я такая правильная. Я согласилась. Сейчас мне сложно вспомнить, что было в тот вечер, но наутро мы проснулись вместе, — Саша замолкает, а у Шарлотты сердце кровью обливается от всей этой ситуации. Появляется настойчивое желание узнать, где этот подонок живет, а затем поджечь его квартиру к чертовой матери, потому что с Сашей так нельзя, нельзя, нельзя, да и ни с кем другим тоже. Саша ведь хрупкая, добрая и достойна явно большего, чем быть трахнутой в нетрезвом состоянии. Шарлотте хочется выкурить сразу несколько сигарет, потому что в голове у нее не умещается, что девочке с оленьими глазами напротив нее пришлось с таким столкнуться. — Он тебя использовал… — зачем-то шепчет Джонс, и Саша поджимает губы. Шарлотте от своих слов становится не по себе, и Гречневой тоже, потому та вжимается в спинку кресла сильнее, прикрывая глаза на секунду и выдыхая. — Не знаю, — говорит, ведь признать правду — это окончательно открыть себе глаза на ситуацию. Сказать себе, что никакой любви никогда и не было, что ее просто напоили и добились чего хотели, что это действительно оставляет на сердце рубцы, делает прошлое грязным и отторгающим — все это сложно, потому лучше ответить: «Я не знаю», хотя ситуация вполне себе очевидна. — Я была в смятении, потому что с одной стороны, я и вправду сильно его любила, а с другой — это был мой первый раз, и никто из нас не был трезв. Я надеялась, что он предложит мне встречаться. Между нами же точно было что-то, какая-то симпатия. Он не мудак, просто… Все мы совершаем ошибки, да? В итоге он повел себя так, будто ничего не было, а я сделала вид, что это для меня нормально. Хотела показаться взрослой, типа, секс без обязательств — это то, к чему я привыкла. Мне было так больно, но я никому не могла об этом рассказать, — Саша сглатывает, снова выдыхая, и Шарлотта достает из шоппера бутылку воды, кидая ее Гречневой. Девушка благодарно кивает, делая несколько судорожных глотков. — Родители бы расстроились. Ну, представляешь, сказать, что ты вообще не отдавала себе отчет и дала какому-то непонятному парню, у которых таких, как ты — десятки. Одноклассницы бы ответили, что мне не на что жаловаться, ведь он крутой, а я вообще должна сочти это за честь. Так что… Я продолжала ходить на вечеринки, где есть он: иногда он целовался с кем-то другим, иногда со мной. В итоге мы сблизились, я вписалась в его компанию, хотя там мне было некомфортно. Я просто вообще другой человек и стараюсь быть хорошей, а его круг общения был довольно токсичен. У нас в России многие парни — да и девушки — плохо относятся к феминизму, ЛГБТ и людям других национальностей. Я люблю свою страну, люблю Петербург, но, боже… Эм, в общем, он никогда не обозначал, что мы встречаемся, но для меня все это выглядело именно так: мы могли переписываться часами, долго гулять вдвоем, ходить в кино, заниматься сексом. Все как и должно быть, вроде как. Сейчас я, конечно, понимаю, что ничего это не значило. Он шутил, что хочет меня испортить, а я хотела стать круче, чтобы быть с ним на одной волне. — Он подсадил тебя на это дерьмо, — глухо констатирует Шарлотта, и Саша слабо кивает. Мысли разбегаются в разные стороны, и хотя исход этой истории очевиден, Джонс все же надеется на благоприятный конец. Это похоже на то, когда ты в сотый раз пересматриваешь «Титаник» и думаешь про себя: «Ну, может быть, в этот раз Джек выживет», но он все умирает, и умирает, и умирает, вновь и вновь. — В итоге на одной из вечеринок он предложил мне травку, а я согласилась. Это же всего лишь травка, да? Все ее курят, она даже легализована в Канаде. И мне понравилось. Не с первого раза, конечно, в первый раз мне вообще не зашло. Но ощущения очень необычные, таких никогда не добьешься в трезвом рассудке. Потом травка сменилась веществами потяжелее… Я чувствовала себя легкой и тяжелой одновременно, все предметы вокруг были такими яркими, красочными, они шли на контрасте с вечно серым Петербургом. У меня выработалась зависимость. Я чувствовала себя счастливой, только когда употребляю, а оставшееся время мне было так паршиво, что хотелось лезть на стену. Начались проблемы с учебой, но мама никогда не ругалась на меня из-за оценок. Я просто говорила ей, что устала от бесконечной зубрежки. Мама поняла меня, она ведь знала, что я ответственная и здравомыслящая, — Саша грустно усмехается, и Шарлотта кусает губы, мечтая закрыть уши руками и не слышать всего этого. — Со временем я стала пугать этого парня. Однажды, когда у меня была ломка, он побоялся ответственности и послал меня, сказав, чтобы я больше к нему не приближалась. Ему было уже не прикольно со мной, что, в принципе, логично. — Блять, какой же он мудила. Это ужасно, — Шарлотта хмурится, не зная, что сказать. Кажется, будто сейчас она полностью состоит из чувств и нецензурных выражений, а еще из целого моря сожаления, — ты не виновата в том, что произошло. — Виновата, — Гречнева мотает головой, — это был мой выбор, — пальцы Саши сжимают подлокотники с такой силой, словно вот-вот оставят на них вмятины. — Я продавала мамины вещи, воровала у нее деньги. Когда она заметила, что со мной что-то не так, был очень серьезный разговор. Мое ментальное здоровье было настолько ужасным, что я практически вскрылась при ней. Схватила кухонный нож и стала угрожать, что если она отправит меня в диспансер, я убью себя, — голос Саши дрожит, но она продолжает, — в итоге она все-таки сделала это. У мамы просто ангельское терпение, она столько всего перенесла в это время. Она поняла меня. Правда, все поняла, даже не ругалась на меня ни разу. Я прошла курс реабилитации, и мы переехали к папе, чтобы начать все с чистого листа. — Ты ни в чем не виновата, так просто сложились обстоятельства. Ты была наивной, ясно? Наивной и маленькой. Это не ты подсаживала людей на наркотики, не ты воспользовалась чужим бессознательным состоянием, не ты, в конце концов, сбежала от ответственности. Ты же сообразительная, сама понимаешь, что ты просто жертва обстоятельств… — Шарлотта молчит некоторое время, прежде чем спросить, — у тебя рецидив? — Саша усиленно качает головой, стараясь уверить девушку в обратном. — Нет, это единичный случай. Я не люблю бары, потому что возле них всегда кто-то торгует наркотой, а я все еще падкая на такие вещи. Это пройдет со временем, просто сейчас я должна максимально огородиться от всего этого, — в глазах Шарлотты сквозит недоверие, и Саша это понимает, — серьезно, я не планирую больше к этому возвращаться. Я хочу встречаться с Томасом и жить счастливой жизнью. Пожалуйста, не говори ему о том случае. Я созрею и сама с ним все обсужу, просто это сложно, а я не хочу его пугать, — Шарлотта думает несколько минут и сходится на том, что разумнее будет не вмешиваться в чужие отношения. — Он поймет, — говорит, не сомневаясь в том, что Томас сможет принять Сашу любой, со всеми ее секретами из прошлого, — но я не буду спускать с тебя глаз. Он заслуживает правды, а ты — хорошего психолога, — Саша облегченно выдыхает, неуверенно улыбаясь впервые за все время. — Я не подведу, — обещает. — Даю слово.***
Николь проворачивает ключи в замочной скважине, не зная точно, что ожидает ее за дверью. Фрэнк не писал ей целый день, и это настораживает ее куда больше, нежели если бы он писал ей ежесекундно. В ином случае Николь бы посмеялась над собственной паранойей, сказав себе, что все нормально, и Фрэнк просто дал ей немного времени все обдумать, однако это настолько не в духе мужчины, что поверить в это попросту невозможно. Фрэнк не любит оттягивать разговоры, он требует какого-либо ответа здесь и сейчас, сию же гребаную минуту, потому что долго думать — означает метаться, а мечутся только глупые и не уверенные в себе люди. Николь не боится Фрэнка — иногда той действительно кажется, будто бы Фрэнк боится ее намного больше, но вероятные последствия последнего их диалога заставляют ладони потеть, а дыхание сбиваться. Он ведь не ударит ее, верно? Их брак безусловно нездоровый, психологически насильственный, высасывающий всю энергию, но разве их союз настолько плачевен и отвратителен, чтобы Фрэнк позволил поднять себе на нее руку? Оказавшись на пороге квартиры, Николь неловко ставит сумку на пол, закрывая дверь и вешая пальто на крючок. В помещении царит полная тишина, которая уж слишком напоминает затишье перед бурей, и Николь неуверенно зовет мужа: — Фрэнк? Эртон выходит из спальни, не включая в коридоре свет, и по спине Николь бегут мурашки, потому что это начинает походить на типичный хоррор. Фрэнк серьезен и пасмурен, стоит напротив Уилсон в расстегнутой на несколько пуговиц рубашке и мятых брюках, долго молчит, не зная, что сказать. Николь прокручивает в голове варианты завязки разговора, однако все они кажутся такими глупыми и неуместными, что наилучшим выходом оказывается точно такая же тишина. Хочется начать оправдываться, словно Николь провела ночь не у Чарли, а у любовника с работы, словно ночью они с Джонс не делились фактами о себе, а вместо этого Уилсон занималась сексом с Джейком Лангбардтом. Любые оправдания прозвучали бы в этой ситуации жалко и неубедительно, и Николь становится стыдно. Действительно стыдно, потому что Фрэнк не находил себе места, ждал ее всю ночь, даже решил лишний раз не навязываться, и Николь ощущает себя так, будто действительно изменила ему. Здравый рассудок и совесть ведут кровопролитную войну, в которой побеждает глупая совесть и чувство вины. — Мы можем пожить раздельно, если ты хочешь, — неожиданно говорит Фрэнк, и голос его ломается. Николь уверена, что включи она сейчас свет, глаза мужчины были бы красными от слез. Всепоглощающая жалость разрывает Николь на части, и она делает шаг навстречу к Фрэнку, заключая того в объятия. Николь ужасная дура, раз действительно посмела себе мысли о симпатии к Чарли, когда у нее есть любящий Фрэнк. Фрэнк, с которым они прошли огонь, воду и медные трубы, Фрэнк, у которого есть не только недостатки, но и горячее сердце в грудной клетке. Эртон стоит неподвижно, и Николь готова разбиться вдребезги от сожаления. — Нет, весь вчерашний день — это одно сплошное недоразумение. Мы сделали выводы и будем стараться вести себя иначе, верно? Ты можешь мне не верить, но ночью я была у Шарлотты, той девочки из книжного, я тебе рассказывала о ней. Не переживай, пожалуйста, — дыхание Николь горячее, в отличие от ее рук, и Фрэнк понимает, что Николь останется. Не могла же она ему изменить, Уилсон ведь другая, Фрэнк ее знает. Просто нужно всегда оставаться настороже, не подпускать никого близко к его жене, потому что женщины — это люди со слабостями, они могут и повестись на мужское очарование. Фрэнк касается сухими губами шеи Николь, а у той на глазах наворачиваются слезы. Она из раза в раз добровольно попадается в хитросплетение паутины мужа, обещает себе, что больше не поддастся его манипуляциям, прекратит верить и надеяться на чудо, но такой убитый, непривычно тихий Фрэнк дергает за ниточки сострадания, добиваясь своего. Может быть, это очередная ловушка, а может, вчерашняя ссора была переломным моментом в их отношениях, заставляющим пересмотреть взгляды на брак и на жизнь. Фрэнк ведь понял, что Николь не привяжешь ко столбу, как собаку, не посадишь в золотую клетку, словно канарейку, а это значит, что руки у той развязаны, она способна не выдержать, развернуться и уйти. Только вот способна ли на самом деле или эти мысли ни что иное, как иллюзия свободы, приятный самообман? — Я люблю тебя. Прости, что веду себя как мудак. Я просто боюсь, — и это признание окончательно выбивает всякую почву из-под ног, потому что Фрэнк не просто извиняется, но и признает, что испытывает такие простые человеческие эмоции. Это располагает и вызывает доверие, поскольку тем самым мужчина говорит: «Я такой же, как и ты. Такой же, как и все люди. И мне страшно тебя потерять». — Я рассказывал тебе про Ребекку. То, что мы планировали с ней свадьбу, выбирали имена для будущих детей. А потом оказалось, что она изменяет мне с моим на ту пору другом. Я боюсь, что ты уйдешь, Николь, потому что ты стоишь в тысячу раз больше, чем я. Я этого не вынесу, — слышать это до нестерпимого больно, и женщина все-таки плачет, позволяя себе быть собой. Фрэнк всегда говорил, что его раздражают слезы, но этот момент настолько пропитан откровениями, что сейчас Николь даже не страшно показаться слабой. — Давай возьмем отпуск и поедем куда-нибудь в Испанию. Ты, я и никакой работы. — Перенесем этот разговор на месяц? Не уверена, что сейчас получиться вырваться, — сказать по правде, Николь не готова неожиданно бросить все свои дела, несмотря на то, что предложение Фрэнка звучит весьма заманчиво. К тому же она только-только уговорила Чарли вернуться в литературный клуб, и внезапное исчезновение будет выглядеть некрасиво. — Как скажешь. Я тут подумал, может, и мне стоит записаться на эти книжные вечера? Будем проводить больше времени вместе, а я познакомлюсь с твоей Шарлоттой. Ты не против? — и, черт возьми, Николь до ужаса против, потому что в Goodman's Bookshelf особенная атмосфера, и Фрэнк уж точно в нее не впишется. Он не сможет понять всей прелести книжного, не сможет найти общий язык с Томасом, Сашей и Чарли, потому что они с Фрэнком настолько разные, что это даже комично. Эртон вообще относится к «неформальным подросткам» весьма настороженно, если не сказать негативно, а тут он хочет присоединиться к литературному клубу. Действительно ли он желает вникнуть в увлечения жены, понять, что ей нравится или же это очередной способ контролировать ее? А как отреагирует Чарли? Наверняка подумает, что Николь просто хочет над ней поиздеваться, сама затянула ее обратно, а затем пришла вместе с мужем, мол, покажи мне свои эмоции. А с другой стороны, будет слишком подозрительно, если она откажет Фрэнку. Тогда возникнут вопросы: правда ли она ходит именно в Goodman's Bookshelf по субботам; существует ли эта Шарлотта, у которой Уилсон осталась ночевать; что Николь скрывает на самом деле? — Почему бы и нет? — неуверенно отвечает Николь, предвещая грядущую катастрофу.***
Мистер Джонс расслабленно валяется на диване, заложив руки за голову и прикрыв глаза. Его очки сползли на самый кончик носа, а пепельница так и осталась лежать под рукой, дожидаясь момента своего фееричного падения. У мужчины вообще была привычка засыпать под шум телевизора на фоне, будь там новости или запись концерта рок-группы. Мистера Джонса, кажется, ничто не могло разбудить, потому Чарли свободно играет на электрогитаре на втором этаже, представляя себя знаменитостью. Стены в ее комнате выкрашены в темно-синий — Чарли нравится этот цвет, потому что он спокойный и напоминает ей море. Сказать по правде, Джонс еще ни разу не доводилось там побывать, но поездка на юг стоит в списке ее дел, которые рано или поздно она обязательно осуществит. Прямо над кроватью Чарли наклеивает светящиеся стикеры в форме звезд, и когда в комнате становится темно, она все еще видит теплый желтый свет, создавая свою собственную маленькую вселенную — космос в четыре касания. — Мой отец день и ночь лежит на диване! Ах, когда же он встанет, когда же он встанет! — пальцы Чарли болят от мозолей, появившихся от усердной игры на гитаре, и она смеется, напевая импровизированную песню нарочито громко. — Я хотела б поесть, но ему нет и разницы, потому что отец мой — ленивая задница! С каждым часом становится мне все труднее, и когда он проснется, я, блин, постарею! — телевизор внизу умолкает, и спустя некоторое время Чарли слышит знакомый топот на лестнице. — В холодильнике только заветренный сыр, а мой папа протер весь диван наш до дыр! — дверь в комнату девушки открывается, и мистер Джонс сонно потирает глаза, совсем позабыв про очки. Вид взъерошенного отца веселит Чарли еще сильнее, и под завывания гитары она продолжает свой концерт, — снизошел мой папаша, проведал меня, и он выглядит так, будто пил все три дня! — Немедленно верните мне деньги за билет! Ваша группа — кошмар! — шуточно ругается мистер Джонс, быстро вливаясь в игру, — иначе я закидаю вас тухлыми помидорами. — Буду петь свои песни с привычным задором, у нас дома закончились все помидоры! — Чарли нарочно фальшивит, и мужчина показательно закрывает уши ладонями, а потом подбегает к письменному столу дочери, хватает два карандаша и начинает отбивать ими ритм. — На концертах Чарли фанаты умирали! — девушка хохочет, откладывая гитару и запуская в отца подушку — тот не успевает ее поймать и трагично получает по голове. Мистер Джонс продолжает разыгрывать спектакль: валится на колени, притворяясь раненным и прислоняя тыльную сторону руки ко лбу. — Я так молод и красив! Неужели это конец?.. Кажется, я вижу свет… — Тебе надо выступать клоуном! — Чарли запрыгивает на кровать, отталкиваясь ногами от матраса и пружиня на одном месте, — только представь! Я не пойду в университет, ты уволишься со своей скучной работы, у нас будет цирк на колесах, и мы объедем всю страну! Бродячие артисты — это прикольно, столько свободы и веселья, — мистер Джонс поднимается с пола, садясь на брошенную Чарли подушку. — А кем будешь ты? Жонглером? Гимнасткой? — девушка отрицательно качает головой, озорно сверкая глазами. — Укротительницей львов с густой рыжей гривой.***
Шарлотта стоит у кассы, считая минуты до заслуженного перекура. Дождь за окном нагоняет сон, и Джонс сонно опирается рукой о щеку, не ожидая посетителей. В плохую погоду в «Goodman's Bookshelf» редко кто заходит, предпочитая собственную квартиру или многочисленные кафе на углу. Однако вскоре в магазин заходит Николь, и Шарлотта растягивается в дружелюбной улыбке ровно до тех пор, пока не замечает за спиной Уилсон мужчину. Это ощущается ударом обуха по голове: Шарлотта сразу же складывает два и два — не глупая же, здесь легко догадаться. Томас считывает все по лицу подруги, потому с едва видной грустью в глазах смотрит на Ло, легко касаясь ее руки на долю секунды в знак поддержки. Шарлотта сглатывает внезапно образовавшийся в горле ком, стараясь выглядеть как обычно, вот только сердце стучит с неистовой силой, а кончики пальцев начинают нервно подрагивать. Муж Николь одет в черные брюки и такого же цвета водолазку, сверху которой накинута дорогая болотная парка. У него цепкий взгляд и аккуратная бородка, и сам он выглядит до того самоуверенно, что Шарлотта окончательно теряется. На Николь Джонс не смотрит: не может себе позволить, ведь тогда Уилсон все поймет, в конечном итоге сочтя девушку влюбленной малолеткой. А еще Шарлотте больно, и вид Николь, такой мягкой, с копной непослушных и влажных после дождя волос, в этом привычном красивом пальто, просто убьет ее в то же мгновение. Николь наблюдает за реакцией Чарли, и чувство вины пожирает ее изнутри: девочка явно расстроена, но разве можно было ожидать другого исхода? Разве могла Николь допустить мысль, что ее появление с Фрэнком ничего не вызовет, разве могла она так глупо ошибаться? Томас берет ситуацию в свои руки, вежливо улыбается и произносит: — Здравствуйте! Чем могу помочь? Рад вас видеть, миссис Уилсон! — кончики губ Фрэнка дергаются в фальшивой радости, и Томас это по какой-то причине ощущает. Муж Николь не умеет улыбаться — тот скорее скалится, как акула, и по спине Олсена пробегают мурашки. — Привет, Томас, привет, Чарли. Это Фрэнк Эртон, мой супруг. Он хочет записаться в книжный клуб, — Шарлотта чувствует, как ее парализует от этих слов и как жгучая горячая обида распирает грудную клетку. Слезы непроизвольно скапливаются в уголках глаз, потому что это настолько несправедливо, насколько вообще возможно. Наверняка, Николь не хотела ее задеть: может быть, она специально попросила Джонс прийти на литературный вечер в субботу, чтобы познакомить ее с Фрэнком. И Чарли должна быть этому рада, поскольку это большой знак доверия, это своеобразное приглашение в семью, но девушка ничего не может с собой поделать. Шарлотте кажется, что еще чуть-чуть и ее настигнет паническая атака, затопит с головы до ног, заставит задыхаться и царапать отросшими ногтями кожу. Преследующая Джонс дрожь пальцев перетекает в дрожь всего тела, и теперь Томас незаметно переплетает их руки, даруя зыбкое ощущение того, что Шарлотта не одна. — Да… Да, конечно. Очень приятно, мистер Эртон. Заполните вот эту бумажку и приходите к нам в субботу! Ну, думаю, миссис Уилсон расскажет вам все поподробнее, да? У нас тут здорово, честное слово, бесплатные печеньки и шоколадки прилагаются. Ну, в общем, милости прошу к нашему шалашу, ага? — Фрэнк хмыкает, размашистым почерком оставляя свои данные и оценивающе оглядывая Томаса и Шарлотту. Чего только нашла Николь в этой девчонке? Какая-то забитая, молчаливая, худощавая, с дурацким синим цветом волос. Тот же Томас куда приятнее, хоть и выглядит как типичный гей, но сейчас, черт разбери этих подростков, все одеваются, словно фрики какие-то. И когда Фрэнк и Николь прощаются, выходя из магазина, Чарли все-таки успевает на секунду заглянуть Уилсон в глаза — ей даже кажется, будто Николь действительно жаль. «Только кажется», — говорит себе Шарлотта, чтобы не разочаровываться в лишний раз.***
Входная дверь квартиры Шарлотты хлопает, и на пороге заявляется Томас с пакетами наперевес. Парень стягивает кроссовки, снимает мокрую куртку и вешает ее на крючок, проходя на кухню. Томас знает, что Ло сейчас особенно нужна поддержка, хоть она в этом и не признается. — Что в пакетах? — спрашивает Джонс, и Томас поднимает их вверх, словно трофей. — Шампанское… — и немного погодя добавляет, — а еще я испек пирог из баклажанов. По самому лучшему рецепту! — и в ответ на это девушка улыбается, потому что вспоминает тот дурацкий разговор на вечеринке в начале осени, и Томас мягко смеется, мол, да, мы все же с тобой неплохие друзья, вон я что соорудил, чтобы это доказать. — Я совсем размякла. Мне даже хочется тебя обнять, — бормочет себе под нос Джонс, и Томас, слыша это тихое смущенное признание, ставит пакеты на пол, расставляя руки в стороны в приглашающем жесте. Шарлотта встает со стула, неуверенно подходя к другу, и тогда Олсен заключает ее в крепкие объятия, ласково поглаживая по спине. — Это так ванильно, — ворчит девушка, вставая на носочки и обвивая чужую шею. — Прилип ко мне, как жвачка, а я сдалась. Это совсем не в моем стиле, — Томас смеется и начинает покачиваться, будто бы в такт неслышной песне, и, должно быть, со стороны это похоже на неумелый танец. — Vi er vel ikke perfekte, men våre egne hender er de tryggeste, — говорил Олсен, и Шарлотта несильно наступает тому на носок, потому что предложение Томаса на норвежском звучит для девушки непонятным набором звуков. За это парень обнимает Джонс за талию сильнее, поднимая наверх и вызывая тем самым поток ругательств. — Ты совсем конченый, Олсен?! Поставь меня на землю, пока я твою лысую башку не размозжила! — но Томас игнорирует недовольство Шарлотты, кружа ее в воздухе и довольно посмеиваясь. — Пусть мы не совершенны, но надёжнее нас нет никого. Учи норвежский, заноза! Самообразование — это супер! — вес Джонс на руках практически не ощущается, и Томас мысленно поражается тому, насколько девушка истощена. Олсен дает себе обещание готовить оладушки на завтрак каждое утро и приносить их подруге в ланчбоксе, раз уж та совершенно не следит за своим питанием. — Идиот хренов, я твой пирог из баклажанов тебе в морду запущу! — у Томаса начинает кружиться голова, потому он сдается и опускает Шарлотту на пол, получая слабый удар кулаком в плечо. — Да чтоб я еще раз полезла к тебе обниматься! — видя, как лицо Томаса мгновенно грустнеет, Джонс закатывает глаза и снова садится за стол, сгибая одну ногу на стуле. — Ладно, не смотри на меня так. Это даже было похоже на какое-то шоу по фигурному катанию. Обслужи даму: режь пирог и открывай шампанское. Они разливают алкоголь по сколотым кружкам из Икеи, шуточно перебраниваются и едят на удивление вкусную стряпню Олсена, в которою он не пожалел сыра и зелени. Шарлотта даже на время забывает повод, по которому они собрались, однако Томас неожиданно напоминает: — Хочешь поговорить о Николь? И, о господи, у слегка захмелевшей Шарлотты развязывается язык. Держать противоречивые чувства в себе оказывается ужасно сложно, потому что, в конце концов, Джонс хочется, чтобы ее наконец-то выслушали, может, посоветовали что-нибудь и, что самое главное, не осудили. Говорить с Николь о ней же — вещь, обреченная на полный провал изначально, а с кем еще можно обсудить нарисовавшиеся проблемы, Шарлотта не знает. Ну что вообще могла бы сказать девушка в теории? «Ты просто сводишь меня с ума своим поведением. Мы только сблизились, а ты добавила своего гребаного мужа в это уравнение, и теперь мне хочется выскрести из себя сердце. Давай мы перестанем общаться? Мне тяжело». — Со мной мало кто флиртовал, но когда это делали, те люди действительно испытывали ко мне симпатию! А Николь просто… Просто шутит, а мне сложно воспринимать это несерьезно, потому что каждым своим словом она будто дает мне крохотную надежду. И при этом мне ужасно нравится, когда она флиртует! Мы спали на одной кровати, представляешь, Томас?! Она ходила в моей одежде! Она помогла мне добраться до дома, поддерживала, успокаивала потом, когда я разнылась! Ну, блять, она просто ёбаный подарок судьбы, но она невыносимая! Мне то хорошо, то плохо, то все сразу, и иногда мне хочется поцеловать ее, а иногда встряхнуть за плечи и сказать что-нибудь грубое. Она же, черт побери, мадам Каприз, с ней изначально было плохой идеей связываться. Она меня бесила! Да и сейчас бесит, что скрывать, но теперь я еще и чувствую к ней тупую щенячью привязанность! И, блять, мы с тобой болтаем, а она в этот момент может трахаться со своим мужем, и меня это убивает, понимаешь?! — во рту пересыхает от напряжения, и Шарлотта практически залпом осушает стакан. Томас озадаченно чешет голову, а потом достает из белой пачки сигарету. — Мне кажется, что в большинстве отношений присутствуют эмоциональные горки. Влюбляясь, мы становимся зависимы от человека, поэтому часто подвергаемся перепадам настроение и все такое. Типа, человек не ответил на сообщение — и сразу становится грустно, позвал гулять — и ты счастлив. А миссис Уилсон она такая… Даже не знаю, как выразиться. От нее никогда не знаешь, чего ожидать. Я не говорю, что она плохая, просто своеобразная, насколько я успел заметить. И эта ее особенность, с которой тебе придется смириться, если, ну, ты хочешь продолжать с ней общение. Она то сближается, то отдаляется, и, наверное, это изменится, когда вы пройдете некоторый путь вместе, — Шарлотта обреченно прячет лицо в ладонях, громко вздыхая. — Это сложно, Томас. Сначала мы мило беседуем, потом она сухо отвечает мне на сообщения, потом мы разговариваем по душам, она просит, чтобы я вернулась в литературный клуб, потом она хочет сбежать с утра пораньше и приводит своего мужа в магазин. Это как проходить лабиринт в газете, только никакого выхода нет, а все дороги путаются, пересекаются и ведут в никуда. Ее выходку можно расценивать как показатель доверия, но неужели, блять, в ее голове не возникла мысль, что мне будет некомфортно в компании ее мужа? Я, типа, интроверт и совсем недавно высказывала некоторые замечания в сторону этого Фрэнка. Может быть, она вообще догадывается о том, что я в нее влюблена и просто хочет, ну, посмотреть на мою реакцию? — Томас затягивается, качая головой. — Это слишком жестоко, совершенно не в духе миссис Уилсон. Но догадываться она может, нельзя отметать этот вариант… Короче, совет банальный, но тогда тебе не придется теряться в догадках. Можно просто спросить, зачем она пригласила своего мужа. В конце концов, она понимающая, поэтому если ты скажешь, что тебе некомфортно, она… — Томас не успевает договорить, так как Шарлотта его прерывает, вскидывая руку перед ним. — Так, стоп, погоди. Как ты вообще себе это, блять, представляешь? Извини, Николь, но меня блевать тянет от твоего мужа, прогони его нахер из книжного? Это поставит ее и меня в неловкое положение… — Шарлотта ненадолго замолкает, прежде чем снова воскликнуть, — я не могу перестать думать о том, что прямо сейчас они трахаются, пока я изливаю тебе душу! Отвратительно! — Томас неожиданно смеется, и Шарлотта забирает у него сигарету, чувствуя, как без никотина становится все раздражительнее. — Ха-ха, ты можешь послушаться моего предыдущего совета и напрямую у нее спросить. Напиши ей что-то вроде: «привет, николь! чем занимаешься? надеюсь, не сексом со своим мужем. пока!» — Шарлотта не сдерживает смешка, стряхивая пепел в пустую кружку. — Какой же ты все-таки придурок.***
В субботу Шарлотта чувствует себя до того нервно, что в груди появляется скребущее ощущение надвигающейся паники, и вещи, как назло, валятся из рук, а погода за окном стоит чудесная и солнечная, будто специально издеваясь. Шарлотта прочитала «Цветы для Элджернона», выделила маркером важные моменты и запоминающиеся диалоги, поискала информацию об авторе и постаралась продумать собственные ответы заранее. Она должна показать себя умной и эрудированной, чтобы не упасть в грязь лицом перед Фрэнком, не создать ощущение глупой девчонки, которая и двух слов связать не может. Томас говорит, что Шарлотта слишком переживает из-за мнения какого-то мужчины, но Олсен не может в полной мере понять, сколько смысла вкладывает Джонс в эту встречу. Это нельзя назвать соревнованием: в конце концов, Фрэнк является победителем и уже давно отхватил свой приз, вот только дурацкая идея доказать Николь, что и Шарлотта чего-то стоит, может хотя бы слегка поравняться с Фрэнком, не может перестать преследовать девушку. А еще Джонс очень хочется, чтобы Николь ей гордилась: показать Фрэнку, что в литературном клубе сидят интересные ребята, блеснуть интеллектом — Чарли ведь была смышленым ребенком, так почему Шарлотта не может быть смышленым взрослым? — сказать, мол, ваша жена не абы с кем тут тусуется, в «Goodman's Bookshelf» здорово, атмосферно. Шарлотта проводит у зеркала полтора часа, красится и подбирает одежду, лишь бы только не казаться ущербной на фоне Фрэнка, лишь бы только не быть такой жалкой, как обычно. Джонс надевает свои единственные брюки — черные, приталенные, заправляет в них белую рубашку и даже завязывает красный галстук, благо с этим помогает Томас, едва слышно ругаясь матом на норвежском. И все равно Шарлотта чувствует себя неувереннее ребенка, только-только пытающегося ходить — если бы ей сказали описать себя одним словом, Джонс вы выбрала наречие «недостаточно». Недостаточно красива, недостаточно умна, недостаточно интересна. И это ощущение давит сильнее, чем галстук на шее — видимо, Томас не такой уж и профи в завязывании. Шарлотта не может перестать курить, выбегая из книжного на улицу каждые двадцать минут, и с траурным смирением смотрит на часы, стрелки которых неумолимо приближаются к назначенному времени. Наверное, стоило вообще не приходить, сказать Николь, что приболела, мол, как жаль, ну ничего, повеселитесь там без меня. Но теперь уже слишком поздно для отступления, потому Шарлотта принимает волевое решение — просто пережить этот вечер. Пережить и, конечно, не выставить себя полной дурой, как обычно. И когда до встречи клуба остается всего десять минут, черный новенький «Mercedes» останавливается возле «Goodman's Bookshelf» и Джонс с замиранием сердца смотрит на то, как Фрэнк открывает дверь для Николь, чтобы та вышла. Уилсон улыбается в ответ, благодарит и кивает на стоящую возле здания Шарлотту, и те неторопливо направляются к девушке, выглядя слишком гармонично вдвоем. — Привет. Снова портишь легкие? — и Джонс прилагает невероятные усилия, чтобы ее голос звучал как обычно. Это почти удается, вот только когда Фрэнк протягивает свою руку, Шарлотта неожиданно забывает, как говорить. Рукопожатие длится всего несколько секунд, однако для Джонс это мгновение растягивается до бесконечности. — Вам определенно стоит стать детективом, — это самое «вы» слетает с губ само собой, словно между Николь и Шарлоттой снова возник барьер — на этот раз в виде Фрэнка Эртона. — Придете на место преступления, увидите тело жертвы и уверенно заключите: «Это труп», — Фрэнк хмыкает, явно позабавленный, а для Николь слова Чарли звучат слишком натужно, будто бы девочка лишь старается поддерживать привычный стиль общения, здорово приправленный сарказмом, а на деле все определенно обстоит куда хуже. — Займешь нам места? — спрашивает Николь, обращаясь к Фрэнку, и тот покладисто кивает, заходя в помещение. А Чарли продолжает стоять напротив Уилсон в своей дурацкой белой рубашке с дурацкими длинными стрелками и потаенной грустью в зеленых глазах, осознавая, что никогда она не приблизится к Фрэнку, тот всегда останется на несколько голов выше, чем глупая-глупая Шарлотта Джонс. — Ты в порядке? — Николь задает вполне обычный вопрос, но от него Чарли хочется истерично засмеяться, потому что, блять, да как вы можете такое спрашивать? Да разве похожа Шарлотта на человека, у которого действительно все неплохо, даже супер, как бы сказал Томас. — В порядке, — губы Джонс дрожат в слабой улыбке, до того неуверенной, что все становится очевиднее некуда. — У вас славный муж. Видно, что он вас любит, — и последнее предложение даже не звучит обреченно, а так, будто это сухая констатация факта, ну, любит и молодец, искренне за вас двоих рада. Николь не находит, что на это ответить. — Это все случайно получилось, — говорит она, наблюдая за тем, как Шарлотта тушит окурок о кирпичную стену. Николь не может отделаться от чувства, словно должна оправдаться, — вряд ли это затянется надолго. Фрэнк очень занят, поэтому… — Чарли обнадеживающе качает головой, давая понять, что Николь не должна ничего объяснять. Конечно, Джонс бы очень того хотелось, но какая разница? Надо прекращать вести себя как обиженный на жизнь ребенок и нацепить наконец-то маску рассудительного взрослого. — Да ладно, ничего страшного, пусть остается здесь хоть на вечность. Как вы там говорили? Рано или поздно мне придется покинуть зону комфорта, закалить нервы и стать выносливее, — почему-то Чарли запомнила каждое слово, произнесенное Николь на первой встрече литературного клуба, и это не может не тронуть женщину. — Выглядишь чудесно, — говорит она с такими теплом и искренностью, что Джонс действительно верит. — И мы с тобой вроде как перешли на ты. Или я понижена с «Никки» до «мадам Каприз»? — Чарли фыркает и пожимает плечами, неожиданно не сумев ответить очередной колкостью. «Никки» — это Николь в домашней одежде Шарлотты, пьющая чай и вкусно пахнущая кремом. «Никки» — это когда Николь просит накинуть Чарли плед, чтобы та не замерзла, пока курила. «Никки» — это не «миссис Уилсон», жена обеспеченного Фрэнка Эртона, открывающего для нее дверь. Но Джонс в этом, разумеется, никогда не признается. — Пошли? Внутри магазина по обычаю уютно: Шарлотта знает, что будет очень скучать по «Goodman's Bookshelf», когда начнется ремонт. И атмосфера внутри до того домашняя, что Джонс практически расслабляется, пока не находит взглядом Фрэнка, вальяжно рассевшегося на диване с чашкой кофе. Он одет стильно и дорого, несмотря на то, что на нем нет ни блестящего костюма, ни лакированных ботинок: кашемировый кардиган серого цвета от «Giorgio Armani», джинсы от «Hugo Boss» и кроссовки от бренда, о котором Чарли даже ни разу не слышала. И как бы мужчина ни старался придать своему образу некой небрежной повседневности, все равно дураку становится ясно, что тот слишком печется о своем внешнем виде. По сравнению с ним Николь выглядит комфортной до невозможности в своих молочно-кофейных бежевых брюках и темно-зеленом свитере крупной вязки. Фрэнк разговаривает с Томасом, и по лицу последнего становится ясно, что беседа не доставляет Олсену особого удовольствия. Обрывками фраз до Чарли доносится: «Без высшего образования сейчас никуда, поверь моему опыту. Я бы на твоем месте пошел на юриспруденцию — конкуренция большая, но хороших специалистов действительно мало». Саша улыбается и машет Чарли, подзывая ту сесть рядом с собой, и Джонс понимает, что другого выбора у нее, в принципе, и нет, так как на диване расположились Томас и Фрэнк, а последнее свободное место рядом с ними займет Николь. Шарлотта плюхается на пуфик, доставая телефон и с неохотой отмечая, что в компании Эртона ей придется провести намного больше времени, чем бы ей того хотелось. Чарли отправляет короткое сообщение Синди, в котором спрашивает, почему та не пришла на встречу клуба, а после кладет побитый годами айфон в карман. — Раз уж я успел всех представить, мы можем начать, — говорит Томас, взволнованно вытирая мокрые ладони о джинсы. Рядом с Фрэнком каждый чувствует себя неуверенно — каждый, кроме Николь. Может быть, все дело во впечатлении, котором Эртон о себе создает, а может, в тяжелом аромате туалетной воды — Чарли, сказать по правде, не знает. — В общем, «Цветы для Элджернона» — это довольно тяжелая история, как по мне. Но, читая ее, я посмотрел на мир под другим углом. Типа, знаете, я никогда не осознавал, что для кого-то умение читать, писать и понимать — это нечто супер ценное, потому что для нас все эти навыки воспринимаются вполне… обыденно? Это очень необычная книга, потому что я еще нигде не видел сюжета о том, как вмешательство в мозг, в сущность человека может повлиять вообще на все. То есть, с одной стороны, это круто, что наука в произведении настолько зашла вперед, а с другой — это довольно стремно, — Чарли делает глубокий вдох, прежде чем решиться на свою собственную рецензию. — Как мне показалось, это об игре обычных людей в богов. Тут поднимается довольно серьезная проблема — имеем ли мы право исправлять кого-нибудь? Типа, вот родился человек с умственной отсталостью, после эксперимента стал таким же, как все и осознал весь ужас мира и своего окружения. Что друзей-то, по факту, у него никогда не было, что над ним постоянно смеялись и никогда не воспринимали всерьез. После этого я даже не знаю, как воспринимать такой сильный откат в конце истории — как благословение или деградацию, за которой действительно больно наблюдать? — Николь удивлена, потому что обычно Чарли никогда не выступает среди первых, только если хочет возразить, а тут она на полном серьезе делится размышлениями, даже без желания пойти против всех. — Чем-то похоже на «Собачье сердце» Булгакова — кстати, настоятельно рекомендую к прочтению, — Чарли по привычке закатывает глаза, словно не ожидая от Николь ничего другого. Ну конечно, женщина снова советует русских авторов, а как иначе-то? — там тоже есть мысль об «игре в богов», как выразилась Шарлотта, и тоже рассказывается об одном эксперименте. И в одном, и в другом случае он оборачивается катастрофой. Кардинальные вмешательства в человеческое сознание — эта та власть, которой никто из смертных не должен обладать, потому что таким образом мы можем вершить судьбы. Это не может закончиться хорошо. — Фрэнк довольно кладет руку на колено жены, и Чарли хочется отвернуться, выжечь себе глаза, отказаться видеть что-либо, лишь бы только не становиться свидетельницей близости между Николь и Эртоном. Джонс делает судорожный глоток чая со вкусом имбирного пряника, пытаясь успокоиться. Чарли так отчаянно желает обладать теми же правами, что и Фрэнк, что ревность и зависть усиливают хватку на ее горле, не давая продохнуть. Шарлотте бы очень хотелось точно так же класть руку на чужое колено, интимно шептать всякие глупости на ухо, целовать Николь в лоб и прочий ванильный бред, которого так сильно не достает Джонс. Однако Чарли не знает о том, что, несмотря на временное перемирие между Фрэнком и Николь, женщина все еще не тает от прикосновений мужа, только сильнее напрягается. И хоть они занимаются сексом чуть менее смазано, чем обычно, Уилсон все еще предпочла бы и вовсе отказаться от этой части ее жизни, нежели продолжать спать с Фрэнком. — Это если рассматривать проблему с моральной точки зрения, — Эртон говорит вкрадчиво, будто бы снисходительно, и Шарлотта догадывается, что на этот раз именно мужчина будет занимать оппозиционную роль. — Эксперимент в книге прошел неудачно, но представим, что главный герой лишь слегка приподнялся в развитии, став типичным представителем общества, без гениальности, но и без тупости. Тогда бы он смог стать полноценным членом социума, принося миру хоть какую-то пользу. Он довольно мил, однако это не отменяет того факта, что он дурак, — Шарлотта напрягается, желая вступить в перепалку, и окружающие это понимают, потому молча наблюдают за разворачивающейся сценой. — У него золотое сердце. Может быть, он и не исследует космос и не работает юристом, — Фрэнк удивленно приподнимает брови, мол, ты это сейчас на меня намекнула? — но он полезен хотя бы потому, что чист. Такие, как он и делают мир лучше: не с практической точки зрения — и все равно, он ведь ходит на работу и очень старается — но с какой-то духовной, что ли. У человека же не одна функция — зарабатывать деньги и развивать экономику страны, тогда бы все вокруг были роботами, а это, ну… не очень хорошо. Он особенный: не отличаясь умом, он все еще чудесный. Книга же буквально кричит о том, что люди разные, и пусть у кого-то есть определенные отличия, это не делает его хуже. Все заслуживают уважительного отношения к себе, — Фрэнк хмыкает, глядя на Шарлотту, как на неразумного ребенка, сказавшего очевидную глупость, и в другой раз Джонс бы обязательно почувствовала себя идиоткой, если бы не вера в свои слова и не ободряющий взгляд Николь. — Борьба за права человека — это достойно, — одобрительная реплика Фрэнка кажется плевком в лицо, несмотря на то, что в голосе Эртона не сквозит ни капли злобы или презрения. Чарли краснеет, однако смотрит прямо и уверенно, мысленно держа в голове то, что перед хищником ни в коем случае не стоит показывать своего страха. Нет, Джонс вовсе не боится Фрэнка, но от него все еще ползут мурашки по спине, а ладони предательски потеют. Шарлотта не понимает, как Николь вообще могла связаться с этим мужчиной, ведь они настолько разные, что их брак ощущается какой-то шуткой. «Противоположности притягиваются», — всплывает в голове совершенно клишированная фраза, однако кроме нее у Джонс нет никаких других объяснений. — Николь говорила правду: вы весьма неординарная личность, мисс Джонс. Это похвально. И сначала Шарлотта молчит, оглушенная внезапным признанием, а затем громко и искренне смеется, вызывая недоумевающий взгляд со стороны Томаса. — Рада, что Никки рассказала вам обо мне. Надеюсь, мы с вами поладим!