***
Одиночество — старый добрый друг, но почему-то он жалит и оставляет после себя неприятное чувство. Эндрю пересиливает себя и всё же проверяет надёжность замка́. Отсутствие Натаниэля ощущается ярче его присутствия. Оно в тишине квартиры, отсутствии тихого звона посуды и чувстве пустоты. Каким-то образом одно даже молчаливое присутствие парня может заполнить все полости этой квартиры так естественно и ненавязчиво, что это пугает. Он был здесь всего лишь дважды, а Эндрю уже страшно, что его здесь нет. Это ненормально. Самоубеждение — единственное, что помогает держаться нарушенному равновесию Миньярда. Эндрю не трус, он всегда встречал свои неприятности лицом к лицу. Именно поэтому он готов признать, что забота Натаниэля льстила. Даже если за ней стояли совершенно иные мотивы. Возможно, Эндрю и был не прав, что позволил младшему такие вольности, как кормление с рук или полный контроль над ситуацией. Он знает, что Нат позаботился о том, чтобы предупредить начальство Миньярда — залезал в переписку с миссис Грин и старостой группы, в период бодрствования, как и знает, что парень ни словом не обмолвился с иными людьми. Это было просто — Аарон, Ники и Кейтлин уже завалили бы его сообщениями и вопросами. Это было приятно. Прошло много лет с того момента, как кто-то так искренне проявлял заботу. За всё время бакалавриата Эндрю ни разу не позволял болезни взять верх. Он знал, что ни его близнец, ни его брат не позволят кому бы то ни было тревожить его; он просто не мог позволить себе пропустить столь многое. Взять один день отдыха потому что больше невмоготу — это ерунда; пропускать же целую неделю — недопустимо из-за последующих проблем, зачастую лишь возможных, но лучше перестраховаться. Одеяло встречает прохладой — Натаниэль перед уходом приоткрыл окно в спальне на небольшую щёлочку, — и Эндрю с благодарностью растворяется в этих успокаивающих объятьях мягкости. Разум твердит о том, что нужно поговорить, обозначить границы и предоставить всю информацию Натаниэлю, но он игнорирует его. Приятно забыться на мгновение, дать себе то, чего так долго был лишён. Эндрю уже давно прекратил безрезультатное отрицание, чтобы не отдавать себе отчёта в действиях. Просто сама мысль о том, как повлияет его признание, пугает. Это не тот страх, с которым он знаком или который научился побеждать или игнорировать. Он встречался с ним лишь единожды или дважды, этого слишком мало, чтобы предугадать вероятность событий. Сейчас Натаниэль считает, что Эндрю отпустил все свои рамки и вернулся к старой модели поведения, это куда лучше, чем признаться в до сих пор существующей природе истинных мотивов. Отпустить Натаниэля было самым правильным решением за всю его жизнь, как и самым болезненным. Эндрю не готов спустить все свои усилия в унитаз после такого труда и ломки. Нет, он этого не допустит.***
Стойкий запах кофе пропитал всю его одежду, как бы старательно Натаниэль не проветривал её. Он растерян, но при этом впервые за всю свою жизнь имеет конкретную цель и ориентир. Незнание всё также пожирает заживо, но решимость борется наравне. Это почти физически доставляет боль, ощущается также, как фантомная боль шрамов в особо тяжёлые дни, только вот ни мазь, ни что иное не помогут. Вновь ощущать себя наивным ребёнком, не знающим, как жить в этом мире, тяжело. Что ещё тяжелее — так это понять, что всю свою жизнь ошибался так сильно и жёстко. Сколько из того, что делал Натаниэль было продиктовано его чувствами? Насколько это явно выглядит со стороны? Окружающие ведь не могли не заметить его одержимость Эндрю, да? Понял ли это сам Эндрю или остальная часть их семьи, поэтому ли Миньярд оборвал их общение почти полностью? А если была иная причина, не навредила ли эгоистичная и глупая обида Натаниэля в ограничении взаимодействия так сильно, что теперь нельзя вернуться к началу? Натаниэль не знал. Он не знал ни единого ответа. Это угнетало сильнее, чем неопределённость и ожидание после подачи заявлений в университеты по окончании школы. Перед глазами появляется кружка дымящегося чая. Натаниэль растерянно улыбается и благодарит. Жан хмыкает в ответ и присаживается за низкий и довольно хрупкий столик в гостиной. — Я ни на что не намекаю, но выглядишь ты дерьмово, — многозначительно выгнув бровь, Моро сделал небольшой глоток. Этот ничего не обязывающий намёк был явным, но лёгким. Волна благодарности накрыла Натаниэля. Каким-то образом, Жан всегда чувствовал окружающих. Пусть и не особо общительный, он всегда ненавязчиво предлагал помощь, даже если и старался делать незаинтересованный вид. В этом он чем-то напоминал Рене — их безоговорочная готовность помочь и быть рядом притягивали. Но там, где проницательная твёрдость Уокер проскальзывала на поверхность и зачастую как бы вынуждала открыться, замечания Моро были достаточно общими, давая пути отхода. Возможно, Натаниэль слишком привык к прямолинейности и более острым краям людей, из-за чего часто пасовал при более деликатном подходе. Но сейчас он предпочёл бы именно эту возможность отступить в любой момент, нежели идти ва-банк. — Как ты понял природу своих чувств? Прямолинейно и недостаточно конкретно. Натаниэлю определённо нужно поработать над намёками и подводке к главной теме, но у него мало времени. Кевин в любой момент вернётся со своей вечерней тренировки. Благослови Боже Дэя за то, что он вообще ходит в спортзал даже в те дни, когда это необязательно. На секунду Жан позволяет себе растерянность, но быстро собирается. Он немного ёрзает и неловко улыбается, пожимая плечами. — Это было ясно сразу? Сколько себя помню, я всегда интересовался своим полом. Конечно же сначала я запал на лицо, но чем больше мы общались, тем больше я понимал, что это не очередное желание просто любоваться чужой красотой. Заметно и волнение, и легкая неуверенность, но Натаниэль благодарен за честность. Он медленно кивает, отпивает свой чай. — Знаешь, это у всех происходит по-разному, но это в любом случае нормально. — Но что, если я ошибаюсь? Никогда раньше я не испытывал подобного. Как мне узнать, что это именно те чувства? Что я не ошибаюсь, не совершу ошибку и не сделаю больно нам обоим? — Ты никогда этого не узнаешь, — улыбка Жана мягкая, но грустная. — Просто в какой-то момент ты должен прыгнуть и узнать. Нет ничего, что каждый испытывает одинаково. Это всегда риск. Для кого-то любовь — это привязанность и чувство радости, для кого-то спокойствие и готовность быть рядом в любой момент; желание не разлучаться ни на минуту и просто знание того, что человек жив и в порядке. Само определение чувств сложно и неординарно. Мы привыкли любить родителей, но так ли это на самом деле? Они растят нас, учат и помогают ориентироваться в этом мире. Но всегда ли это любовь? Я, например, не воспринимаю своих родителей, именно как родителей. Безусловно, я эмоционально привязан к ним, но они скорее мои друзья. Я не могу любить их таким образом, поэтому нашёл тот путь, которым это возможно. То же можно спроецировать на романтику. Ты говорил, что никогда не испытывал симпатии к кому-то таким образом, может, это потому, что ты никогда этого не хотел, или же потому, что у тебя всегда был кто-то, кто тебе нравился, но ты не знал этого? Я не могу сказать точно. Никто не может, я думаю. Но если тебе кажется, что ты нашёл ответ, ты должен рискнуть. Это может иметь фатальные последствия, но разве не проще знать, что ты попытался, а не мучаться от неопределённости? — Не ошибается тот, кто ничего не делает. — Именно. Жан испытывает едва ли преодолимое желание помочь, сделать что-нибудь ещё, видя это горькое и потерянное выражение лица, но он не осмеливается. Это не то, во что он может лезть ещё больше. Моро с лёгкостью мог сложить имеющиеся данные и понять причину терзаний друга, как и представлял царивший в его разуме шторм. И будь обстоятельства другими, он бы предложил что-то более информативное, чем расплывчатые советы.***
— Эндрю. Знакомый оклик привлекает внимание слишком быстро. Эндрю похож на нервного щенка, увидевшего хозяина. Миньярд морщится от этой мысли и невыразительно смотрит на стоящего в проходе Натаниэля. Был первый день, как Эндрю вернулся на работу и замещал одного из преподавателей современной литературы. Это было тяжелее, чем он ожидал; дневная активность после почти недели лежачего положения выматывала сильнее, чем он мог представить. Радовало только то, что на кафедре действительно были рады его возвращению. Миссис Грин — единственная, кто радовался искренне и без корыстных мотивов (как она рассказала позже, все настолько обленились и привыкли, что Эндрю на подхвате и выполняет мелкую нудную работу, что на протяжении его болезни у всех были запары с дополнительными учебными материалами и бумагами). Мелочно, но Эндрю злорадствовал. Приятно знать, что пусть твоя должность не звучит как-то пафосно или важно, твоё отсутствие заметно сразу. Эндрю полагал, что теперь мог даже с некоторой долей гордости заявлять, что он секретарь и замена всех восьми преподавателей в их кабинете. Не так круто, как будущий врач Аарона или PR-менеджер Ники, но всё же. Учебный день уже почти закончился, оставалась последняя пара для дневного обучения. Сил практически не было. Глубоко внутри Эндрю думал о том, чтобы прогулять своё вечернее занятие, но пока держался. Это явно не пойдёт на пользу в получении гранта на следующий семестр. — Ты что-то хотел? — Да. То есть нет; то есть, блять, — Натаниэль разочарованно проворчал себе под нос. — Ты в норме? Эндрю закатил глаза. — Да, Нат, я полностью здоров. Ничего не изменилось за те несколько часов, когда я отвечал в последний раз. Эндрю знал, что его голос в полной мере передаёт его недовольство и не планировал что-либо с этим делать. С того самого момента, как ему удалось выгнать Натаниэля из своей квартиры, тот не переставал ему писать. В начале это было мило и Эндрю даже считал себя гением за предложение такой вот альтернативы, но чем дальше, тем… Внимание Натаниэля всегда было слишком сильным и глубоким, если тебе удавалось его заслужить. Его манера общения всё ещё оставалась немного странной, но забавной и хорошо поднимала настроение. Оторванный от мира, Эндрю действительно чувствовал себя лучше, обмениваясь с ним сообщениями, но вот сегодня этот нескончаемый поток сообщений утомлял. И к неудовольствию Миньярда, утомлял не своим присутствием, а борьбой, которую ему приходилось вести весь день напролёт, чтобы держать концентрацию на делах, а не мгновенно хватать телефон в руки. Так что да, за время болезни Эндрю заметно размяк. — Хорошо. Тогда не буду отвлекать, — Нат сконфуженно улыбается и горбится. Эндрю не предпринимает попытки остановить его, пусть и чувствует, что хочет. Сложно не желать этого, когда видишь эту неуверенность и это огорчение. Эндрю знает, что Натаниэль действительно волновался и в целом не был ни навязчивым, ни требовательным, просто Эндрю не мог не раздражаться. Все поступки Натаниэля продиктованы его желанием заботиться и помогать своим родным. Это Эндрю имеет проблемы с тем, чтобы не видеть в таких банально простых мелочах нечто большее. Похоже, ему нужно будет попросить Би провести ещё несколько сеансов в этом месяце.***
— Вопрос, — внезапно говорит Натаниэль, стоило ему только доесть тако. Стюарт безуспешно пытается не уронить ни крошки из своего и любопытно приподнимает бровь. Вспоминая их первую встречу, Натаниэль действительно удивлён тому, как далеко продвинулись эти отношения. Они не были слишком близки, но тем не менее меж ними образовалась некая связь, которую парень не думал, что сможет иметь с кем-либо из родственников. До сих пор они соблюдали строгие правила, предъявленные Дэвидом и ФБР, но Натаниэля это не слишком стесняло. Он признавал, что иногда ему действительно хотелось лично познакомиться с бабушкой и дедушкой, как и с другими родственниками — оказалось, что у него была довольно большая семья, — но пока не был готов пересекать ради них океан. Иллюзия чего-то хорошего и нормального была приятной, и как бы не было приятно узнать всё воочию, не хотелось подвергать этот образ реальности. К тому же Натаниэль до сих пор не знал, как реагировать на криминальную часть этой родословной. Не то чтобы он сильно вникал во всё: спасибо запретам, его это мало волнует на самом деле. Натаниэль научился просто закрывать на это глаза. Да, оно есть и от этого никуда не деться, но знать что-то конкретное он не очень хотел. Сейчас они были в одном из парков Колумбии, вторая встреча с тех пор, как Натаниэль переехал из Балтимора. Как бы ни было печально, но приезжать сюда Хэтфорду было сложнее, нежели в Мериленд. — Слушаю, — прожевав откровенно отвратительный, по его мнению, кусок тако, Стюарт кивнул. Он привычно был в костюме, Натаниэль ни разу не видел его в иной одежде, и выглядел крайне не уместно за столиком уличного кафе. Но это не портило его манер и того, как мужчина держался. За годы общения его лицо покрылось новым количеством мелких шрамов и морщин, хромота стала заметнее, а аура силы и власти — отчётливее. Но Натаниэль не испытывал ни грамма страха. Он знал, как на них смотрели окружающие — подросток в мешковатых джинсах и толстовке университета и солидный мужчина в годах, — но не обращал на это внимания. Он также знал, что этот самый мужчина в костюме за тысячу долларов может по-детски смеяться над глупой, слишком тонкой по мнению большинства шуткой, когда его идеально белая рубашка в пятнах от свежего жира или разъедающего белизну вина. — Почему у тебя никого нет? Натаниэль не хочет, чтобы это звучало бестактно, но в последнее время его слишком сильно волнует этот вопрос. Объективно, Стюарт симпатичный мужчина в годах. Судя по фотографиям, он был не менее симпатичным мужчиной и раньше, в более молодом возрасте. Натаниэль даже назвал бы его красивым. Его характер был приятным и довольно сбалансированным, даже спокойным. Единственным минусом, который видел Нат, был криминал и сопутствующая ему жесткость, которые прочно связаны с его дядей. Но он не думал, что единственная причина, по которой Стюарт так и не обзавёлся своей семьёй. Лёгкость покидает их общение. Неловкость, как и замкнутость повисает слишком ощутимо, чтобы игнорировать это. — Я не нашёл того, кто бы желал, — слова Стюарта отдают болью и сожалением. Натаниэль видит, как мутнеет его взгляд, как пелена воспоминаний обволакивает его и знает, что это ложь. Он не думал, что затронет всё ещё не зажившую рану, поэтому чувствует себя виноватым. Он не хотел погружать дядю в несчастливые воспоминания, но знает, что их уже не остановить. — Ты никого не любил? — он правда старается смягчить вопрос, пусть и не уверен в том, насколько это получилось. На губах Стюарта появляется мягкая, нежная улыбка. — Любил, — опровергает он довольно резко и горько. — Но я никогда бы не попросил её принять мою жизнь. Натаниэль чувствует резкую боль в собственном сердце, когда видит эту уязвимую, куда более молодую версию мужчины. Хэтфорд водит пальцем по пластиковому столу, всё ещё горько улыбается и не рискует встретится с ним взглядом. — Я был примерно твоего возраста, когда встретил её. Она подрабатывала в кафе около моего университета. До сих пор помню её яркую улыбку, искреннюю и никак не вяжущуюся с её мешками под глазами. Мы долго флиртовали во время её работы. Стоит ли говорить, что я пропускал занятия, лишь бы провести с ней чуть больше времени? Но дальше пары прогулок не доходило. Я просто не мог представить, что она будет рядом, когда я делаю все эти вещи, когда я руковожу ими. После моего выпуска мы много общались, но больше как друзья, чем что-то большее. Она призналась мне в чувствах, но я не мог позволить себе ответить на это. Не мог опорочить её связью с собой. Только не её. Натаниэль не станет лгать в том, что он удивлён этим откровением. Он видит что-то мерцающее в мужчине, когда он говорит о своей любви, и это вновь заставляет его сердце болеть. В этот раз более глухо, но не менее ощутимо. Любопытство подстрекает его задать вопрос, узнать больше, но он не находит себе сил сделать это. Вместо этого он решает немного изменить тему. — Больше никого не было? Стюарт моргает и весь прошлый морок растворяется. Мужчина берёт в руки пластиковый стаканчик и делает большой глоток колы. — Влюблённость, интерес? Конечно же были. Были те, с кем я спал; те, с кем пытался завести отношения. Мужчины, женщины — это не играет для меня роли. Я пытался, но не скажу, что что-либо из этого возымело кой-либо успех. — Совсем никто? Натаниэль не может не испытывать горечь. Он знает, его дядя не совсем хороший человек, но он и не плохой человек сам по себе. Должен быть кто-то, кто сгладит его одиночество. — Возможно, — уклончиво отвечает Стюарт и готовится откусить кусок своего тако, когда его застаёт обнадежённый взгляд голубых глаз. Он откладывает еду вновь на тарелку и вздыхает. — Возможно, есть кто-то, кто занимает мои мысли и тревожит чувства чуть больше, чем я обычно позволяю. — Ты влюблён? — Я испытываю интерес и, может быть, страсть, — поправляет Стюарт. — Кто это? — Натаниэль не может сдержать рвущегося наружу любопытства. — Кто-то, с кем мне определённо не стоило связываться, — хмыкает Стюарт и всё же кусает свой остывший тако. Натаниэль удивлённо вскидывает брови. — Он знает о твоей работе, — это не вопрос. Стюарт хмыкает в подтверждение. — Мы партнёры. С недавнего времени, — кивает мужчина. — В любом случае, не думаю, что это именно то, что тебя интересует. То, как немного язвительно звучат его слова, заставляет Натаниэля улыбнуться. — Возможно, ты прав. — Возможно? — Хэтфорд издевательски вскидывает бровь. — Ладно, ты прав, — Натаниэль вздыхает. — Я не знаю, что мне делать, окей? Это первый раз, когда я чувствую нечто подобное. — И что ты хочешь от меня услышать? Стюарт слегка щурится и очень некрасиво фыркает. — Не пойми неправильно, но я не лучший советник в делах любовных. Поговори с кем-то из семьи, — привычные издевательские нотки, окрасившие последнее слово, заставили Натаниэля улыбнуться. Иногда Хэтфорд вёл себя подобно ребёнку. Он никак не мог не издеваться над своим племянником, но делал это беззлобно и слишком забавно для своего возраста, чтобы действительно воспринимать эти утрированные обидчивые выражения всерьёз. — У Дэвида вон неплохо получилось заполучить самую скучную женщину в мире. — Эбби не скучная, — Натаниэль закатывает глаза. — Если она не режет людей направо и налево, не плетёт интриги и не пытается перевернуть сложившиеся устои мира, это не значит, что она плоха. — Да, она хорошая мать, — Стюарт кивает совершенно серьёзно и искренне. — У тебя также есть Аарон и Ники. Они ведь оба в длительных отношениях, верно? — Я не хочу говорить с ними об этом, — Натаниэль отводит взгляд и чувствует, как краснеет. — По крайней мере пока. Стюарту требуется всего несколько секунд, чтобы правильно оценить обстановку и полностью сконцентрироваться на племяннике. Он откладывает тако, который съел едва ли наполовину, отодвигает тарелку и подпирает руками подбородок, гаденько ухмыляясь. — Так значит, Эндрю. Натаниэль чувствует, как температура воздуха резко падает. Всё остаточное тепло осени в этот краткий миг испарилось, сменившись неприятным холодком, покрывшим спину. Парень застывает с салфеткой в руках, вылупившись на дядю. Ухмылка Стюарта стала сильнее. — С чего ты взял? Откуда у тебя в голове вообще такие мысли?! — Сколько мне, по-твоему, лет? — раздражение Стюарта едва заметно, но достаточно ярко, если знать, куда смотреть. — Ты не такой незаметный, как тебе кажется. Натаниэль хмурится, глядя в эти насмехающиеся глаза. Стаюрт делает длинный глоток колы и совершенно отвратительно шуршит трубочкой в полупустом стакане. Это действительно отвратительно — звук и ситуация. Будь у него иной выбор, Натаниэль никогда не допустил бы такого унижения. Признаться Стюарту — это достаточно плачевно для собственной гордости; у мужчины есть дурная черта характера — он слишком любит подтрунивать в самые неподходящие моменты. Но это также необходимо. Он единственный, кто сможет дать объективный совет в данной ситуации. Какие бы чувства Хэтфорд не испытывал к Миньярду, Стюарт не станет приплетать их. К тому же, он самый «безопасный» советчик. Каков бы ни был его взгляд на ситуацию, это не изменит его отношения к самому Натаниэлю. — Хорошо. Эндрю, — вздыхает Натаниэль и едва перебарывает желание спрятать лицо в сгибе локтя. Ухмылка Стюарта становится ещё более невыносимой. — Возможно, недавно я понял, что испытываю к нему что-то? Он мне нравится, но я не уверен. Совет моего соседа заключался в том, чтобы «прыгнуть с разбега в карьер». Но ты же знаешь Эндрю, в основном заочно, но всё же. Я не думаю, что ему это понравится. Особенно от меня. Лицо Стюарта приобретает странное выражение, распознать которое Натаниэлю не удаётся, но он отчётливо видит в нём жалость, снисхождение и грусть? Он не может сказать с уверенностью. — Начнём с того, чего ты хочешь. Только не смотри на меня так. Нат, ты впервые понял, что тебе кто-то нравится, — почему-то эта фраза звучит так, будто необходимо уточнение, но Натаниэль не готов поднимать и эту тему сегодня, — поэтому, я считаю важным определить то, чего ты хочешь по итогу. Как я говорил, есть люди, с которыми ты понимаешь, что не сможешь быть, даже если ваши чувства сильны. Действительно ли для тебя так важно переопределять ваши отношения? — Да. Я хочу этого, — слова вырываются слишком поспешно, но Натаниэль не жалеет. — Пусть всё это время мы и были близки, мне не нравится думать о том, что я буду хранить это в секрете. Моё восприятие его, нас, оно изменилось. Я хочу, чтобы он знал. — Но при этом, ты хочешь понять, может ли он принять это. — Да. Даже если он мне откажет, я хочу, чтобы он понял, как именно я его вижу. Резкие черты лица Стюарта смягчаются. Лучики морщинок становятся такими яркими, что заполоняют всё пространство вплоть до висков, когда мужчина нежно улыбается. — Тогда, не думаю, что кто-либо вправе тебя сдерживать. Кидаться с места в карьер, конечно, хорошо, но довольно рискованно. Прежде чем ставить что-то на кон, тебе следует изучить его. Прошло довольно много времени с тех пор, как вы действительно были близки. Даже если тогда ты знал, как разговаривать с ним и как обходить острые углы, никто не даёт гарантий, что это продолжается до сих пор. Я не знаю Миньярда так хорошо, как ты, но он довольно сложный человек. — Тебе это сказало его досье? — Не ёрничай. Я должен был понять, с кем ты живёшь. Мы уже говорили об этом. — Ага, — Натаниэль дуется, допивает свой остывший кофе. — Всё, что я имел ввиду: попробуй сначала просто пообщаться поближе, а там уже станет видно, в каком направлении тебе двигаться. Сомневаюсь, что кто-то кроме тебя сможет спланировать действия. — То есть твой совет в том, чтобы довериться моему чутью? — Я называю это «дрессировка дикой псины», но «чутьё Эндрю Миньярда» тоже подходит, — Стюарт пожимает плечами, но к его сожалению реплика полностью остаётся проигнорированной. Натаниэль слишком занят жеванием собственной губы, чтобы обратить на него внимание. — Я могу начать ухаживать за ним и, если реакция будет отрицательной, то просто сделаю вид, что ничего не было. Так мы не потеряем то шаткое положение, которое образовалось сейчас, но и вместе с тем сможем продвинуться дальше, если будет прогресс, — нахмурившись, Натаниэль больше бормотал себе под нос, чем делился мыслями. — «Ухаживать»? — Стюарт почувствовал, как дёрнулась его бровь. Хэтфорд имел честь лично побеседовать с Миньярдом в общей сложности несколько часов за всё это время и очень сомневался, что «ухаживание» — это то, чего хочет этот оборванец. Ужас последствий при фатальных ошибках был настолько велик, что он просто не решился даже упомянуть об иной формулировке. Эндрю Миньярд был из того самого типа «плохих парней», с которыми он определённо не хотел, чтобы связывался его племянник, но заикаться об этом было явно проигрышным делом. К тому же, кем был сам Стюарт, чтобы говорить о хорошем и плохом? Мужчина чувствовал, как усталость цунами обрушивалась на него. Всё, на что действительно хватало его немолодого организма — смиренный вздох. — Хотя знаешь, делай как хочешь. Тебе не нужны советники.***
— Распечатки на следующую неделю. К концу дня нужно составить список студентов, допущенных до… — Лекций того профессора из Эл Эй, — миссис Грин радушно улыбается и забирает ещё тёплые от недавней печати листы. — Спасибо, Эндрю. Эндрю кивает и возвращается за свой стол. Обеденный перерыв закончился не так давно, но его организм уже вновь требует дозаправки едой. Миньярд так кстати натыкается на небольшой прозрачный контейнер и долгое время сверлит его взглядом. Шоколадные маффины безбожно совращают своим видом и слегка пробирающимся наружу запахом, а знание вкуса делает борьбу заведомо проигрышной. Заваривать кофе слишком геморно, особенно сейчас, когда весь кабинет полон людьми, но Нат-я-всё-предусмотрел принёс не только оскорбительный контейнер, но и термос со всё ещё обжигающим какао. Эндрю не мог не сверлить взглядом этот набор подношений. К слову, это было уже не ново. Последние пару недель Натаниэль постоянно подкарауливал его около аудиторий и просто впихивал пакет с едой. Сначала Эндрю подумал, что это из-за его простуды — он в принципе нечасто болел, из-за чего домашние имели привычку чуть ли не с ума сходить в такие периоды, — но даже сейчас это не прекратилось. Наоборот, опека только усилилась. Переписки стали в разы длиннее, звонки — чаще, а нескончаемая череда случайных встреч стала настолько стабильной, что просто не могла не вызывать подозрений. Натаниэль каждый раз оказывался рядом в самые неожиданные моменты, просто начинал диалог и делился странными фактами о своём дне, спрашивал о делах Эндрю и внезапно пропадал, когда на горизонте появлялся кто-то из его друзей (обычно это был странно улыбающийся Моро, который многозначительным взглядом напоминал о времени). Это было так по странному знакомо и обыденно, что не могло не вызывать тепла внутри. Эндрю сам не понял, как быстро привык и неосознанно ждал, когда краем глаза заметит огненную копну волос. Но как бы знакомо это ни было, это было также странно. Неловкость сопровождала каждое действие, а нервозность пропитывала собой все фразы, срывающиеся с этих пухлых губ. Вздохнув, Миньярд подтянул к себе контейнер и запустил презентацию к грядущей лекции. Не было смысла думать об этом сейчас, нужно сконцентрироваться на учёбе.***
— И ты находишь это странным? — Именно. Ему как будто что-то нужно от меня, но я не могу понять, что именно. Эндрю заканчивает выкладывать тесто в формы и ловким движением запихивает всё в духовку. — Это не в стиле Натаниэля, — голос Рене как обычно лёгок и весел. Эндрю споласкивает руки и возвращается к ноутбуку, встречается взглядом с подругой и не может не закатить глаза на её довольное выражение лица. — Что? — Ничего, — Уокер забавно мотает головой, из-за чего её волосы, куда более длинные, чем он видел в последний раз, но всё такие же нежно-розовые на концах, качаются на её плечах. — Миссис Грин уже начала спрашивать про него. — В каком смысле? — Она думает, что он за мной ухаживает. Представляешь? А всё из-за того, что этот идиот принёс ей выпечку «в благодарность за заботу обо мне», — Эндрю фыркает и подпирает лицо рукой. — Он сделал это, когда я болел. И вот как мне теперь объяснить, что всё далеко не так? Динамики искажают мелодичный смех девушки, заставляя Миньярда ещё больше жалеть о том, что Рене не рядом. — Да, она довольно упёрта в своих убеждениях. Но знаешь, она весьма прозорлива. — Просто твоя влюблённость в Элисон была не такой тонкой, как тебе казалось. — Возможно, — примирительная улыбка окрашивает лицо Рене. — Но почему это недоразумение так тебя злит? Разве тебя обычно не заботят слухи? — С чего ты взяла, что я злюсь? Эндрю хмурится. Он действительно не чувствовал гнева от этого, скорее был разочарован и огорчён? Эти определения подходили несколько лучше. — Ладно, может и не злишься, — Рене кивает и перемещается на диване, приближаясь к камере. — Но тем не менее это волнует тебя достаточно, чтобы позвонить мне среди недели с пометкой «срочно». То, как ненавязчиво она вклинивает издёвку в свою речь не может не напрягать. Рене всегда была твёрдым и решительным человеком, предпочитающим говорить всё прямо, нежели разбрасываться намёками, но вместе с тем и смягчающим всю нелицеприятную ранящую правду. Тем не менее Эндрю как никто иной знал, что Рене — чёрт во плоти, поэтому ждать поблажек не собирался. Как и идти на попятную. — Конечно же меня это волнует, — он фыркает и скрещивает руки на груди. — С тех пор, как мы проснулись вместе, он чертовски странный. Это был даже не первый раз, когда мы уснули вместе. Так какого чёрта он так изменился? В конце концов это я тот, кто должен переживать. — Это нормально, что тебе нравятся эти изменения, Эндрю, — углы девушки вновь смягчаются вместе с улыбкой. — Как и нормально, что тебе страшно. После того, как ты столько держал всё в себе, ты не можешь не цепляться за это потепление между вами. — Не смей продолжать. — Почему же? Я знаю, что ты всё ещё любишь его. Ты можешь отрицать это, но не лги хотя бы себе. Ты знаешь, что я всегда поддерживала твои решения, даже если была не согласна с ними. Но не думаешь, что на этот раз нужно быть честным? Даже если всё не то, чем кажется, не будет ли лучше, если он узнает? Таким образом Нат будет знать, что провоцирует своими действиями, и будет аккуратен. — Я не хочу, чтобы он был аккуратен. Эндрю совершенно не нравится эта мысль. Чувства Эндрю — это проблема самого Эндрю. Натаниэль ни в коем случае не должен переживать о том, как себя вести и что говорить. Из-за допущенной ошибки он и так был чрезмерно долго сдержан и отстранён. Куда лучше, если всё вернётся к прежнему, даже если будет приносить боль и тоску. Миньярду не нравится даже думать о том, что он вновь окажется за бортом судна жизни Натаниэля. — Я понимаю, — Рене кивает. — Но ты не думал о том, что как ты заботишься о нём, он заботится о тебе так же? Представь, если бы вы поменялись ролями. Тебе бы не понравилось, что от тебя скрывают что-то столь важное, к тому же знать, что делаешь больно дорогому человеку, слишком невыносимо, чтобы оставлять всё как есть. — Это мерзко. — Эндрю, — холодная ярость мгновенно пропитывает голос Рене. — Твои чувства — это не мерзко. Разве мы уже не говорили об этом? Она права. Конечно, права. Однако Эндрю не может не возвращаться к этим мыслям, даже если был уверен, что преодолел этот этап. — Вы никогда не были родственниками; ты никогда не делал ничего, что могло бы его ранить или представлять для него угрозу. Тем более сейчас, когда вы оба взрослые. — Он всё ещё ребёнок. — Нет. Он не ребёнок, но ты прав — он всегда будет младше тебя. Вспомни сам, каким ты был в восемнадцать. Разве тебе казалось, что ты слишком юн для отношений с Роландом или случайных встреч с другими? Нет, Эндрю так не казалось, как и не кажется сейчас. Признать это вслух тоже самое, что подняться на борт самолёта с одним лишь парашютом — слишком тревожно и глупо. Он не готов к этому. Не сейчас. Теряться в наивном неведении слишком приятно, чтобы собственными руками разрушить это. Заниматься самообманом непривычно, но довольно соблазнительно, особенно сейчас, когда внутри теплится надежда и эта отвратительная вера в то, что со временем всё действительно изменилось. Эндрю видит, как время взяло своё, выполнило свои функции и забрала плату ценой в года, однако он видит это не только в том, как повзрослел Натаниэль. Эта плата была не только в окрепшей силе и стержне мальчика, его некогда мягких чертах лица и оленьих глазах, непосредственности и неуклюжести подросткового тела. Она коснулась и Миньярда, добавила ещё больше знаний о мире и глупых социальных устоях, тронула кожу складками морщин, потихоньку забирает и гибкость конечностей, и твёрдость мышц, а груз на плечах делает тяжелее, как и прицепленную вслед ответственность. Это всё теряется в противоречиях, добавляет страхов и так сильно разрывает мозг в моменты слабости, что держаться становится всё труднее. Рене не может знать всего этого. Эндрю и не хочет, чтобы она знала, поэтому просто меняет тему, спрашивая о последних новостях в её жизни. Уокер позволяет этому сработать. Её ненавязчивая речь заполняет пространство пустой квартиры, скрашивая ожидание и вечер в целом. Миньярд не может не быть благодарным за это.***
Тремор не удаётся убрать даже спустя сорок минут активного отвлекания. Натаниэль просто смиряется с этим и старается не обращать внимания, списывает это на усталость и забитость мышц после недавней игры. Последние несколько дней выдались тяжелыми и без этого стресса: промежуточная аттестация на неделе, игра и незапланированная поездка в Балтимор — всё это было достаточно выматывающе, чтобы пропустить все запланированные на этот день тренировки. Однако пусть был всё ещё выходной, Натаниэль не собирался расслабляться. Выскользнув из машины, что так любезно одолжил Кевин после недолгого шантажа, парень вдохнул всё ещё тёплый воздух и попытался расслабиться. Эндрю согласился провести весь выходной в его компании. Конечно же, Натаниэль не стал называть это свиданием — к чёрту Жана, который помогал с планированием и именно так и называл все мероприятия, — но это всё равно нервировало. Натаниэль боялся облажаться. Конечно, у него был небольшой опыт в этом новом для него общении с Миньярдом, но всё же разница была слишком велика. Пересекаться на несколько минут в университете и провести весь день наедине — это небо и земля для восприятия. Какая-то часть разума кричала о излишней поспешности, но Натаниэль с лёгкой совестью игнорировал это. Чем дольше он думал, тем больше убеждался, что эти чувства, хоть и новые по своей природе, зрели уже давно. Натаниэль просто решил игнорировать их и не брать во внимание. Глупец. Непослушные руки вновь устремились к волосам, которые он так тщательно (и тщетно) укладывал перед выходом. Это было излишним, Натаниэль знал, что выглядел хорошо. Господи, даже сам Кевин-зануда-Дэй похвалил его вид перед выходом, но это не значило, что стало многим легче. Натаниэль не слишком изменял себе и не оделся как-то иначе, однако и штаны, и свитер были новыми. Теми, что недавно прислал в подарок Ники. Его подарки всегда были некстати и совершенно без повода, но хорошо выглядели и были практичными, так что жаловаться не было смысла. Сейчас, к тому же, пришлись к месту. Эндрю появляется как раз вовремя. Прожди Нат ещё немного и точно бы начал терять самообладание. — Ты спёр тачку. Смешок срывается с губ прежде, чем он успевает подумать. Натаниэль чувствует, как нервозность покидает его, словно воздух — лопнувший шарик. — Одолжил, — поправляет он и опирается на капот, предоставляя Миньярду время на изучение машины. — Как ты уговорил Кевина сесть за руль? — одобрительно кивнув, Эндрю выудил из пачки сигарету и закурил, всё ещё тщательно осматривая дорогое авто. Натаниэль, в отличие от Миньярда, не имел страсти к этой технике. Наличие колес и теплого места для пятой точки — это неплохо, так какая разница, сколько лошадей под капотом или из чего сделан салон? — Он списывал у меня на прошлой контрольной по алгебре. — Ты ведь в курсе, что я могу сообщить в деканат? — Эндрю медленно выпускает серый дым, высокомерно изгибая бровь. — Знаю, — Натаниэль кивает и с ухмылкой скрещивает руки на груди. — Ты этого не сделаешь. — С чего такая уверенность? — Во-первых, я слишком хорошо знаю, что тебе нет дела до этого. — Эндрю фыркает, но Натаниэль игнорирует этот незначительный звук. — Во-вторых, я собираюсь подкупить тебя. — Помощь в походе по магазинам не звучит как достойный подкуп. — А удовлетворение всех твоих до ужаса отвратительных хотелок в Candy shop? Внимательный, резкий взгляд мгновенно был прикован к парню. Натаниэль едва ли мог подавить самодовольство, льющееся из его тела. Миньярд сделал слишком длинную затяжку и щелчком пальцев отбросил половину сигареты в сторону. — Поехали. Убедившись, что парень благополучно сел на пассажирское сидение и пристегнулся, Натаниэль сделал глубокий вдох для спокойствия и последовал следом. Вести машину было чем-то сродни медитации, однако сейчас парень не мог расслабиться в той же мере, как и обычно. Взгляд то и дело косился в сторону, останавливаясь на расслабленном и явно незаинтересованном в пункте конечного назначения Миньярде, а руки то тревожили волосы, то переключали радиостанции. Движение на дороге было достаточно сбалансированным, что избавляло от пробок, но так же не давало разогнаться. — Прекрати, — даже не отрывая взгляда от окна, Эндрю заметил его очередной порыв переключить частоту радио сигнала. Строгость его голоса повлекла за собой весьма неприятное виляние руля, как и последующий недовольный взгляд. — Как тебе только выдали права. — Так же, как и тебе, — огрызается Натаниэль и тут же прикусывает губу. Обмениваться колкостями на свидании, чёрт бы побрал Жана и его легкомысленные поддразнивания, явно было не самым лучшим решением. Торговые центры не слишком изменились за прошедшее десятилетие, как и не стали менее людными, особенно в выходные. Недовольство Натаниэля отразилось и на его лице, когда он заметил очередную компанию шумных подростков, устремившихся на вход. Может, он и избавился от всего недоверия и ужаса перед толпой, но это не значило, что она начала ему нравится. Судя по тому, как Эндрю резко запахнул свой кардиган, он тоже был не в восторге. — Мне нужно что-то приличное для зимнего банкета. — Давай расправимся с этим, — кивнул Миньярд, решительно направляясь ко входу. Шопиться с Эндрю приятно и, что более важно, быстро. Он куда лучше знал все бутики и тем более планировку торговых центров в Колумбии. Именно поэтому лишних остановок не было, как и ненужных примерок. Натаниэль пару раз едва ли успел пройти дальше пары метров от начала магазина, как Миньярд объявил, что здесь нет ничего подходящего. На четвёртый раз он задержался дольше, прежде чем появился в поле зрения с несколькими костюмами в руках. Натаниэлю не оставалось ничего иного, кроме как послушно пройти в примерочную. Процесс переодевания и демонстрации был также куда более быстрым, нежели привык парень. Не прошло и часа, как они оплачивали на кассе тёмно-серый костюм с алым галстуком-бабочкой и белоснежной рубашкой. — С тебя сладкое, — дождавшись, пока он расплатится, Эндрю схватил пакет и решительно устремился на выход. — Признай честно, ты даже не старался, — быстро нагнав, усмехнулся Нат и попытался забрать крафтовый пакет, но был проигнорирован. Эндрю резко замер, с прищуром глядя на него. — Я никогда не халтурю с одеждой, — слишком жестко произнёс он, раздражённо глядя прямо в глаза. Только сейчас Натаниэль понял, что ему приходилось смотреть немного вверх. Губы против воли растянулись в мягкой улыбке, наполняя тело лёгкостью. — Верно. Хмыкнув, Эндрю решительно продолжил путь. Несколько секунд Натаниэль глупо наблюдал за его удаляющейся фигурой, не в силах унять бешено колотящееся сердце. Это было совершенно необоснованно, но оно всё же было. И Натаниэль совершенно не знал, как сдерживать себя в руках, когда всё, чего он хотел — это схватить Эндрю и просто рассказать обо всём, что чувствует. Но это неправильно. Он должен действовать постепенно и убедиться, что всё в порядке. — Соберись, — прошептал он себе под нос, крепко сжав кулаки и направившись следом.***
У Эндрю есть проблема. Одна довольно конкретная ходячая проблема с рыжими волосами и таким глупым, глупым лицом, что он едва держит себя в руках. Ещё вчера он думал, что нет ничего плохо в том, чтобы пройтись по магазинам с Натаниэлем, но этим утром? Он сомневался в собственной адекватности. Перерыв в сотый раз свой гардероб — исключительно с целью того, чтобы понять нужно ли ему прикупить что-то, — он едва не сорвался и не позвонил Рене. Однако Эндрю не был влюблённой девочкой-подростком, которой нужен совет. Во-первых, Эндрю не был девочкой (спасибо и на этом); во-вторых, это не было свиданием или хоть чем-то отдалённо романтическим. Так что успокойся, чёрт возьми. Успокоиться получилось ровно до момента встречи, ибо чёртов Натаниэль напялил на себя последний подарок от Ники. Небеса явно ненавидели Эндрю, ведь как иначе объяснить то, что из всего огромного перечня подарков Ники, Нат надел именно тот, который советовал сам Эндрю? Кара, не иначе. Спасибо хоть, что было отвлечение — Миньярд действительно не думал, что Дэй доверит свой Лексус хоть кому-то. Нервозность парня в машине нисколько не помогала и передавалась воздушно-капельным путём даже при тщательно контролируемом и размеренном дыхании. Эндрю с трудом представлял возможные исходы этого дня, поэтому не желал тратить ни секунды лишнего времени на этот явно неудачный цирк или проверку на выдержку — называйте, как хотите. Будь у него выбор, Миньярд бы вообще не смотрел в сторону Натаниэля. Это довольно неприятно, когда ты надеваешь один из «базовых» комплектов вещей, а твой спутник выглядит так, будто готов проходить модельный кастинг. То, что Натаниэль вообще не понимает того, как выглядит, нисколько не помогает. Этот идиот даже не замечает, как на него пялятся эти глупые консультанты в магазинах. Эндрю явно слишком трезв для того, чтобы иметь с этим дело. С горем пополам найдя подходящий бутик — тот, в котором все слишком заняты, чтобы обращать на них хоть какое внимание, Эндрю со спокойной душой смог найти несколько возможных вариантов костюма. Но то, что казалось благословением, оказалось очередной проверкой. И какого чёрта буквально всё, что надевает Нат, выглядит так, будто сшито специально под него? Возможно ли подать в суд на это? Эндрю собирается изучить этот вопрос сразу же, как переступит порог квартиры. — Признай честно, ты даже не старался. Эндрю замер, услышав это. По мнению Натаниэля, он тут прохлаждается? Этот мелкий идиот даже не представляет, сколько сил Миньярд тратит на то, чтобы быть таким же расслабленным и спокойным, как обычно. Но даже так Эндрю ни за что не позволит себе отнестись к внешнему виду легкомысленно. Хорошо, что Натаниэль это понимает. Хмыкнув, Эндрю решительно направился к последней точке этого дурацкого похода. Магазин сладостей — определённо то, что поможет отвлечься и хоть отдалённо вернуть контроль, а полная готовность Натаниэля к роли спонсора лишь способствовала расслаблению и отвлечению. Эндрю всерьёз не думал сбрасывать всю оплату на младшего — это звучало заманчиво, но всё же било по чувству собственного достоинства, однако у Натаниэля были иные планы. Этот юнец и глазом не моргнул, когда прикладывал карту к терминалу, даже не глянув на цену. Миньярд не мог не задуматься о его благоразумности. — Не было нужды, — произносит он вместо бессмысленного негодования. Но Натаниэль — чёртов Натаниэль — лишь улыбается после того, как с его счёта списалась сотня баксов. — Знаю, но это же подкуп. Я должен был соблазнить тебя. Ты уже это сделал, — едва не произнёс Эндрю, но вовремя прикусил язык и нахмурился от боли. Выражение лица Натаниэля сменилось чем-то более сложным, более закрытым, когда он бросил взгляд на время. — Думаю, пора возвращаться, — как-то рассеянно произнёс парень, на что Эндрю может лишь согласно кивнуть. Эндрю слишком стар и неподготовлен к подобным эмоциям, они должны постигаться в более юном и наивном возрасте, но никак не после двадцати. Он даже разобрать их не может, и это крайне, крайне неприятно. В помойку советы Рене, ему нужен сеанс с Би. Чем раньше, тем лучше. Он не хочет тянуть — есть шанс, что неуверенность и глупые мысли завладеют разумом, они уже это делают, преобразуя всё в такую знакомую, ясную для усвоения злость. Она проста и понятная, куда проще иметь дело с этим.***
Натаниэль чувствует, как всё летит к чëртовой матери. Сначала это не очень заметно, но после набирает катастрофические обороты. Эндрю зол. Искреннее и так сильно, что кажется даже воздух твердеет около него. Вместо того, чтобы провести лёгкий и приятный день они оказались на грани краха. — Думаю, пора возвращаться. Слова даются с трудом, но ему всё же удаётся их произнести. Эндрю без промедления соглашается и вновь входит вперёд. В который раз за эти жалкие часы Натаниэль смотрит на его удаляющуюся спину, но уже не чувствует ничего отдалённо радостного. Он определённо наивный идиот, любящий самообман. Сможет принять даже отказ, хочет просто рассказать, чтобы не держать в себе? Ничего подобного. Он хочет, чтобы Эндрю ответил на признание, пусть даже и не представляет, к чему это приведёт в итоге. Возможно, стоило подумать об этом ранее, так у него были бы хоть какие-то приятные образы для размышлений. Всё, что его мозг может представить сейчас — это более десятка вариантов отказа: от яркого недовольства и злости на этом спокойном лице, до полного безразличия и ошеломляющего холода. Обратный путь был таким же нервным, но более неприятным. Натаниэль раз за разом прокручивал все детали и не мог понять, где именно появилась трещина. Всё же было хорошо, разве нет? Эндрю не выглядел недовольным, хоть и не горел энтузиазмом, казалось, ему достаточно комфортно. Было ли это ложью? Мог ли Натаниэль настолько погрузиться в себя и свои думы, что начал принимать желаемое за действительное? Парень выскальзывает из машины следом за Миньярдом и облокачивается на тёплый капот. Эндрю молчаливо останавливается следом и закуривает. Его пакет то и дело шуршит, зажатый в другой руке слишком сильно, чтобы быть не подозрительным. Натаниэль отрывает взгляд от побелевших костяшек жилистых пальцев и устремляет взгляд на темнеющее небо. Вечер уже вступает в права, хотя сейчас едва ли больше пяти. К сожалению, это в равной степени красиво и печально. — Ты злишься на меня? — Нет. Натаниэль прикрывает глаза то ли в облачении, то ли для решительности и выдыхает едва громче шëпота. — Ты ненавидишь меня? — Ненавижу, — за то, что даёшь ложную надежду остаётся не озвученным и вновь заставляет Эндрю хмуриться. — Я понимаю, — улыбка Натаниэля фальшивая и такая некачественная, что больно. Эндрю ненавидит себя за то, что смотрит. — Не следовало мне пробовать. Это было глупо. Натаниэль не может остановиться, не может вернуться, сделать шаг назад и прислушаться к собственному плану. Делать всё неспеша — звучит так сладко и завлекательно, но на деле так сложно, когда всё выходит жалким подобием американских горок. Всё-таки, наверное, хорошо, что раньше Натаниэль не влюблялся. Он явно не создан для этого. — Прости. Наверное и впрямь было наивно полагать, что это взаимно, — Натаниэль слабо усмехается и медленно поворачивается к Эндрю лицом. Он собирается встретить крах лицом к лицу. — Взаимно что? — Эндрю вновь хмурится, рассеянно на этот раз. Натаниэль находит это очаровательным, но вот складка меж бровей портит это красивое лицо. Улыбнувшись, он приподнимает руку и не торопясь тянется к чужому лицу, упираясь пальцем в этот мягкий бугорок. — Ты мне нравишься, Эндрю, — мягко и так, так горько произносит Натаниэль, что у него сводит зубы. Конечно же именно сейчас он не может взять контроль над собой. До чего же жалкий. — По крайней мере я так думаю. Я не знаю? Не то чтобы у меня был опыт в этом. Просто в какой-то момент я посмотрел на тебя и такой: «Ой, я хочу провести с ним всю свою жизнь». Натаниэль тихо смеётся, искренне считая это забавным. — Я знаю, насколько ужасно это звучит, окей? Ты, наверное, видишь во мне что-то типа брата, родственника, не знаю. Но я тебя так не вижу, поэтому для меня это нормально. Блять, я делаю только хуже, да? — Смех вновь срывается с его губ, но на этот раз более резкий. Он качает головой от досады. — Просто забей, я пойду. Давай сделаем вид, что этого разговора не было. По крайней мере на какое-то время. Эндрю кажется, что планета сходит с орбиты. Ощущение, что вместе с этим упал и метеорит, прямо на него самого среди всех миллиардов людей. Это ошеломляюще настолько, что лишает дееспособности. Ему кое-как удаётся зацепиться за рукав Натаниэля в самый последний момент — всего немного и он покинет зону досягаемости, а Миньярд совсем не уверен, что сможет сделать сейчас хоть шаг навстречу. — Я тебе нравлюсь? — Эндрю чувствует себя таким глупым и медленным, но он действительно в шоке, так что это не страшно. Страшно то, что всё происходящее — игра его больного воображения, попытка мозга сделать хоть что-то «приятное». Он, должно быть, спит, верно? — Я буквально только что это сказал, — Натаниэль останавливается и смотрит так ядовито, готовый защищаться в любой момент. Но это не то, что хочет услышать Эндрю. — Я тебе нравлюсь, — более твёрдо произносит он и хмурится, буравя взглядом раздражённого парня. — Да, Эндрю, нравишься. Спасибо, я уже понял, что со слухом у тебя всё в порядке, — Натаниэль огрызается и закатывает глаза. Он пытается вырвать руку и отступить, но свитер опасно трещит в чужой хватке. Рыкнув от досады, он бросает попытку бегства и вскидывает подбородок, сжимая челюсть. Эндрю смотрит на этот фейерверк эмоций и не может сдержать вырывающуюся улыбку. Она слабая, едва ли приподнимает уголки губ, но Натаниэль, Натаниэль конечно же замечает её. Неуверенность вновь возвращается на его лицо, как и нервозность, куда более сильная, чем прежде, но такая нежная, что невольно радует. Это намного лучше отчаянной защитной борьбы, что была ранее. Эндрю замечает, как его тело бьёт мелкая дрожь. Легко повернув запястье, Эндрю отпускает сжимаемую до этого ткань кофты, но практически сразу прикасается к ней вновь. На этот раз более уверенно и крепко, удерживая запястье. — Да или нет? — Что? — Натаниэль моргает, пытается понять, но не понимает. Он так устал, что не может заглушить шум в собственной голове, не то что разобраться в чужой. Эндрю с нежностью закатывает глаза. — Поцеловать тебя. Да или нет? Натаниэль — этот невинный Натаниэль — делает именно то, что и ожидалось. Его лицо становится совершенно глупым и потерянным, выдавая его с потрохами. — Да? — голос дрожит и звучит ни капли не достойно, он прочищает горло и произносит более твердо, хоть всё ещё с опаской. — Да. Улыбка Миньярда становится чуть сильнее, в то время как его глаза искренне горят довольством. Он не спешит, медленно приближается и мягко прикасается к чужим губам своими. Они напряжены, как и весь Натаниэль, но всё же такие мягкие, как и выглядят. И это самый дурацкий поцелуй, который когда-либо был в жизни Эндрю, но он такой сладкий, что оторваться просто невозможно. Простое соприкосновение губ уже лишает его костей и это ужасает. Сколько же власти над ним у этого глупого человека? Оторвавшись спустя бесконечность, Эндрю не спешил отстраняться. Он тихо смеётся, упираясь в лоб Натаниэля и обхватывая его щëки ладонями. — Ты мне тоже нравишься, Нат. Так чертовски давно, — слова едва ли громче шёпота, но Эндрю знает, что они дошли до его адресата. Он видит это в медленной нерешительной, но по-детски искренней улыбке и не может не улыбаться в ответ.