Музей «Колодец».

VII

— Октябрь. Море поутру лежит щекой на волнорезе. Стручки акаций на ветру, как дождь на кровельном железе, чечетку выбивают. Гул редких механических переплетений, некогда построенных каким-то явно безумным, но очевидно — гением, звучал скорее, как разряженные облака, нежели как что-то осязаемое и блестящее. Это был не тот гул, что раздавался в цокольных этажах музея, давя на и без того шаткую психику беспокойным эхом пустоты и одновременно наполненности чем-то неизвестным. Тот, галерейный гул был страшен, был непонятен. Мерное рокотание, что слышалось сейчас — небо после дождя, не более. — Луч светила, вставшего из моря, скорей пронзителен, чем жгуч; его пронзительности вторя, на весла севшие гребцы глядят на снежные зубцы. — Уил звучал чересчур энергично, учитывая график последних рабочих дней обоих экскурсоводов. — Покуда храбрая рука Зюйд–Веста, о незримых пальцах, расчесывает облака. — закончил за коллегой Джордж. Почему «закончил»? Все просто — они оба больше слов Бродского не знали, потому и считалось в их узком кругу, что продолжения у стиха нет. — Я устал идти.       Они шли уже порядка десяти минут, что было ниже обычной скорости раза в два, но подобная мера была необходима в связи с плотно залепленными чужими ладонями глазами Джорджа. Сразу после выхода из лифта, Уил схватил напарника за лицо, закрыв тому обзор с громким «Не смотри, пока не придем!», что одновременно раздражало и интриговало. В любой другой ситуации Уил был бы послан на три веселых буквы, собирать дары лепреконов, ведь закрыть человеку глаза в месте, постоянно норовящем тебя убить — затея, что могла прийти только в светлый, не обремененный мыслями здравыми мозг Уила, и конечно же, каралась строго и бескомпромиссно. Однако же, «этажи» были местом, кажется, далеким от всего ужаса музея, что сводил двух смотрителей к утру в одну кровать, но не ради страстной ночи, а, чтобы не проснуться на том свете в один прекрасный день, не дожив в агонии страха до рассвета. — Потерпи, принцесса, два пролета осталось. — заверил уже скептично настроенного коллегу Уил, слегка подталкивая того к ускорению шага. Ладони долговязого смотрителя были холодными, но в то же время ужасно потными, что не могло не раздражать. — Не смей меня так называть. — шикнул тот, шлепая рукой на отмажь, пытаясь задеть Сута где-то в пространстве за собой. — Я, к тому же.. Джордж не заканчивает свое предложение, оставляя вопрос о том, что же он «Я» — открытым. Они синхронно останавливаются: Уил, потому что перед ним возникает массивная дверь, по канону сопровождаемая тихим гулом откуда-то изнутри, системными датчиками и сканером  карты доступа. Джордж же, будучи ослепленным чужими руками, замер от услышанного им слабого, но чересчур неожиданного запаха. Запаха, всего на секунду напомнившего ему летний дождь, бананы с шоколадом, влажную пыль и разогретый до миражей асфальт. Кажется, оба смотрителя синхронно вздохнули. Щелчок где-то на расстоянии вытянутой руки, тихий лязг пластика по терминалу, кряхтящий писк пропускной системы, звук разгерметизации массивной железки, толчок в дверь, и Джорджа обдает летним бризом. Мягкий, слегка влажный, теплый от ласкового солнца ветер задевает лицо, развивая темные локоны, чтобы в следующую секунду уронить их обратно на бледное лицо. — Назову это нашим медовым месяцем, а? — Руки Уила медленно спадают с чужих глаз, плавно, будто боясь быть отброшенными, ложатся на покатые плечи напарника. Джордж жмурится совсем по-кошачьи, а потом распахивает глаза настолько, насколько позволяет тому человеческая анатомия. Океан. Окрашенный в розовый и переливающийся оранжевыми оттенками блядский океан. Казалось, глаза теперь совсем подводили его, ведь впервые в жизни, будучи дальтоником, Джордж видел настолько яркий розовый, со всеми его оттенками и градиентами. Он был не серым, не коричневым — ярко розовым, как первое чувство влюбленности, как первый закат, как теплая земля. Руки на плечах слегка сжались. — Что думаешь? Я прощен на сегодня? — Уил загадочно улыбался, глядя сверху вниз на восторженного до покалывания в кончиках пальцев Джорджа. Вместо ответа Джорджи делает аккуратный шаг через порог, погружая ногу в бархатистый песок, устилавшийся ковром у подножья дверей. Тепло от прикосновения разливается по всему телу медом, погружая мозг в легкую дрему теплых ночей во Флориде, тогда, далеко от этого страшного, промозглого места, куда он был обречен попасть. Песчинки слегка поблескивали, отражая розовый и переливаясь в оттенки жемчуга, и Джордж, не в силах оторваться от созерцания чего-то, настолько захватывающего дух, просто стоял там, глядя себе под ноги. — Раздевайся. — омут покоя прервало гоблинское похрюкивание за спиной. На недоуменный взгляд Джорджа Уил рассмеялся, отпуская чужие плечи из цепких пальцев. — Это океан, Джорджи. О-к-е-а-н. — и будто в подтверждение своим словам Сут стал стягивать с себя свитер, с откровенной насмешкой поглядывая на оцепеневшего Джорджа. — Прямо так? — скептично зашипел Джордж, инстинктивно оттягивая вниз собственную рубашку. Вот еще, не дожили еще до такой звенящей пошлости! — Прямо так. — как-то уж совсем по-детски заключил Уилбур, уже скидывая с себя ботинки с носками, оставаясь в одних штанах. — Не стесняйся, мой милый друг, чего я там не видел? Или ты скрываешь от меня третью ногу? Извольте, коллега, я буду только рад! — Уил поиграл бровями, принявшись расстегивать ремень с отвалившейся с бляжки надписью. «Мудак» — подумал Джордж. — Чего он там не видел.. — саркастично передразнил британец, все же стягивая с себя правый ботинок. Уил, конечно, вызывал опасения своим по-обычному странным поведением, ведь, конечно, Джордж привык к нему за все это время, хотя конечно, не до конца, если быть совсем откровенным. Но теплый, спокойный океан манил куда сильнее, перебивая своим тихим шумом чувство тревоги и неуверенности, заменяя их покоем и томностью аквамариновой глубины. Джордж остается в трусах, когда Уил начинает еще яростнее махать ему рукой уже с берега, с того места, где жемчужный песок схлестывался с розовой гладью воды. И Джорджу даже кажется это по-своему красивым. Уил глуповат, импульсивен, до ужаса странный взрослый мужик с детскими замашками, которого бы в нормальном обществе избегали родители маленьких детей и в него обязательно бы влюблялись подростки. Но Уил, которому был к лицу розовый рефлекс океана, легкий бриз на лице и в целом отсутствие его мерзкого свитера, тряпкой весящего на костлявых плечах! Уил, что был далеко не альфа-самцом, был дрищав и выглядел местами весьма болезненно, но все это в купе с его кривоватой улыбкой и жемчугом под ногами казалось Джорджу.. — Шевели задом! — Уил вдруг неожиданно и как-то глупо взмахивает руками, после чего с плеском падает спиной в воду, варварски тревожа розовую гладь. Джордж смеется над комичностью того, как долговязая фигура неуклюже плюхнулась вниз, когда на краю сознания проскакивает их недавний с Уилом диалог у бассейна Ливеры. « ..Ты так очарован ей, Джорджи. А если она тебя утащит в свои темные водяные закрома? Я ведь даже не смогу тебя достать — я не умею плавать!..» В следующую секунду Джордж уже бежит к тому месту, где неуклюжая туша рухнула в воду. Да – да, Уил определенно дурак, кретин, мудак, и далее по списку, но Джордж бежит, спотыкаясь у самого пункта назначения его пробежки, где гипотетически уже мог плавать труп Уилбура Сута, заслуженного работника музея и нелюбимого друга, и сам падает в воду, брызгаясь и ударяясь руками о песок. Ударяясь о песок? Руками? Джордж не может поверить сам себе. Придурок! — Я бы сделал это еще раз, чтобы увидеть тебя, бегущего в трусах по розовому берегу. Я даже в своих приходах такой безумной хуйни не видел! Сто из ста, браво! — во весь голос смется Уил, лежа в воде, достававшей ему только до ушей и смотря на взлохмоченного и тяжело дышащего Джорджа. — Ты бы хоть голос подал, я ведь обрадовался, что бежал на твои похороны. — самым недовольным голосом посетовал Джордж, пытаясь унять колотящееся сердце от страха и марафонской пробежки. — Ну и мудак же ты. — он обернулся, чтобы посмотреть на снова затихшую воду у его колен. Берег был обманом зрения, видимо, спровоцированным цветом песка; не было песчаного обрыва, был лишь покатый склон, плавно уходящий в розовую воду, в которой с самой идиотской на свете улыбкой лежал Уил, от чего-то наблюдавший за немыми умозаключениями Джорджа. — Весело тебе? — Безумно! — прыснул Уил. — Но согласись, — его долговязая фигура приподнялась на локтях из воды, всмотревшись куда-то чуть левее Джорджа. — красиво все же. Джордж изобразил задумчивую гримасу. — Красиво. — Это свидание. В Уилбура полетела прохладная вода, которой тот чуть было не подавился со смеху. Он открыл рот в попытке сказать что-то еще, несомненно остроумное и до ужаса неуместное, но ему помешали, бесцеремонно зажав орудие пыток и кладезь пошлых шуток худой ладонью. Прерванный тамада сегодняшнего вечера, скусивший грозную физиономию, наткнулся на умиротворенное лицо Джорджа: тот, приложив руку к шакальей пасти Уила, со спокойствием в глазах всматривался в горизонт, и лишь уголки губ подрагивали от остатков улыбки, игравшей на лице пару минут назад. Бриз и океан будто сговорившись вили его волосы и оставляли мурашки на коже. Уилбур поднялся, слегка поколебав воду, настолько слабо, будто и не вставал вовсе. Поднялся, чтобы подобраться к мокрому и такому умиротворенному Джорджу, чтобы сесть рядом в воду, чтобы уткнуться в чужое плечо, закрывая глаза. Не будучи оттолкнутым после первого физического контакта, Уил до безобразия нагло прижался всем телом к Джорджу, щекой прижимаясь к чужой, прохладной от воды груди. Ему не обязательно было видеть всю красоту этого места, чувствовать тепло нагретого воздуха или ощущать легкий бриз. Ему до краев хватало Джорджа, обласканного вечно-закатным солнцем, поной грудью вдыхающего запах океана. Пока Джордж мог слышать тихий шум воды у собственных рук, чувствовать песок под коленями — Уилу было достаточно звука чужого мерно бьющегося сердца, чтобы его мир погружался в тихий сон, с полной уверенностью в том, что вкруг красиво и тепло. «Mi casita, Джордж.» «Что бы это не значило — иди нахуй, Уилбур.»