— Брось меня… Я прожил уже чересчур много и готов умереть…
Полумёртвые, едва различимые стоны Дазая раздаются на протяжении всего нелёгкого пути, при этом он даже не думает хотя бы начать пытаться двигать ногами — ни то чтоб на зло, просто Неполноценный всё ещё находится в крайне шатком состоянии между сознанием и обмороком, периодически отключаясь от реального мира. А это был только первый этаж.
— Да завали ты уже своё скулящее ебало, достал! — злобно рявкает Накахара в ответ на жалобные мольбы о смерти.
Ноша Чуи оказалась во всех смыслах «нелёгкой». Во-первых, ему всё-таки пришлось тащить Дазая прямиком на своём горбу обратно в квартиру, предварительно закинув его тушу себе на спину так, что руки напарника свисали наперёд с худых плеч, а длинные грабли именуемые «ногами» при каждом шаге цеплялись за всё новую и новую ступеньку, от чего рыжий пару раз едва не потерял равновесие и не полетел обратно вниз, вместе со своим нежеланным грузом. Во-вторых, Чуя по-прежнему не мог отойти от тех дурацких слов про какую-то «любовь», которую Дазай наверняка выпалил в порыве бреда на фоне температуры. А та, очевидно, зашкаливала, потому что, не смотря на слой полностью пропитанной водой одежды, рыжий всем телом ощущал, насколько Осаму горит как чайник и с этим срочно нужно было что-то делать.
Так, первый этап испытаний с подниманием наверх был преодолён и как только Чуя затаскивает Дазая через порог квартиры, то тут же захлопывает дверь с ноги и швыряет напарника в эту самую дверь, в надежде отдышаться после такого короткого, но марафона. На деле, Чуя выдохнуть толком не успевает, а проблемный сожитель уже съезжает спиной вниз и падает на задницу, продолжая что-то тихо несвязно бормотать опустив голову, шмыгать носом и стучать зубами от пробирающего до костей холода, который не отпускает даже в тёплом помещении. С тёмных волос стекают крупные дождевые капли, да и сам Дазай сейчас больше походит на губку для воды из-за мокрой одежды и бинтов. Чуе сейчас остаётся лишь устало закатить глаза и всё-таки перевести дух, падая на свободное место на полу рядом с Дазаем, подтягивая и обнимая себя за не менее мокрые колени. Рыжий молчит, долго и пронзительно рассматривает скрытый под волосами профиль лица Осаму, склонив голову на бок. Он думает от том, когда же дерьмо между ними развернулось в полную катастрофу и есть ли возможность как-то это исправить. Исправить… Есть ли вообще смысл в этом слове, если Дазай был из той породы людей, которых сложно перевоспитать? С другой стороны… Откуда тогда взялись эти бредовые мысли про любовь? Простое помутнение рассудка или очередная, хорошо спланированная манипуляция? Рыжая голова снова закипает от ряда вопросов оставленных без ответа и Чуя мотает ею в надежде, что глупые мысли отпустят и не вернутся к нему ещё долго. Зря он на это рассчитывает.
— Дазай?.. Тебя нужно переодеть. Нечего заливать мне полы и разводить плесень своими сырыми тряпками, — Накахара даже не повышает голоса, потому что устал не меньше. — Ладно… Если не собираешь помогать, то хотя бы не мешай.
Совершив невероятное усилие, чтобы отлипнуть спиной от двери, Чуя становится на колени напротив Дазая и начинает постепенно стягивать с него все имеющиеся мокрые вещи. Впервые рыжий был счастлив, что напарник не нацепил их слишком много, поэтому плащ и полурасстёгнутая рубашка быстро отлетают в корзину с грязным бельём, что стояла неподалёку. Накахара зависает, снова с ног до головы рассматривая Дазая и понимая, что помимо трусов и бинтов с гипсом никакой одежды на нём не наблюдается.
Неужели он серьёзно выгнал его в таком виде под ливень?..
Снова резкое мотание головой и пренебрежительное фырканье, потому что Чуя откровенно не понимает, почему так беспокоится о человеке, который в прямом смысле чуть не убил его однажды, заставив раздеться в морозильной камере. По-хорошему, стоило бы оставить ублюдка под дождём, но, нет же, рыжий по всей видимости просто не может жить без головной боли.
— Бинты тоже придётся снять. Очень надеюсь, что эта жуткая вонь именно от них, а не от тебя, — спокойно поясняет Накахара словно самому себе, но голос его едва заметно подрагивает и он нервозно сглатывает, прежде чем снова прикоснуться к Дазаю.
Чуя медлит. Если так подумать, он ни разу за всё их знакомство ни то что не помогал Осаму бинтовать себя, но и не видел того полностью
без бинтов. Эта часть их «отношений» всегда была для Чуи маленькой загадкой, которая не особо сильно его волновала, потому что он привык считать, что напарник просто конченный на всю голову или банально скрывает под белыми тугими полосками следы собственноручных увечий. В конце концов, он не раз мог наблюдать, как на руках Дазая через края бинтов проскальзывают старые тонкие шрамы, линий которых было настолько много, что будоражило воображение от представления полной картины.
Но сейчас Накахару волновали далеко не шрамы. Ему
нужно избавиться от треклятых повязок, чтобы не усугубить ситуацию, если под теми имелись ещё свежие раны, которые рисковали загноиться от сырости и отсутствия кислорода.
Он делает ещё один глубокий вдох и аккуратно принимается за работу слегка дрожащими пальцами, которым не с первого раза удаётся находить края бинта, а дополнительную проблему создаёт и то, что они мокрые насквозь и прилегают как вторая кожа. Но Чуя упрям в своих свершениях и когда руки начинают соскальзывать, он быстро выхватывает из нижнего ящика коридорного комода ножницы и просовывает одно из острых лезвий чётко между кожей и слоем марли на левом — здоровом — бедре. Ножницы резво щёлкают, перекусывая белые нити с такой лёгкостью, будто раскалённых нож проходит сквозь масло, постепенно высвобождая наружу многострадальную плоть как из скорлупы. И факт «многострадальной» нисколько не утрирован, потому что даже Чуя, который за свою жизнь повидал достаточно кровопролитий, сейчас замирает в немом шоке, рассматривая дело рук своих, когда закончил с чужим бедром и мокрый скомканный шарик бинтов был отложен в сторону.
Для тех, кто был мало знаком или вовсе не знал Дазая, при виде такого могло сложиться впечатление, что парня пропустили через мясорубку. Накахара многократно слышал о всех этих суицидальных подростках, которые резали себе вены на руках от несправедливости сего мира, но он никогда бы не подумал, что Дазай способен зайти
настолько дальше… Ничего удивительного в том, что, находясь под постоянным присмотром Мори в его подпольном врачебном кабинете, Осаму был в состоянии досконально проштудировать всевозможные книжки по анатомии и физиологии, настолько «идеальными» казались сейчас старые шрамы. Можно было смело предположить, что когда на руках Неполноценного уже не осталось живого места, тот схватился за скальпель и попробовал лишиться жизни путём перерезания бедренной артерии, о чём свидетельствовали светлые полосы в том месте и следы когда-то наложенных швов, которые наверняка принадлежали мастерской руке Мори-сана.
От развернувшейся картины Чуя снова судорожно сглатывает, но его рука сама по себе тянется к увечьям, словно пытается убедиться в их реальности. Мягкие подушечки пальцев аккуратно прикасаются к неровной поверхности кожи, проводят линии по ходу шрамов, слегка надавливают и поднимаются чуть выше. Казалось, Чуя забывает как дышать и воздух ему не требуется — настолько с замиранием сердца он творил сейчас нечто, что казалось ему вопиюще неправильным. Это ублюдок-Дазай мог себе позволить касаться его без разрешения и в отвратительных для этого местах, но не Чуя… Ведь он не такой, не настолько моральный урод, чтобы в голубых глазах сейчас блестело восхищение и некое наслаждение от беспомощности всегда собранного и беспристрастного Дазая… Тошнотворный комок от собственных мыслей подкатывает к горлу, а рука тем не менее продолжает свой путь вверх к паху, пока её резко не останавливает уже чужая, грубо перехватывая и сжимая тонкое запястье. Чуя дёргается, словно дикая пташка мечется в маленькой клетке и пытается вырваться, но хватка слишком сильная для того, кто пару минут назад не мог крепко стоять на ногах. Волосы на затылке встают дыбом и рыжий наконец-то сваливается с небес на землю, растерянно пялясь в глубокие карие глаза напротив, что проблёскивают сквозь слипшиеся пряди. Повисает молчание. Два парня неотрывно переглядываются между собой не моргая. Чуя глохнет от быстрого стука собственного сердца в висках, в то время как Дазай может на пальцах одной руки пересчитать каждый томный удар своего.
— Что ты делаешь? — голос Осаму одновременно не отражает ни единой эмоции, но в то же время звучит как зловещая бездна, что раскрыла перед тобой свою огромную зубастую пасть и вот-вот поглотит целиком.
— Я… Просто… — у Чуи нет ответа на вопрос, потому что он не поймёт
что только что творил.
Дазай ещё несколько секунд неотрывно смотрит на сапфировый блеск в полутьме и его это даже немного успокаивает, от чего сердцебиение становит более частым, но потом, он внезапно переводит взгляд сперва на ножницы в руках Накахары, а следом и на свою оголённую ногу, что выставляет напоказ всему миру события минувших дней. И теперь даже Чуя слышит. Он слышит, как постепенно сердце Дазая набирает обороты и с каждой секундой стучит всё сильнее, громче, чаще. Так быстро, словно вот-вот сломает грудную клетку и выпрыгнет наружу. У нормально человека такая реакция появляется от страха неминуемого ужаса, только вот Дазай совершенно не вписывается в понятие «нормального человека» и мимолётная паника потухает в его глазах так же быстро, как и последние псевдо отголоски человечности. Чуя не раз видел напарника в состоянии абсолютного гнева, но это был совершенно другой взгляд. Взгляд, что пророчил тебе близкую смерть, от которой не убежать и не скрыться.
— ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ, ТВАРЬ?! — даже голос словно исказился нотами бездны, когда Дазай делает быстрый рывок вперёд и крепко вцепляется в рыжие волосы, не давая Чуе возможности сбежать. — Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ!
— Я… Х-хотел помочь тебе, Даз… — Чуя слепо поддался этой бездне и заскулил от боли, что причиняла чужая рука, от чего на глазах выступили слёзы и голос задрожал как от лютого мороза, которым словно наполнился весь дом.
Впрочем, как-то попытаться объясниться Накахаре всё равно не позволили. Чёрная пелена окончательно затмила рассудок Дазая переполняющим гневом и он со всего маху влепил рыжему такую сильную и звонкую пощёчину, что того повело по инерции — которую Дазай не вздумал предотвращать, а лишь с наслаждением отпустил руку с волос в момент своего удара и любовался, как Чуя ударяется головой о тот самый комод и медленно съезжает по нему лицом вниз до самого пола, оставляя за собой чёткую кровавую полосу.
Зрелище не меньше, чем на миллион долларов.
Именно так рассуждает у себя голове Дазай, искажая губы в кривой сумасшедшей улыбкой и чувствуя наслаждение сравнимое с оргазмом. Потому что он сильне, он умнее, ему позволено всё, а этому слизняку лишь протирать асфальт своим миловидным личиком. Тьма словно нашёптывает ему, какой он молодец и пора бы завершить начатое. Уничтожить, растоптать, ловить момент, пока в клетке появилось слабое место.
Открой клетку.
— Это я могу, — непонятно кому и на что отвечает Дазай, и медленно тянет руку к ножницам на полу.
Уничтожь.
— …И тогда лишь мы… — в голосе прослеживаются безумные смешки, Осаму заносит руку с ножницами над головой, остриё которых направлено точно на тихо скулящего от боли Чую.
А дальше только свобода.
— Для кого?.. — улыбка медленно сползает с лица Неполноценного и во взгляде на мгновение прослеживается толинка рассудка.
Для меня.
— Ты здесь не решаешь!.. — судорожный вдох врезается в лёгкие Дазая, словно тот выныривает из толщи воды. Он пытается опустить руку с ножницами, но та будто и не слушает хозяина, уже намереваясь нанести смертельный удар Накахаре, но сам Дазай вовремя ретируется и перехватывает её своей второй рукой в локте. — УБИРАЙСЯ! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА!
Ты сам принял меня.
— НЕ ТАК! — кровавая дымка сходит с глаз, Осаму резко мотает головой, словно пытается вытряхнуть оттуда назойливого паразита, который без умолку нашёптывает ему этот бред. — УХОДИ! — рука по-прежнему силится воткнуть ножницы в место назначения, но Дазай держится просто на пределе своих возможностей, уже рассматривая вариант быстрого перелома, если удачно налетит на комод.
Так убей. И всё закончится.
— ГДЕ ТЫ?! ПОКАЖИСЬ!
Здесь.
— ГДЕ?!
Прямо перед тобой.
Дазай в панике осматривается вокруг себя, выискивая несуществующего врага, пока сознание (уж точно не его) не даёт подсказку и взгляд приковывается к Чуе, который сейчас совсем беззащитный и не подозревает, какая опасность ему грозит.
Из горла Осаму вырывается нечто среднее между отчаянным криком и испуганным писком, стоит руке с ножницами снова дрогнуть. Он больше не в силах этого контролировать. Он не может бороться против того, кого не видит. Он проиграл. Впервые и окончательно. Он балансирует на краю бездны и собирается утащить Чую за собой. Потому что это
он слаб и не в силах победить даже самого себя.
«Осаму…»
Из воды, Дазая будто подкидывает в воздух на много километров вверх, создавая иллюзию резкого перепада давления. Он хрипит задыхаясь, не понимая откуда взялся ещё один голос. Или… Это воспоминания. А агония во всём теле ничто иное как недовольство паразита, что память в больной голове решила всё-таки спасти своего непутёвого хозяина.
«Спасибо за то, что пришёл на помощь, Осаму…»
Дазай точно знает этот голос, который всегда его бесил, но сейчас он льётся как лучшая ангельская песня, заглушая собой истошные отчаянные вопли, которые пытаются вернуть над ним контроль. Чуя опять спас его, даже находясь в отключке.
НЕТ, НЕ СЛУШАЙ ЕГО!
— Кого не слушать-то, тебя что ли? — ехидно напевает себе под нос Дазай, строя непонимающего дурачка.
ЭТО НЕ Я!
— Ты, не ты… Знаешь, я как-то запутался уже… Может, до меня лучше дойдёт, если мы сыграем в шарады?
Беспомощная злоба режет и оглушает слух Дазая пронзительным криком, который отчаянно бьётся внутри черепной коробки и решает совершить последнюю попытку разрушить клетку, вкладывая в это остаток своих сил. Контроль над рукой с ножницами перехватывается вновь, а вторая рука Неполноценного слишком устала, чтобы бороться против своей пары. Резкий замах над головой, а после такой же стремительный удар и острое длинное лезвие практически полностью вонзается в мягкую плоть. Кровотечение должно быть обильным, но сам же инородный предмет в теле его предотвращает, от чего наружу выходят только маленькие алые струйки, стремительным потоком обрамляющие кожу и создающие небольшую лужу на полу. В этот момент раздаётся громкий вопль, но слышит его только Дазай и тот постепенно затихает, вместе с его бешеным сердцебиением. На губах Осаму красуется лёгкая улыбка, словно он сбросил давно мешающий ему камень с души. Он прикрывает глаза, откидывается спиной обратно на дверь и не хочет сейчас ничего, кроме как поспать в наслаждении и забыться на долгое время. Как-то даже позабылось, что температура тела зашкаливает и, возможно, всё случившееся было лишь дурным сном.
— Нх… Дазай… — Чуя постепенно приходит в себя, стараясь разлепить глаза и хватается за несчастную голову в месте удара, пальцами нащупывая уже начинающую запекаться кровь в волосах. К счастью, удар о комод пришёлся правее виска. — Ты совсем… Чокнулся…
— Чуя… — с хриплым придыханием отзывается Неполноценный, чьё лицо уже залито п
отом. — Прошу… Помоги мне…
— А?.. — Накахара наконец-то прозрел, стараясь неспеша опереться на здоровую руку, и как только фокус зрения становится более чётким, глаза его округляются в два ошарашенных блюдца. — ДАЗАЙ, ТВОЮ ЖЕ МАТЬ!
Рыжий точно успел заработать ещё одно лёгкое сотрясение, но собственное состояние волнует его сейчас меньше всего. Он забывает про боль и то, кто её причина. Даже больше: сейчас Чуя самозабвенно кидается непосредственно к Дазаю, пытаясь получше оценить масштабы катастрофы, которые тот умудрился учинить всего за какие-то жалкие пару минут. Тот вроде как находился в сознании и пока что не собирался отправляться в мир иной, но торчащие из его голого бедра ножницы никак нельзя было назвать пределом нормы. Чуя понял, что с такой раной ему самому уж никак не справиться, а значит, пришло время слёзно звонить Мори, пока один из его подопечных не исполнил главную мечту своей жизни.
***
Гроза за окном постепенно затихала и остаток дня даже предвещал быть солнечным, когда едва тёплые лучи осеннего солнца всё-таки смогли пробиться сквозь тяжёлые серые тучи. Они осветили утопающие после ливня улицы, а несколько из них сумели проникнуть в маленькую спальню, шторы в которой были настежь открыты как раз-таки для хорошего освещения, которое создавали и внутренние источники света, превращая комнату в подобного рода операционную. Что правда, вместо хирургического стола у поистине несчастного доктора имелась лишь кровать и целая уйма влаговпитывающих пелёнок, которые он принёс с собой, вместе с хирургическими инструментами и набором нитей для шитья своих самых невезучих пациентов.
Кругом стояла абсолютная гнетущая тишина, разбавляемая лишь звоном ловкого орудования изогнутой иглой и гневным пыхтением самого «хирурга», который по жестокой воле судьбы всё никак не мог полностью отойти от роли врачевателя и заняться делами по управлению Портовой мафией.
Когда Чуя позвонил, Мори был практически уверен в том, что что-то произошло. Потому что это был первый его или Дазая звонок с того самого момента, как их двоих посадили на совместное наказание. Опасения подтвердились. В трубке на другом конце тут же раздался дрожащий несвязный голос Накахары, который без умолку тараторил про то, что ему нужна помощь, здесь много крови и сам он не справится. Этой информации было вполне достаточно, чтобы понять, что Дазай вляпался в очередную историю, поэтому сборы и приезд босса на место происшествия не занял много времени — у Огая для таких вот ЧП всегда был наготове небольшой кожаный чемоданчик для оказания первой помощи. Почему Мори лично кинулся на подмогу, имея за плечами по меньшей мере сотню подчинённых врачей? Всё просто: Дазай по-прежнему не признавал ни одного доктора, кроме своего наставника. Слишком много порогов они прошли вместе: начиная уже простым, по мнению самого Мори, вскрытием вен, заканчивая тем случаем, когда ему пришлось примерить на себе роль сапёра и обезвреживать бомбу, которую Дазай приковал к стулу, а сам примотал себя на этот самый стул строительным скотчем. Поэтому, куда проще было прийти самому, чем выслушивать по телефону, что Осаму опять злобно шипит в углу на людей в белых халатах, угрожая всех покусать и заразить бешенством.
Воздух в комнате уже успел пропитаться стойким металлическим запахом крови, как впрочем и все пелёнки на кровати, на которых покоилась уже вторая пострадавшая нога Дазая. К большому счастью всех присутствующих, ножницы вонзились в мышцу, не задев кость и бедренную артерию. Крови было много, но на веку Мори имелись куда-более тяжёлые пациенты
— что правда в физическом, а не в психологическом для самого мужчины понимании, потому что от выходок двух глупых подростков он умудрился заработать нервный тик на оба глаза. Постепенно, швы на ране накладывались ровной красивой дорожкой, потому что Огай старался быть идеальным во всём, даже если это касалось его самого раздражающего суицидника. Он старался полностью сосредоточиться на своей работе, хотя всё равно изредка переводил тяжёлый взгляд то на сидящего рядом на кровати Чую, прикладывающего пакет со льдом к голове, то на Дазая, который смотрел куда-то в сторону, явно не желая пересекаться взглядами ни с кем из них, то на две их руки, что мирно покоились на заляпанных кровью простынях и будто игнорировали сам фак того, что их пальцы ненавязчиво касаются друг друга. Обычно, в такие моменты парочки не сводят взгляд партнёра, эти же словно игнорировали полное существование, но при этом сохраняли ту самую мизерную связь, которая нужна, чтобы не потерять друг друга. Мори сразу понял, что здесь что-то произошло и это «что-то» было куда серьёзнее, чем разбитая голова или торчащие из ноги ножницы.
— Итак… Когда ты мне звонил, Чуя-кун, то был куда-более разговорчивым, чем сейчас, — Мори всё-таки решает первым разбавить давящую тишину, хотя и не надеется услышать что-то в ответ. Он просто устал. — Что же произошло? Куда пропал весь твой энтузиазм?
— Его и не было, — неожиданно подаёт признаки жизни Накахара, бубня себе под нос и имея вид провинившегося щенка. — Простите меня, Мори-сама… Я действительно не хотел Вас беспокоить, но…
— …Но не видел другого выхода? — закончил за ним мафиози, чуть склонив голову на бок и состроив простодушную, даже в какой-то степени тёплую улыбку. — Честно сказать, я даже обязан похвалить тебя за то, что в самые отчаянные времена ты никогда не забываешь руку, которая тебя кормит.
— Он не твоя псина, чтобы жрать у тебя с руки, — грубый голос Дазая настолько режет слух, что оба уставились на него с ошалелым, из-за такой наглости, взглядом.
— Дазай, что ты… — Чуе нужна пара секунд, чтобы проморгаться и отойти от шока за такую вопиющую наглость напарника.
— Немедленно извинись, придурок!
— За что же? — пренебрежительно фыркает Осаму, даже не задумываясь о том, что босс в любой момент может вонзить иглу ему в нерв. — Разве не этого он добивается? Чтобы привязать меня к тебе, а потом дёргать за ниточки нас обоих? Отлично сыграно, Мори-сама, за исключением того маленького факта, что я больной на голову и могу действовать непредсказуемо в отношении Ваших планов.
— О… Ох… Так вот оно что, Дазай? — до Огая будто в момент приходит озарение всей жизни, а после он заходится в заливистом смехе, чем вызывает непонимание в глазах парней, которые даже переглядываются между собой, желая понять, адекватен ли их наставник. — Выходит, ты обо всём догадался и затаил на меня огромную обиду? Ну не прелестно ли?! Хоть мне и нравятся детишки исключительно младше двенадцати лет, но твои детские обиды выше всяких похвал и не на шутку будоражат моё воображение!
— Ваше вооб… ФУ! ФУ-ФУ-ФУ! Даже слышать ничего не хочу! — наверное если бы не нити торчащие из ноги и крепящаяся к ним игла в руках Мори, Дазай бы в страхе отполз от него под самую спинку кровати, нервно вжимаясь в неё всем телом и мечтая слиться со стеной. — Оставьте все эти подробности для Элис или… Не знаю. Для сайта анонимных любителей малолеток? МНЕ ВСЁ РАВНО!
— Дазай… Мне кажется, что ты всё ещё чересчур груб и перегибаешь… — для Чуи было не свойственно сглаживать углы, но даже он сейчас понимал, по какому тонкому льду шагает его напарник, пусть он и не мог не согласиться с тем, что слова Мори звучат чрезмерно отвратительно по отношению к ним.
— Да чхать я хотел на вежливость! — Дазай не прекращал визгливо возмущаться, даже не замечая, что босс спокойно заканчивает свою работу с его швами и откладывает в сторону инструменты, сделав последние штрихи. — Если понадобится показать на кукле, где он меня трогал, то я обязательно покажу!
— Так, а теперь, послушайте меня оба, — когда со швами было покончено, Мори медленно стянул одноразовые медицинские перчатки и, не стирая лучезарной улыбки с лица, одним резким движением схватил в обе руки по наглой моське за челюсти, пальцами сжимая щёки парней до такой степени, что те стали похожи на испуганных золотых рыбок, после чего, не менее зловеще произнёс: — Прошу вас не забывать о том, что я всё ещё босс мафии, а вы — мои глупые маленькие подчинённые, которыми я в праве вертеть так, как угодно лишь моей душе. И если, не приведи Господь, до меня дойдёт хоть слух о том, что вы что-то замышляете за моей спиной, то я не посмотрю на ваши юные глаза ягнят и каждому пущу по пуле промеж глаз. Тоже самое могу сказать и о ваших идиотских выходках в попытке убить друг друга. Либо доводите дело до конца, либо кончайте с этим. По крайней мере сделайте так, чтобы моя голова не ловила от этого мигрень. Я всё доходчиво объяснил? — голос мафиози звучал как никогда угрожающе, но это не мешало ему продолжать мило улыбаться, а ошарашенные Чуя с Дазаем не видели никакого другого варианта, кроме как начать согласно кивать головами в его руках, не имея возможности нормально говорить из-за тисков из длинных пальцев. — Вот и чудно! Я очень рад, что мы пришли к консенсусу в этой маленькой неурядице! — в один момент Мори отпустил их глупые лица, начиная собирать свои вещи обратно в чемодан. — Фух! У меня будто камень с души упал, а у вас как, ребята?
— Аналогичная ситуация… — угрюмо пробубнил Дазай, растирая несчастную челюсть и переглядываясь на Чую.
— Да… Прямо какое-то облегчение, босс, — Чуя так же отразил взгляд на Дазая и принялся ощупывать своё лицо.
— Кстати говоря, Чуя-кун, — внезапно окликнул его Мори с азартом маньяка, поставив руки в боки. — А что приключилось с твоей головой? Может, мне и её осмотреть?
— Э-это… — Накахара занервничал, а глаза его в панике стали «бегать» по всей комнате, переключаясь то на босса, то на Дазая, который сам явно был не рад этому вопросу и опять желал превратиться в предмет мебели. — Да так, ничего особенного! Я просто упал! Не стоит волноваться об этом, Мори-сама!
— Вот как? Хм… — задумчиво протянул Огай, уже окончательно собрав все свои инструменты. — Что ж, как скажешь. В таком случае, я вынужден откланяться, но с напоминанием того, что вы по-прежнему находитесь под совместным домашним арестом. Не скучайте! — сделав короткие «покусики», Мори как ни в чём не бывало исчез сперва с их поля зрения, а следом и со всей территории квартиры, от чего оба подростка не без облегчения выдохнули.
И снова комнату накрыла гробовая тишина, стоило услышать хлопок закрывающейся входной двери. Чуя копался в собственных мыслях до тех пор, пока не обнаружил, что его пакет со льдом мало того что растаял, так ещё и верхний белый слой окрасился в тонкую красную плёнку от уже свернувшихся сгустков крови. По-хорошему, ему самому стоило наложить швы, но рыжий решил заняться этим позже и самостоятельно, дабы ещё сильнее не выводить из себя босса. Может он и ошибся, может стоило просто позвонить в скорую помощь, но ситуация была чересчур патовая и неизвестно чем бы закончилась, если бы Дазая насильно заставили ехать в больницу и выяснять причины случившегося. Пусть Портовая мафия и крышует целый город, но это не значит, что её члены (в особенности эсперы), могут так легкомысленно отсвечивать. За такое Мори их бы точно по головке не погладил.
Сам Дазай в это время находился в собственных раздумьях, пытаясь понять, что же случилось. Но адекватного ответа так и не приходит в голову, потому что, во-первых, он всё ещё отказывался до конца верить, что Арахабаки каким-то образом влез в его черепушку, во-вторых, его отвлекло копошение на кровати, когда Чуя устало и явно вразвалочку после ощутимого удара попытался встать, видимо собираясь пойти в ванну и привести голову в порядок, ибо вся левая сторона выглядела как сплошной слипшийся в крови клок волос.
— Почему ты не сказал ему? — поникло интересуется Дазай, словно и не хочет, чтобы Чуя оставлял его сейчас одного, а это отчаянная попытка задержать парня.
— Не сказал ему «что»? — в голосе Накахары нет абсолютно никакого энтузиазма или хотя бы признака того, что он хочет говорить. Рыжий просто по привычке тормозит на полпути и поднимает на того вымученный взгляд.
— Ну… То что это я тебя… Того… — Осаму тоже сложно в формулировку своих мыслей, поэтому он пытается жестикулировать, а именно тыкать себе пальцем в левый висок. — В этом же нет твоей вины, наверняка все шишки достались бы мне.
— …Дазай… — Чуя даже оживился, но лишь для того, чтобы посмотреть на Неполноценного как на идиота. — Я может и хочу, чтобы ты сдох, но я не собираюсь подставлять твою задницу как крыса. Да и смысл? Тебя в этой жизни уже ничего не научит и я устал с этим бороться. Наверное, ты был прав с самого начала и делать нас напарниками было самой огромной ошибкой в решениях Мори.
— Да, но… — Дазай чувствует себя отвратительно. Не просто как ребёнок, которого отчитали взрослые, а как ребёнок, который впервые в жизни признаёт свою вину.
— Хватит, Дазай, — перебивает его рыжий и голос его снова безразличен. — У меня
болит голова, поэтому давай закончим все распри на сегодня, — он ненадолго замолкает, чтобы ещё раз внимательно рассмотреть запачканный кровью пакет со льдом. — Когда срок нашего «заключения» иссякнет, я лично приду на ковёр к Мори и скажу, что ухожу из мафии. И тогда ты заживёшь как прежде: одиноким дьявольским ублюдком Портовой мафии.
— Прости меня, — как гром среди ясного неба перебивает Дазай, уставившись на напарника серьёзным взглядом.
— …Что ты сейчас сказал?.. — Чуя буквально потерял дар речи и уставился на Неполноценного примерно так же, как и в тот раз, когда Дазай сказал что любит его.
— Что слышал, — скрипя зубами, Осаму по-прежнему не умел в высокие чувства и каждая формулировка слова давалась ему с огромным трудом, хотя он и продолжал упрямо не затыкаться. — Я лично виноват в том, что произошло. Даже не сейчас, а тогда на крыше. Мне стоило прыгать самому, как я изначально планировал, а тебя я просто хотел запугать, чтобы посмотреть на твою реакцию. И сейчас… Мне нужно было принять твою помощь и, возможно, я бы так и поступил, если бы не… АЙ! КАКОГО ХРЕНА, ЧУЯ?! БОЛЬНО ЖЕ! ТЫ ЧЁ ТВОРИШЬ, СВОЛОЧЬ?! — да, договорить Дазаю не позволил запущенный в него пакет со льдом. Пусть тот уже успел изрядно растаять, но попадание пришлось прямиком по голове и парень даже завалился спиной на кровать от такого удара, крича сейчас от возмущения за наглую выходку рыжего.
— А ТЫ КТО ТАКОЙ И ЧТО СДЕЛАЛ С ДАЗАЕМ?! ДАЗАЙ, КОТОРОГО Я ЗНАЮ, НЕВОСПИТАННОЕ ХАМЛО И УБЛЮДОК, ОН НЕ ПОЁТ МЕМУАРЫ О ПРОЩЕНИИ! — Чуя всерьёз испугался и даже попятился назад к стене, потому что такое поведение Дазая можно было смело расценивать как поехавшую крышу и, кто знает, возможно на него сейчас опять кинутся и начнут душить.
— Очень смешно, слизняк! — скуляще-рычаще пробубнил Осаму, растирая несчастное место удара, на котором наверняка расцветёт огромная шишка. — Я тебе тут, между прочим, душу изливаю, а ты калечишь и так уже инвалида!
— На голову ты инвалид, понял?! — фыркает Накахара, но немного успокаивается, понимая что своё хамство Дазай никуда не растерял. — Что это, очередная уловка, чтобы заговорить мне зубы, а потом обрить налысо во сне, подсунуть дохлых котят в тапки или утопить меня в бочке с кислотой?
— Потом не жалуйся, что сам подкидываешь мне идеи, тупица! — пакет со льдом швырнули обратно адресату, но сил Дазаю сейчас явно недоставало, а потому тот достиг лишь ног Чуи, упав на середине полёта и скользя доехал до того по полу. — Хочешь верь, хочешь нет, но я всё ещё никогда тебе не вру. Кто знает, может я почуял лик смерти за спиной и решил по-быстрому исправить все свои грехи.
— Только зубы мне заговаривать не нужно, — Чуя остро зыркнул на напарника и всё-таки решился подойти к нему ближе, скрещивая руки на груди и снисходительно рассматривая сверху вниз. — О чём ты там пиздел? Ты хотел принять мою помощь, но… Что «но»? Объясни нормально, что творится в твоей башке?!
—… — Дазай хотел было уже открыть рот в очередном оскорбительном высказывании, но слишком быстро заткнулся и как-то слишком виновато отвёл взгляд. — Если я тебе расскажу, ты мне не поверишь или посчитаешь чокнутым.
— Дзынь! Поправочка! Я с первого дня нашего знакомства считаю, что ты больной на голову, так что терять тебе, по сути, нечего, — Чуя серьёзно изумился тому, что Дазаю словно стыдно признаться в своей слабости, однако, тот продолжал играть в молчанку. — …Ладно, как знаешь.
На этой фразе Чуя окончательно устал бороться и всё-таки развернулся от Дазая в сторону двери, стремительно покидая комнату. А сам Неполноценный только и мог, что несколько секунд рассмотреть спину рыжего, пока не остался наедине со своими демонами. Впервые в жизни Дазай с тяжёлой душой осознал, насколько он боится гнетущего одиночества и как то давит ему на мозги. В голову моментально снова стали лезть ненужные мысли гнева, отчаяния, желания закончить начатое, но только не с Чуей, а самим собой. Ещё немного и он признает поражение перед бездной, а тогда, пути назад больше не будет. Даже сейчас, он будто снова слышит этот пронизывающий до костей зловещий смех, который шипяще и без умолку нашёптывает в каждой клеточке тела, что пошёл обратный отчёт и, когда Чуя уйдёт насовсем, из рук выскользнет та единственная нить света, которую он поймал лишь по счастливой случайности.
Такие как ты не заслуживают счастья…
— Эй, дебил, хватит там слюни пускать в мой матрас.
Из гнетущих мыслей Дазая вырывает такой необходимый ему сейчас звонкий и нахальный голос рыжего, который моментально заглушает тёмного неприятеля. Осаму медленно поднимает на Чую взгляд, а после слегка дёргается, когда на прикроватную тумбочку с грохотом ставится массивная бутылка дорогого вина из личной коллекции Накахары. Помнится, в начале их совместного проживания Чуя запрещал ни то что прикасаться к нему, но даже смотреть и дышать рядом. Дазай эту кислятину не особо жаловал, а потому не проявлял интереса к чужим сокровищам, считая те банальным пылесборником, потому что при нём Чуя никогда их не открывал.
Но сейчас, в ход пошла самая большая, уже откупоренная бутыль, и два наполовину наполненных бокала, один из которых рыжий протянул Дазаю, а сам уселся рядом с ним, держа в руках второй.
Осаму честно не понимал странного жеста доброй воли и скептически посмотрел на Накахару, чем вызвал лишь его цокот языка и закатанные к потолку глаза.
— Зачем это? — слишком наивно интересуется Дазай, хотя ему и правда интересно.
— Не волнуйся, я туда не плевал ядом, — ехидно улыбается Чуя и легонько звенит своим бокалом о бокал напарника. — Если я не смогу поверить тебе на трезвую голову, то давай попробуем наоборот. А тебе, соответственно, придётся развязать язык.
— То есть… — задумчиво рассматривая алый напиток в своём бокале, протягивает Осаму. — Ты собираешься меня напоить?
— Возможно даже изнасиловать! — незамедлительно отвечает Накахара.
В этот самый момент, происходит нечто невероятное. Чуя заливисто смеётся, а Дазай сдержанно улыбается ему в ответ, но далеко не от веселья. Скорее… Он бы мог записать это в блокнот новых для себя эмоций как «счастье». Счастье, которое вызвано не алкоголем, а тем, что сейчас он не один. Тем, что он видит напротив себя улыбку, а не слёзы. Искреннюю улыбку, которой до этого он собственноручно поставил глубокую царапину на нижней губе и которую он не может заслуживать. И он благодарен за это, пусть и не может выразить подобное вслух.
***
[Две недели спустя…]
Всему в этом мире свойственно меняться. Самым показательным примером, пожалуй, служили времена года. Казалось, только недавно Йокогама буквально утопала в проливных дождях, грязи под ногами и зябла от неприятного ноябрьского холода. Сейчас же, холод превратился в декабрьский мороз и вызывал куда меньше негативных эмоций, потому что люди кутались уже в тёплую зимнюю одежду, а души каждого согревал не серый пейзаж поздней осени, а белоснежное начало декабря, что украсил город пышными снежными шапками. Это было самое преддверие праздников и в головах жителей крутились мысли не о тяжёлых буднях и приевшейся работе, а важные размышлениям о рождественских украшениях, ёлке, горячем шоколаде и подарках. Год только надумывал заканчиваться, но большинство уже успело перевернуть страницу своей жизни на чистый лист. И, как бы странно это не звучало, даже маленькую совместную обитель Двойного чёрного не обошёл шумный ветер перемен. Пусть пока что они и не задумывались о предстоящих праздниках, но счастье в их понимании заключалось уже в том, что буквально пару дней назад им обоим разрешили снять надоедливые гипсы.
Дазай ещё изрядно хромал и пользовался тростью для передвижения, но ощущение, что ничто кроме тонкого слоя бинтов больше не сковывает твою ногу — было невероятным.
Чуя так же мог похвастать свободной рукой, хотя врач и намекнул, что костям по-прежнему нужен отдых с минимальным количеством нагрузок, а значит никакой Порчи и даже простого избиения неприятелей. С последним он и так справлялся на ура, потому что больничный ещё не закончился, а желание избивать Дазая у него как-то резко поубавилось, хотя иногда тот его бесил до привкуса желчи во рту.
Что касается других перемен? Пожалуй, самой грандиозной из них была «рухнувшая стена» на кровати, которая когда-то отделяла личное пространство каждого из парней, а теперь была использована в качестве дополнительного утепления и удобства обоих. И главное никто из них вслух не озвучивал причину исчезновения сего препятствия — просто однажды её не стало, а сон в обнимку показался вполне себе комфортным и уютным с наступлением зимы.
Сейчас был полдень, но
влюблённые болезненные часов не наблюдают, а потому сегодняшний день был объявлен «Ленивым днём», как впрочем и все предыдущие дни до этого. В маленькой спальне негромко тараторил телевизор с какой-то очередной рождественской передачей, а Чуя всё пытался задремать под монотонный разговор ведущего, вполне себе удобно устроившись под боком у Дазая, предварительно закинув на него ногу, руку и разместив голову на груди, параллельно вслушиваясь в его тихое сердцебиение под ухом. Спустя время, к неге прибавилась ещё и обнимающая его рука Дазая, которая медленно проделывала свой пусть с талии к бедру и собственнически его почёсывала, будто имея на то все права мира. Как бы там ни было на самом деле, но Чуя был не против, потому что такой своеобразный массаж только сильнее его убаюкивал и он сильнее зарылся носом в приоткрытые края рубашки на груди Осаму, сонно опуская веки.
И Чуя мог поклясться, что уже видел свой первый сон, если бы из песочного царства его не вырвал сперва назойливый шелест над ухом, а потом и сама дурацкая книжка (или куда там таращился всё это время придурок-Дазай?!), которая вот уже третий раз выскальзывает из руки Неполноценного и ударяется мягким корешком прямо о рыжую голову, вынуждая Чую недовольно скривиться и начать ворочаться как клоп.
— Мх… Дазай… Чтоб тебя… Дай поспать! — возмущается Накахара, чуть вертя голову и устремляя на Осаму сонливый недовольный взгляд.
— Да я бы с радостью, Чу! — приподнимая обе руки в оборонительном жесте, парирует Неполноценный. — Вот только это
ТЫ свил на мне гнездо и пытаешься раздавить.
— Бедненький… Уверен, ты это переживёшь, — притворно-надменно фыркает Чуя и возвращает свою голову в исходное положение, как бы давая понять, что он не собирается двигаться с места ни на сантиметр. — И что за хрень ты там опять читаешь?
— О-о-о, это совершенно не хрень! — горделиво заявляет Дазай, который, кажется, совсем и не против побыть чужой лежанкой, даже наоборот, он сам слегка потирается носом о рыжую макушку, прежде чем лечь обратно на подушки. — Я украл это из кабинета врача, пока была твоя очередь снимать гипс.
— …Великий и ужасный Дазай Осаму из Портовой мафии занимается мелкой кражей книжек у врачей? — слегка приоткрывая один глаз, утрирует Чуя. — Когда я отосплюсь, то обязательно посмеюсь над этим. О чём говоришь книга? «Как в домашних условиях вывести камни из почек»?
— Нет, здесь куда интереснее, — мотает головой Осаму и специально открывает книжку на нужной странице, чтобы показать Накахаре иллюстрации. — Здесь говорится о самых странных и невероятных случаях в медицине. Вот, к примеру, видишь этого мужика?
— Ну? — Чуя честно посмотрел на картинку, но читать уж точно не собирался.
— Тут пишут, что у него была опухоль мозга с неутешительными прогнозами. Так вот, мужик так отчаялся, что не захотел быть грузом для своей родни и пустил себе пулю в висок.
— Очень познавательно… А в чём, собственно, заключается что-то «невероятное»? — рыжий по-прежнему не понимал и относился к россказням Дазая скорее снисходительно, чем заинтересованно. — Оказалось, что врачи допустили ошибку, никакой опухоли не было и он убил себя просто так?
— А кто сказал, что он себя убил? — ехидно уточнил Дазай и расплылся в широкой улыбке, когда Чуя всё-таки преодолел гравитацию и поднял на него непонимающий взгляд. — Опухоль действительно была. И когда он выстрелил, пуля прошла настолько идеально, что не просто выжгла всю её до последней клетки, но ещё и сохранила ему жизнь пройдя насквозь. Ну, повезло то, что его обнаружили практически сразу и клиническая смерть зафиксирована всего на шесть минут. Минутой больше, и не было бы этой интересной статьи, представляешь?! Такую пользу это могло бы принести медицине!
— …Знаешь, спасибо за этот увлекательный рассказ, а то я уже стал забывать, насколько ты конченный, — устало закатывает глаза Накахара, чем вызывает ещё больше возмущения в свой адрес, а следом и щипок за бок.
— Эй! Это, между прочим, важная сенсация для науки и… Ну там… Прочего… — Дазай неожиданно и как-то загадочно запнулся, будто понял, что сказанул лишнего, но от острого слуха рыжего это, естественно, не укрылось.
— «Прочего»? — крайне заинтересованно переспрашивает тот.
— Ну, знаешь… Звучит как неплохой и блистательный способ для самоуби… АУЧ! ДА ЗА ЧТО?! — и вновь Дазаю не позволили высказаться, потому что по голове прилетело чужим кулаком.
— Мы, вроде как, договорились, что только я имею право тебя убить! — насколько бы абсурдно не звучали эти слова, но Чуя сейчас прожигал Дазая чересчур серьёзным взглядом, а вдобавок слегка надул щёки как обиженный ребёнок, которому на День рождения вместо велосипеда подарили набор для школы. — Мне не под силу создать в твоей глупой башке опухоль, так что кончай фантазировать всякую чушь!
— Да, но… Помимо опухоли, в этой истории так же фигурирует и пистолет. Так что, ты мог бы просто… — сейчас Дазай по большому счёту шутил и пытался вывести Чую из себя, когда собственноручно сложил пальцы руки в форму пистолета, приложил те к виску и изобразил выстрел.
Махинация сработала и наживку моментально проглотили, потому что на Дазая уставились разъярённым взглядом, что не могло его не веселить. Что правда, радость от «хорошей» шутки продлилась недолго и уже через секунду Дазай дико визжал в панике, когда у Чуи стёрлись с глаз остатки сна и он резко запрыгнул на него сверху, начиная дубасить по лицу сперва подушкой, а потом и просто шлёпать руками. На драку это мало походило, но, всё равно, кому понравится, когда на тебя нападают без суда и следствия, а ещё весьма опасно трутся пятой точкой в районе паха? Но Чуя не замечал и был непоколебим в своих атаках — даже когда Дазай стал кусать его за запястья, тот не чурался укусить его в ответ: разница лишь в том, что сам Дазай не сжимал челюсти, а в отместку получал на руки приличные отпечатки зубов…
— ВСЁ ЕЩЁ УВЕРЕН, ЧТО ХОЧЕШЬ УМЕРЕТЬ ОТ МОЕЙ ЖЕСТОКОЙ БЕСПОЩАДНОЙ РУКИ, НИЧТОЖЕСТВО?! — никто тогда так и не понял, всерьёз это Чуя говорил, или вжился в роль какого-то маньяка, но то, что самому Накахаре доставляло издевательство над напарником, было неопровержимым фактом.
— ХОЧУ! ЕЩЁ КАК ХОЧУ! И ТЕБЕ МЕНЯ НЕ ПЕРЕУБЕДИТЬ! — когда выставлять в качестве защиты барьер из рук не принесло желаемых результатов, Дазай просто выхватил из-под головы подушку и выставил её перед собой в надежде, что от него отстанут. Кто же знал, что Чуя на полном серьёзе и в неё вцепится зубами и начнёт терзать не хуже дикого пса, опасливо посматривая на Дазая через её край. — Успокоился?
— Тьфу!.. Вполне, — как ни в чём не бывало выпуская подушку изо рта, согласно кивает Накахара, вдобавок вытирая рукой подбородок от выступивших слюней. — Молодец, придурок, ты испортил мне дневной сон.
— Да у тебя на протяжении уже второго месяца один сплошной дневной сон, — не зло фыркает Дазай, убирая наконец подушку между ними. — Может ты не псина, а суслик?
— Слышь! Суслик здесь у тебя в шта… — для б
ольшей наглядности своих слов, Чуя просто в шутку завёл руку за спину, чтобы схватит Дазая за член, но кто ж знал, что его там, так сказать, уже ждали?.. — ДАЗАЙ! Извращенец! Почему у тебя стояк?! — руку Чуя конечно отдёрнул, но слезть с бёдер Осаму, почему-то, ума не хватило, так что он продолжал возвышаться над несчастным.
— Уж прости, но я не Святая Дева Мария! — теперь Дазай был раздражён, потому что действительно не понимал, почему вообще он должен оправдываться за своё тело. — Я не могу контролировать естественные реакции моего организма, в особенности когда на мне трутся тощей жопой! Фокус с эбонитовой палочкой работает безотказно в моём возрасте.
— Да я тебе твою
ебанитовую палочку в зад затолкаю, скотина! — Чуя не унимался, но при этом лицо его уже залилось румянцем и он не знал выхода из этой ситуации.
— Ну да… Я бы посмотрел, как бы ты смог это провернуть… — закатывает глаза Дазай, честно не представляя, как можно совершить подобный финт
ушами членом. — Или же… Мы можем пойти другим путём, — уже более загадочно протягивает он, с прищуром глядя на рыжего.
— Да? И каким же? — аналогично щурится Накахара.
Голова Чуи в момент кружится не только от внезапного развития событий, но и от того, что Дазай резко и без предупреждения хватает его руками под спину и за секунду меняется местами, опрокидывая маленькое, но далеко не хрупкое тельце на матрас, подминая его под себя. Сам Чуя только и успевает, что коротко ахнуть, прежде чем оказаться в плену между подушек и нависшим сверху Дазаем, чей взгляд не предвещал ничего хорошего, — по крайней мере в отношении его задницы. Но ею Неполноценный займётся чуть позже, а прежде… Ему прямо-таки хочется заткнуть этот без умолку болтающий рот, а иного варианта, кроме как накрыть его губы своими, он не находит и не хочет искать. Поцелуй получается глубокий, но достаточно смазанный, потому что оба парня до сих пор учатся
нормально целоваться без попыток отгрызть друг от друга кусок побольше, потому что, до недавних событий, поцелуи в их «отношениях» были строгим табу и не имели ничего относящегося к сексу ради удовлетворения своих базовых потребностей. Сейчас, это было нечто иное. Намного больше, чем простое желание насытить молодой организм. Раньше их секс не растягивался на долгие прелюдии и спасибо, что хотя бы хватало терпения на минимальную растяжку. Сейчас всё иначе.
За столь недолгое время их перемирия, Дазай успел выделить для себя несколько интересных и полезных фактов. К примеру, ему больше нравилось заниматься этим днём, потому что именно при дневном свете он мог получше рассмотреть Чую под собой, прямо как сейчас: полностью раскрытый для него, с растрёпанными волосами, проскальзывающей испариной на лбу и чуть задранной вверх
его футболкой, край которой оголял плоский живот и во всей красе демонстрировал целое звёздное небо из давно полюбившихся веснушек. Вторым немаловажным открытием для Дазая стало то, что Накахара действительно стал подворовывать его одежду, поясняя это тем, что: «Нехрен разбрасывать свои тряпки где попало, я их потом путаю». Дазай тогда честно пытался состроить серьёзное лицо, что он якобы поверил в образ всегда педантичного Чуи, который в состоянии перепутать огромную футболку и ходить «тонуть» в ней целый день как ни в чём не бывало. Собственно говоря, сам Осаму не был против делиться (если это можно было так назвать) вещами, потому что потом они все пахли Чуей и это дарило ему состояние полного умиротворения и отсутствия ощущения одиночества, что с недавних пор играло немаловажную роль в его психическом состоянии.
Впрочем сейчас, именно футболку Дазай считал своим главным врагом, что создавала преграду с доступом к худощавому телу, а потому была незамедлительно стянута и безжалостно брошена на пол. Наконец-то. Теперь он может в полной мере насладиться прямым контактом с тёплой кожей и начнёт свой путь с изящной шеи. Вдоволь насладившись чужими губами, напоследок легонько мазнув те языком, Дазай неспеша продолжил путь из точечных поцелуев к острому кадыку, — так же пару раз легонько обхватывая его губами, втягивая в рот тонкую кожу и посасывая, пока не слышит ответную реакцию в виде вибрации, посылаемой сорвавшимся первым стоном Накахары.
Чуя прошёл долгий тернистый путь доверия к Дазаю и касалось это именно постели, а не их совместных заданий. Лишь недавно он практически перестал зажиматься и стал полностью передавать контроль напарнику зная, что тот сделает хорошо, сделает правильно и не навредит. Дазай благодарен за это доверие и прощение за все те нюансы, когда ему всё-таки сносило крышу и он мог укусить или придавить сильнее чем нужно.
Они всё ещё учатся доверять друг другу, а это главное.
Тем временем, Осаму продолжает путешествие вниз, напоследок оставив напоминание о себе в виде засоса на изгибе плеча и шеи, что, вообще-то, он делал каждый раз и отметина напрочь перестала толком заживать, окрашиваясь всеми цветами радуги от красного, до тёмно-фиолетового. Чуя потом каждый раз кричал, истерил, но это было то единственное место, которое не познало пластырей и заживляющих мазей. Дазай широко улыбался глядя на синяк; Чуя посылал Дазая нахер.
Следом за шеей, тяжёлую участь познало самое любимое место в Чуе у Дазая — ключицы. Две маленькие аккуратные косточки, что так изящно возвышались над тонкой кожей и казались такими хрупкими, словно лёгкое прикосновение пальцев могло их сломать. В действительности, это конечно было не так, а потому Осаму с чистой совестью мог кусать и терзать несчастные ключицы, зубами оттягивать кожу и сразу же «извиняться», зализывая кровавые проступления своего чрезмерного фанатизма, которые по невероятной случайности были именно в тех местах, где находилось особенно большое скопление веснушек. Само по себе тело Чуи выглядело как белоснежный холст — примерно такой же, какой был сейчас за окном, — но на тот, словно некий неаккуратный художник пролил солнечную краску, а чтобы исправить свою погрешность, кистью сотворил из неё россыпь тысячи бархатцев* на снегу, что само по себе было невозможным явлением в природе, но… сам Чуя был невероятен.
Ещё один укус на правой ключице и Накахара не выдерживает, срывается на более громкий стон и чуть выгибается в спине, а для Дазая это лучшие звуки, ради которых он готов долго и усердно работать, доставляя партнёру удовольствие. И путь его продолжается, лишь на пару минут тормозя на груди, чтобы поиграть кончиком языка с каждым соском, втянуть его в рот, а после подуть холодным воздухом. Дазай уже знает, насколько для Чуи это пытка в хорошем смысле и, чем меньше уделить ей внимание, тем быстрее рыжий распалится до предела и будет умолять взять его. Потому что Осаму бы слукавил, если бы сказал, что ему не нравится самую малость мучить Накахару и доводить до точки невозврата. Он слышит награду в виде надрывистых стонов и судорожно подёргивающегося живота, который он спешит успокоить мягкими поцелуями, а языком уделяя особое внимание впадинке пупка, постепенно чувствуя, как рыжий под ним немного затихает, его дыхание становится более ровным, но это не мешает ему жалобно хныкать и силиться потереться пахом о его грудь. Дазая это забавляет, он улыбается и оставляет укус в месте, где от пупка начинает идти мелкая дорожка рыжих волос прямиком под край пижамных штанов. Именно на них была конечная цель и вскоре Чуя издаёт уже разочарованный стон, стоит Осаму от него отстраниться, чтобы осторожно сесть на кровати, потому что собственная травма ноги до сих пор давала о себе знать, стоило принять неудачную позу. Но как только Дазай находит удобное для себя положение, он с небывалой лёгкостью закидывает обе ноги Чуи себе на одно плечо, чтобы тем самым немного приподнять его таз и иметь возможность без усилий стянуть штаны вместе с нижним бельём, отправляя те в полёт вслед за футболкой. Теперь Накахара полностью обнажён и выглядит ещё меньше, ещё более хрупким. Дазай возвращает его ноги на кровать и рыжий смущённо отводит взгляд, когда коленки разводят в разные от Осаму стороны, что открывало тому вид абсолютно на
всё. Казалось бы — это далеко не их первый раз, но именно теперь Чуя краснеет как девственник, потому что знает, что Дазай
смотрит на него, на каждый миллиметр его тела, каждый раз словно изучая и подмечая что-то новенькое: будь то родинка, шрам или очередной замысловатый узор из веснушек.
— Я здесь, там меня точно нет, — голос Дазая чересчур мягкий, что соответствует его же прикосновениям к подбородку Чуи, чтобы заставить того вернуть голову в исходное положение. Чтобы он смотрел
на него.
— А может, я слишком привык видеть тебя на фоне окна, — Чуя пытается ненавязчиво отшутиться, возвращая голову с зимнего пейзажа на лицо Дазая, но выходит плохо и губы искажаются в слишком кривой улыбке, сопровождаемой одинокой слезинкой, которая скатывается по уголку глаза. — Точнее твои попытки выйти из него.
— И ты поэтому сейчас в слезах? — не зло ухмыляется Дазай. — Боишься однажды потерять из виду мой светлый лик?
— Нет, я… ИДИОТ! И шутки у тебя идиотские! — из состояния полного смущения Чуя моментально впадает в ярость и в отместку за чересчур пиздливый рот Дазай получает несильный, но всё-таки пинок в грудь ступнёй. — Мне просто не нравится, что я тут как какой-то кусок мяса напоказ, а ты по-прежнему одет!
— Тебе ли не всё равно? — закатив глаза протягивает Дазай и на следующую попытку зарядить ему в грудь он быстро перехватывает чужую ногу за лодыжку, оставляя короткий поцелуй на тыльной косточке. — Работу-то я всю выполняю.
— Чё?! Ну-ка живо раздевайся, пока я сам тебя не трахнул! — Накахара злобен и непоколебим в своих желаниях, а потому не поддаётся на всякие глупые ласки, которыми его пытается задобрить Дазай.
— Ладно-ладно, только не истери! А то у меня от этих звуков весь стояк спадёт.
Чуя честно уже было хотел высказать Дазаю всё, что он о нём думает и придумать ещё сотню новых оскорблений сверху, настолько пылко он издал нечленораздельный визг и надулся подобно канарейке перед своим отражением в зеркале. Но волна убийственного спокойствия слишком быстро накрыла его с головой, когда Осаму начал раздеваться, пусть и делал это крайне медленно, явно намереваясь позлить его ещё больше. Уже на это рыжий не реагирует, а, наоборот, разрывается в слащавой ухмылке, внимательно наблюдая за каждым телодвижение партнёра, пока тот расправлялся со своей рубашкой и штанами. Сам Дазай было подумал, что факт избавления от вещей сбавит накал агрессии в Накахаре, но у самого Чуи на этот счёт были куда более коварные планы, которые он решается озвучить лишь в тот момент, когда с Дазая исчезает последний элемент одежды в виде нижнего белья.
— Полностью, — твёрдо и уверенно заявляет Чуя, ощущая себя не меньше чем какой-нибудь княгиней перед своим плебеем крепостным, упиваясь безграничной властью.
— А… Что ещё ты от меня хочешь? Чтоб я с себя скальп снял? — Дазай и правда не понимает, на полном серьёзе задумчиво рассматривая свои забинтованные конечности и торс, пока сам же Чуя не даёт ему подсказку, когда указательным пальцем слегла оттягивает край бинта? — …Нет, — серьёзно отвечает Осаму и даже немного отстраняется от его руки.
— Почему? — продолжает стоять на своём Чуя и опять цепляется уже всей пятернёй за повязку.
— Потому что я так сказал.
— Да? Ну а мне плевать, что ты там сказал, я всё равно хочу посмотреть.
— Там не на что смотреть.
— Тогда почему ты прячешь это «ничего»?
— Чуя…
— Осаму, — Чуя резко садится на постели, чтобы быть наравне с чужими глазами, а Дазая от собственного имени будто прошибает молнией сквозь всё тело. — Я доверился тебе и хочу, чтобы ты сделал для меня тоже самое. Позволь посмотреть. Обещаю, что это совершенно не повлияет на наши… Рабочие моменты.
«Отношения» — подумали оба в тот момент, но никто не захотел исправлять ситуацию, потому что пока они не достигли того уровня, чтобы быть в отношениях, говорить «мы» на людях и произносить «люблю» наедине. Это всё ещё длинная дорога, но кому-то придётся делать первый шаг. Поэтому Дазай сдался и принял поражение, лелея маленькую надежду, что, возможно, где-то на полпути Чуя испугается и попросит его прекратить. Но Чуя молчал и, даже наоборот, завороженно следил за тем, как Осаму неспешно избавляет своё тело от уже сроднившихся с ним бинтов, начиная с шеи и неспешно спускаясь вниз. С каждым сантиметром, с каждым новым оголённым участком кожи Накахара постепенно открывал для себя Дазая заново, потому что его тело было ничем иным как его «автобиографией». Десятки, а то и сотни старых и новых шрамов переплетались в замысловатые узоры, придавая коже несколько разных оттенков в зависимости от их возраста. Сам Дазай наверное никогда в жизни так не нервничал, как от простого буравящего его взгляда голубых глаз, что даже пальцы рук гнулись с трудом, медленно разматывая слой за слоем бинты. Чуя по-прежнему смотрел не отводя взгляда. Даже когда последний тонкий слой уже далеко не белой ткани буквально отлипал от кожи и за ним тянулись липкие темноватые сгустки от тех ран, которые не успели в достаточной мере затянуться — даже тогда он смотрел. В конце концов, это заняло куда больше времени, чем избавление от одежды, но Накахара имел невероятное терпение, чтобы досмотреть шоу до конца. Последний барьер пал грязной лентой на пол и Дазай, словно разочарованный самим собой, отвёл взгляд в сторону, точно желая сейчас провалиться сквозь землю, лишь бы не выглядеть таким беззащитным, сбросив свой главный панцирь.
Длинные пальцы касаются острого подбородка Неполноценного и теперь уже
его вынуждают смотреть прямо и шершавые губы накрываются трепетным поцелуем, который успокаивает, принимает и как бы в шутку насмехается, мол: «Я здесь, там меня точно нет». И Дазай благодарит. Он с чувством отвечает на поцелуй, в момент прибавляя смелости своим действиям и опрокидывает рыжего обратно спиной на кровать. Теперь, поцелуй выходит более уверенным, потому что Осаму вдруг вспомнил изначальную цель их сумасшествия. Языки переплетаются, губы терзают, стоны проглатываются так и не будучи толком услышанными. Чуя почти достиг своего предела и теперь более упрямо трётся членом о бедро Дазая, намекая на продолжение. А Дазай и не против, в особенности если для этого ему нужно наслаждаться его вкусом и… разумеется, немного помучить.
Уложив Накахару поудобнее на подушках так, что рыжий ореол волос обрамлял его голову по кругу, парень с чистой совестью вновь спустился ниже, устраиваясь прямиком между чужих ног. С такого ракурса Чуя только и мог, что видеть лишь тёмную кудрявую макушку, но совсем скоро его томный взгляд не мог оторваться от одного потолка под какофонию собственных надрывистых стонов. Дазай и раньше пробовал доставлять ему удовольствие языком, да только случалось это лишь по большим праздникам, а теперь, по всей видимости, подобная участь ждала его на постоянной основе.
Потому что им обоим это нравилось.
Предварительно хорошо смоченный слюной палец и такой же юркий язык неспешно проникают в тугие стенки мышц: то делая это по очереди, чтобы рыжий не испытывал лишнего дискомфорта, то, немного приноровившись, действовали уже синхронно, слыша в ответ явно не вскрики боли. Постепенно, пальцев становится два, а следом и три. Всё происходит осторожно, по мере возможностей Чуи, ведь теперь Дазай готов ждать, дабы не травмировать. А чтобы точно позаботиться о комфорте напарника, Осаму быстро переключает свой язык с покрасневшего колечка ануса на аккуратного вида член Накахары, помогая при этом себе рукой, понемногу надрачивая, проходясь языком по всей длине и иногда заглатывая в рот пульсирующую головку, смакуя капли выступившей смазки.
Воздух в комнате становится настолько тяжёлый и душный, что, казалось, его можно было зачерпнуть рукой. Чуя истомно стонет, ёрзая на уже влажных простынях. И когда пальцы внутри него совершают тот самый «запрещённый приём», когда Дазай специально чуть сгибает их под углом, нащупывая нужную точку, оковы окончательно спадают и рыжий едва не становясь на лопатки хрипло вскрикивает. Это сигнал для Дазая, что точка невозврата достигнута и он переходит к наступательным действиям.
Что правда мешают ему в этом банальные вещи, такие как
дурацкая упаковка презервативов. Неполноценный понимает, что медлить нельзя, а потому как умалишенный шарится сперва в верхнем ящике тумбочки, затем в нижнем — безрезультатно. В отчаянии, он буквально сползает с кровати и падает головой на пол ударяясь макушкой в надежде, что затерянная пачка найдётся где-то под ней, но и там оказывается пусто. В результате резкие копошения выводят из себя даже разгорячённого Чую, который всё никак не может понять, почему внимание Дазая сейчас обращено не на него.
— Дазай?.. Дазай, что ты делаешь? — в изнеможении стонет Накахара, приподнявшись на локтях и пытаясь проследить за непонятными телодвижениями напарника.
— Да где же?! Точно были здесь… Неужели ни одной резинки нет?! — взбалмошно вскрикивает Неполноценный и со злости стукает кулаком по полу.
— Так… Мы ещё вчера использовали последний. Сам ведь воспевал как дебил, какой ты половой гигант, когда разглядывал пустую пачку, — более спокойно напоминает Чуя. — Разве это проблема?
— Да! Это большая проблема! Как же мы тогда..?
— Ну, можно ведь и без них, верно? — вопросительно склоняет голову рыжий, совершенно не видя в этом никаких проблем.
— Ха-ха, ну да, очень смешно! — фыркает Дазай, заползая обратно на кровать. — Думаешь, я поверю что ты… Стоп. Ты не шутишь?! — у него едва глаза не выкатываются из глазниц, когда Чуя медленно и отрицательно мотает головой. — А кто постоянно вопил, что это мерзко, не гигиенично и вообще ты боишься что-то подхватить?
— Дазай, мне ст
оит тебе напоминать,
где буквально пару минут назад находился твой язык? — прямолинейно интересуется рыжий, глядя на напарника как на идиота. — Понятие «не гигиенично» уже давным-давно стёрлось, а «налево» ты ходишь только в ванну и только со своей рукой. Не думаю, что смогу что-то от неё подхватить.
— То есть… Ты не против? — всё ещё настороженно интересуется Осаму.
— КОНЧАЙ МЕНЯ БЕСИТЬ И ЛУЧШЕ КОНЧИ В МЕНЯ! ТАК ПОНЯТНЕЕ?
Собственно, раз за разом повторять Дазаю что-то одно не требовалось. Команда была дана и он избавился от последних предрассудков, возвращаясь к своей изначальной миссии. Они возобновили поцелуй и Чуя наконец-то ощутил нечто твёрдое, что упорно сперва упиралось ему в бедро, а затем, без особых стеснений проникло внутрь. Первый за всё время болезненный стон, но он был необходим, чтобы пройти барьер навстречу полному удовольствию. У самого Дазая кровь закипает в голове, настолько хочется резко войти по самое основание и сразу же начать двигаться, но он терпит. Терпит и прислушивается к их совместным ощущениям, ждёт пока тугие стенки не примут его головку, после позволяя продвигаться дальше. Член Дазая был определённо больше трёх его пальцев — Чуя давно это понял, — но держался он хорошо и смело принимал в себя сантиметр за сантиметром, всем своим нутром ощущая каждый бугорок, каждую вздутую вену, пока наконец в него не вошли полностью и головка мягко упёрлась в то самое нужное место. Пара минут, чтобы оба перевели дыхание и привыкли друг к другу. Дазай прямо-таки мужественно стискивает зубы на внутреннее давление, но стоит ему увидеть ещё несколько новых слезинок на чужих щеках и он напрочь забывает о собственном комфорте. Сейчас для него важно целовать, слизывать каждую, несчастно пролитую солёную каплю, шептать на ухо всякий бред от «Ты такой красивый с моим членом в заднице» до «Не хочешь поговорить о важности Адронного коллайдера?». У Чуи от этого взрывается мозг: хочется плакать, смеяться, а может просто настучать Дазаю по голове за то, что он такой дурной. Но это помогает отвлечься от боли и Осаму рад, что может помочь не только словом, но и спиной, в которую безжалостно впились короткие ногти и угрожали оставить новые шрамы поверх старых. Возможно даже сам Чуя не осознавал, что делает Дазаю больно, но тот готов с этим смириться.
И когда основная будоражащая волна неприятных ощущений спадает, Чуя даёт немое, едва ощутимое согласие, которое понятно лишь Дазаю, когда тот томно приоткрывает рот и веки, силясь что-то сказать, но этого достаточно и Дазай начинает двигаться. Поначалу это очень медленные и размеренные толчки, потому что всё впереди и им некуда спешить. Комфорт Чуи всё ещё стоит у Дазая на первом месте. Вообще удивительно, как всего за каких-то пару недель человек способен так резко сменить свои приоритеты.
А был ли Дазай на самом деле человеком?
Постепенно, темп начинает нарастать и Накахара уже сам понемногу виляет бёдрами в такт движениям партнёра, пытаясь найти с ним общий ритм. Уже лучше. Теперь Чуя не плачет и стоны его перестали быть болезненными, хотя у себя в уме Дазай уже зарёкся на будущее закупаться по меньшей мере коробкой гандонов и не скупиться больше на смазку, веря лишь в целительную силу своего языка. Хотя, насчёт тех же презервативов Неполноценный больше не был так уверен, потому что когда его движения стали более активными и член свободно входил и выходил практически наполовину, он понял
насколько в Чуе охуенно, когда все прикосновения происходят напрямую. Он с полной уверенностью мог послать нахуй рекламщиков с их ультратонкой резиной, ибо сейчас находился на седьмом небе, будучи поглощённый не только в очередной поцелуй, но и глубоко в нутро Чуи.
Ещё буквально каких-то пять или десять минут и башню срывает окончательно, потому что оба чувствуют, что им мало их заученного темпа. Хочется ещё, больше, быстрее. Накахара быстро входит в азарт и едва не самостоятельно насаживается на член, не прекращая при этом извиваться как змея на простынях, а Осаму тем самым восхищался видом своей маленькой рыжей змейки. По всей видимости выброс дофамина полностью затмевает разум и Дазай больше не ощущает тянущей боли в ноге, поэтому смело способен немного сменить угол, упираясь коленями в матрас и чуть приподнимая таз Чуи над ним, от чего проникновения становятся более глубокими, а пик наслаждения всё ближе.
Стоны начинают литься в унисон, кислорода перестаёт хватать и лёгкие словно липнут к грудной клетке в надежде разорваться на части. Чуя совершенно не контролирует свои действия и, скорее всего, если бы с ним сейчас был не Дазай, его всплеск гравитации уничтожил бы всё на расстоянии нескольких километров. Он бездумно зарывается руками в каштановые волосы, тянет на себя, потому что требует новый поцелуй, в котором Осаму не в праве ему отказать. И пока их тела заняты исключительно друг другом, никто из них не замечает несчастного телефона, что лил свою трель входящего звонка уже третий раз подряд, пока его случайно не задели рукой и не спихнули с кровати. Это был телефон Дазая. Старая раскладушка пережила с ним много трудностей, а потому падение с такой высоты не оказало на неё никакого воздействия, помимо того, что её створки открылись, самостоятельно принимая тем самым входящий вызов.
— Ч-Чуя, я уже скоро… — хрипло выдыхает в чужой рот Дазай, действительно ощущая, что уже находится на грани, потому что тугие влажные стенки начинают лишь сильнее сжимать его внутри себя.
— Не смей… Выходить… Слышишь меня?.. — прерывисто, но всё-таки шипит Накахара, словно пророча все муки ада, если Дазай вздумает его ослушаться. — Я хочу внутрь.
И эта просьба срабатывает на Дазая как на быка красная тряпка. В одно мгновение он прекращает все свои телодвижения и замирает в сладкой истоме, когда кончает глубоко внутрь Чуи. Рыжий так же не отстаёт и стоит горячей сперме опалить его изнутри, собственный член, даже не будучи толком тронутым, пачкает оба их живота, после чего Дазай изрядно добавляет всему этому «грязи», когда прямо так наваливается на Чую сверху, от чего сперма размазывается лишь сильнее. Когда они отойдут от оргазма, Накахара точно наградит Осаму парочкой затрещин за такое свинство и порчу простыней, но, пока что, у него нет сил даже на то, чтобы шевелиться. Так они и лежат в обнимку, жадно глотая выдыхаемый друг другом воздух и ощущают, как тела буквально липнут друг другу от пота и других жидкостей.
Дазай совершает небольшую попытку выйти из Чуи, но того протестующе тормозят замком из ног на его бёдрах, а сам Чуя тем временем, кажется, вообще собирается кемарить.
— А ты говорил, что я испортил тебе тихий час, — тихо смеётся Неполноценный, устало зарываясь носом в мокрые от пота рыжие волосы. — Можно сказать, что я ему поспособствовал.
— Мда… И всё-таки, в следующий раз предупреждай, если решишь читать мне такие
сказки на ночь, — морщит нос Накахара, уже и правда готовый отправиться на боковую, даже поудобнее умащиваясь под боком напарника. — Эй, Дазай? — внезапно добавляет он и застывает в какой-то задумчивой паузе.
— Да? — тоже уже сонно протягивает Осаму, начиная неспешно поглаживать пальцами идеальный изгиб спины Накахары.
— …Я тебя тоже… — на остатках сознания выдыхает Чуя, после чего можно было расслышать его тихое сопение в чужую шею.
— Что?..
— непонимающе переспрашивает Дазай, потому что… Он действительно не понял, что Чуя имел ввиду, но, естественно, его вопрос уже остался без ответа.
В то же время, экран одинокого телефона на полу только сейчас потух, потому что на том закончились минуты входящего вызова. Вместе с экраном потухла и последняя надпись: «Мори Огай».
