***
Больно ли умирать? Сколько раз она задавала себе этот вопрос, но ответа так и не приходило. Были лишь догадки и множество гипотез. Она размышляла об этом так долго, что просто сбивалась со счёта, сколько насчитала их. Не обращая внимания на то, как сильно её колотило от холода и как больно впивались ремни в кожу. Нет, она отвлекала своё сознание, концентрируясь на чём-то другом. Проговаривая про себя определения по травологии или мысленно вырисовывая руну. Но мать твою никак не помогало. Тогда она сжимала кулаки настолько сильно, что ногти впивались в кожу. И, наверное, на сотый раз, там прорисовывались кровавые полумесяца. Боль могла отвлечь? Отвлечь от чего? От мысли о скорой кончине? Едва уловимая усмешка и Гремионе становится смешно от своих рассуждений. Как холодно и безразлично. Однако холод тоже чувствуется по разному. То, что каплей за каплей вливалось в её вену уже никак не ощущалось. Она просыпалась и засыпала за день вот уже раз двадцать, снова и снова сбиваясь с того, сколько времени она проводит в сознании. Что даст ей эта информация? Но это ведь Грейнджер. Ей просто необходимо что-то считать, о чём-то думать. А думать, будучи прикованной к железной кушетке и когда обзор у тебя сильно ограничен… мозг начинает нести полную чушь. Гермиона стала бубнить себе что-то под нос, а после, даже разговаривать сама с собой. Это даже как-то успокаивало её. Но ещё больше её пугало ожидание. Ждать, когда тяжёлая дверь отворится или же когда зелёное пламя принесёт того, кого она совсем не желает видеть. Смотреть на то, как он упивается будущей победой и в очередной раз слушать комплименты в свой адрес. Наверное, если она выживет, то никогда больше в жизни не сможет воспринимать их нормально. Будет вздрагивать, кривиться и вспоминать об этом времени. О этом чёртовом, блядском времени, когда каждая минута, каждая секунда казалась ей последней. Как же сильно боролся её организм с этой заразой. Как же сильно он отвергал её, защищая Грейнджер, но это просто оттягивало неизбежное, давая фору в лишние полдня и день. Но Грейнджер знала — это просто неизбежное и нужно смириться. Она бы и смирилась, если бы не та мысль, которая забегает в её голову слишком часто. А вдруг, если это действительно сработает? Но ведь всё может быть, ведь так? Что тогда? Она забудет, кто она есть и что из себя представляет? Будет восхищаться с Уильяма, буквально падая ему в ноги. Станет его женой и проживёт в неведенье все остывшие года. Станет примерной женой и хранительницей домашнего очага и уюта. Мерлин, её сейчас стошнит. Но будут ли помнить о ней все остальные? Друзья? Семья? Драко? Будет ли помнить Малфой о том, что так и не смог спасти её? Как он справится с этим? Больно. Ужасно больно думать о нём. Ведь что он может сделать, когда её просто нет рядом? Гермиона знает, что каждый день для него — это мучительная пытка. Пытка с предсказуемым концом, о котором знают они оба. Была ли эта неделя обратным отсчётом для них? Наверное да, ведь Гермиона уже не надеялась на хороший конец. Узнать то, что тот человек, который был для неё какой-то опорой, поддержкой и помощью, просто чумной доктор — это не складывалось в голове. Какие красивые слова Уильям говорил ей, как сильно оберегал её, а в итоге? Сейчас, зная что он где-то рядом, Грейнджер чувствовала лишь страх. Даже один его запах мог сводить мышцы судорогой. И, наверное, сводит и сейчас. — Как ты, милая? — глаза сощурены до предела, что даже не хочется их открывать. Гермиона молчит, сжимая челюсть и прикусывая щёки. Уильям что-то делает на столе, бормоча себе под нос. Мерлин, как же раздражало его бормотание и хорошее настроение. Боялся ли он того, что его обнаружат? Скорее всего нет, ведь переждать момент того, как Драко Малфой умрёт, было хорошим вариантом. Неделя и его план скорее всего осуществиться. А после, он сможет забрать её домой. Туда, откуда она никогда не выйдет. Туда, где закончится для неё жизнь. Но ведь она закончится ещё тут или уже? Если всё же его абсурдный план сработает, то что будет чувствовать Гермиона, находясь в поместье Флоренс? Видеть все эти коридоры, кухню и смотреть на ту самую дверь. Дверь, которую никогда не сможет открыть, ведь за ней её будут ждать просто ужасные воспоминания. Нет, они были поистине прекрасными. Такими яркими, что можно вызвать патронус. Вызвать патронус? До этого, Гермиона не смогла бы вспомнить что-то счастливое. Нужны воспоминая, самые счастливые воспоминания и это Малфой. Грейнджер слегка улыбается, снова про себя выдавая шутку. Когда Драко Малфой стал счастливым воспоминанием? Но это действительно так. — Бедная, вся озябла, — её мысли словно смываются в унитаз, когда их сбивает его голос, — Да, тут действительно холодно. Давай отведём тебя в ванную, — даже не вопрос, а просто утверждение. Нет, она никуда не хочет идти, тем более в ванную, тем более с ним. Нет, нет, нет! — Твоя кожа настолько бледная в этом свете, что вены просто просвечиваются. Дорогая, давай примерим на твой пальчик вот это? — она смотрит в темноту, не открывает глаза. Он развлекается сам с ней. Восхищаясь новой игрушкой. Исследуя, рассматривая и наряжая. Что-то металлическое обхватывает её мизинец и она вздрагивает. От его прикосновений к ней, от того, что он слишком близко. Понимает, что это кольцо, но даже не хочет смотреть на него. — Могу пообещать тебе, что я найду рубин и соберу всю коллекцию. Хотя, голубой тебе больше идёт, — мурлыкает Уильям ей около уха, от чего кожа покрывается мурашками. У него недостаёт кольца для невесты. Какая досада, но Гермиона готова сказать ему это или даже плюнуть эти слова в лицо. Но просто ещё больше выведет Флоренса из себя. Хотя, он ведь никогда не злился, ну или Гермиона просто не видела, как он это делал. Колечко, большое ей даже на мизинец, что только оправдывает её резкий упадок в весе. Приоткрыв немного глаза, когда Уильям возился с одним из ремней, Гермиона внимательно рассматривает кольцо. Действительно, слишком красивое. Но каким было кольцо для невесты? Ведь оно бы считалось подвенечным. — Больно, — стонет Гермиона, когда ремень слишком сдавливает кожу. — Прости, Гермиона, — буднично, слишком легко произносит Уильям, — Я отведу тебя в ванную, милая. Отведёт? Слишком громкое заявление для её состояния. Сидя в тонкой сорочке на металлической кушетке и свесив ноги вниз, Гермионе нет даже сил, чтобы встать на пол. Уильям ждёт, смотря на её озябшие лодыжки, но она готова просто упасть обратно. Голова кружится и вся комната начинает плыть. Снова? Опять её начинает отключать? Но вроде как нет. Уильям слишком уверенно ждёт от неё каких-то действий, но в ответ тишина. Несколько минут наблюдений и Гермиона встаёт на ноги, делая шаг вперёд и падает. Падает на ледяной пол. Больно ударяясь выпирающими косточками о плитку. Молча, без лишних звуков. Локти содраны, а коленки начинают синеть. Ещё минута наслаждения и Уильям резко поднимает её на руки. — Нужно быть более аккуратной, Гермиона. Юные леди не падают к мужчинам в ноги, но признаюсь, мне было приятно, — как бы Гермиона ни протестовала, всё было без толку. Он сжимал её сильнее, после каждой попытки выбраться из его хватки. Но что может сделать слабая девчонка, против него? Это был первый раз, когда она покинула эту комнату, но ничего конкретного не увидела. Тёмный, слишком длинный коридор, где свет был лишь в конце. Гермиона снова вспоминает слова сказанные в её адрес портретом. Почему она тогда даже не задумалась о смысле этих слов? Ведь женщина действительно была встревожена. Комната была довольно маленькая, с небольшим окном над ванной. Белая, уже постаревшая плитка и грязный ковёр. Это совсем никак не смотрелось на фоне Уильяма, ведь он снова был одет в шикарный костюм, блядского коричневого цвета в клетку. Клетка теперь ассоциируется с ним и никем более. Флоренс опускает её на пол, придерживая за локти. Оглядывает комнату, о чём-то задумываясь. Гермионе просто нет дела до его мыслей, ведь тело сконцентрировано только на том, чтобы бороться с той гадостью, что сейчас находилось в ней. Как-то сопротивляться она тоже не видела смысл. Опустила руки? Возможно, но мизерный шанс на спасение всё равно был. Но сейчас, отбиваться от его прикосновений или перечить? Да, она бы с лёгкостью смогла это сделать, только вот это не даст никакого результата. Взгляд потухший, смотрит прямо перед собой. Просто ждёт то, что ещё он может сделать с ней. А он и делает. Стягивает аккуратно с неё сорочку, оставляя её обнажённую. Тихий, прерывистый вздох, видимо он смог полностью рассмотреть её голое тело. Грейнджер слегка прикрывается, прикрывая глаза. Как же всё это мерзко. Хочется действительно отмыться от всего, а тем более, от его прикосновений. Ванна пустая и Уильям усаживает её туда, откручивая кран с водой и проверяя температуру. Она немного вздрагивает, когда по спине начинает литься прохладная вода, но через несколько минут она становится приемлемой температуры. Уильям отходит на несколько шагов назад. Ждёт, пока ванная наберётся и просто смотрит. Видит, как она сжимается от его взгляда, как дрожат глаза под закрытыми веками, как колени сильнее прижимаются к груди. — Ты такая красивая, Гермиона, — шепчет он, наверное даже для себя, не надеясь, что через звуки льющийся воды она услышит его слова. Но Гермиона слышит. Слышит и открывает глаза, бросая на него недовольный взгляд, а в ответ лёгкая улыбка. Вот что? Что можно сделать в эту минуту? Как выбраться? Как убежать отсюда? Голой, слабой и поникшей. Она чувствовала лишь брезгливость к себе, к этому месту и к Уильяму. Ненавидя себя и понимая, что обречена. Запуталась в липкой паутине. Но знает, чем больше ты будешь трепыхать своими крыльями, тем сильнее запутаешься. Ведь Элайн смог подарить ей мысль о том, что она действительно мотылёк. Поймана в сеть, но с надеждой, хоть и минимальной, что сможет выбраться. Уильям слишком тихо подходит к ней, выключая льющуюся воду. Опускается на колени и закатывает рукава пиджака и рубашки. Аккуратно набирает воду и выливает ей на спину. Потом на волосы и снова на спину. Всё так медленно и полном молчании. Гермиона расслабляется, давая эмоциям выйти из себя. Слёзы сливались с водой и это хоть как-то их скрывало. Ей не хотелось слышать ещё что-то по этому поводу. Не хотелось, чтобы он жалел её, ведь от его сожаления становилось противно. Что он мог сказать в этом случае? Ведь именно из-за него она тут, ведь он во всём виноват. — Я справлюсь сама, — прошептала Гермиона. В комнате слышны лишь звуки льющейся воды, но почему-то, они слишком громкие. Уильям медлит. Останавливается, смотрит на её спину. Рёбра выпирают слишком сильно и он проводит по ним тыльной стороной пальцев, от чего она сразу же вздрагивает, выпрямляясь. Нет, она просто хотела как можно быстрее остаться одной. Пожалуйста, пусть он уйдёт и оставит её тут одну. Уильям так и делает, кратко кивая в ответ. Ох, как же любезно. Решил помыть свою игрушку, свою жену? От этого слова хочется просто утопиться в этой ванне. Дверь закрывается и вот сейчас, именно ровно через секунду она начинает заходиться истерикой. Тихо, глотая каждый всхлип, чтобы Флоренс не вернулся. Давясь своим горем, слезами и отчаяньем. Больно, до жути больно терпеть всё это. Руки ужасно слабые, даже для того, чтобы приподнять их вверх. Но Гермиона через силу, через боль и слёзы наносит какой-то бальзам на мочалку и начинает тереть кожу. До красноты с злобой в глазах, а слёзы не перестают с них литься. Ухмылка такая дикая, что ещё немного и мысль о том, чтобы утопиться тут станет явной. Она трёт руки о ноги, все те места, к которым прикасался он. С такой силой, что кровь начинает с бешенной скоростью циркулировать по организму. Остаются отметины от лопнувших капилляров под кожей. Ей настолько противно всё это чувствовать, что отмыться совсем не получается. Она откидывает мочалку и закрывает ладошками лицо, судорожно выдыхая в них. Тело содрогается, но Гермиона ещё не проронила ни одного всхлипа. Кожа красная, а вода слишком горячая для её холодного тела. Хотя ей это просто кажется, ведь кровь не достигала онемевших пальчиков на ногах. Что противнее всего осознавать? Что он трогал её или то, что видел голой? Мысли о том, о Гарри и Роне. Почему именно сейчас? Она вспоминает их улыбку и то, как сильно скучает по ним. Мерлин, как можно сильнее описать то, что она сейчас чувствует? Откидываясь назад, Гермиона погружается с головой в воду. Маленькие пузырьки воздуха выбираются наверх, когда она пытается кричать. Хоть так, лишь бы он не услышал этого. Не помогает. Минут двадцать и это действительно было чудом, что он оставил её в одиночестве на такой большой срок. Так же беззвучно зашёл в ванную, где Гермиона уже сидела на полу, вытирая мокрые волосы. Тонкая, сатиновая сорочка — это было единственная защита. Он смотрит на её тело. Нет, абсолютно не вульгарно, а как-то с досадой. Кожа ужасна, хотя он говорил ранее совсем другое. Пусть, она просто стёрла его слова из жизни из разума. Опять, опять дотрагивается до тела и Гермиона мычит, пуская слёзы из глаз. Ей никогда не отмыться от этого, если только не содрать кожу.***
Улыбка на лице и немного прищура. Он терпел и радовался одновременно, но это такое упоительное воспоминание из прошлого. Палочка в руках, которые давно были в чужой крови. Заклинание одно за другим слетало с его уст, а следом улыбка натягивалась на место. Он действительно питался этими эмоциями, которые получал сейчас, получал во время войны. Элайн сжатый, нервный и вечно бормочущий себе под нос, сидел в углу комнаты, всячески пытаясь остановить Драко, но лишь словами. Ведь Флоренс также получил в свой адрес Круцио. О да, Малфой просто вошёл во вкус. Такой сладкий, ностальгический и дикий вкус. Древко крутилось в пальцах, а сигарета снова во рту. Испарина на лбу и взъерошенные волосы, но Салазар, он был прекрасен. Это был третий день. Боль ещё терпимая, но до жути раздражающая его. Иногда это было схоже на спазм и Драко останавливался на несколько секунд, чтобы перетерпеть боль. Сжимая зубы настолько сильно, что скулы обнажались, делаясь более острыми. Боль отпускала, тогда он ударял ещё раз и ещё раз, но в ответ он слышал тишину. Артур был довольно хорошим другом, ведь за полтора часа веселья, от него не прозвучало и слова. Малфой вломился в лавку около пяти вечера, до этого пол дня просидев в соседнем кафе. Да, редкости действительно сводили Артура с ума. И какого было его удивление, когда за спиной он услышал голос Драко. Испуг да и только. Он приволок его в дом Флоренса, просто ставя в известность Элайна. — Ну как не зайти в гости к любимому другу? Артур, ты же тут желанный гость, ведь так? — ядовито произносит он, — Прости, хозяина нет дома, но я окажу тебе хороший приём. Артур сопротивлялся. Ну, наверное просто как мог, ибо по другому он не умел. Для Малфоя это было слишком смешно, поэтому, он начал наносить удары только дома. — Я не знаю где Уильям, — кряхтит он, сплёвывая кровь на пол. Драко вздёргивает бровь, а следом поднимается уголок губ. Слишком дико он выглядел в этот момент. Будто ему развязали руки, спустили с привязи. Оно так и было, ведь то что он творил на службе у тёмного Лорда прилипло к нему как наркотик. И даже сейчас он выглядел как истинный наркоман, которому необходима новая доза. Доза крови, отмщения и смерти. — Круцио! — выкрикивает Малфой, направляя древко в сторону Артура и сильнее сжимает его. Элайн вздрагивает от крика, хотя, мог даже перепутать, кто издаёт этот крик. Смотря, как Артур мучается, ему и самому становилось больно, но он продолжал молчать и сидеть на месте ровно. Он не хочет лезть под горячую руку, зная, что может сделать Малфой. Он не хочет залезать к Артуру в голову, хотя знает, что сделает это идеально. Это сократило бы время, но никак не умерило бы его пыл. Злость надо куда-то девать и вот подходящий вариант. Артур подходил как никто лучше и вот этот его возвышенный взгляд разжигал в Малфое ещё больше агрессии. Драко прекрасно понимал, что ему известно его местонахождение, но он тоже решил поиграть в молчанку. Ну что ж, играем дальше. Слизеринец подходит ближе, смотрит сверху вниз. Ухмыляется. — Советую тебе не дожидаться виновника торжества. Он как и ты, скоро будет мёртв, — холодно произносит он, — Может ты забыл, но я освежу тебе память. Где Уильям? Артур ведёт челюстью, то вправо, то влево. Кровь из носа затекает в рот и он даже не старается её сплюнуть. Таких в ордене было много и Малфой всегда знал, что с ними нужно делать. Он хватает его завязанные руки, выплёвывая при этом сигарету прямо в него. Даже не наклоняется, а тянет тело на себя. Древко в руке и злобный оскал лица. В уме он что-то считает и на определённый счёт подносит палочку к пальцам, кончик которой уже принял форму чего-то острого. — Я помогу тебе вспомнить, — и после этих слов, лезвие вонзается под ноготь. Крик ужасный, а Драко смеётся во всё горло и лишь усиливает хватку. Ему не выбраться и даже не отползти, ибо просто некуда. Кровь словно ручьём льётся на пол, прямо ему на ботинки, собираясь небольшой лужицей. Это совсем ему не нравится. Малфой резко выталкивает остриё и откидывает его руки куда-то в верх, после со всей силы бьёт этой же ногой в сторону солнечного сплетения. Артур падает на пол, задыхаясь от нехватки воздуха, а он лишь делает шаг и ботинком размазывает его кровь по лицу Артура. Всё это настолько мерзко, что хочется опустошить желудок. Элайн не может смотреть. Загибает до хруста пальцы, отводит взгляд. Что ждёт его любимого брата, если он попадётся Драко на глаза. Но проверять на себе он просто не хотел. — Элайн, — он притягивает его внимание к себе, — Я бы выпил вина. Тот кивает и сломя голову выбегает из комнаты. Драко ещё несколько секунд смотрит ему вслед и возвращается к сладкому за сегодняшним ужином. Ему даже не хотелось заканчивать это представление, ибо всё было так идеально. Флоренса не было ровно две минуты. Он входит в комнату со сбитым дыханием, демонстрируя Малфою бутылку. — Италия. Тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Херес де ла Фронтера 1755 год Испания, Массандра. Самое дорогое в моей коллекции, — судорожно произносит он, протирая пыль с бутылки. Драко умиляется его тревожности, но подходит ближе. Берёт бокал из его рук и ждёт хорошей дегустации. Бутылка откупоривается и Элайн дрожащими руками наливает немного вина. Несколько глотков и Флоренс затаив дыхание ждёт вердикта, но его нет. Малфой оставляет бокал в сторону и подходит опять к Артуру. Скалится, щурит глаза и опять вертит в пальцах палочку. — Драко, может хватит? — спрашивает Элайн. Он оборачивается слишком резко, от чего Флоренс сжимает губы в тонкую полоску. — Я милосерден, когда милосердна она, — шипит, сощурив взгляд, — Ты видишь её рядом? Нет? Я тоже. Так что заткни свою пасть и сядь обратно. Артур кряхтит от боли, пытаясь сесть как-то по удобнее, но он просто не успевает. Драко хватает того за волосы и открывает перед собой его лицо, проникая в голову. Даже то, что тот всячески пытается ему сопротивляться, никак не помогает ему. Малфой с лёгкостью рушит все препятствия, проматывая воспоминания до самого нужного. Он видит лишь тёмный коридор в конце которого горит свет. Тихий разговор, где даже не видно собеседника, но Драко понимает кто он. Парочка перешёптывается, стоя у приоткрытой двери и он словно может заглядывает сквозь стены и видит её. Нет, он просто чувствует, что Грейнджер там. — Двойная доза, Уильям? — сдавленно произносит Артур, — Ты точно её не убить хочешь? — от этого Драко вздрагивает. — Я не хочу снова совершать ошибки, как это было в первый раз. Всё абсолютно нормально, но в себя она приходит не часто, — а вот голос Уильяма был слишком спокоен, — Иди, тебе нечего тут делать. Позаботься об Элайне, а у меня есть дела поважнее. Артур хватает его за запястье, не давая сделать шаг. Смотрит со злобой и шипит. — Что ты собрался с ней делать? — Хочу искупать малышку. Артур, перестань переживать, пройдёт ещё пять дней и он загнётся где-то в моём саду. Она ничего никому не докажет. Малфой хватает за глотку Артура, впечатывая его в стену. Смотрит, дышит прямо ему в лицо. Он готов убить его голыми руками, ведь он просто испытывал его терпение. Всё это время молчав о месторасположении Грейнджер. — Где? - харкается ядом Малфой, — Где она?! Артур сглатывает, дрожа от страха. — Я не знаю это место, — судорожно отвечает он, прикрыв глаза. Драко злиться ещё больше, подставляя палочку к шее и вдавливая её в кожу. Артур чувствовал его дыхание. Такое горячее, полное ненависти и злобы. — Где она? — повторяет он уже более тихо. — Я правда не знаю где она. Уильям вливает ей препарат, который должен сделать из её крови чистокровную. Так… так положено у них в роду, — он начинает быстро говорить, сжимая кровоточащий палец в кулаке, — Первый раз не вышло, но сейчас должно всё получится. Это… где-то в центре Лондона. Я правда не знаю точно. Переносился через камин и то, только с ним. Драко переводит взгляд на Элайна и тот сразу же понимает, что он хочет спросить у него. — Да, так принято. Брак может быть только на чистокровной ведьме. Люди просто не поймут, если мы пойдём против системы. Уильям давно задумывался о браке, но подходил к этому вопросу слишком критично. До двадцати семи лет старший из наследников должен обручиться с девушкой. Так… так просто принято у нас. Малфой понимал это «так просто принято». Годы идут, а в чистокровных семьях ничего не меняется. Брак по расчёту, по договорённости и просто по выгодным для обеих сторон. От этого хочется просто безумно засмеяться. Изменить кровь? Эта тема в школьные годы всегда была интересна ему. Ведь, если бы это было бы возможно, то Драко выбрал бы более менее девчонку по вкусу и дело с концом. Выбирать из чистокровных ведьм всегда было трудно. Их не так было много, чтобы разгуляться, да и не всегда привлекали своим умом или внешностью. Даже посмотреть на брак матери и отца, Драко точно не хотел такого будущего для себя. — Как вам это удалось?! — Китайская формула. Слишком сложная, но мы всё проверили, она рабочая. Если организм достаточно ослаб, то изменение крови произойдёт за пять дней. Малфой ухмыляется. Грейнджер чистокровная ведьма. Что ж, ему это нравится. У него не так много времени для разговоров или возни с Артуром. Спазм в висках и он морщиться. — Авада Кедавра, — слишком легко произносит он, откидывая тело Артура в сторону, — Идём, прогуляемся по центру города.