***
Эндрю покидает зал одним из первых. Сейчас ему нет дела до ошарашенного Аарона, он в надёжных руках Эбби. Женщина выглядит лишь немногим лучше его близнеца, но она сильная. Эндрю может на неё положиться. Сейчас его заботит, как бы не вляпаться в то, что Дэвид не сможет разгрести. Он хочет ударить Натана. Он хочет бить, бить, бить до тех пор, пока на его теле не останется живого места. Он хочет найти Натаниэля и сказать, каким глупым он был, когда давал согласие на свидетельствование. Но вместо этого Эндрю выбежал на улицу, отчаянно прикуривая на ходу. С того самого раза, как Эндрю увидел шрамы, он понял, насколько плохо это будет. Это оказалось хуже. Видеть то, как Натаниэль выворачивает себя наизнанку, как Даниэль продолжает вытягивать из него информацию, как Натан пренебрежительно наблюдает за происходящим, было слишком. У Эндрю всегда была одна ахиллесова пята. Он старался защитить своё. Натаниэль входил в это определение, входил давно и наравне с Аароном, но Эндрю не мог его защитить. За события, произошедшие до их встречи, он не чувствовал ответственности. Но за этот долбанный суд чувствовал. Я должен был поговорить. Я должен был переубедить. Я должен был защитить от этого. Случайным движением сигарета ломается. Эндрю с третьей попытки удаётся достать следующую. Фотографии тела Натаниэля, выставленные на всеобщее обозрение так, будто были частью улик, не вызвали у него такого шока, как у Аарона. Эндрю злился не из-за их наличия, а того, что за ними стояло. Натан. Вот причина, по которой он жалел, что ножи остались дома. Сама мысль о ножах, отдалась неприятным уколом в груди. Когда они только вошли в зал заседания, Эндрю заметил каким был Натан. Мужчина, казалось, всеми своими действиями старался отравить жизнь сына. Генетика была на его стороне. По общепринятому признанию, с которым Миньярд был солидарен, Натаниэль был красивым ребёнком. Таким, о котором взрослые шутят о разбитых сердцах и толпе поклонников. Но теперь Эндрю знал, почему мальчик так не любил подобные комплименты. Слишком много похожего. Но вместе с этим Натаниэль имел отличия. Отличия, от которых его заставляли отказаться. Но даже так Натан не смог бы добиться полной копии. Лицо Натаниэля имело более плавные линии. Его скулы имели более яркие очертания, брови были уже, а размер глаз больше походил на кошачий. Пухлые губы добавляли мягкости, как и маленький чуть вздёрнутый носик. Натан же был олицетворением жестких и чётких линий, резкости и грубости. Натан был крупным. Даже сидя за этим дурацким столом, он был выше Натаниэля, подросшего за полгода на два дюйма. Эндрю всё заседание не мог избавиться от образов в своей голове. Вот Натаниэлю четыре, он едва перерос три фута в высоту. Большой, крупный мужчина даёт ему пощёчину. Натаниэлю четыре, он ломает ногу, но молчит. Натаниэлю пять, он подрос на пару сантиметров. Он падает с лестницы, ему больно, но его заставляют встать. Ему наступают на руку. Она ломается. Натаниэлю восемь, его прижигают чёртовым утюгом. Натаниэлю девять, в него летит ледоруб. Натаниэлю исполняется десять. Его опять режут. Натаниэль в их первую встречу был несколько больше четырёх футов. Натаниэль в январе был чуть больше четырёх футов, почти не плакал, пока над ним возвышался Натан ростом больше шести футов. Эндрю не хотел высчитывать разницу в весе и силу ударов — примерная прикидка заставляла кожу покрываться мурашками. Все эти до бесконечности долгие часы Эндрю слушал, слушал и слушал, не имея возможности сделать хоть что-то. А если бы и имел, он не знал, чего хочет больше — убить Натана или увести отсюда Натаниэля. — Эндрю, — голос Ваймака звучит достаточно близко, чтобы напрячься, но достаточно далеко, чтобы продолжить игнорировать. — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — понимает? Нет, ни черта он не понимает, — но ты должен вернуться туда… — Я знаю, — резко говорит Эндрю, затягиваясь третьей по счёту сигаретой. Эндрю не может разжать один кулак. Не может отвести взгляд от одного из множества пожелтевших деревьев. Но не может вернуться в таком состоянии, иначе кто-то обязательно пострадает. Дэвид тихо стоит рядом ещё какое-то время. Выжидает, пока Эндрю докурит, и явно не знает, как правильно поступить дальше. Дэвид всегда, всегда старается защитить и уберечь этих детей, но сейчас с Эндрю он должен поступить иначе. — Малыш отказался видеть всех, — сокрушённо произносит мужчина и направляет свой взгляд туда же, куда и Эндрю. На то же самое дерево. Оно выглядит плачевно. Ствол заметно прогнил, но ветки каким-то образом продолжают жить. Прямо как они. — Эбби с Аароном, присматривает и старается успокоить. Не знаю, что происходит у него в голове, но она присмотрит за ним. — Он справится, — обрывисто произносит Эндрю и с усилием расслабляет ладонь. — За это время малыш назвал только твоё имя, — не так уверенно говорит Дэвид и внимательно наблюдает за реакцией. Это переключает что-то в Миньярде. — Как давно? Ваймак сверяется с наручными часами. — Восемь минут назад. Эндрю не говорит ни слова, твёрдыми шагами направляясь к боковой комнате, где был изолирован Натаниэль. По пути он видит Аарона и Эбби, сидящих на одной из лавочек, Даниэля, разговаривающего с приставом, замечает даже ту мерзотную женщину, защищающую Натана, несколько людей из обслуживающего персонала и мужчину, пристроившегося в углу. Когда Миньярд открывает дверь в просторную комнату, его тело на секунду замирает. Натаниэль свернулся в самый маленький из возможных комков в этом абсурдно большом кресле. Он плачет и не тихо, незаметно, как после кошмаров, а надрывно и абсолютно сломлено. Звук отчаянного рыдания ломает что-то внутри. Эндрю не знает, как так быстро оказался рядом. Не помнит, как упал на колени и протянул руку к волосам мальчика. Натаниэль не ушёл от прикосновения. — Дрю?.. — сквозь всхлипы спрашивает он и получает мычание в ответ. Эндрю не может говорить. Это так глупо и невообразимо, но Эндрю чувствует, как что-то окончательно ломается внутри него. Что-то, что уже давным-давно должно было быть сломанным безвозвратно. Но новая трещина появляется и зияет своей остротой. — Я обниму тебя, хорошо? — голос отвратительно скрипит, Эндрю морщится. Натаниэль не отвечает, кидается в объятья и плачет. Эндрю больно там, где худые детские пальцы вжимаются в его рубашку, но он молчит. Натаниэль воет, заглушая звук об его одежду. Эндрю никогда не умел хорошо говорить и отвлекать, поэтому он делает то, что у него получается лучше всего. Он даёт опору. Возможность выпустить все эти эмоции, которые, как он знает теперь, долгое время были проигнорированы. Миньярд так крепко сжимает дрожащее тело, что чувствует каждый вздох, каждое биение сердца и каждую крупинку дрожи. В какой-то момент ему приходится напомнить себе о том, что мальчику нужно дышать. Поэтому он чуть ослабляет хватку. — Я люблю вас. Фраза вырывается вместе с очередным всхлипом и заставляет Эндрю окаменеть. То, чего он не слышал никогда в своей жизни, так отчаянно срывается с губ мальчика. И Эндрю сомневается, что Натаниэль когда-либо произносил это так искренне. Так, будто от этого зависит его жизнь. Так, будто это единственное, что способно удержать его в этом мире. Так, будто это единственное, что заставляет его жить. — Я знаю, — шепчет в ответ Эндрю, устраивая руку на чужом затылке.***
Перерыв заканчивается. Эндрю был вынужден покинуть его, как только пристав объявил о возобновлении слушания. Натаниэлю пришлось отпустить парня. Миньярд трижды повторял, что ему нужно идти. Даниэль появляется почти сразу. Мужчина что-то говорит по пути к свидетельскому ложе, но Натаниэль чисто физически не в силах слушать. Он рефлекторно садится и возвращает способность функционировать, когда до него долетают слова: — Суд сейчас возобновится. Натаниэль вновь вынужден дать присягу и после этого встаёт дама — адвокат защиты его отца. — Мисс Малкольм, свидетель Ваш, — оповещает суд и всё возобновляется. Женщина кивает и неспешным шагом направляется к ложе, звонко стуча каблуком при каждом шаге. — Добрый день, мистер Веснински, или Вас стоит называть Нат, как Вы просили ранее? — её голос звучит более резко, нежели ранее, но Натаниэль старательно это игнорирует. — Натаниэль, — поправляет он. Он не хочет, чтобы это сокращение слетало с её губ. — Тогда отныне я буду обращаться к Вам по имени, если Вы не возражаете, — кивает она и вновь цокает каблуком. — Благодарю Вас, и я также хотела бы поблагодарить Вас, что вы согласились присутствовать здесь сегодня. Независимо от исхода этого дела, ясно, что вы прошли через довольно сильные испытания. Женщина — Малкольм — говорит не так, как Даниэль. В её голосе не проскальзывает ни единой эмоции, будто робот, а в глазах лишь безразличие и едва уловимая брезгливость. Натаниэлю она не нравится. — Я не собираюсь сильно задерживаться на событиях, не относящихся к девятнадцатому января этого года, но хотела бы уточнить один момент. — Малкольм делает плавное движение и опирается на трибуну, как ранее это делал Даниэль. Но эффект от этого жеста совершенно другой. Натаниэль напрягается. — Ранее Вы сказали, что стиль воспитания Вашего отца был «строгим». В свете последних событий я не могу не спросить, — на лице женщины появляется оскал, — Вы считаете, что Ваш отец жестокий человек? Натаниэль вовремя прикусывает язык. Рефлекторно он хотел возразить. Сказать: «Нет, конечно, нет». Малкольм замечает его первый порыв и хмурится, когда он заминается. — Я хотел бы уточнить, чем в Вашем, мисс Малкольм, понимании является жестокость? Сам Натаниэль удивляется твёрдости своего вопроса. Где-то на периферии зрения он замечает, как выдыхает Даниэль. Малкольм с секунду изучает его нечитаемым взглядом, а после выгибает свою аккуратную бровь. — Он заставлял Вас бояться за свою эмоциональную или физическую благополучность? Натаниэль слышит, с каким трудом ей даётся это уточнение, и уверенно кивает. — Да. — Но ни Вы, ни Ваша мать всё же не пытались обратиться за помощью. Почему? — Женщина говорит вкрадчиво и так, будто поймала лжеца. — Чтобы не было недопонимания, объясню причину этого вопроса. Вы утверждаете, что жизнь в доме моего подопечного была для Вас адом, но не сделали ничего, чтобы предотвратить это. Меня интересует причина. Натаниэль переводит дыхание. — Я не могу отвечать за маму, так как её больше нет. Я никогда не смогу узнать, почему она этого не сделала… Но я могу говорить за себя. Мисс Малкольм, мне десять лет, — Мэйсон говорил, что использовать возраст стоит лишь в том случае, когда уверен, что это не выйдет боком. Натаниэль надеется, что это тот случай. — Я всю свою жизнь рос в этой атмосфере и не знал, что это не является нормальным. — Но девятнадцатого января Вы всё же посчитали, что это ненормально. Что послужило этому? Натаниэль напрягается. Он уже объяснял причину своего звонка. Малкольм хочет поймать его на отличающемся ответе. — Как я и говорил ранее, он был зол. Он позволил людям, не являющимся частью семьи, увидеть «семейные» вещи. Он отпустил нашу экономку, которая всегда была у нас. Это показалось мне опасным. Малкольм кивает и вновь перемещается, на этот раз останавливаясь у стола защиты. Натаниэль наблюдает за ней и у него нет другого выбора, кроме как обращать внимание ещё и на отца. — Должна признать, что список наших свидетелей весьма скуден. Коллеги Вашего отца описывают его как сдержанного, профессионального человека. Работники Вашего дома — как хорошего и надёжного работодателя. Вы же утверждаете обратное. Я очень сожалею Вашей утрате матери, но если бы она была здесь, у нас был бы ещё один свидетель, который помог бы увидеть картину целиком. Малкольм опирается на край своего стола и берёт в руки какие-то документы. — Знаю, как это может быть тяжело, но я должна задать несколько вопросов, касающихся Вашей матери, — женщина не звучит так, будто ей действительно жаль делать это. — Вы не против? Будто еë это волнует. Натаниэль натянуто кивает. Подняв бумаги на уровень глаз, Малкольм быстро пробегается по ним взглядом. — Согласно показаниям врачей, у Мэри Хэтворд в последние годы жизни было достаточно нестабильное состояние. Вы можете это подтвердить? Натаниэль сглатывает. Ему больно говорить это. — Да. — Можете пояснить для нас? — Она… Она была отстранённой и легко выходила из себя. — Я вынуждена попросить Вас объяснить это. — Ваша честь, протестую, — Мэйсон вскидывает руку, привлекая внимание. — Мэри Хэтворд не является и никогда не являлась предполагаемым свидетелем этого дела. Судья — женщина в центре — вопросительно смотрит на Малкольм. — Мой подопечный утверждает, что именно её влияние привело к этим событиям, а также она является биологической матерью потерпевшего. Я лишь пытаюсь определить её роль. — Отклоняется. — Благодарю, — тонкие, покрытые ярко-красной помадой губы растягиваются в тошнотворной улыбке. — Натаниэль, можете пояснить, как проявлялось раздражение Вашей матери? Натаниэль сжимает кулаки. — Она начинала кричать, когда что-то шло не так. Могла дёрнуть за волосы, если я не слушал. — Согласно показаниям Вашей домработницы, Эстер Форст, три года назад Мэри волокла Вас за волосы из-за обеденного стола, когда вы со звоном отложили столовые приборы. Это так? — Да, — сокрушённо выдыхает мальчик и боится отвести от неё взгляд. Господи, он так глупил. Он не говорил об этом Даниэлю. Он забыл об этом. — Так же имеются показания о том, что на общественных мероприятиях Мэри держала Вас всегда при себе и сильно сжимала Вам руку, когда Вы пытались отойти. — Она пыталась защитить меня. Если я был в поле её зрения, я не мог совершить ошибку. — Вы подтверждаете, что Ваша мать применяла к Вам силу? Натаниэль не сдерживает смешка. — Интересный способ сказать, что она тоже была жестока. — Это вопрос, Натаниэль. «Да» или «нет»? Натаниэль сутулится. — Да. — Хочу обратить внимание суда на то, что согласно показаниям работников дома, Мэри часто провоцировала конфликты, как с ними, так и со своим супругом. Все показания есть в представленных Вам документах, — Малкольм подала знак и на экранах появились сканы каких-то документов. — Десять человек, работающих в доме на регулярной основе, дали своё официальное подтверждение этого. Натаниэль не смотрит. Он понимает, что пытается сделать женщина и знает, что это правда. — Я не собираюсь отрицать жестокость и строгость моего подопечного, однако мы не согласны с тем, что действия мистера Веснински имели намерение убийства. По логике обвинителя покушение в убийстве выносится тогда, когда у нападавшего была хотя бы мимолётная мысль о совершении этого. Я и мой подзащитный верим в теорию непреднамеренности. Вы считаете, что у Вашего отца был чёткий план о том, как он собирается убить Вас? Натаниэль прикусывает щёку. — Нет. — Почему это так? — Его действия были хаотичными. Ножи, зажигалка, тесак, руки — он переходил от одного к другому, не зная, что лучше. — Именно, — кивает женщина. — Он когда-нибудь говорил: «Я убью тебя»? — Нет. Натаниэль так чертовски устал, что больше не может вникать во все эти юридические игры. — Тогда с чего Вы решили, что это не просто очередной уровень его «наказания»? Натаниэль закрывает глаза. — Потому что я не сопротивлялся. Я истекал кровью. Я кашлял кровью. Я не мог дышать. Он не останавливался. — Но это ведь не совсем так, верно? Вы пытались убежать. Также во время осмотра после задержания у Вашего отца было обнаружены царапины и синяки. Экспертиза определила, что они были нанесены ребёнком. Натаниэль удивленно моргает. Он не помнит, чтобы отбивался. — Вы думаете, я смог бы отбиться от него? — Натаниэль прикусывает язык, но поздно. На губах Малкольм играет мерзкая улыбка. — Я считаю, что Вы достаточно юркий для этого, — кивает она. — Вы упоминали, что Ваш отец выглядел опечаленным и говорил, что ему жаль. Вы действительно считаете, что тот, у кого в планах убить своего ребёнка, станет проявлять такие эмоции? Они ходят кругами. Натаниэль так устал от этого. Он хочет домой. Спрятаться от всего мира и просто укрыться где-то, где нет никого. Натаниэль замечает, как его отец двигается. Это привлекает внимание. И он смотрит на Натана. Всё такой же собранный, статный и отстранённый. Будто не было ничего из того, что звучало сегодня. Натаниэля начинает мутить. — Натаниэль, мне нужно, чтобы Вы… — Он не прикасался к моей шее до того момента, пока я не сказал, что мне нужна помощь. Он никак не реагировал, когда я кричал от того, что моя кожа горит. Он опечалился, когда моя кровь попала ему на рубашку. Он говорил, что ему жаль, что я родился. Простите, но это не кажется поведением любящего родителя.***
Натаниэль знает, что он провалился. Вопросы Малкольм становились жёстче, а его концентрация и способность отвечать сдержанно улетучивались слишком быстро. Мальчик надеялся, что он облажался не слишком сильно. После её допроса вновь был объявлен перерыв. В этот раз Натаниэль не плакал. Был слишком опустошён. Ему хотелось, чтобы всё скорее закончилось. Ваймак проводил его до комнаты, интересуясь, не хочет ли он поехать с близнецами домой. Натаниэль нашёл в себе силы сказать твёрдое «нет». Эндрю посмотрел на него с неодобрением, но промолчал. Когда они возвращаются в зал суда, Натаниэль сидит на галёрке. Он крепко прислоняется к боку Аарона, который обнимал его плечи одной рукой. Правее был Эндрю, сохранявший между ними расстояние. Натаниэль не возражал против этого — Эндрю и без этого оказывал успокаивающий эффект. Окружённый Миньярдами мальчик чувствовал себя в безопасности. А пиджак Эндрю, накинутый на его плечи во время перерыва, позволял ощутить тепло впервые за день. Судья в центре стучит молотком. — Суд возобновляется. Заявитель, можете вызвать следующего свидетеля. Даниэль встаёт с места и учтиво кивает. — Заявитель вызывает офицера Дэвида Винсента Ваймака. Судебный пристав провожает Ваймака на место. Он выглядит совершенно незнакомо. Натаниэль понимает, что ещё никогда не видел мужчину настолько собранным. Судя по прервавшемуся на секунду дыханию Аарона, не он один. Дэвид присаживается и представляется, даёт присягу. Это выглядит настолько уверенно, чётко и немного расслабленно, что становится интересно, сколько раз Ваймак выступал в суде. — Благодарю Вас за то, что присутствуете сегодня, и за Вашу службу обществу, — банальная фраза из уст Мэйсона звучит с благодарной учтивостью. Ваймак на это просто пожимает плечами. — У каждого из нас своя работа. Даниэль кивает. — Как давно Вы служите в Мэриленде? — Три полных года, всё это время в Балтиморе. До этого семь лет в штате Калифорния: Лос-Анджелес, Сан-Хосе, Окленд. Так же десять лет в штате Канзас, в Канзас-Сити. — Причиной перевода в Балтимор послужило?.. — Моя личная инициатива, — признаётся Дэвид и удобней устраивается на стуле. — Как Вы знаете, под моей опекой на тот момент находилось двое детей. Мы с супругой решили, что для них будет лучше, если у них будет шанс начать всё сначала на новом месте. Балтимор казался идеальным вариантом. Аарон оторвал руку от плеча Натаниэля, цепляясь за Эндрю. Они не знали. — Два года назад Вам было поручено дело об исчезновении Мэри Хэтфорд, в ходе расследования которого Вы встречали как мистера Веснински, так и его сына. Какое впечатление они произвели на Вас? — Протестую, Ваша честь, — Малкольм раздражённо стреляет взглядом на Даниэля и вновь обращается к суду. — Дело по обвинению в убийстве Мэри Хэтфорд рассматривается на другом слушании. — Как и сказал, я хочу лишь узнать мнение профессионала о двух людях. Не более, — спокойно поясняет Мэйсон. — Отклоняется. — Благодарю, — улыбнувшись, Даниэль вновь повернулся к Ваймаку. — Натан Веснински представлял серьёзного и собранного человека. Но он достаточно легко выходил из себя во время наших встреч. Тогда я списывал это на то, что задавал вопросы о его пропавшей жене. — Вы поменяли своё мнение? Дэвид покачал головой. — Я не могу судить о темпераменте человека, толком его не зная. — То есть Вы допускаете возможность того, что это Натаниэль спровоцировал отца? — Нет. За время расследования я видел Натаниэля лишь пару-тройку раз. Мистер Веснински, как его представитель, отказался от того, чтобы мальчик давал какие-либо показания о матери. Во время этих редких встреч Натаниэль показался мне скромным и спокойным ребёнком. Даниэль кивнул и переместился к трибуне. — Вы взяли Натаниэля под опеку. После этого Ваше мнение о нём изменилось? Заметили ли Вы склонность к насилию, манипуляциям? — Долгое время он был достаточно тихим ребёнком. — Что вы подразумеваете под «тихим»? — Дети в его возрасте… Они активны, задают много вопросов, любят говорить и в принципе источники шума и хаоса. Потребовалось два месяца, чтобы он смог чувствовать себя достаточно уютно в обществе взрослых. — Он боялся всех взрослых? — Мужчин, подходящих ему в отцы по возрасту, — уточнил Дэвид и силой заставлял себя не коситься на стол защиты. Ему не впервой выступать в суде. Как и не впервой давать показания о домашнем насилии, но это всегда больно. Особенно, когда со временем привязываешься к этому ребёнку. — Хорошо. Вы никогда не допускали мысли, что Натаниэль провокатор? Дэвид усмехается. — Нет. Он прямолинеен и с жаром отстаивает своё мнение — голос становится твёрже и в глазах плескает азарт и живость. Но он никогда не подстрекал к действию и тем более не выступал в роли агрессора. По спине Натаниэля бегут мурашки. Он и не думал, что Дэвид так пристально наблюдал за ним. Даниэль вновь кивает и на какое-то время всё смолкает. Аарон тихо интересуется, в порядке ли Натаниэль. Кивнув, мальчик сильнее привалился к его боку. — Девятнадцатого января этого года, как проходила Ваша служба? — Я был в участке на ночном дежурстве. Это был спокойный вечер и вызовов практически не было. Одна команда направилась на обращение о шуме соседей, мы с напарником просматривали старые дела. Потом был этот звонок. Диспетчер была новенькой и это её встревожило. Сначала мы с напарником подумали, что это ложный вызов, — Дэвид заметно стушевался, но быстро собрался. — Но всё же решили проверить. Мы действительно думали, что просто выпишем штраф родителям мальчика и отправимся обратно. — Когда Вы прибыли на место, что первое привлекло Ваше внимание? — Как Вы знаете, дома в том районе довольно большие, как и территории частной собственности. Требуется достаточно много персонала для обслуживания этих домов. — Что Вы хотите этим сказать? — Кроме охранника у ворот, не было похоже, что присутствует прислуга: свет горел только на кухне и коридоре на первом этаже главного дома. Было начало двенадцатого, даже если с обслуживанием в главном доме было закончено, в домике для персонала кипит жизнь. Они готовятся к следующему дню и заканчивают свои личные дела. Когда мы ранее приезжали в этот дом, нам встречалась хотя бы пара человек на территории. — Что Вам это дало? — Что что-то не так. Не было никаких явных указаний на причину отсутствия стольких людей — это был обычный вечер четверга. Это немного странно, слышать о том дне с такого ракурса. Натаниэль против воли цепляется за каждое слово. — И когда Вы, наконец, оказались у главного дома? Ваймак скрещивает руки на груди и хмурится. — Свет горел в главном коридоре и кухне, расположенной достаточно близко. Мы постучали, но нам никто не открыл. — Вы слышали что-нибудь из дома в этот момент? — Не совсем. Движение, стук, но это не было похоже на что-то конкретное. Мэйсон кивает и начинает медленно расхаживать перед свидетельской ложей. — Значит, Вы не слышали борьбы? Дэвид мотает головой. — Нет. Мы ещё раз постучали, но ответа так и не было. Было дурное предчувствие, возможно, из-за звонка, но ни я, ни мой напарник не сомневались, когда выбили дверь. Даже если это не нападение, существовала весомая вероятность ограбления — пустующие дома в том районе привлекают внимание воров. — Сколько времени Вам потребовалось, чтобы выломать дверь? — Около трёх минут. Ещё четыре до этого мы ждали ответа от хозяев. — Вы можете это подтвердить? — У меня были наручные часы. Мы всегда носим их на смене, так как это помогает следить за временем в подобных ситуациях. — Вы думали, что это будет необходимо? — Я не был уверен. Это скорее привычка, выработанная годами. Эндрю в бесполезной злости сжимает кулаки. Семь минут. Именно столько Ваймак простоял под дверью, ожидая, что её откроют. Семь минут было потрачено зря. — Что первым делом бросилось Вам в глаза, когда вы оказались внутри? — Это было не что-то видимое. Звук. Тяжелое сбившиеся дыхание. Мы сделали несколько шагов к кухне и увидели отброшенную пьезозажигалку. Это не показалось нам чем-то достаточно опасным, поэтому мы продолжили медленно придвигать к кухне. А потом был голос. Из-за неясного нам на тот момент шума он звучал неразборчиво. Но мы уловили злость. Когда несколько лет работаешь офицером и имеешь опыт от дел с домашним насилием, ты узнаёшь его сразу. Всепоглощающая ярость человека, которая находит выход только в насилии. — Каков был Ваш следующий шаг? — Мы были почти уверены, что в доме находится ребёнок, находящийся в опасности. Естественно, мы подумали про кухню, поэтому достали оружие и вошли туда. — Что Вы увидели там? Аарон вынужденно оторвался от рассматривания хмурого лица Дэвида, так как Натаниэля вновь затрясло. Миньярд крепче обвил его руками. Ваймак прочистил горло. — Мистер Веснински возвышался над телом своего сына у дальней стены кухни. Небольшой обеденный стол, как и бо́льшая часть пола, был залит кровью. Ужасный запах горелой кожи въедался в нос. Натаниэль лежал на боку и не двигался. Натан Веснински в руках держал охотничий нож. Хватка объятий Аарона стала сильнее, а Эндрю в упор уставился на брата, выискивая трещины. Аарон был напуган от услышанного, но в его глазах, с решительной ненавистью уставленных на Натана Веснински, не было слабости. Яростная потребность защиты охватила тело его близнеца. Эндрю смог выдохнуть. — Натан Веснински оказывал сопротивление при аресте? — Когда мы позвали его, нож был сжат в атакующей хватке. Вид оружия, направленного в грудь, умерил его пыл. Он не вырывался, когда мы надевали на него наручники, но он выглядел недовольным нашим вмешательством. — Он мешал Вам подойти к мальчику? В глазах Дэвида явно читалась боль. — Мы не сразу подошли к нему. — Почему? — То, что мы видели на тот момент, выглядело, как место убийства. Вы можете посмотреть по фотографиям — слишком много крови для ребёнка комплекции Натаниэля. — Вы раньше видели такую картину на месте преступления? Ваймак решительно кивает. — На что это указывает? — Протестую, Ваша честь! Призыв к предположению. — Свидетель — офицер с двадцатилетним стажем работы. Это не предположение, а вопрос о выводах знающего человека, — впервые за день в голосе Даниэля проскользнули нотки раздражения. — Отклоняется, — после недолгого совещания выносит судья. — Обычно, такая картина свидетельствовала о длительном избиении или причинении вреда от колотой раны. Следы крови, находящиеся в помещении, имели определённое месторасположение — на столе скопилось то, что выпускали медленно и целенаправленно. По пути к выходу было несколько капель, попавших туда либо случайно, либо при попытке бегства. На полу, где находился мальчик в тот момент, было самое большое скопление крови, говорящее о том, что там были нанесены самые серьёзные раны. Так же об этом свидетельствовали брызги на обоях и мебели. От того, как спокойно и профессионально Ваймак произносит эти слова, Натаниэля пробрали мурашки. — То есть Вы посчитали, что мальчик мёртв? — Да, — простое слово заставляет дёрнуться как Натаниэля, так и близнецов. — Мой напарник вызвал криминалистов и судмедэкспертов. — Он дышал? Ваймак выглядит довольно бледно. — Нет. Его глаза были открыты, направленны к выходу, но он не моргал, не реагировал… — Дэвид прочищает горло, чувствуя, как его сдавливает в спазме. — Он был весь в крови. Шея опухла и была фиолетовой, руки и торс представляли собой месиво. Я подумал, что стоит зафиксировать время смерти и… у него был пульс. Дэвиду требуется пара глотков воды и несколько длительных секунд, чтобы продолжить. — Я переложил его на диван и зафиксировал шею, вызвал медицинскую группу. Натаниэль пришёл в себя от прикосновения и начал отбиваться. — Он навредил Вам? Ваймак иронично хмыкнул. — Он едва мог двигать телом. — До прибытия скорой, какими были Ваши действия? Дэвид мнётся. Это не остаётся не замеченным. Натаниэль чувствует, как внутри всё сжимается. Это та часть, которую он не знает. И судя по всему, Ваймак не хочет, чтобы её знал кто-либо. Но мужчина всё же собирается с мыслями. — Мой напарник вывел Натана Веснински на улицу. Я остался в доме, приглядывая за Натаниэлем. Он то терял сознание, то приходил в себя. В такие моменты он паниковал… — Дэвид делает глубокий вдох, прежде чем продолжить. — На четвёртый раз у него остановилось сердце. До приезда скорой, я делал непрямой массаж сердца. Натаниэль понимает, что не может дышать. Слёзы заполняют обзор, когда он нечитаемым взглядом смотрит на Ваймака, что пытается казаться отстранённым. Натаниэль был мёртв. Боль с силой ударяет по всему его естеству, заставляя его согнуться пополам. Он не может. Он опять не может дышать. Тело опять не поддаётся контролю. Ему опять делают больно, а он не может сопротивляться. — Я с тобой, — тихий, но твёрдый голос Эндрю пробирается сквозь шум сердцебиения. С трудом Натаниэль ощущает твёрдую ладонь на своей шее. Эндрю начинает считать вдохи и выдохи, возвращая в реальность. На двенадцатом повторе Натаниэль понимает, что окончательно взял под контроль тело. Допрос Ваймака тем временем продолжался. Натаниэль благодарно посмотрел на Эндрю и вновь прильнул к телу Аарона. Эндрю придвинулся чуть ближе. — За покушение на убийство. — Почему? — Мэйсон чуть приподнимает бровь. — Не нападение при отягощающих обстоятельствах, а именно покушение. Оформление обвинения всегда может поменяться при расследовании, но это достаточно редкий выбор. Что послужило этому? — Главным образом то, что как были нанесены ранения. До остановки сердца я был вынужден внимательно наблюдать за состоянием Натаниэля, чтобы он не навредил себе при приступе паники. Характер нанесённых ран был разным. Порезы и ожоги на руках были достаточно аккуратными, чтобы понять, что их наносили медленно и целенаправленно. Ожог на щеке тоже был выверен. Но рубящие удары на предплечьях нанесены с большей силой, как и на рёбрах. Благодаря экспертизе мы знаем, что ранения на предплечьях нанесены тесаком, а на рёбрах — охотничьим ножом. Но и до экспертизы это было достаточно явно выражено. Их наносили так, чтобы последствия были летальными. — Как Вы думаете, мистер Веснински знал, что это способно убить ребёнка? — Я думаю, он видел проблески костей из порезов, как и количество вытекаемой крови. — Благодарю Вас, офицер Ваймак, — после долгого молчания, наконец, произносит Даниэль и поворачивает к суду. — У заявителя больше нет вопросов к этому свидетелю. Судья что-то отвечает, но Натаниэль не обращает на это внимание. Адвокат отца — Малкольм — задаёт несколько вопросов Дэвиду, но тот отвечает ровно то же, что и Мэйсону. С течением времени Натаниэль всё ближе прижимается к Аарону и в итоге сидит чуть ли не у него на коленях. Эндрю тоже придвигается к ним, соприкасаясь бедром с ногой Натаниэля. Недолгий допрос напарника Ваймака заканчивается примерно тем же, чем и самого Дэвида — их показания идентичны. К тому времени, как Ваймак возвращается к ним, вызывают следующего свидетеля. Эбигейл не имеет такого опыта дачи показаний, как её супруг, но всё же он у неё есть. Когда всю жизнь работаешь врачом, это идёт в комплекте. Но сейчас, как и у Дэвида, контекст несколько отличается. — Будьте добры, представьтесь суду. — Доктор Эбигейл Мари Уинфилд. Она выглядит совершенно расслабленной, будто и не было этого напряжения на протяжении всего слушания. — Вы можете вспомнить, в каком состоянии находился Натаниэль по прибытии в больницу? — Даниэль придвигается чуть ближе, опираясь на трибуну. — Помимо уже озвученного? — Эбигейл пожимает плечами. Она выглядит совершенно расслабленно. Это поражает. — У него было сломано два ребра. Одно из ножевых ранений меж рёбер практически дошло до лёгкого, а маленький осколок, отделившийся от перелома, задел левое лёгкое. Мы провели операцию по извлечении осколка и зашили повреждения. Также было достаточно заметное повреждение щитовидного хряща. Нам пришлось перевести Натаниэля в состояние медицинской комы, чтобы часть его ран затянулась. Мы не знали его точное психологическое состояние, поэтому присутствовал риск, что приходя в сознание, он навредит себе ещё больше. Мэйсон кивает и вновь передаёт суду, что все заключения врачей находятся в документах, переданных им ранее. — Когда Натаниэль переехал в Ваш дом, как бы Вы описали его поведение? — После недолгого наблюдения я пришла к выводу, что до этого мальчик жил в неблагоприятной для него среде. — Наблюдения? — Мэйсон чуть наклоняет голову в бок. — На чём основывалось это наблюдение? — Я работаю в больнице пятнадцать лет. Мы обучены выявлять случаи домашнего насилия по поведению, — женщина пожала плечами. — Вы думаете, это совпадение, что в тот случай, когда Натаниэлю было пять, их семьёй заинтересовалась служба социальных работников? На губах Эбигейл появляется мягкая грустная улыбка, когда она качает головой. — Нет. На протяжении всего нашего знакомства с Натаниэлем, он проявляет поведенческие шаблоны, ассоциированные с физическим или эмоциональным насилием, — Эбигейл говорит также мягко, как и всегда, но вес каждого слова тяжек. Натаниэль чувствует, что ему резко становится не по себе. Не только Ваймак, но и Эбигейл наблюдала за ним со своей профессиональной точки зрения. Это было достаточно неприятно. — Вы можете подробнее рассказать о том, какие это признаки? — Жестокое обращение вытекает из потребности агрессора подавить или контролировать поведение другого индивидуума. Обычно это достигается разрушением личности, доминированием и изоляцией, — Эбигейл быстро переводит взгляд на Натана и холодно сверху вниз осматривает его. — В случае с детьми, травмы от такого поведения становятся более выраженными. Они растут в среде, подавляющей само их нутро, они ломаются легче, а в случае с Натаниэлем и вовсе воспитываются «удобными». Когда он достаточно окреп и мы забрали его в наш дом, он старался лишний раз не показываться нам на глаза. Те вещи, что были куплены или приобретены только для него, вызывали в нём отторжение. Он старался быть как можно тише и не бросаться в глаза. Долгое время я и мой супруг были для него возможными агрессорами, поэтому Натаниэль мог общаться только с другими детьми, находящимися под нашей опекой. Десять лет — это начало того возраста, когда тело приобретает свойство меняться. Но внимание Натаниэля на это необычайно негативно. — Почему Вы так думаете? — Даниэль выглядит заинтересованным. — Изначально мне показалось, что это вызвано ощущением собственной мужественности. Как Вы могли наблюдать, Натаниэль достаточно маленький для своего возраста. Так что я и моя коллега доктор Бетси Джо Добсон, сошлись на мнении, что это последствия социального давления. Даниэль на секунду поворачивается к суду. — Бетси Джо Добсон является психиатром Натаниэля Веснински. Все её заключения, касательно мальчика, находятся в документах, — Мэйсон вновь возвращает внимание к Эбигейл. — То есть Вы хотите сказать?.. — Это то, чему учат. — Физическая травма? — С самого начала нашего знакомства, ещё в больнице, Натаниэль проявлял крайнюю степень осторожности к специалистам-мужчинам. Он не шёл с ними на контакт и всячески старался уйти от физического взаимодействия при возможности. Если к нему заходил мужчина-медбрат для смены капельницы или просто для осмотра, у Натаниэля начиналась паническая атака. — И что Вам это подсказало? — Что существует бессознательная связь между такого рода контактом и насилием. — Натаниэль находится под Вашей опекой с марта месяца этого года. Как Вы думаете, его состояние улучшилось? Эбигейл нежно улыбается. — Безусловно, — кивает она и бросает злой взгляд на Натана. — Доктор Добсон подтвердила, что некоторые из травм более не имеют такого сильного воздействия. Но, к сожалению, это относится пока только к тем, кому Натаниэль доверяет. Он стал более расслабленным и любопытным к окружающему миру, однако громкие звуки продолжают нервировать его. Также как психическое, физическое состояние приходит в норму — помимо очевидного, он немного подрос и поправился, — под конец женщина гордо улыбалась. — Есть ли что-то, что даже по прошествии шести месяцев продолжает беспокоить Натаниэля также сильно? — Конечно, — серьёзная собранность появилась в голосе Эбигейл. — Чаще всего, когда он чувствует себя незащищённым — вне дома даже в сопровождении кого-то из круга доверия — у него проявляется тревожность и повышенная эмоциональная лабильность. Также сохраняются ночные кошмары. Длительное время они были тяжёлыми. На данный момент их тяжесть варьируется от различных факторов, с которыми Натаниэль столкнулся за день. — Не могли бы Вы описать их? Эбигейл делает медленный вдох. Для неё до сих пор это было тяжёлым опытом. — Это… достаточно специфически. Обычно он резко просыпается, но тело остаётся в неподвижном состоянии. Если эпизод был лёгкий, то включает в себя гипервентиляцию и дезориентацию. В таких случаях достаточно легко привлечь его внимание и «заземлить» в текущем времени. После этого начиналась небольшая истерика, после которой Натаниэль засыпал. Даниэль кивает и хмурится. Он сцепляет руки в замок и чуть сжимает пальцы. — Если Вы отнесли это к категории «лёгкий», то есть и «тяжёлый»? — Да, — Эбигейл скрещивает руки на груди и плотно прижимает их к себе. — Эти эпизоды начинаются также: Натаниэль просыпается, но не двигается. Он перестаёт дышать на довольно длинное время, а потом… У него начинается истерика, гипервентиляция, иногда, крики. Единственным вариантом в таком случае является включить свет и попытаться «разбудить» его. — Это работало? — Не совсем, — женщина покачала головой. — В такие моменты он начинал бредить и сам мешал своему организму получать кислород. На фоне этого мозг приходил в ещё большее смятение. Он не понимал, что происходит и где он находится, это приводило к тяжёлой психосоматической реакции. Натаниэль начинал расчёсывать повреждённые участки тела, утверждая, что ему больно. Нервные окончания в эти моменты вновь посылали сигналы, сообщая о мнимых повреждениях. В один из эпизодов его кровяное давление было зафиксировано как сто семьдесят четыре на сто три. — По этой причине Вы и доктор Добсон пришли к выводу о необходимости медикаментозного вмешательства. Даниэль не спрашивает, но Эбигейл всё равно кивает. — Верно. — Можно ли назвать это бредовое состояние слепой паникой? — Нет. Исходя из практики могу утверждать, что в такие моменты человек заново переживает произошедшие события. Память человека — достаточно сложная вещь, но в таких моментах она до мельчайших подробностей воспроизводит травмированный эпизод, запомнившийся лучше всего. — Вы знаете, какой момент переживает Натаниэль? Натаниэль резко зажмуривается, будто это поможет ему не слышать. Ни Бетси, ни Эбигейл не знают этого — он не говорил. Но женщины достаточно умны и квалифицированы, чтобы иметь несколько догадок. — Натаниэль никогда не говорил об этом и не подтверждал гипотез на сеансах, но более вероятным являются его последние воспоминания. Когда вы просыпаетесь в глубокую фазу сна, вашим мышцам требуется время, чтобы отреагировать и вернуть функциональность. В этот момент вы чувствуете, вялость и тяжесть в теле, вы не можете двигаться. — То есть он переживает?.. — Когда он уже лежал на полу, а Натан Веснински наносил ему ножевые раны. Натаниэль чувствовал, как руки Аарона с силой прижали его к себе, плотно придерживая голову и не давая возможности посмотреть в зал. Даниэль строго кивает и отходит к столу обвинения. — Медикаменты, прописанные его психиатром… Можете описать их принцип действия? — Все бензодиазепины оказывают седативные, снотворное, анксиолитическое, миорелаксирующее и противосудорожное свойство. Мы вводили инъекцию до пяти миллиграмм. — Я правильно понимаю, что это довольно большая доза? — Для веса и возраста Натаниэля — да, но в пределах нормы. — Почему Вы пришли к выводу, что это необходимо? Почему нельзя было обойтись таблетками? — Действие таблетки достигает до пятнадцати минут. В состоянии Натаниэля это было, как минимум, бесчеловечно. Так же существовала вероятность, что он может навредить себе. При введении через шприц время действия значительно снижается. Было необходимо менее минуты, чтобы привести Натаниэля в полностью бессознательное состояние без сновидений до конца ночи. — Как часто его мучают кошмары? — Первые два месяца — почти каждую ночь. К августу легкие эпизоды случались около двух раз в неделю, тяжёлые — в среднем раз в две недели. — Поэтому лекарство было заменено на таблетки? — Да, — Эбигейл кивнула и вздохнула. — Снотворное не является идеальным вариантом в подобных случаях и не может гарантировать отсутствие кошмаров, но так как с этого месяца Натаниэль посещает школу и его дни достаточно насыщенны, он устаёт больше, чем раньше. Снотворное помогает гарантировать, что он проспит всю ночь без пробуждений. Натаниэль тихо хмыкает. Он очень сомневается, что в эту ночь сможет уснуть спокойно. Даниэль задаёт ещё несколько вопросов, Натаниэль не обращает на них внимание. Он замечает, что рука Эндрю с какого-то времени находится на его шее, и отчаянно пытается вспомнить, когда это произошло. Сам же Эндрю со всей присущей ему внимательностью вслушивается в каждое произнесённое слово. Это странно. Натаниэль может поклясться, что парень никогда не был увлечён чем-то настолько сильно. Спустя время внимание Натаниэля вновь переключается на допрос. — Миссис Уинфилд, можете назвать свою специальность? — Я детский хирург, специализируюсь на травмах. — То есть Вы достаточно хорошо знаете возможности и пределы детского тела? Губы Эбигейл ломаются в горькой усмешке. — Верно. К сожалению, она прекрасно знает все пределы. — Как бы Вы описали то состояние, в котором Натаниэля доставили в Вашу больницу. Этот вопрос вызывает затруднение. Эбигейл тщательно обдумывает ответ, прежде чем заговорить. — Приступая к операции, была высокая вероятность летального исхода. — То есть?.. — Детский организм более вынослив в сравнении с организмом взрослого человека, но вместе с тем он более хрупок. Раны, с которыми поступил Натаниэль, в девяноста трёх процентов имеют летальный исход среди взрослых. Семьдесят шесть из них приходятся на потерю крови. — Вы допускаете, что эти раны были нанесены при нападении при отягчающих обстоятельствах? Глаза Эбигейл темнеют. — Нет, — она мотает головой. — Характер и количество ран не похожи на нападение. Даниэль кивает, отступая от своего стола. — Спасибо, миссис Уинфилд. У меня больше нет вопросов, — Мэйсон обращается к суду. Женщина в центре двигается. — Благодарю, мистер Мэйсон. Суд переносит заседание на одиннадцать утра завтрашнего дня для дальнейшего слушания. Вновь стучит молоток.***
Дорога до дома кажется чем-то невообразимо долгим. После заседания Натаниэль чуть не столкнулся с отцом — ему не терпелось покинуть эти гнетущие стены. Ваймак успел поймать его и отвести на несколько метров в сторону. Но Натаниэль всё равно заметил эту ухмылку. Натан улыбался, когда его выводили из помещения, с превосходством глядя на всех. Натаниэль не понимал, что творилось в голове его отца. Они не говорили ни в машине, ни в доме. Эбигейл старалась не давить и делать вид, будто это обычный день. Ваймак старался ей подыграть, но быстро сдался — он не был таким хорошим актёром. Аарон продолжал крепко держать Натаниэля за руку и подбадривающе улыбался, пусть глаза и выдавали его боль и замешательство. Эндрю… Он был привычно отстранён, но вместе с тем казался более холодным. Это было тяжело для всех и Натаниэлю действительно было жаль, что он заставил пройти их всех через это. Но больше чем сожаление, он чувствовал благодарность. И опять он не нашёл в себе сил сказать об этом — Натаниэль сразу ушёл к себе и не выходил до самого вечера. Но он обязательно скажет. Научится и скажет, как он на самом деле благодарен им всем, что они спасли его. Что они достаточно терпеливы, чтобы учить его быть нормальным. Что они любят его просто за то, что он есть. Любят той любовью, которую он никогда, кажется, толком и не видел.