***
В «Золотом дворе», лучшем постоялом дворе городка, было тихо и немноголюдно. Было время как раз между обедом и ужином, рыбацкие когги ещё не вернулись в порт, и только несколько торговцев тихо переговаривались над бухгалтерскими книгами, оглядываясь по сторонам. И все же загривком Джина чуяла опасность. — Комнату и ужин, — сняв капюшон, она облокотилась на стойку, По ту сторону нехотя оторвался от протирания стаканов рябой трактирщик. «Бывший матрос, ещё лукоморский», — оценила Джина, заметив на запястье татуировку с цепью, якорем и орлом с русалочьим хвостом — гербом ныне несуществующего государства. Трактирщик так же внимательно рассматривал её змеиные ведьмачьи глаза. Мощная ручища скользнула под стойку. — Десять марок в день, — он грохнул по стойке ключом. — Я бы хотела самую тихую комнату и с видом на море, — проникновенно сказала Джина, — еду в комнату, и чтобы ни одна зараза не беспокоила. — За двадцать марок я прослежу за этим самолично, госпожа, — трактирщик навалился на стойку, ухо Джины опалило его дыхание. — Северо-северо-восток — опасность. Особенно, если я правильно понял, кто вы, госпожа. Джина ослепительно улыбнулась, отсчитала двадцать пять марок. — Правильно, — низким грудным голосом отозвалась она, стрельнув взглядом в дальний конец зала. — Да, вижу. Предупреждай меня обо всём, и получишь для своей мазельки ещё сотню сверх. — Извольте за стол, отдохните с дороги, — он поклонился. — Я пока прикажу приготовить лучшую комнату. Джина знала, что бывший матрос, ныне трактирщик, теперь за нее глотку перегрызет. А деньги, деньги всегда хорошо смазывают преданность, хотя никогда и не гарантируют ее сами по себе. Ведьмачка направилась к столику у окна в дальнем конце зала. Нарочито медленно расстегнула перевязь с мечами. Крепкая девушка с внушительными ягодицами поставила на стол кружку с плещущим пеной через край пивом. За соседним столом сидел, низко надвинув на лицо кожаную шляпу с полями, мужчина. Джина догадалась, что недолго пробудет без компании. — Свободно? — обладатель кожаной шляпы не терял времени и, не дожидаясь приглашения, уселся напротив Джины спиной к свету из окна. — Нет, — ровно ответила она. — Отчего же? — полные губы саркастически изогнулись. — Дамам небезопасно путешествовать в одиночестве. — Я убедилась в этом на подъезде к городу. — О нет, вы сделали поспешные выводы, — мужчина снял шляпу, и Джине елейно улыбнулся лощеный столичный красавчик с зализанными в хвост светлыми волосами, и только взгляд его прозрачно-стеклянных и обрамлённых пушистыми бесцветными ресницами глаз был, между тем, остер, как лезвие. — Напротив, теперь в Блавикене стало гораздо безопаснее. Он чуть привстал и коснулся пальцами полей несуществующей шляпы. — Ваш покорный слуга приложил к этому все усилия… Преподобный Иоанн Казабрухас к вашим услугам. Ощущение опасности усилилось, и на шее ведьмачки на загривке поднялся дыбом пух. Джина представилась. — И что же, позвольте спросить, Преподобный Иоанн делает в такой дыре? Вам бы цвести в Новиграде, — вкрадчиво сказала она. — Тот же вопрос у меня к вам, моя дорогая. Вы не похожи на оборванцев-ведьмаков, которые за гроши избавляют селян от гулей… Мне даже кажется, что мне знакомо ваше имя. Не вы ли имели честь работать на Иерарха? С притворной скромностью Джина потупила взор. Присутствие этого опасного, словно ядовитый шип, хлыща совершенно не входило в её планы. Она знала, что начинается в деревнях, когда там появляются проповедники Ордена Вечного Огня. Вчерашние добрые соседи строчат друг на друга доносы, женщины молятся — не дай бог их поймают на невинном шепоте на лекарство, за покупкой амулетов или трав у знахарки. Двери домов закрываются, люди замолкают. — Что вы, Иерарх — это недосягаемая высота. Но мне доводилось выполнять заказы Храмовой Стражи. Проклятия сожженных магов, так уж вышло, частенько материализуются в призраков, прячущихся в канализации и терроризирующих семьи палачей. — Ну уж, палачей… Божественных орудий, я бы так сказал, — с лёгкой усмешкой Преподобный поправил Джину. — Иногда и Божественным орудиям нужна помощь простого ведьмака. Джина не стала, конечно же, добавлять, что по странному совпадению ни один из следователей и палачей Храмовой Стражи, которых она избавила от проклятий, а также доносчики на сожженных магов по разным причинам не пережили следующий год. Призраки, прежде чем ведьмачка развоплощала их, сообщали ей исчерпывающее досье на своих убийц, которое ей лишь нужно было передать куда следует. — Так что же ведьмачка, работающая в Новиграде, забыла в этой глуши? — Преподобный не отставал. — Морской воздух, — Джина отхлебнула пива. — Взяла отпуск, чтобы отдохнуть от дел. В Ковире дают замечательные балы на корабельных палубах… Вам следовало попросить пост в Ковире, а не хоронить себя в Блавикене. — Те, кто следует божественному промыслу, не могут выбирать. Меня позвал сюда долг. С тех пор как Лукоморье стало реданской землёй, нам добавилось немало работы, — красивое лицо Преподобного искривилось в усмешке. — Дремучие люди. Колдовство, чарование, жертвы местным божкам… Джина благодарно кивнула девушке, грохнувшей на стол тарелкой с капустой и шматом тушёной свинины. — Невежественные люди за невинное колдовство заслуживают смерти? — спросила она. — Несомненно, — Преподобный наклонился к ведьмачке через стол. Изо рта у него несло чесноком. — Насчёт колдовства у Церкви Вечного Огня весьма однозначное мнение. Но вот что касается ведьмаков… Джина полоснула ножом по свинине и демонстративно положила кусочек на язык. — Весьма интересно, что же Вечный Огонь думает о ведьмаках. Как там было… — она проводила вилкой в воздухе, — «Нет ничего более отвратного, нежели монстры оные, натуре противные, ведьмаками именуемые». Вот только кто ещё за бесценок возьмётся убивать утопцев, как вы считаете, Иоанн? — Моя дорогая Джина, — снисходительно протянул Преподобный. — Чудовища весьма благоприятствуют принятию веры. Если будет нечего бояться, то зачем поклоняться Вечному Огню? Что же касается ведьмаков… Он протянул руку, накрыв ладонь Джины, и из-под рукава кожаного плаща высунулась кружевная манжета. — Вы, ведьмаки, ходите по краю, дорогая моя, — хищно улыбнулся, палец скользнул, будто невзначай, между указательным и средним пальцем Джины и погладил чувствительную кожу на перемычке. — Но я уверен, что мы сможем договориться… — Может быть завтра мы продолжим эту волнующую тему, — ведьмачка раздвинула губы в улыбке, ощущая, как эманации от прикосновения, несмотря ни на что, действуют на Преподобного, однако от этого чувство исходящей от него угрозы только усиливалось. Если бы она могла выключить эманации, то сделала бы это незамедлительно — нет ничего более опасного, чем когда тебя вожделеет подобный человек. — Сегодня я слишком устала с дороги. Уверена, что хотя места соприкосновения найти сложно, но они есть. Она скосила глаза на палец Преподобного, недвусмысленно оглаживающего тыльную сторону ее ладони. — С нетерпением буду ждать гхм… соприкосновений, — полы прямого кожаного плаща взметнулись, и Преподобный широким шагом направился вон из трактира. «Ёбаный фанатик», — ругнулась про себя Джина, огляделась. Народу в корчме не прибавилось, и она махнула рукой трактирщику, подзывая. — Мне нужно знать, что это за хер, — тихо сказала она. — От и до. Рассказывай.***
В комнате пахло лавандой, и топорщились белыми пиками накрахмаленные подушки на гигантской кровати на подиуме у окна. Седельные сумки, принесенные шустрым мальчишкой из конюшни, стояли у порога, а сам мальчишка, получив пару крон, убежал чистить Аззи, и по его словам собирался это сделать так, что в королевской конюшне позавидуют. Комната была застеклена полукругом, как каюта на корме флагманского корабля, и ассоциация с кораблем усиливалась тем, что все окна с переплётом в квадратах выходили на море. Скеллигские драккары были видны на самом горизонте. Шпионы? Патруль? Джина пожала плечами. В ковирские воды скеллигские пираты соваться не смели. Со скрипом она отворила окно над кроватью, и йодистый влажный воздух и крики чаек ворвались внутрь. Порылась в сумке, а потом размотала по периметру комнаты, натягивая, тонкую проволочку. Джина была уверена, что сегодня Преподобный и его прислужники не побеспокоят ее, но предосторожность не помешает. Насколько ведьмачка уловила из сбивчивого рассказа трактирщика, делегация Ордена Вечного Огня прибыла с месяц назад, и за это время были казнены восемнадцать женщин возрастом от четырнадцати до семидесяти шести и двое залетных невезучих воров, прибывших на неделю назад закончившуюся ярмарку и попавших под горячую руку. Последней, сегодня утром, казнили Веронику — молодую жену блавикенского войта. Ведьмачка задумалась. Доказательства причастности Вероники к колдовству были вилами на воде писаны, как и доказательства ее распутства и совокуплений с дьяволом. Зачем-то Преподобному понадобилось приструнить местного войта, показать, кто теперь в Блавикене хозяин. Тихо, на ухо, сообщил так же трактирщик, что сказывают, что Преподобный Иоанн возбуждается на истерзанные пытками обнаженные женские тела и ебёт приговорённых женщин прямо на пыточном столе. «Посмотрим, засранец, кто кого», — прошептала Джина и ещё раз с остервенением вымыла с мылом руки (особенно ту, что оглаживал Иоанн) над медной раковиной. Ультиматум Преподобный поставил ей весьма недвусмысленно — или она ублажает его (без гарантии безопастности, но с обещанием таковой), или её ведьмачьи умения, использующие хоть и примитивную, но магию, окажутся под пристальным вниманием адептов Вечного Огня. Но главное, что Джина узнала от трактирщика, так это то, что до сих пор был жив Кальдемейн — родной дед той самой Вероники, казнённой жены нынешнего, попавшего как кур в ощип войта, и живой свидетель событий тридцатилетней давности, живо интересующих ведьмачку. Итак, сегодня гостей она не ожидала. Бадьи в комнате не было, был только медный таз, черпаки и кувшин кипятка. Джина бросила взгляд на белоснежную накрахмаленную постель и брошенную у подушки книгу. На сегодня этого достаточно.***
— Искусство возбуждающих ласк, глава два, — прочитала Джина, и голос её помимо воли дрогнул. Спиной она привалилась к животу Эскеля, он задрал её рубашку (единственную одежду, что осталась на ней) и, посматривая в книгу и пропустив руки ей под мышками, осторожно щипал соски. Ноги Джины были разведены, и Геральт, лежащий на животе, нежно касался языком чувствительной плоти. На самом деле каждый из них уже прочитал не только эту главу, но и последующие, и сама Джина не была уверена, что на сегодняшнем уроке любви они ограничатся первыми двумя главами. Запрокинув голову, она целовалась с Эскелем, почти не используя губ, касаясь и сплетаясь языками, а Геральт, видать, сделавший за ночь кое-какие умозаключения, не напрыгивал на нее больше, как одержимый, а размягчив и сделав плоским язык, ласкал промежность мягко и неторопливо, иногда только ныряя твердым языком в лоно, туда, где было горячо. Прежде, чем начать, для чистоты эксперимента Джина потребовала, чтобы Эскель с Геральтом попробовали поцеловаться. Она знала, чем занимаются некоторые из остальных учеников, и дело там шло далеко за пределы поцелуев. Но эманации Экселя, казалось, не действовали на Геральта, и наоборот, и пробный поцелуй не возбудил ни того, ни другого, и был совершенно не похож на то, что они чувствовали, целуясь с Джиной. Однако, когда и Эскель и Геральт были вместе с Джиной, их собственные эманации складывались, отчего каждый из троицы возбуждался троекратно, а Джина таяла, как масло, оставленное на солнце, и теряла волю. Предварительные ласки, описанные в книге, касались не только возбуждения женщины. Джина села на краю кровати (они собрались в ее комнате), почти зажав голову Геральта между ног, и Эскель выбрался из-за ее спины. Дёрнул шнурок на штанах. Джина припала к треугольной впадине между костяшками бедер губами, прошлась поцелуями вниз по густеющей дорожке из волос. В шею ей упирался стоящий и немного покачивающийся, будто на пружине, член. Она тихо вскрикнула, потому что Геральт опять проник языком глубоко, и шире развела бедра. Пенис Эскеля был первым эрегированным членом мужчины, который она видела в своей жизни, и он показался ведьмачке необычайно привлекательным. Потом, вспоминая в минуты, когда очень хотелось возбудиться, разные встреченные на пути члены, она неизменно сходилась на том, что у Эскеля был самый красивый. Его хотелось взять в рот незамедлительно, что Джина и сделала. Геральт, исподлобья косившийся снизу, замычал, содрал штаны с задницы. Джина обхватила ступнями его стоящий напряжённый член. На секунду выпустила из губ Эскеля, от чего тот застонал, нырнула вниз, обхватила влажным ртом Геральта, махнула ему пальцами на плошку с маслом. — Кажется, я понял в чем смысл жизни, — Геральт откинулся назад, опёрся на руки и слегка подавал бедра навстречу джининому рту. — В таком состоянии я могу находиться вечно. Эскель принял из рук Джины масло и между ног её заскользила его ладонь. Он направил её к кушетке, она улеглась. Оглаживал её живот, груди, зажимая между скользкими теплыми пальцами соски, проходился по чувствительной, восставшей после ласк Геральта плоти. Смазанный маслом член Геральта она держала в ладони, и скользила по нему вверх-вниз. Сейчас Джине казалось, что так и должно быть, что где-то рядом и должно быть высшее наслаждение, когда ты держишь в руке крепкий мужской член, а снизу другой член, очень красивый и не менее крепкий, скользит между ног, прижимается, выныривает гладкой головкой между бедер. Тот момент наслаждения, когда больше нет уже сил терпеть, и приходит новое чувство — желание иметь этот член в себе. Они уже обо всем договорились — первым будет Эскель. И все же, когда он навис над ней, и несмотря на то, что между ног все тянуло и горело, Джине стало безнадежно и страшно, и вместе с тем отчаянно она хотела чувствовать его (и никого другого) внутри себя. Круглая горячая головка упёрлась во вход во влагалище, уже не скользя вдоль, а требуя войти внутрь. Легко скользнула между набухшей смазанной маслом плотью. Пока еще не глубже, чем был язык Геральта, но член Эскеля был гораздо толще. На руках Эскель навис над Джиной, и они соединились не только промежностями, но и взглядами. Глаза Эскеля вновь казались черными, и делая осторожные движения бедрами, он входил все глубже и глубже, не отрывая взгляда от лица Джины. Потом она думала, что, возможно, слишком сильно сжимала ладонью член бедняги Геральта, за который держалась, как утопающий за соломинку, и о котором забыла совершенно. Были тогда только глаза Эскеля, момент, когда он вошёл полностью, и ощущение Джины, что она попала, попала навсегда, и вспыхнувшее осознание, почему этот момент называют «овладеванием». Эскель овладел ей не только физически — она вдруг почувствовала, что принадлежит ему, что он забрал её навсегда, и с каждым толчком его узких бёдер Джине казалось, что она принимает его внутрь целиком, а он заполняет ее. Темп нарастал. Геральт, вдруг проявивший осознанность, забыл о себе и смазанными в масле пальцами оглаживал ее восставший клитор. Джина тяжело дышала, всхлипывая на толчках, и Эскель жадно припал к ее полуоткрытому рту и дышал так же хрипло, и она вдруг поняла, что возможно он чувствует то же самое, что и она, что она забрала его себе. Кожа его покрылась потом, он пропустил руки под спиной Джины, обхватив тесно, и только двигался, не отпуская, и стоны срывались с его губ. Он кончил первым, и, пока внутри Джины пульсировал его член, лежал на ней и, шепча нераспознаваемые нежности, осыпал поцелуями мокрое от слёз лицо Джины, её глаза и щеки. Она не знала в какой книжке они прочитали то, что сделали дальше. Геральт встал на колени рядом с кроватью и нежно, ласково и успокающе поглаживал ее вздрагивающие тело, Эскель вышел из нее, сполз пониже, развел снова ее ноги и уже мощным, настойчивым поцелуем вобрал в рот клитор. Её первый раз должен был закончиться оргазмом, и она кончила у них на руках.***
«Уходи, отстань от меня, Эскель», — подумала Джина, отшвырнув книгу о похождениях куртизанки и ворочаясь на похрустывающих белых простынях, когда вырвала-таки у этой ночи мучительный и слабенький оргазм. Ей просто хотелось сбросить напряжение, что удалось совсем не сразу, а не думать об Эскеле, о его самом красивом в мире члене, и признаваться себе, что дорого бы дала сейчас, чтобы на этой кровати над ней навис, сжимая её тело в объятиях, именно он.