I know all your reasons To keep me from seeing Everything is actually a mess But now I am leaving All of us were only dreaming Everything is actually a mess Imagine Dragons — Dream
— Хорошо, — Томас глядит в пол, собираясь духом, — хорошо, ты можешь выставить меня за дверь, но для начала я хочу кое-что тебе показать. Так будет честно. Это не попытка надавить на жалость, просто я затронул твое прошлое, и мне нужно открыть свое, — Томас рывком закатывает рукава желтой водолазки — быстро, чтобы не сомневаться — и вытягивает руки, обнажая кожу с многочисленными шрамами-молниями поблекшими от времени. Холодные злость и скептицизм сменяются шоком и откуда-то взявшимся страхом: девушка хмурится. Шарлотта никогда раньше не замечала этих белесых всполохов: неужели Томас не носил при ней футболок, а если и носил, то почему она не акцентировала на этом внимание? Запястья друга исполосованы вдоль и поперек: среди шрамов есть короткие и практически исчезнувшие, а есть длинные, тонкие — наверное, самые болезненные. Шарлотта практически наяву видит картинку, как Томас стискивает зубы, шипит и надавливает на лезвие только сильнее. Что его подтолкнуло к этому? Почему, ради всего святого, самый добрый человек на планете Земля испытал нечто, заставившее его ранить свое тело? Джонс жалеет, что не оказалась рядом в тот момент: да, конечно, это было невозможно, но Олсену так не хватало поддержки, что девушка чувствует себя виноватой в том, что ее на ту пору просто-напросто не существовало в жизни Томаса. Шарлотте хочется по-детски закрыть глаза, лишь бы только не видеть этого, но она продолжает смотреть. — Я вырос в приюте, — слова Томаса звучат абсолютно обыденно, но сердце Джонс почему-то пропускает удар, — среди ребят я всегда был слабым звеном, потому что старался не ввязываться в неприятности, не любил насилие и, ну, в принципе считался слабаком. Худой, странный мальчишка с выбитым передним зубом — пугало. Меня часто колотили, — в глазах Шарлотты читается чистый ужас, и Томас торопливо добавляет, — но там это нормально, и у меня нет никаких детских травм, воспринимается просто как часть жизни. Шарлотта глубоко вздыхает, понимая, что не сможет она Томаса отпустить, а уж тем более прогнать: не потому, что обида окончательно утихла, — надо же, они ведь столько знакомы, а он еще не понял, что Шарлотта ненавидит, когда кто-то вторгается в ее личную жизнь — а потому что тот делится чем-то настолько сокровенным, что глупая фотокарточка маленькой Чарли кажется сущими пустяками. Ну, полез куда не надо, ошибся, потревожил заснувшего скелета в шкафу, однако, что это в корне меняет? Может быть, именно из-за приюта у Томаса проблемы с личными границами: ему сложно делить вещи на «свое» и «чужое»; ему сложно быть одному, а не в окружении кучи людей, ему сложно. — Потом я сильно подрос, и ко мне не совались лишний раз, хотя я никогда и не думал давать сдачи. Меня, блин, выворачивает от жестокости, ну какие там драки, честное слово, — Олсен фыркает, — у меня появились друзья… По крайней мере, я так раньше считал. Только оказалось, что в приюте каждый сам за себя и со мной общались просто потому, что я здоровяк, соответственно, могу защитить. И в один момент я полностью принял тот факт, что абсолютно одинок, что нет у меня ни друзей, ни братьев, даже родители отказались. Ну да бог с ними, у них свои причины были, я знаю. Просто так детей не отдают, — Томас рассматривает шрамы на запястьях, вспоминая, что чувствовал, и голос его на секунду дает слабину от нахлынувших эмоций, — однажды мне было так паршиво, что я взял бритвенное лезвие и, ну, ты видишь. Сначала это были маленькие порезы — мне было страшно, я вообще очень боялся боли. Потом как-то вошло в привычку. Последнее предложение звучит слишком отчужденно, глухо и повседневно, и Шарлотте от этого тона хочется закричать, как будто бы то, что рассказывает Томас — вписывается хоть в какие-то рамки, как будто это не травмирует, как будто не оставляет никаких отпечатков. Джонс не знает, что хуже: если бы Олсен случайно разрыдался, делясь воспоминаниями, либо продолжал говорить так же мертвецки спокойно. Шарлотта злится на целый гребаный мир: как же можно так обращаться с Томасом, как же его можно было отдать в приют, почему у людей совершенно нет сердца или хотя бы капельки сострадания? И какого черта Шарлотта вообще осуждает тех, кто вел себя как козел с Олсеном, когда сама она по факту точно такая же эгоистка, кидающаяся громкими словами и не думающая о том, насколько каждое «отвали, Томас» болезненно? — Вскоре я стал совершеннолетним, меня вышвырнули в большой мир, это была катастрофа! Я такой потерянный слонялся, вообще не знал, чего хочу, чего не хочу. Ни цели в жизни, ни планов — вообще ничего, — глаза Шарлотты начинают слезиться, настолько слова Томаса отзываются в сердце, ведь выходит, что они вдвоем — два оставленных богом ребенка — уставших и беспрестанно скитающихся. — Я тогда снимал комнату с двумя испанцами, они ни норвежский, ни английский не знали, даже не поговорить толком. Ну, и когда я подумал, что все, финита ля комедия, ничего хорошего дальше не будет, то решил вскрыться. Томас ненадолго замолкает, и в грудной клетке у Шарлотты что-то переворачивается. Кто бы мог подумать, что жизнерадостный Томас — с улыбкой до ушей, который является самим олицетворением солнечного лучика, от которого буквально исходят волны позитива, который одним только своим существованием вселяет в окружающих веру во все самое хорошее, что вот этот самый Томас Олсен практически покончил с собой? Что он действительно решился прервать жизнь, осознав, что мир — это кошмарное место, в котором нет ни надежды, ни радости? Шарлотта ведь тоже это понимала, только ей никогда не хватало духа предпринять нечто действительно серьезное. Да, она напивалась, голодала, бесконечно простужалась, но так и не смогла переступить последний порог, лишь трусливо поджимала хвост и надеялась не проснуться одним утром. — Все обошлось, потому что сосед вернулся в квартиру раньше времени: вот уж не понимаю, как он в скорую позвонил без знания языков, чудо какое-то получается. Я после этого случая как будто заново родился, счел это спасение за знак свыше. И, в общем, рванул в Канаду, зачем-то поступил на Философию, отчислился, а затем оказался на пороге «Goodman's Bookshelf». Я тогда все еще немного забитым был, даже слегка угрюмым, но селфхармом больше не занимался. Мистер Гудман мне очень помог: крылья, блин, расправил, мы с ним болтали часами, и я снова стал прежним, совсем как в детстве, — кончики губ парня слабо дергаются. — В общем, здорово все получилось, ни о чем не жалею даже об этом, — Томас коротко кивает на свои руки, — потому что это напоминание о том, что жизнь может стать лучше. Из любого болота можно выбраться, поэтому, Ло, я в тебе не сомневаюсь. Никогда не сомневался. Еще при первой встрече заметил, что ты чем-то похожа на меня из прошлого — взглядом, что ли, — и попросил мистера Гудмана предложить тебе работу. Он моментально согласился, сказал, что знал, что я его об этом попрошу. Чудо же, ну! — Томас снова замолкает — видимо, вспоминает, что весь этот разговор — его прощальная речь, опускает рукава и грустно улыбается. — Ладно, я пойду. Не переживай, не буду доставать на работе. Для Шарлотты становится большой новостью то, что именно по инициативе Томаса она устраивается в «Goodman's Bookshelf». Это трогает: он ведь даже не знал ее совсем, а заприметил сразу же, порекомендовал. Джонс мнется, прокручивая слова перемирия в голове. После таких откровений друга сложно собрать мысли воедино, ответить хоть что-то вразумительное, но Шарлотта себя перебарывает. — Проехали, Томас. Все в норме, — лицо Олсена озаряется такой улыбкой, что Джонс кажется, будто ей просто жизненно необходимы солнцезащитные очки. — Спасибо, что поделился, но в следующий раз, когда ты захочешь засунуть свой нос в мои дела, я откушу тебе его к чертям собачьим. Я серьезно, — для пущей убедительности Шарлотта вскидывает брови, придавая лицу внушительное выражение, а затем сдается и расслабляется. — Я на самом-то деле рада, что все решилось. Мне бы не хотелось молчать в книжном магазине целыми днями и недоброжелательно на тебя коситься. Тем более еще вечера эти литературные. В итоге одному из нас пришлось бы уволиться, а ты бы этого точно не сделал, да и я тоже, поэтому пришлось бы выживать друг друга, — Шарлотта плюхается на кровать, и Томас приземляется рядом с ней, словно только что не исповедовался. — Ох, у тебя бы не было никаких шансов против меня. Они молча курят некоторое время, каждый думая о своем. Шарлотта гадает, сколько еще потрясений встретится на ее пути, сколько чужих слез она увидит, есть ли предел неудачам? Отвечает на свой вопрос практически мгновенно: есть, и Томас это доказал на своем опыте. Быть может, она и не станет неисправимой оптимисткой, полагающей, что стакан с водой не только наполовину полон, но и таит в себе зелье бессмертия, зато в голове поселяется мысль, что у некоторых людей жизнь с течением времени налаживается, и если ей очень повезет, она будет в этом ряду счастливчиков, которых все же настигла белая полоса. Может быть, через пару лет девушка поступит в тот университет, в который хотела, будет пить свежевыжатый апельсиновый сок на завтрак, кататься на велосипеде до кондитерских магазинов, поменяет излюбленный синий цвет волос на красный — от этой идеи Шарлотта быстро отмахивается: она ни за что не предаст свою маленькую особенность — Пенни будет оставаться у нее на все каникулы, а «Goodman's Bookshelf» после расширения станет популярным местом. В голове Джонс всплывает болезненный, терзающий ее вопрос: Останется ли Николь там, в новой жизни и счастливом будущем? Приятная вереница мечт разбивается в это же мгновение, и Шарлотта тушит сигарету, понимая, что надо себя отвлечь беззаботным разговором. — Выкладывай, что там с Сашей, — хрипит Джонс, и при упоминании имени девушки Томас пружинит на матрасе и хлопает в ладоши. — О, ну, короче, мы пошли в кофейню и там долго говорили о том, о сем, — Олсен возбужденно тараторит, и Шарлотта расслабляется, фокусируясь на потоке слов и стараясь поспевать за ходом мысли друга. Удивительно, что если в начале болтовня Томаса выводила Шарлотту из себя, то сейчас, наоборот, заставляет почувствовать смутное спокойствие. — Она любит синнабоны! Я тоже их люблю, круто, да? — Джонс фыркает, пытаясь случайно не бросить: «Охренеть какая она уникальная. Да все их любят!» — Мы взяли какао с собой и потом пошли в парк. Она много чем со мной делилась, рассказывала всякое про Санкт-Петербург, про детство свое — в общем, я узнал уйму вещей! Представляешь, в восьмом классе она покрасилась в розовый! — тут уже Шарлотта не удерживается от беззлобного ироничного комментария, за что получает возмущенный толчок плечом. — Ох, вау, никогда не видела цветных волос на людях. — Эй, а ну-ка убери этот саркастичный тон! Мы наматывали круги возле озера, она грела руки о стакан с какао, потом мы сели на скамейку и резко замолчали. Ну, знаешь, это чувство перед поцелуем, когда ты понимаешь, что другой человек его ожидает, и всем ясно, что дальше случится? — возможно, когда-то в прошлом Шарлотта испытывала это рядом с Ханной, однако былые ощущения напрочь стерлись, потому Джонс лишь коротко кивает в ответ. — Я жутко нервничал! Это всегда так волнительно: целовать кого-то, в кого ты действительно влюблен. У меня прямо бабочки в животе порхали, представляешь? Шарлотта не знает, каково это: целоваться, когда ты не просто под травкой, когда тебе не просто скучно или ты руководствуешься только возбуждением, а по-настоящему. По-настоящему — так, чтобы глупо таять от своей любви, чтобы по телу бежали мурашки, пальцы электризовались, а чувства заполоняли всю грудную клетку настолько, что становится тяжело дышать. И Джонс точно знает, что поцелуй с любимым человеком — это явно не то, что ей светит, потому что Николь недосягаема, как чертов космос. Потому что разве можно эту женщину целовать? Как только у Фрэнка Эртона духу-то хватает на это, честное слово, Николь же богиня, а он простой смертный. — Ну, и потом все случилось! И мне так хорошо было, никогда еще настолько круто себя не ощущал, даже когда съел две сладкие ваты! Я, блин, чуть не расплакался, потому что Саша такая… — Томас воодушевленно машет руками в воздухе, пытаясь подобрать нужное слово. — Ого, если ты так реагируешь на поцелуй, то страшно подумать, что будет, когда вы впервые переспите. Ты тогда не набирай меня после этого, а лучше сразу позвони в скорую помощь, — Томас вскакивает с кровати, скрещивая руки на груди. — Хватит все опошлять! И вообще, почему именно «когда» мы переспим, как будто это само собой разумеющееся! Лично мне секс вообще не важен, так что если Саша асексуалка или еще что, то мы легко проживем и без него! — А мне кажется, что Саша — секс-машина и только притворяется милашкой. Будь уверен, ты еще прибежишь ко мне под дверь со словами: «Ло, она меня затрахала!» — Шарлотта смеется, глядя на то, как щеки Томаса становятся пунцовыми. — Будешь выпендриваться, и я прямо сейчас встану на одно колено и сделаю тебе предложение кольцом от крышки молока, и ты будешь страдать! И я очень обижусь, если ты не согласишься, понятно? — Шарлотта закатывает глаза, кладя руки под голову. — Тогда я очень скоро стану вдовой, по случайному стечению обстоятельств, — Томас отмахивается, мол, да брось, хватит молоть чепуху, а Джонс хихикает, понимая, что хотя бы с Томасом у нее все хорошо.***
Сообщение от Синди приходит совершенно неожиданно, ближе к вечеру, когда Томас уходит от Шарлотты, оставляя после себя привычный запах «Lucky Strike» и панкейки на плите. Сказать по правде, Джонс приятно удивлена: она думала, что Синди в ней разочаровалась по какой-то причине, потому что после посиделок в баре их диалог ограничился всего несколькими вежливыми смс-ками. С тех пор Синди больше не появлялась в магазине, а Шарлотте было неловко спрашивать, все ли у той хорошо: в конце концов, они ничем друг другу не обязаны, а лезть в чужую жизнь с ненужными допросами и лишний раз навязываться — это как-то совсем позорно. Да, Синди оказывала ей знаки внимания, но это вообще не значит, что та хотела чего-то серьезного — в плане дружбы, разумеется. Синди классная, но от ее отсутствия Шарлотта не особо страдала, ведь были причины куда интереснее. cindy collins: привет-привет, джонс. еще помнишь меня? cindy collins: мне скучно, хочешь встретиться через пару часов в моем любимом ресторане азиатской кухни? с меня какие-нибудь два блюда Джонс ужасно не хочется выбираться из своей однокомнатной берлоги, но она понимает, что одной ей будет только хуже. К тому же перспектива съесть удон с курицей за счет Синди кажется весьма заманчивой. charlotte jones: вот черт, все это время я пыталась тебя забыть, а тут снова-здорово. и нет, не потому что ты разбила мне сердце charlotte jones: ладно, я не против вечернего рандеву с едой cindy collins: вау, теперь я вспомнила, какая ты заноза. высылаю адрес! Шарлотте не требуется много времени, чтобы одеться: она хватает из шкафа черно-красные брюки в клеточку и огромное худи, в котором, кажется, могут поселиться несколько таких Шарлотт. Стрелки не рисует, только замазывает синяки под глазами — все-таки она не хочет пугать Синди своим внешним видом. Старательно игнорирует непрочитанные сообщения от Николь, ощущая гнетущую, обволакивающую вину. Ну ничего, ничего, это не страшно. Томас передаст Уилсон, что все хорошо, она успокоится и сосредоточится на чем-то другом. Может быть, она вообще только из вежливости поинтересовалась состоянием Джонс, ведь у Николь наверняка и своих забот хватает. Теперь у нее освободился целый прекрасный день без всяких надоедливых саркастичных девчонок, а это значит, что она сможет уделить больше внимания Эртону. В азиатском ресторане довольно мило: круглые гирлянды-лампочки развешаны по красным стенам, манэки-нэко на подоконниках — маленькие мандариновые деревья в расписных горшках по углам. Шарлотта видит Синди за самым дальним столиком, и Коллинз игриво подмигивает, встречаясь с Джонс взглядом. Шарлотте хочется сказать, что рваные джинсы идеально смотрятся на знакомой, но она топит комплимент в едком комментарии: — Я немного разочарована. Ожидала увидеть милых японок-официанток в костюмах горничных, — Синди фыркает, освобождая место рядом с собой, чтобы Шарлотта села рядом. — Костюм в сумке, покажу наедине. Как дела в магазине? — Джонс смягчается, когда Коллинз задает вопрос о «Goodman's Bookshelf». Кроме того, Синди выбирает правильную тактику, решая не интересоваться личной жизнью Шарлотты. Очередное «как ты?» девушка бы просто не вынесла. — О, все неплохо. Когда мы расширимся, то займемся с Томасом декором и интерьером, мистер Гудман это одобрил. Поставим длинный прямоугольный стол возле окна, чтобы там можно было сидеть с книгами и ноутбуками, купим больше мягких кресел, — Синди внимательно слушает подругу, подмечая, как у той горят глаза, когда она рассказывает о своем любимом месте. — Но боюсь, что тогда я буду оставаться там ночевать. А! Еще я хочу, чтобы возле входа стоял стенд с винтажными открытками, я бы такие коллекционировала. Мистеру Гудману придется хорошо потратиться, так что мы с Томасом тоже вложимся, хоть и немного. Еще, может быть, попросим Сашу помочь хотя бы парой баксов. Мистер Гудман пока об этом не знает, так что это сюрприз. Долларов триста наберем как-нибудь, хотя это ничтожно мало. — Я еще сто пятьдесят докину, — улыбается Синди, глядя на шокированное лицо Джонс, — я же татуировки бью и неплохо на этом зарабатываю. Обычно я на лишние деньги покупаю шмотки, но тут благое дело. Я как раз вчера думала о том, что пора бы заняться благотворительностью, так что это, видимо, знак. — Погоди, погоди, ты серьезно?! — Шарлотта вскидывает брови и приподнимается со своего места, — это же дохера, а ты знаешь меня полтора дня! Лучше отправь эти деньги голодающим детям или еще куда, потому что это вообще не твоя проблема. Типа, десять долларов — это еще окей, хотя ты вообще не обязана, а тут ты предлагаешь целое состояние! Нет, не надо ничего! — Шарлотта активно мотает головой, и это очень забавляет Синди. — А я это и не ради тебя делаю, — смеется мягко и легко-легко, — а ради мистера Гудмана и его бизнеса. У вас большие планы, а бюджет не резиновый, — Шарлотта открывает рот, и Синди хихикает. — Нет, постой, синевласка, дай мне закончить. Если бы это было для меня проблемой, то я не стала предлагать. Так что даже не пытайся меня отговорить, это бесполезно, — Шарлотта вздыхает и снова садится на диван, — но если ты будешь чувствовать себя должницей и захочешь как-то отплатить… Позволь мне испытать на тебе мою новую тату-машинку. Ее пока нет, но я сделала предзаказ, и ближе к Рождеству она будет у меня в руках. Если этот вариант не подходит, то тогда с тебя какой-нибудь комикс про Пугало от «DC». — Ух ты! Ну, то есть, вау! Ты, блин, кто — фея крестная? Я бы хотела себе еще одно тату, но они жутко дорогие, а тут ты! Будет тебе комикс, даже несколько, — если бы Шарлотта была Томасом, то она бы непременно захлопала в ладоши от радости, однако такой роскоши Джонс позволить себе не может, потому ограничивается небольшой улыбкой. — И я оплачу ужин. Но если ты закажешь слишком много, то мне придется сбежать и бросить тебя здесь одну с чеком. — Брось, — отмахивается Синди, — я мало о себе рассказывала, а ты мало спрашивала, так что… Помимо тату, я ведь еще и рисую. В основном не на бумаге, а на планшете — делаю арты на заказ, и у меня хороший заработок, — Шарлотте почему-то становится стыдно: Коллинз вполне себе хорошо справляется, а она так и не успела ничего добиться. У Синди есть талант, и девушка активно его использует, а Джонс умеет лишь профессионально пить в неимоверных количествах и просыпаться без головной боли после этого. На таком денег не заработаешь. — Сколько тебе вообще лет? — спрашивает Шарлотта, когда официант наконец-то приходит принять заказ, и Синди тыкает в несколько блюд из меню. Возраст Коллинз довольно сложно угадать: может быть, дело в том, что азиаты совершенно не стареют. — Двадцать три. Я учусь на художественном факультете, на «графике», третий курс, — Шарлотта хочет задать вопрос, но Синди быстро его считывает, — ага, я все успеваю. График работы гибкий, дедлайны назначаю сама себе. На учебу уходит много времени, но я расставляю приоритеты и прогуливаю то, что могу позволить себе прогулять. У меня нет цели объять необъятное: просто хочу наслаждаться тем, где я есть и что делаю, — Джонс испытывает смутное восхищение вкупе с беззлобной завистью. — О господи, я тебя ненавижу, звучит слишком идеально. Расскажи про подводные камни, иначе я сейчас взорвусь, — Синди смеется, накрывая рукой тыльную сторону ладони Джонс, и Шарлотта старается никак на это не реагировать. — На первом курсе я хотела отчислиться. Он был самым сложным для меня: много ненужных предметов, попытка вписаться во «взрослую жизнь», натянутые отношения с одногруппниками. Казалось бы, творческая профессия, но там такая огромная конкуренция! Не потому, что все так сильно держатся за стипендию — хотя это тоже, конечно, — а потому что каждый хочет переплюнуть своего соседа. Все дрались за звание «гения», и я тоже. Это было глупо. А еще потом неожиданно наваливается выгорание: это отвратительно, потому что в какой-то момент любимое дело начинает вызывать тошноту. Все вокруг тебя хороши, а еще ты постоянно что-то делаешь и исправляешь, и так по кругу, так что это то еще испытание для нервной системы. Да и чтобы стать тату-мастерицей мне пришлось долго и упорно трудиться: ужасно дорогие курсы и мастер-классы, оборудование, аренда студии, отсутствие клиентов. Но вот я здесь, сижу на чем-то вроде свидания с Шарлоттой Джонс, — официант приносит заказ, и Шарлотта тут же набрасывается на удон с курицей. Синди хихикает, глядя на голодную Джонс, и девушка, замечая чужой взгляд, указывает одноразовой палочкой для еды на Коллинз. — Во-первых, это чертовски вкусно, а меня мало волнуют правила этикета. Во-вторых, это «что-то вроде свидания» — твоя высшая точка взлета, рядом с которой не стоит универ и работа. И в-третьих, — Шарлотта выдерживает драматическую паузу, — после этого я сама готова ходить в костюме горничной, — Синди смеется, не особо обращая внимание на свою еду. — Ты только что продала задницу за чертову вермишель, — Шарлотта пожимает плечами, будто бы этот факт ее полностью удовлетворяет. — Суровые времена требуют суровых мер. Кстати, какие планы на Хэллоуин? — Синди задумывается, лениво помешивая свою лапшу в картонной коробке. — Не знаю, напиться? Я хотела вытащить тебя куда-нибудь и позвать литературную компашку. Что думаешь? — Шарлотта перестает есть, хмурясь. Она не знает, как вести себя с Николь: наверняка девушка натворит глупостей и наговорит всякой чепухи, как обычно, переборщив с алкоголем, а Джонс ни в коем случае нельзя рассказывать Уилсон об инциденте с Фрэнком. — Пока не знаю. У меня нет выходного в Хэллоуин, потому что в этот день большой наплыв посетителей, плюс нам с Томасом нужно украсить книжный к празднику. Мистер Гудман настаивает на том, чтобы мы были в костюмах и выдавали конфеты к покупкам, — Шарлотта закатывает глаза, будучи явно не в восторге от этой идеи. — Окей, я поняла. В любом случае, мы можем встретиться после закрытия магазина, если у тебя будут силы. Будет весело, клянусь! А еще… — Синди щурится, хитро сверкая глазами, — ты же не хочешь упустить шанс посмотреть на миссис Уилсон в каком-нибудь готическом платье? — Шарлотта давится лапшой и кашляет в рукав худи, настолько вопрос Синди выбивает ее из колеи. Коллинз смеется над обескураженным выражением лица Джонс, и Шарлотта раздраженно отставляет коробку с китайской едой. — Хватит маскировать свою ревность под шутки, — выплевывает, и Синди удивленно поднимает ладони в примирительном жесте. — Прости, я не хотела тебя задеть. Просто миссис Уилсон привлекательная, разве нет? Я не думаю, что ты что-то к ней испытываешь, я всего лишь шучу. «Очень зря, — проносится в голове у Шарлотты, — потому что я запала на нее помимо своей воли». Эти шутки заставляют Джонс ощутить свои уязвимость и глупость, ведь каким таким образом Синди попадает прямо в чертово яблочко, целясь наугад? — Ей тысяча лет, — с большой неохотой отвечает девушка, пытаясь звучать убедительно. Услышь это Николь, она бы обязательно насмешливо сказала на это нечто вроде: «Тысяча лет? Так вы геронтофилка, мисс Джонс?» или «Никогда не замечала в тебе интерес к древности». — Вот только не придуривайся, ладно? Я бы с ней замутила, а у меня очень высокие стандарты, — Шарлотта краснеет, отвлекаясь на клубничный молочный коктейль. Это ужасно глупо, но слова Синди вызывают в Шарлотте чувство ревности: бесспорно, Николь очень красива, только слепой этого не заметит, но Синди так небрежно бросает неуместное «замутила», что Шарлотту передергивает. С Николь нельзя «мутить», с ней можно вступать в отношения или встречаться. «Мутить» — это что-то про страсть, секс и прочее, а Николь достойна большего, она заслуживает любви, внимания и заботы. Как только у Коллинз язык поворачивается говорить подобные вещи? Шарлотте хочется выдать что-то такое же непристойное и дерзкое, мол, я тоже так могу, танго танцуют двое, не получишь ты никакой больше реакции. — Чего ты ожидаешь? Что я скажу, что не против того, чтобы она меня трахнула? — почему-то выходит не шутливо-саркастично, а раздраженно. Синди беззаботно пожимает плечами, будто не слышит напряжения в голосе Шарлотты. — Так вот, Коллинз, я не против. Мне чертовски — слышишь, чертовски — нравятся женщины, и Николь тому не исключение. Она скорее подтверждение правила, — Шарлотте хочется стукнуться головой о стену, лишь бы прекратить молоть полную чушь, в которой слишком много правды, — ты же видишь, что меня смущают такие разговоры — не потому, что я без ума от Николь, — наконец-то в словах проскальзывает доля лжи, — а потому что мы с ней друзья, и эти разговоры неприемлемы. Я будто совершаю что-то очень постыдное, обсуждая подобные вещи у нее за спиной. Конец тирады. Отправить твит, — чтобы показать, что тема закрыта, Шарлотта прикладывается к трубочке, осушая стакан с молочным коктейлем. — Все-все, прости, я честно больше так не буду. Ты и вправду хорошая подруга. Николь с тобой повезло. Если бы ты только знала, Синди Коллинз, какие мысли действительно вызывает у Шарлотты одно лишь существование миссис Уилсон, ты бы точно не сказала то, что сказала, так что лучше и дальше пребывай в своем сладком неведении. Николь тоже стоит в нем пребывать, желательно до конца своих дней, и вот почему: Если она не останется в сладком неведении, то уж точно — стопроцентно, гарантировано, безусловно — не решится остаться с Шарлоттой Джонс.***
Мистер Гудман заходит в магазин, напевая какую-то старую песню себе под нос — одну из тех, что в далекие-далекие времена была наверняка популярна и значилась на безумном количестве виниловых пластинок. Он налету вешает свое ярко-красное пальто на вешалку, окидывает взглядом Томаса и Шарлотту, довольно хлопает и садится на диван. Может быть, его жене стало лучше: старик выглядит куда более собранным и полным энергии, чем обычно, либо же дело в приближающемся с каждым днем расширении. Шарлотта никогда не спрашивала, есть ли у мистера Гудмана дети — в любом случае одно грандиозное детище точно есть — любимец Джонс и Олсена, самый лучший книжный магазин на планете Земля. Мистер Гудман выуживает из кармана фиолетовых вельветовых брюк лимонный леденец, ловко закидывает его в рот, а вторую конфету кидает Томасу, стоящему за кассой. Парень на удивление быстро перехватывает кислую карамельку, победоносно зажимая ее в кулаке. — Вот это сноровка, эхех, тебе бы играть в сборной по бейсболу или лакроссу, всем бы показал, где раки зимуют, — Томас солнечно улыбается, присаживаясь рядом с мистером Гудманом и вытягивая свои длинные ноги вперед. — Вы уже предвкушаете перемены, молодые люди? Чувствуете этот — как его — запах нового и неизведанного? — Шарлотте хочется ответить, что прямо сейчас она ощущает лишь приторный запах земляничных духов Томаса и его излюбленных сигарет «Lucky Strike», но решает промолчать. — Сейчас такая погода, что нельзя заражаться, да, нельзя, разве что энтузиазмом! Вперед и только вперед! — Шарлотта поражается, как только в этом худом старом теле, начинающем подводить с годами своего хозяина, умещается столько уверенности и твердой надежды на лучшее? — Ну, если Томас действительно подастся в бейсбол или лакросс, то перемены точно по мне ударят. Не заражайте его энтузиазмом, — Джонс запрыгивает на подоконник, чуть не сбивая цветочный горшок, — мистер Гудман, а давайте мы обойдемся как-нибудь без костюмов на Хэллоуин? Этот день и так сплошная пытка для интроверта, так еще и в некомфортной одежде! — старик издает многозначительное: «хе-хе», видимо, не собираясь отступать от своей затеи. — А вы наденьте что-нибудь комфортное, мисс Джонс. Я видел вот на днях — в пятницу, кажется — очень милый костюм динозавра, — Томас смеется, глядя на недовольное лицо Шарлотты. — Он выглядел мягким и приятным — точно говорю, приятным, я еще взглянул на него и подумал: «материал теплый, как раз на осень». Вам же нравятся динозавры, мисс Джонс? — маленькой Чарли ужасно нравились динозавры, у нее была огромная коллекция крохотных разноцветных фигурок, которые стабильно раз в неделю приносил ей папа, вот только сейчас Шарлотту от них воротит. — Ага, с ума по ним схожу, так бы и сыграла свадьбу с одним из представителей, жаль только все вымерли, — мистер Гудман достает из нагрудного кармана рубашки белоснежный носовой платок и вытирает нос. — Они прячутся, вот что я скажу. Они прячутся, так что нужно знать, где их искать, — старик ненадолго замолкает, а затем снова продолжает, вспомнив что-то важное, — так как за несколько дней до праздника и немного после него будет полно посетителей — я надеюсь, что полно, мисс Джонс, даже не смейте их распугивать! Неважно, что это Хэллоуин, хе-хе — то я решил как-то загладить свою вину. После полуночи магазин будет вашим для полного распоряжения, и вы сможете устроить культурную — культурную, да, это важно — вечеринку, — Томас произносит восхищенное: «ура!», а Шарлотта скептически хмурится. — Типа, шахматы и вязание? — Если у вас получится устроить танцы в столь маленьком помещении — пока что маленьком, только пока что! — И ничего не сломать, то можете действовать. И Шарлотте хочется завыть в эту же секунду, потому что грядет очередная неформальная встреча с Николь.***
Девушка придирчиво смотрит на себя в зеркало: она наконец-то подкрасила волосы и сделала их насыщенно-синими, поправляет розовую помаду и совсем по-детски показывает своему отражению язык. На ее щеках россыпь искусственных веснушек, сделанных специальным спреем, а на глазах не такие длинные стрелки, как обычно. Сегодня она — Коралина Джонс: Томасу ужасно понравилось, что фамилии героини мультфильма и подруги одинаковые, даже цветом волос они совпали! Шарлотта все же склоняется к тому, что выглядит она довольно мило — как минимум совсем не угрожающе, особенно со своей маленькой заколочкой. Вместо привычных безразмерных черных вещей — синий свитер с белыми звездочками, который Шарлотте так любезно одолжила Саша, только черные скинни-джинсы остались неизменны, но это, понимаете, канон. Весь день уходит на борьбу с кучей покупателей — мистер Гудман накаркал, от них не было никакого отбоя. В короткие перерывы друзья только и успевали, что выкурить по сигарете и съесть пончик из ближайшего автомата, а затем терялись в круговерти из посетителей, бесконечных книг и конфет. Боевой настрой Томаса сильно помог — сегодня он вообще хорошо себя вел и выглядел, наряженный во все белое, с хаотичными брызгами искусственной крови на одежде и двумя большими пушистыми крыльями за спиной. Магазин тоже преобразился: минимум света, толстые красные свечи с подтеками воска, паутина на стеллажах и в углах помещения, летучие мыши, свисающие с потолка — словом, Шарлоттой и Томасом была проделана огромная работа, чтобы книжный по-настоящему пропитался духом праздника. В конце рабочего дня друзья валятся на диван, передавая друг другу холодную Колу зеро и наслаждаясь гудением ног. Спустя пятнадцать минут в магазин заходят Саша и Синди, активно переговариваясь друг с другом и держа в руках банки с фруктовым пивом и одну бутылку шампанского. Томас вскакивает, наскоро целует Сашу в щеку — Шарлотта даже умиляется его смущению и нелепости — и забирает у девушек алкоголь, ставя его на стол. Синди одета в костюм пиратки: кожаная треуголка и свободные льняные брюки на ней смотрится просто фантастически, а Саша выбирает наряд Луны Лавгуд с забавными самодельными очками, стекла которых переливаются розовым и синим. — Тут очень здорово, — улыбается Саша, зачарованно разглядывая помещение, и Томас неловко чешет затылок, явно польщенный комментарием. Он еще не свыкся с ролью парня Саши, потому чувствует себя как-то странно. — Да, вы классно постарались, — Синди заговорщически подмигивает Шарлотте и садится на кресло-пуфик, скрещивая руки на груди. Шарлотта волнуется так, словно через минуту она войдет в аудиторию, где проводится экзамен, потому что Николь должна подъехать в ближайшее время. Томас рассказал ей о вечеринке, и женщина сказала, что подумает над его предложением. Джонс готова разорваться пополам от противоречивых желаний: с одной стороны, ей будет жутко неудобно смотреть Николь в глаза после недели тотального игнорирования, а с другой, Шарлотта чертовски, до щемящего чувства в груди, скучает. Она порывалась написать Уилсон несколько раз, набирала и стирала сообщения снова и снова, потому что попросту не находила, что сказать. Ей не хочется объясняться, оправдываться, изливать душу и прочее — только видеть Николь рядом, чтобы она завораживающе смеялась и разбрасывалась саркастично-заигрывающими репликами. Шарлотта вздыхает, открывая банку с вишневым пивом и делая несколько глотков. Томас включает радио и ищет станцию, на которой бы крутили атмосферные песни, а после садится рядом с Сашей. — Шарлотта, у меня складывается ощущение, что ты радуешься встрече с пивом больше, чем со мной, — Синди картинно закатывает глаза, и Шарлотта салютует ей банкой. — Так и есть. Выпью за приятные встречи. Ваше здоровье, — по лицу Томасу становится очевидно, что он хочет сказать Шарлотте, чтобы она не увлекалась, но Олсен молчит, зная, что подруга моментально взбесится. — С вашим пристрастием к алкоголю было бы резоннее пожелать здоровья вам, мисс Джонс, — из-за музыки присутствующие пропускают тот момент, когда Николь заходит в книжный, и голос женщины заставляет Шарлотту вздрогнуть и поперхнуться. — Видите? Сейчас захлебнетесь, — насмешливый тон Уилсон пробирает до мурашек, потому что в нем слышатся не нотки доброго поддразнивания, а обида. Синди Коллинз была права: вид Николь в готическом платье определенно стоил посещения сегодняшней неформальной встречи клуба. Волнистые волосы Уилсон красиво ниспадали на открытые плечи, черное шелковое платье сидело идеально и подчеркивало изящные изгибы тела, а красное колье с капельками рубинов имитировало кровь и приковывало внимание к тонкой шее. Шарлотта смотрит на эту невероятную неземную женщину и никак не может оторваться, уже не говоря о том, чтобы вымолвить хоть слово. Девушка даже на секунду приоткрывает рот от шока, но все-таки побеждает этот внезапный порыв. Окружающие звуки будто затихают, и Шарлотта не замечает, как к ней обращается Томас. — Все в порядке? — обеспокоено спрашивает он, и Николь вскидывает брови, мол, да, мисс Джонс, расскажите мне, все ли с вами хорошо? — Да? Ну, то есть, как обычно? — выходит неуверенно, но Томаса этот ответ устраивает. Шарлотта коротко сглатывает, когда Николь садится на подлокотник дивана прямо рядом с ней, практически касаясь своим бедром ее руки. Джонс на мгновение прикрывает глаза, а после продолжает, как ни в чем не бывало пить пиво. — Много сегодня посетителей было? Трудный день для вас двоих, да? — смягчается Николь, профессионально открывая бутылку шампанского без лишней пены и наливая себе немного в красный пластиковый стакан. — Да я чуть с ума не сошел, мы с Ло носились по магазину, как угорелые, от стеллажа к стеллажу, от стеллажа к стеллажу! Жаль, что такой ажиотаж только сейчас, потому что у нас могло бы быть огромное пополнение в рядах книжного клуба, но из-за ремонта в следующую субботу собраний уже не будет. Не знаю, насколько это затянется, — Саша что-то шепчет на ухо Томасу, и он широко улыбается, кивая головой. Шарлотта слышит не «никаких собраний», а «никакой тебе больше Николь, неудачница». — Чем планируешь заняться, пока ремонтируется магазин? — Николь делает небольшой глоток из стаканчика, кидая заинтересованный взгляд на Томаса. Сложно представить Олсена где-то помимо «Goodman's Bookshelf» — кажется, будто весь его мир состоит из этого помещения с кучей книг. Томас будто бы врос в интерьер магазина, вписался так, что и не отличишь, где заканчивается «Goodman's Bookshelf», а где начинается сам Олсен. — Э-э, ну… Мистер Гудман записал меня на курсы по управлению бизнесом. Он сказал, что я должен понимать, как тут все работает. Звучит довольно скучно, но почему бы и нет? — Шарлотта действительно удивлена. Почему старик не предложил сходить на курсы именно ей? Она бы, конечно, отказалась, потому что ее воротит от всей этой деловой фигни, но можно было бы ради приличия и поинтересоваться. Она залпом осушает жестяную банку, а после отставляет ее на стол. — Это здорово, правда. Во-первых, это новый опыт, а во-вторых, может, это действительно твое? — Томас кивает, и Николь переводит взгляд на Шарлотту, от чего девушка снова теряется, — а ты чем займешься? Спрячешься ото всех у себя в квартире? — подтекст кристально понятен — Николь использует обобщение, имея в виду себя. — Уйду в балет или бокс, либо совмещу. Боец на пуантах — вот это действительно новый опыт, — Николь хмыкает, — да без понятия, что я буду делать. Я даже не знаю, что съесть завтра на завтрак, а тут такие вопросы. Ты еще спроси, во сколько лет я планирую выйти замуж. — Жениться, то есть? — Николь одаривает Шарлотту короткой улыбкой, от которой у Джонс переворачивается сердце, — Серьезно, Чарли, ты и мужчина? Абсурд, — Шарлотта краснеет и тянется за второй банкой пива. — Знаешь, что реально абсурдно? Что твое чертово платье стоит дороже, чем вся одежда, что сейчас на мне, — бубнит Чарли, и Николь смеется. Наконец-то дурацкое напряжение между ними спало, и они вернулись к привычной манере общения, потому что обиженную Николь Шарлотта бы не смогла вынести на физическом уровне, она бы взорвалась от чувства вины. После двух с половиной банок пива, выпитых за короткий срок, у Джонс начинает кружиться голова, и Николь предлагает той выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом. Шарлотта надевает желтый дождевик — прямо как у Коралины из мультфильма — и любезно придерживает для женщины дверь, чтобы та вышла из книжного первая. Холодный ветер дует в лицо и играет с волосами, и Чарли делает глубокий вздох, рыская по карманам в поисках пачки сигарет. — Ты издеваешься? — Николь перехватывает у Шарлотты сигарету, прежде, чем девушка успевает поднести ее к губам, — пока не протрезвеешь, не покуришь, — Джонс закатывает глаза и протяжно стонет, пряча руки в карманах и перекатываясь с пятки на носок. Они молчат некоторое время, а затем Николь неожиданно спрашивает: — Ты злишься на меня за что-то? — от такого предположения Чарли хочется истерично засмеяться, поскольку если кому и стоит злиться, так это Николь. — Нет, просто… Прости, это все тараканы в голове, — Уилсон ничего не отвечает, ожидая продолжения, — может быть, дело в том, что мне сложно сближаться с людьми. Мне страшно, если честно, что я подпущу тебя слишком близко — или ты подпустишь меня, неважно — а потом мы оборвем все связи. Я привязываюсь к тем, с кем постоянно общаюсь, — Шарлотта кусает губы, мечтая выкурить хотя бы одну сигарету, потому что, несмотря на развязанный алкоголем язык, слова, как ни парадоксально, даются с трудом. — Мы с Томасом недавно поссорились. В какой-то момент мне казалось, что это навсегда, и в меня будто нож воткнули от этой мысли. Я готова стерпеть многое, но уход людей для меня невыносим, — Николь понимающе кивает и заключает Шарлотту в крепкие объятия, от которых Чарли ощущает разливающееся по телу тепло. Как, черт побери, она вообще жила до того, как в ее жизни появилась эта женщина? — Я не могу дать тебе никаких гарантий, как бы сильно мне того ни хотелось, — Шарлотта прикрывает глаза, мечтая не принимать это близко к сердцу, — потому что жизнь может повернуться как угодно, а я не хочу успокаивать тебя ложными обещаниями. Но что я могу сказать наверняка, так это то, что приложу максимум усилий со своей стороны, чтобы сохранить нашу дружбу. Если ты, конечно, тоже будешь в этом заинтересована, — Чарли сглатывает, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. Ей до одури необходимо признаться во всем Николь, нельзя продолжать ее обманывать. Пусть Уилсон знает, какая Шарлотта отвратительная подруга, раз позволила себе в нее влюбиться, пусть она знает это и примет финальное решение: каким бы оно ни было, Джонс его примет. Это даже забавно: только что Шарлотта говорила о том, что боится расставаний и уже спустя несколько минут самостоятельно подталкивает к нему Николь. Ее уход сильно ударит по девушке — кувалдой, валуном, свалившимся на голову метеоритом — однако если продолжать молчать, между ними не будет никакой честности. Наверное, разговор о страхе сближения — это музыкальная прелюдия к основной части. Это негласная просьба: «Не уходи, пожалуйста» перед тем, как дать человеку полную свободу выбора и отпустить его в случае необходимости. — Николь, выслушай меня, хорошо? — голос срывается, и Шарлотта готова сорваться в пропасть вслед за ним. Чарли не смотрит в глаза Николь: она бы не выдержала яркой вспышки разочарования или отвращения в них. — Я не умею говорить о таком. Мало опыта. Так что я даже не знаю, лучше сразу все это вывалить на тебя или подготовить, потому что в фильмах обычно все хорошо в любом из вариантов, а тут тупая реальная жизнь, — если бы Шарлотта сейчас видела лицо Николь, то моментально бы поняла, что Уилсон знает, о чем пойдет речь, но девушка смотрит в пол, кляня себя за глупость и неуверенность, — я не хочу говорить кучу слащавых слов, потому что я не умею проявлять нежность. И вообще, я много чего не умею — вязать, например, или готовить, — Шарлотта издает нервный смешок, переставая осознавать, что несет. — Но я научилась любить, и это, наверное, самое важное. Все как будто обрело хотя бы немного смысла, и это твоя заслуга. Понимаешь, да? Это я тебе сейчас так призналась по-идиотски, — еще один истеричный смешок слетает с губ Шарлотты и растворяется в шелесте ветра. — Но, чтоб ты знала, я ни на что не рассчитываю. Совсем. Ты счастлива со своим мужем, и у вас за спиной миллион лет брака, а я просто неожиданно нарисовавшаяся Чарли Джонс, которая маячит перед глазами… Если тебе неловко или неприятно, я пойду. Шарлотта наконец-то поднимает взгляд на Николь и видит на ее лице только ужасную, разъедающую внутренности жалость, от которой хочется сбежать и спрятаться в укромном месте на заброшенном чердаке. И Джонс бы с большей охотой предпочла пощечину или оскорбление, но только не это ебучее сострадательное выражение гребаного Иисуса Христа. — Все хорошо, Чарли, — улыбка Николь слабая и вымученная, словно она адски устала и смирилась с обстоятельствами. Хорошо, блять, Чарли, спасибо, что