Кукла

      Это был первый летний уикенд, который Донхёк вынужденно проводил вдали от Сеула, в особняке у бабушки. Ей нравилось всё европейское, такое вычурное, продуманное и слегка небрежное — все эти завитушки, узоры, воздушные и изящные штучки. Ими были наполнены все комнаты. Донхёка от этого, по правде говоря, тошнило. Ему не нравился этот дом, этот старый ухоженный парк, эта ужасающая глушь, в которой казалось невозможным найти развлечение хоть сколько-нибудь отвечающее интересам парня его возраста — танцы, алкоголь, высокие скорости. Может, немного секса. Здесь были пыльные вышитые подушки, высокие потолки и фортепиано, на котором приходилось играть каждую среду и пятницу, когда бабушка устраивала чаепития. Как раз одно из таких Донхёк сейчас и прогуливал: ему осточертели эти благочестивые лица старух, пришедших, чтобы морщинистыми руками лапать бабушкин фарфоровый сервиз, их тошнотворный запах шипровых духов и бархатные тяжёлые платья. Бабушке от года к году становилось всё хуже, а карта «я студент и должен усердно учиться, чтобы унаследовать бизнес отца» уже не работала, и он вынужден был тухнуть здесь, составляя компанию эксцентричной пожилой женщине, лишь бы оставить короткую строчку со своим именем в завещании. Как раз пару недель назад Донхёк закончил университет, и перед тем, как отправиться на так называемую стажировку в компании отца, не пройти которую он не имел ни единого шанса, отправился в отпуск. Чёрт, у Донхёка ведь даже был уже забронирован отель в Ванкувере, куда его позвал лучший друг!.. А вместо этого он торчал здесь, в дикой глуши корейской провинции, на которую его драгоценная прародительница променяла распутную молодость, полную алкоголя, натуральных мехов, бриллиантов, наркотиков и подковерных интриг. И если с прошлой версией бабушки Донхёк был бы не против познакомиться, то теперешняя заставляла мышцы лица перекашиваться, словно от съеденного лимона.       Госпожа Ли ходила в костёл и благочестиво цедила черный чай с молоком (мерзость), оправлялась спать в девять вечера (только самое веселье начинается) и алкоголь променяла на таблетки от давления. Скука здесь была смертная. Хуже неё были только те моменты, когда к парадной подъезжал очередной сияющий свежей полировкой автомобиль, из окна которого торчала седая и морщинистая голова очередной старухи. Если Донхёк оставался в поле зрения мадам Ли, она непременно заставляла его музицировать, пока пальцы не отвалятся и уши не скутятся в трубочку. И потому как только он смог разглядеть чёрную машину, сворачивающую к их дому, поспешно надел кроссовки, сунул в карман яблоко и вышел в сад через заднюю дверь. Нужно было потеряться. Спрятаться так далеко, куда загребущие, костлявые руки прародительницы не могли дотянуться. Бездумно петляя по запутанным аллеям, он вышел в совершенно незнакомое место, к прохладным мраморным колоннам беседки, выеденным зеленью и влажностью, и замер на месте.       На стриженом английском газоне прямо перед серой громадиной лежал парень. Одет он был в коричневые шорты до колена и воздушную кружевную рубашку, и болтал в воздухе босыми ногами. Ботинки его стояли рядом, под кустом цветущей гортензии, рядом с раскрытым, словно зевающий рот, рюкзаком.       — Ты кто? — глупо спросил Донхёк, уставившись на незнакомца, и тот неторопливо повернулся, приоткрыл рот, чтобы острым языком вытолкнуть на ладонь кроваво-красную круглую косточку. Губы его были красные, с капризным, чувственным изгибом, а глаза чёрные-чёрные и сияющие ленивой, послеобеденной негой.       — Я Ренджун, — ответил он. — Госпожа Ли разрешила мне быть здесь. Хочешь черешню?       Ренджун был хорошенький, словно кукла.       «Пожалуй, ничего удивительного в том, что он понравился бабушке настолько, что она позволяет ему появляться здесь», — решил Донхёк.       Он опустился на мягкую траву, подставив лицо солнцу, бросил украдкой взгляд на нового знакомого. Ренджун на него не смотрел. Он подтянул поближе рюкзак, сунул в целлофановый пакет косточку и облизал пальцы. Язык его был розовый от едкого, сладкого сока, и под ногтями виднелись бордовые полумесяцы. Донхёк подумал вдруг, что пальцы у Ренджуна на вкус как черешня, и захотел ощутить их у себя во рту. Донхёку всегда нравились красивые вещи, и влюблялся он с полоборота, легко и неглубоко, будто нырял в детский, полный тёплой воды бассейн-лягушатник, чтобы потом встать, отряхнуться — мелко.       Погрузиться в Ренджуна было бы забавно. Разбавить летнюю скуку чем-то ни к чему не обязывающим, погонять бабочек в животе дырявым сачком. Ренджун был совершенно не его типаж. Он вписывался в этот выстроенный бабушкой рафинированный, пуританский салфеточно-фортепианный мир гораздо лучше него. Донхёк так и мог представить, как Ренджун стоит в картонной коробке на самом видном месте в главном зале бабушкиного дома, и глаза его пустые и холодные, словно базальтовые бусины, а нежное лицо украшено мягкой улыбкой, и кожа холодная и сияющая, как фарфор.       — Ты Донхёк, должно быть, — подобрав под себя голые ноги, Ренджун сел по-турецки и улыбнулся. Шорты его задралась, обнажая гладкую внутреннюю поверхность бёдер, и Донхёк силой заставил себя поднять взгляд выше.       — Ага, — сказал он.       Ренджун склонил голову в сторону, любопытно, внимательно оглядывая его лицо, будто пытаясь прочесть мысли. В уголке губ его блуждала таинственная улыбка.       — Госпожа Ли рассказывала о тебе, — его глаза странно блеснули, но Донхёк был слишком занят разглядыванием его мягких бёдер, чтобы заметить.       Что-то в этом Ренджуне было не так. Притягательно, загадочно, сладко-особенно не так. Загадки Донхёк всегда любил, с самого детства. Он улыбнулся в ответ, облизнул губы.       — Надеюсь, только хорошее?       С ответом Ренджун помедлил на пару выверенных, многозначительных секунд.       — Хорошее.       Ренджун оказался его ровесником — Донхёк по первости на все сто процентов уверен был в том, что старше его на год-два как минимум: уж больно нежные черты были у нового знакомого, и тонкие, словно птичьи, косточки, и мягкий голос. Он работал диджитал художником и на лето — вот совпадение — приехал к своей бабушке. Она жила неподалеку в маленьком старом доме, и чтобы не торчать там целыми днями, Ренджун ходил сюда, в парк, чтобы читать, лениво черкать стилусом на планшете и есть черешню, купленную на местном рынке. Он был изящным и воздушным в своей старомодной тонкой рубашке и благочинных шортах до колена, босой и оттого будто бы ещё более хрупкий. На тыльной стороне правой ладони у него было маленькое тёмное пятнышко, запястья узкие, и чёрные внимательные глаза, глядя в которые Донхёк начинал забывать, о чём говорил, и принимался открывать и закрывать рот, будто выброшенная на берег крохотная рыбка.       Поздно вечером, вернувшись к себе, Донхёк скинул мешающую одежду и как был, обнаженный и разгоряченный летним теплом, проскользнул в постель, сунул ладонь в трусы. Думал он о том, как снимает с Ренджуна шорты, а под ними ничего, только гладкая кожа, и пахнет от него черешнями, скошенной травой, белым мылом и чистой хлопковой рубашкой, и Донхёк стирает эти запахи губами и руками, заменяя на тяжёлый и липкий аромат удовольствия, пота и смазки, спермы.       Он готовился нырнуть.       — У меня есть лимонная водка, — Ренджун, всё такой же босоногий, кивнул в сторону плетёной корзинки для пикника, и Донхёк рассмеялся, обрывая сам себя, когда тот насмешливо и вопросительно вздёрнул бровь.       — Так ты серьёзно? — спросил он, и Ренджун пожал плечами, придвинул ближе корзинку.       — Попробуй узнать самостоятельно, — он откинулся на локтях, и его ключицы явно проступили под оливковой кожей, не скрытой расстегнутым воротником.       В горле мгновенно пересохло. Донхёк сглотнул вязкую слюну. Он мог бы сейчас подобраться ближе, накрыть его своим телом, устроившись между ног, запустить руки под эту тонкую рубашку, чтобы ощупать нежную кожу. Нет, конечно, Ренджун не позволил бы этого: он был не кем-то из весёлых и легкодоступных девчонок или парней, кого Донхёк снимал в клубах, чтобы трахнуться в дешёвом отеле и разбежаться после, забыв друг о друге, как только переступишь порог. И хотя Ренджуна знал он не так долго, уже начинал сомневаться в том, что забыть его будет так просто.       Здесь было глубже, но всё так же тепло.       Загадка. Этот хорошенький парень, похожий на фарфоровую куклу, носил с собой лимонную водку в плетёной корзине для пикника или бесцеремонно врал ему об этом с непроницаемым лицом. Уже один этот факт приводил Донхёка в восторг и нервную дрожь. Сколько ещё он не знал о Ренджуне? Проглотив вздох, Донхёк откинул крышку, чтобы посреди кружевных салфеток и абрикосов разглядеть стеклянную бутылку на пол-литра.       — Хочешь попробовать? — Ренджун склонил в сторону голову, забавляясь его удивлённым лицом. — Будет весело.       «Мне уже весело», — хотелось сказать Донхёку, но вместо этого он хрустнул пробкой, сделал крупный глоток. Алкоголь обжёг горло, прокатился вниз огненным шаром и рухнул в живот, распространяя горячую пульсацию. Может, это было ошибкой: алкоголь всегда развязывал Донхёку язык, и процентах в восьмидесяти случаев расстегивал ширинку. И хотя раньше это никогда не было проблемой, как раз сейчас могло ей стать, ведь облажаться перед Ренджуном хотелось меньше всего.       — Там были стаканы, — сообщил Ренджун со смешком, перехватывая протянутую бутылку. — Но так даже лучше.       Он прижал горлышко ко рту — непрямой поцелуй, и почему Донхёка заботило это сейчас, боже, — и адамово яблоко его дёрнулось вниз, потом вверх. Донхёк сам не заметил, как подобрался ближе. Похоже, алкоголь уже начинал свое магическое действие, ведь он уселся совсем рядом с Ренджуном, уставился на него бессовестно и откровенно.       — Что ты здесь делаешь? — пробормотал он, вытягивая руку, чтобы заправить Ренджуну за ухо прядку волос, и тот хмыкнул, но никак не прокомментировал.       — Здесь, это где?       Донхёк неопределенно махнул.       — В этой жопе мира. Типа, я даже на карте не могу найти этот город, как тебя сюда занесло?       Пожав плечами, Ренджун вытащил из корзинки абрикос, чтобы впиться в него зубами:       — Иногда в спокойных местах происходят самые интересные вещи. Хотя я приехал потому, что хотел привести мысли в порядок. Понять, чего я по-настоящему желаю.       Губы его, блестящие и липкие от сладкого сока, изогнулись в потрясающей, насмешливой ухмылке, и Донхёка ей словно пнуло под дых.       — И чего ты желаешь?.. — шепнул он.       Ренджун потянулся, словно кошка, и ладонь его легла на шею Донхёка, прохладная и мягкая. Она скользнула выше, зарываясь в волосы, заставляя выгнуться от удовольствия. Донхёк не успел больше ничего сказать или сделать: Ренджун мягко подтолкнул его, заставляя улечься спиной на траву. Мгновение — и он был сверху, прижимался тесно и хорошо, и губы его были на донхековых, и тот застонал, обхватывая его двумя руками. Ренджун выдохнул ему в рот, рассмеявшись, а потом снова припал к приоткрытым губам, требовательно потянул на себя за волосы, сталкиваясь языками и тихонько, тонко простонал в ответ. Голова кружилась то ли от этой лимонной водки, то ли от ренджуновых беспокойных губ, заставляющих забывать о том, как думать, дышать и быть. Оторваться Донхёк смог только когда настойчивая ладонь упёрлась твёрдо в грудь — он сам не заметил, как подмял Ренджуна под себя, и кажется, даже тёрся о него. Было стыдно, но удовольствие от его касаний было сильнее. Губы ныли, и Донхёк снова почувствовал себя так, словно ему шестнадцать, и ему впервые столь сильно нравится кто-то, что одно лишь касание приводит в неописуемый восторг. Не разжимая объятий, он улёгся на бок, уставился на Ренджуна. Солнце путалось в его волосах, скользило бликами в темноте глаз. Мысли в голове мелькали, словно лошадки на праздничной карусели. Абрикосы. Лимонная водка. Ренджун. Густая зелень травы, щекотно касающаяся шеи. Ренджун. Нежная ладонь, будто в забывчивости поглаживающая по груди. Ренджун. Ренджун. Ренджун.       — Ты красивый, как кукла, — сказал Донхёк, и Ренджун улыбнулся.       — Я знаю, — сказал он. — Я знаю, Донхёк.       На следующий день они с Ренджуном допивали водку, а ещё Донхёк принес упаковку с тортом из ближайшей пекарни. Ложки он забыл, но огорчение от собственной несознательности быстро перерасло в восторг: ополоснув руки водой, Ренджун запустил свои тонкие пальцы прямо в украшенный кремом бисквит, и Донхёк едва не выронил бутылку. Жарко. Ему было невыносимо, блаженно жарко. Ренджун что-то болтал, рассказывая о последнем просмотренном фильме, о купленных кистях и о том, что хотел бы сделать этим летом — искупаться в лесном озере, обойти пешком этот крохотный город и попробовать всё из меню единственной пекарни, как раз откуда Донхёк этот торт и притащил. Пальцы его были испачканы розовым кремом, и губы скользкие и сладкие. Донхёк повалил его на траву на полуслове, окольцевал ладонью запястье и слизнул остатки крема с кожи. Ренджун охнул и глаза его невинно расширились.       — Что такое?       Он знал, что делал с Донхёком, но продолжал издеваться. И это парадоксальным образом делало его лишь более желанным, более привлекательным. Ренджун сцеловал эту улыбку с его лица, меняя на задушенные всхлипы и дрожь удовольствия.       На следующий день были персики и вишневый ликер. Потом пицца, виноград и апельсины, запитые шампанским, позаимствованным из бабушкиной секретной заначки. Снова черешня, ел которую Донхёк воруя у Ренджуна тут же, стоило тому положить себе в рот.       А потом Ренджун не пришёл. Донхёк промаялся половину дня, обливаясь потом в беседке, но так его и не дождался, и вернулся домой обедать. Холодный томатный суп в него не лез, хотелось черешни и целоваться. Вчера он долго не мог уснуть, а когда это всё же получилось, ему приснилось, как они с Ренджуном сидели рядом и Донхёк скользил приоткрытыми губами по его тонкой шее, прихватывая кожу губами, и Ренджун вздрагивал сладко, и дыхание его сбивалось.       — Донхёк, — шептал он. — Донхёк, Донхёк!..       — Донхёк!       Собственное имя заставило Донхёка дёрнуться. Он едва не разлил суп, уставился на бабушку и та вздохнула.       — Сыграешь мне что-нибудь, милый?       Донхёк деревянно кивнул, отряхнул крошки с коленей и уселся за фортепиано. В беседку он вернулся только два часа спустя, на этот раз до вечера, но Ренджун так и не появился. На звонки он тоже не отвечал, и Донхёк начинал нервничать. Не то, чтобы они с Ренджуном договаривались встретиться сегодня, но он так привык, что тот каждый день здесь, что это отсутствие воспринималось как что-то чужеродное. Позже, ворочаясь в постели, Донхёк твёрдо решил, что если завтра Ренджун не появится или хотя бы не ответит на телефон, пойдет искать его. Ренджун ведь не мог просто так пропасть? С ним ведь всё было хорошо? Воображение живо принялось рисовать жуткие картины, и Донхёку пришлось приложить усилия для того, чтобы заставить себя не начать спускаться по спирали нервного возбуждения. Спалось ему в ту ночь плохо.       Обычно Ренджун в сад приходил не раньше трёх, и Донхёк места себе не находил, нарезая круги по гравийным дорожкам, пока не наткнулся на знакомую фигурку, комфортно улегшуюся на траву у беседки. Было два пятнадцать.       — Я не слышал, как ты звонил. Купался в бассейне, — невозмутимо пожал плечами Ренджун, поднимаясь, чтобы лучше видеть его раздосадованное лицо. — Что такое? Ты расстроился, что я не перезвонил сразу? Прости, я заметил пропущенные поздно.       Был он в широкополой соломенной шляпе и солнечных очках, и снова босоногий. Его шорты задрались совершенно неприлично для такого хорошего мальчика, и Донхёк уложил ладонь на обнажившееся бедро.       «А с утра?» — хотелось спросить ему. — «С утра тоже не нашлось минутки мне перезвонить?» — но он затолкал подальше свои возмущения. Донхёк слишком рад был снова видеть Ренджуна и не хотел портить атмосферу.       — У тебя есть бассейн? — спросил вместо этого он, и Ренджун кивнул.       — Детский. Мы с Джено вчера надули его.       «Новые персонажи», — с неудовольствием подумал Донхёк. Этот неизвестный Джено так сильно занимал его Ренджуна, что тот даже не брал трубку, и спать пошёл поздно. Словно прочтя мысли, Ренджун хмыкнул:       — Ох, только не говори, что ты теперь ревнуешь.       Правда была в том, что Донхёк ревновал так, что аж зубы сводило. Но признать это было бы унизительно, и потому он только отмахнулся деланно равнодушно:       — Нет. Может, я просто завидую, что у тебя есть бассейн?       — Или хочешь посмотреть на меня в одних плавках, — приподнял бровь Ренджун, и Донхёк не сдержал широкой улыбки.       — Ты меня раскусил. Так что, пойдём к тебе?       Он понимал, как это звучало. Ренджун понимал тоже. Он всегда понимал, но предпочитал делать вид, что не знает, какой сладкий и грязный подтекст имеют чужие слова. Так было и в этот раз. Ренджун бросил на него короткий, невинный взгляд, склонил голову в сторону.       — Ладно. Сегодня и правда жарко.