***
Натаниэль до сих пор не мог поверить в то, что Эндрю действительно пришёл на их тренировку. Его сбившееся дыхание и покалывающие от напряжения мышцы были единственным, что хоть сколько-то помогало осознать прошедшие два часа. Это было совершенно ужасно. Разминочные броски, игра с вечной сменой состава — всё проваливалось против защиты Миньярда. Восхитительно и удручающе одновременно. В этот момент Натаниэль понимал, почему к Эндрю прицепилась кличка «Монстр» в университете, пусть она ему и не нравилась. Он был таким же непревзойдённым на воротах, как Нат это помнил. Даже с годами тренировок и сотней матчей разрыв в навыках был слишком велик. Когда-то давно это заставило бы Натаниэля разочароваться в себе, сейчас же? Сейчас он был в предвкушении. Он просто обязан ещё раз сыграть против Эндрю до своего выпуска, он хотел стать равным или хотя бы приблизиться к этому. Раздевалка гудела от самых разных эмоций. Вся команда пользовалась отсутствием Миньярда — Эрнандес задержал его на пару слов после завершения. Восторженно-поучительный голос Кевина был громче всего, поэтому Нат мог закрыть глаза на особо недовольные высказывания о присутствии Эндрю, пока они не оскорбляли его личность. Натаниэль рылся в своём шкафчике в поисках полотенца и ванных принадлежностей, когда Жан немного резко закрыл свой и облокотился на металлическую поверхность, выжидающе вздёргивая бровь. — Что? — устало спрашивает Натаниэль и искоса смотрит на друга. Он чувствует, как кожу стягивает от высыхающего пота, это весьма неприятно, особенно раздражает на и без того грубых местах шрамов. — Как ты уговорил Миньярда воплотить влажную мечту Кевина в жизнь? — Я не уговаривал, — Натаниэль закатывает глаза и, наконец, закрывает шкафчик, доставая всё необходимое. — Я попросил. — Попросил, — медленно повторяет Жан. Его лицо сначала полно недоумения, а после приходит к осознанию. — Суббота — это единственный день, когда он бы мог прийти, — Натаниэль не углубляется в график работ Эндрю и знает, что Жана вполне устроит и эта информация. — Я не говорил определённую дату или что-то вроде. Просто спросил, не хотел бы он как-нибудь навестить нас. Вот и всё. — Надрать задницы, — повторяет слова Эндрю Жан и не сдерживает ухмылки. — Ну, вышло довольно точное описание, не так ли? Моро не отвечает, отвлекается на слишком близко подошедших парней, что устроили шуточную драку. Его поза становится более напряжённой, но быстро приходит в норму, стоит компании отойти. — Знаешь, однажды тебе придётся рассказать Кевину о том, что Эндрю — твой парень, — несколько рассеянно произносит Жан, что абсолютно не вяжется с тем, какой эффект это оказывает на Натаниэля. — И я обязан при этом присутствовать. Жан, этот змей, коварно улыбается, пока черти пляшут в его глазах. По спине Натаниэля пробегаются мурашки от одной только мысли об этом. Кевин определённо будет громким в этот момент. — Ему не нужно знать, — ведёт плечами он и звучит откровенно жалко даже для своих ушей. — О нет, — Жан качает головой и пытается говорить мягко, но предвкушение слишком велико, чтобы сделать это искренне. — Ты его знаешь, он опекает тебя. Ты не сможешь вечность ускользать на тайные встречи и не вызвать у него беспокойство. — Мне и не нужна вечность. Сколько, три с половиной года? Думаю, я справлюсь. — Ты хреновый лжец, Нат, — фыркает Жан. — Ты провалишься уже через месяц. Так что, для душевного спокойствия нашего драгоценного Кевина, тебе придётся рассказать. — И ты не собираешься помогать, да? — О нет, мой милый маленький американский друг, — Моро качает головой. — Я буду там только для того, чтобы увидеть всю драму своими глазами. Место в первом ряду, так сказать. Не знаю, что его шокирует больше: то, что ты соскочил с «я не качаюсь», или то, что твоим противовесом стал его драгоценный Эндрю Миньярд. — Я тебя ненавижу, — шипит Натаниэль, больно пихая пальцем меж рёбер парня. — Я тоже тебя люблю, малыш, — немного задыхаясь говорит Жан, направляясь в сторону душевых следом за ним. Проблема в том, что Натаниэль никогда и не думал о том, как вообще рассказать, что он теперь встречается с кем-то. Само это слово не подходило для определения. «Встречаться» — это что-то временное, слишком непостоянное, изменчивое и хрупкое. Наивно, но Натаниэль не думал, что есть хоть что-то, что было способно заставить его расстаться с Эндрю. Кроме желания Миньярда, естественно. Но опять же, это слишком сложно для объяснения остальным. Сама мысль вызывает головную боль. И без того требовалось слишком много времени для того, чтобы в редких случаях объяснять всю уникальность и сложность связи Ваймак-Уинфилд-Миньярд-Хэммик-Веснински-Хэтфорд. Добавлять к этому исключения казалось страшным сном. Люди, эгоистичные глупые существа, любят всё упрощать, вешать на всё ярлыки. Зачастую это не так плохо, как могло бы быть, но эти самые ярлыки, которые они же сами и повесили, всё усложняют, делают некоторые вещи грязными и ненормальными. Это отвратительно. Натаниэль задерживается в душе, мысленно благодарит огромный запас горячей воды и приходит в себя только тогда, когда слышит знакомые шаги. Эндрю занимает соседнюю кабинку, что довольно странно, если только Миньярд не знает, что Нат единственный, кто ещё не ушёл. Мысль о том, чтобы пересечься с Эндрю сразу после душа, в одних полотенцах, будоражит и смущает одновременно. Странное, чужеродное тепло оживает внутри него, концентрируясь внизу живота. Натаниэль немного резко выключает душ и выбирается из кабинки, наскоро вытираясь по пути к своему шкафчику. Он уже почти полностью одет, когда появляется Эндрю. Натаниэль только-только закончил зашнуровывать свои кеды, когда хлопнула дверь душевых. — Жан уехал с Кевином, что, я полагаю, означает, что они меня бросили. Ты можешь?.. — Натаниэль обрывается, когда его глаза останавливаются на фигуре Миньярда. Это ощущается разрушением и возрождением одновременно. Он искренне благодарен, что сидит на этой дерьмовой деревянной скамейке прямо сейчас. Эндрю медленно бредёт к соседней, где аккуратной стопкой сложены его вещи. На парне шокирующе мало одежды. Можно ли назвать полотенце на бёдрах одеждой? Натаниэлю срочно нужно прогуглить это. Эндрю довольно расслаблен, вытирает волосы вторым, более мелким полотенцем и почти не смотрит на Натаниэля, пока не оказывается на расстоянии шага. Он замирает на долгое мгновение, всё ещё придерживая ладонью скользящую по голове ткань и, Господи, Натаниэль давится воздухом. Объективно? Он всегда знал, что Эндрю хорошо сложен. Он чувствовал это — твёрдость его рук, знает их крепкую хватку, как и то, как именно ощущается грудь другого мужчины под пальцами. Видеть всё это без каких-либо помех? Это сильно даже для неискушённого Натаниэля. В отличие от Натаниэля, Эндрю не из тех, кто придерживается диет, особенно сейчас, когда с серьёзным спортом покончено. Мышцы не так сильно очерчены каждым миллиметром кожи, слой жира определённо превышает «норму»; и в некоторых местах он выглядит скорее мягко, чем твёрдо. Но Натаниэль ловит себя на мысли о том, что он хочет узнать, какова на вкус кожа Эндрю. Это странно, особенно с учётом того, что они уже говорили о том, что касается секса. Миньярд настоял на этом буквально спустя сутки после их поцелуя. Наполненный неловкостью, Натаниэль правда старался определить себя в сложном спектре и объяснить то, что чувствует. Он не возражал против поцелуев и Эндрю принял это; Эндрю сказал, что прикосновения — это сложно и строго контролируются самим Миньярдом, Натаниэль согласился на это; Нат объяснил, что не думает, что чувствует желание также, как большая часть нормальных людей, Эндрю сказал, что они разберутся с этим и им не нужно делать что-то, что идёт в разрез с желаниями Натаниэля. Всё было оговорено и уложено по порядку в мысленные шкафчики их разума, однако сейчас Натаниэль осознавал, что хочет забрать часть своих слов. Эндрю замечает его пристальный взгляд, как замечает и лёгкое покраснение кончиков ушей, и тяжёлое дыхание. Он игнорирует это, только громко хмыкает и опускает руку, швыряя полотенце в сторону общей корзины для белья. Натаниэль понимает, что с жадностью провожает это движение, отмечая каждое перекатывание мышц со странным голодом. Эндрю не комментирует и это. — Планы на день? — вместо этого спрашивает он, доставая из сумки нижнее бельё. Эндрю может поклясться, что слышал, как Нат подавился воздухом. Но когда он смотрит, тот уже отвёл взгляд, неловко запускает руку на свой затылок и усиленно трёт влажные волосы, путая кудри. — Домашка? — В десять я должен быть в клубе. Эндрю надевает штаны, когда Натаниэль вновь встречается с ним взглядом, если беззастенчивое рассматривание голого торса вообще можно так назвать. Самодовольство урчит довольным котом в груди, но Эндрю не показывает этого. Он знает, как выглядит и не считает себя чем-то средним, однако такое внимание со стороны Натаниэля? Это слишком приятно для эго. Миньярд уверен, что нет ни одного нормального человека, кто остался бы равнодушен, если бы завсегдатай незаинтересованности оценивал бы его более чем благоприятно. — Я могу управиться за вечер, — находится с ответом парень после того, как Эндрю натягивает на себя толстовку.***
Дорога до дома Эндрю была спокойной. Прежний восторг Натаниэля испарился где-то в промежутке между окончанием тренировки и душем, он казался задумчивым, нервным и немного более рассеянным, чем обычно. «Перезарядка», как мысленно окрестил это Миньярд. К слову, он не был против. Эндрю был достаточно активным в физическом плане и лишний раз не пренебрегал занятиями, но зал и корт слишком отличаются по своей сути. У него ужасно болели мышцы, как бы тщательно он не разогревался перед тренировкой. Это — одна из причин ненавидеть лакросс. Сейчас это ощущалось скорее скованностью и лёгкой дрожью в ногах, натяжением во всём теле. На утро? Эндрю надеялся, что сможет встать с кровати без постыдного стона недовольства. Стоило им оказаться в квартире, парень без раздумий плюхнулся на диван, вытягивая ноги. Эндрю отказывался замечать весёлый взгляд Ната. Этот ребёнок просто не понимает, каково быть престарелым взрослым, но это пройдёт. Ещё пара-тройка лет и бесконечный заряд Натаниэля пойдёт на спад, будет также требовать подзарядки в течении дня. Эндрю, по крайней мере, очень на это надеялся. — Тебе нужно купить больше продуктов, — критично отмечает парень, доставая из холодильника то небольшое ценное, что смог найти. Эндрю воспринял бы это как оскорбление, если бы ему не было плевать. Он готовил, ясно? Он был весьма неплох в этом. Не такой мастер, как Эбби, Нат или Би, но куда лучше своих братьев, в особенности, лучше близнеца. Аарон как-то сжёг их сковородку в общежитии, при этом его яичница осталась сырой. Так что да, Эндрю не голодал. Просто он не видел смысла покупать так много всего. Зелень, приправы, овощи и фрукты — лишняя головная боль. Мясо и гарнир были не плохи даже если их просто посолить и добавить немного перца. — Как я должен приготовить пастицио, если у тебя нет прованских трав? — больше для самого себя спрашивает Нат, безуспешно хлопая дверцами ящиков. — Просто исключи их, — фыркает Эндрю, зная, что этот поиск окажется провальным. В его доме нет приправ. Тем более прованских трав. Кто вообще в здравом уме использует какой-то набор трав? Натаниэль, очевидно. — Я не могу. Теряется вкус, сама суть пастицио. — Уверен, есть как минимум пять разных рецептов. — Да, но тебе нравится тот, что с травами, — Натаниэль тяжело вздыхает, сдаваясь. — У тебя есть всё для сладкой выпечки, но ничего для нормальной еды, — жалуется он, фоновый шум стихает. — Приоритеты, — Эндрю хмыкает и дёргает уголками губ, когда слышит череду ругательств Ната на французском. Судя по длительности, он-таки перешёл на уровень свободной мысли. Чувство ностальгии окутывает своими волнами, погружая в пучины вод. Эндрю понимает, что дрейфует между сном и бодрствованием — видишь, Натаниэль? Это называется взрослая жизнь и ранний подъём в свой выходной, — на слух определяя некоторые шаги готовки. Половина проходит мимо, либо слишком неопределённые для конкретики, либо потерянные в безмятежном состоянии забвения, но когда первые сладкие запахи еды доносятся до рецепторов, организм Эндрю посылает яркие сигналы прямо в мозг. Господи, он и не думал, что настолько голоден. Сложно сказать, сколько именно прошло времени. Натаниэль всегда впадал в медитативное состояние на кухне, когда брал бразды правления на себя. Эндрю же был слишком истощён, чтобы следить за чем-то столь тривиальным. Его глупый мозг просто был доволен происходящим. Большая часть текущего дня была проведена рядом с его парнем, даже если они до сих пор ни разу толком не коснулись друг друга. Два долгих часа на поле, ещё час в душе и дороге, несколько — до смены Эндрю в баре. Это звучало как что-то на грани фантастики. Почти сутки в компании Натаниэля, просто в его присутствии были лучшими по умолчанию. Был ли Эндрю слишком геем, думая так? Вполне возможно. Его это не заботило. Но это его первые отношения; отношения с тем, кто так, так долго занимал его сердце и разум; ему позволено быть дураком. Тем самым, что просто лежит на диване у себя в квартире, успокаиваясь от того, что рядом есть желанный человек. Перерывы между бодрствованием и забвением становились более длинными. Стало сложно концентрироваться на движениях и угадывать, что именно выполняет каждое из них. Это было то приятное чувство комфорта, которого не было слишком долго. Эндрю был не против провести так весь день, если бы не одно противное «но». Чтобы провести ещё один подобный расслабленный день, придётся ждать целую неделю. Это было слишком удручающе, чтобы повестись на поводу у лени. Неделя с рваными урывками жалких минут в компании друг друга слишком свежа в памяти. Сложно было сказать, как долго они будут так трепетно относиться к желанию просто встретиться среди дня, с рвением направляясь на встречу друг к другу — у всех конфетно-букетный период имеет разную длительность, но Эндрю хотел урвать как можно больше, в тайне храня хрупкую надежду на то, что так будет всегда. Резко распахнув глаза, он с силой потёр лицо ладонями и потянулся, как старый заржавевший кот. Первое, что попало в область зрения — удивлённый Натаниэль, зависший прямо над ним. Его светлая футболка была заляпана в нескольких местах, где масло оставило свой жирный след. Волосы в том самом беспорядке, как они высохли после душа; он даже не расчесал их ни разу за это время. Губы приоткрыты то ли в удивлении, то ли из-за так и не сорвавшейся с них фразы. И эти глаза. Эти чёртовы глаза распахнуты так сильно, что не могут не привлечь внимание. В них есть всё — удивление, нежность, нервозность, радость и озорство. Эндрю так сильно хочет его поцеловать. — Обед готов, — находится с ответом Натаниэль и улыбается, опуская руку, что тянулась к Эндрю. — Пастицио без прованских трав, но с большим количеством вина и томатной пасты. Эндрю резко принимает сидячее положение, но не спешит к столу. Он замечает две полные тарелки, покоящиеся на кухонном островке. От них исходит едва заметный пар и такой чудесный аромат, что рот против воли наполняется слюной. Эндрю не смотрит в их сторону. Вместо этого он отдаёт предпочтение стоящему перед ним парню. Натаниэль склоняет голову на бок, замечая это. Он тихо улыбается образовавшемуся шухеру на голове блондина, немного нервно дёргает подол своей футболки и расслабляет плечи, когда Эндрю касается его запястья. — Иди сюда, — немного хрипло произносит Миньярд, обвивая тонкую кисть пальцами, и не сильно тянет на себя. Натаниэль делает крошечный шаг, встаёт впритык к дивану, заставляя Эндрю закатить глаза. Миньярд дёргает его за руку резко и сильно, не давая иного выхода, кроме как рухнуть прямо на него. Рефлексы Натаниэля достойны стартового нападающего — он упирается свободной рукой в спинку дивана, а колени твёрдо приземляются по обе стороны от бёдер Эндрю. — Ты можешь сесть мне на колени, — раздражённо произносит он, вызывая дерзкую улыбку на губах рыжего. — Мог сказать сразу, — Натаниэль фыркает и медленно опускает свой вес ему на ноги. Это ощущается обжигающе, но не так сильно, как предполагалось. Эндрю мягко перебирает пальцами по руке Натаниэля, легко преодолевая неестественную гладкость шрамов, прослеживая путь от запястья до плеч и ниже, касается спины, слегка давит на поясницу. Натаниэль — пластилин в его руках. Твёрдый, но смягчающийся под теплом прикосновения, податливый, готовый принять любую форму, которую только сможет придумать фантазия. Он выгибается, увеличивает нагрузку на опорную руку и едва ощутимо соприкасается с его грудью. Горячее дыхание касается шеи, посылает ток по телу Эндрю, но всё, на чём может концентрироваться Миньярд — желание. Мягко перевернув ладонь, Эндрю переплетает их пальцы и тянет их руки к лицу. Натаниэль прячет лицо где-то около его уха, поэтому реагирует только тогда, когда немного сухие губы касаются основания ладони. Его тело дёргается и напрягается на мгновение, но когда Эндрю вновь целует, он расслабляется. — Что ты делаешь? — голос Натаниэля хрипит и сбивается при очередном соприкосновении губ с его кожей, звучит слишком уязвимо. Эндрю довольно мычит, плавно поглаживая его спину второй рукой. Натаниэль — наркотик, на который подсел Миньярд. Вероятность полностью избавиться от зависимости равна нулю. Эндрю думает, что это не так уж и плохо. — Благодарю за обед. Натаниэль смещается, почти не отрывается от тела под ним, из-за чего Эндрю чувствует, как по его щеке скользит чужая кожа. Ебать. Этот невинный жест слишком сильно ударяет по его телу. — Должно быть, сложно было сдерживаться все эти годы, — самодовольно произносит Натаниэль в то время, как озорство переливается через край. — Ты не представляешь, как, — соглашается Эндрю, на этот раз серьёзно глядя прямо в голубые глаза, когда вновь оставляет лёгкий поцелуй. Лицо Натаниэля — произведение искусства в обычные дни. Сейчас? Бесценное чудо света, когда румянец окрашивает щёки, а озорство в глазах сменяется расширенными зрачками и лёгкой дымкой голода. Эндрю повторяет этот трюк ещё пару-тройку раз, внимательно наблюдая за реакцией, и когда убеждается, что парень достаточно привык, всё с той же плавностью поглаживает спину, медленно опускаясь ниже. Она зависает на дразнящем поясе джинсов, большой палец задевает край футболки и изредка приподнимает его, касаясь кожи. Натаниэля прошибает мурашками, когда это происходит впервые. — Я хочу поцеловать тебя, — выпаливает он, уставившись на чужие губы и яростно облизывая свои. Эндрю прослеживает весь путь языка прежде, чем вновь давит на Натаниэля со спины и запрокидывает голову. — Так вперёд. Натаниэль умный мальчик, действует так, как ему сказали. Поцелуй — чёртова чёрная дыра, поглощающая всё на своём пути. Натаниэль крепко сжимает их переплетённые пальцы, обрамляет лицо другой ладонью и дразнит, цепляясь большим пальцем за подбородок. В отместку Эндрю прикусывает его губу, срывая первый тихий стон. Ухмылка трогает его губы, но Натаниэль не позволяет насладиться самодовольством. Он смелеет, перестаёт держать вес ногами и полностью опирается на Миньярда теперь. И чёрт возьми, это — самая горячая вещь, которая была в жизни Миньярда на данный момент. Натаниэль на его коленях, податливый, но с собственным огнём внутри, и скулящий в его губы. Эндрю скользит по твёрдой ткани новых джинс и с силой сжимает упругую ягодицу, срывая новый стон. Натаниэль задыхается, отрывается на секунду и выглядит совершенно разбитым. Эндрю понимает, что улыбается. Он ещё ни черта не сделал, а сокровище в его руках уже рассыпается на куски. Мягко огладив чужую задницу, он вновь сжимает её, на этот раз чуть более мягко. — Это нормально? — спрашивает он и слегка выгибает бровь, когда Натаниэль прикрывает глаза и едва заметно выгибает спину. — Да, — шепчет он и облизывает припухшие губы. Эндрю вновь утягивает их в поцелуй, на который Натаниэль отвечает более чем охотно. Миньярд думает, что вполне мог бы написать целую книгу о том, насколько идеален Натаниэль в качестве партнёра. Проблема только в том, что он совершенно точно не хочет, чтобы об этом знал кто-либо, кроме него самого. Открытый в реакциях, готовый следовать к любой грани, он настолько не искушён, что даже выглядит грешно в текущих реалиях. Быть тем, кто познакомит его с грехом — ангельское благословение, которое вовсе непонятно, как заслужить. Дыхание Натаниэля становится всё более поверхностным с каждой секундой. Эндрю сбился со счёта, сколько раз рука парня почти полностью соскальзывала с его плеча в приступе опьянения. Парень полностью потерян и одурманен; его тело мягкое и обжигающе горячее, упирается в твёрдую собранность Миньярда. Удивительно то, как его уносят простые поцелуи и лёгкое поддразнивание касаний. Эндрю сомневается, что это нормально, но он уверен, что это прекрасно. Член давит на ширинку с того самого момента, как Натаниэль прошептал его имя меж поцелуями. Эндрю больно от того, насколько он твёрд. В любой другой ситуации ему хотелось бы поскорее избавиться от переизбытка возбуждения и достичь желаемого освобождения. Сейчас же куда больше интереса вызывает упирающийся в его живот чужой член. Эндрю сомневается, что Натаниэль вообще заметил своё возбуждение. Он не старался что-либо сделать с ним. Не было ни мельтешения по бёдрам Миньярда, ни слепых попыток потереться о его пресс. Нат просто упивался поцелуями, сжимал его пальцы и терялся между вдохами. Эндрю хотел разрушить его. Это желание, знакомое так сильно, казалось чуждым. Член во рту звучал хорошо в большую часть «хороших» дней, как и обыкновенная дрочка в менее приятные дни. Но Эндрю не хотел этого с Натаниэлем. Он хотел довести его до края, но не потому, что это было нужно ему. Он хотел показать Натаниэлю, каково это, познакомить с этим чувством, провести через всё многообразие, а после укачать в своих руках и собрать воедино. Он вновь сжимает упругие мышцы, проклиная грубую джинсу, но это больше не обладает прежним эффектом. Натаниэль всё ещё откликается — прижимается ближе и мычит, но не выглядит обескураженным. Эндрю вынужден оторваться от его губ, перед этим прикусив распухшую нижнюю до такой степени, что младший скулит от лёгкой боли. Это придаёт осмысленности его взгляду, когда Натаниэль открывает глаза. — Я хочу подрочить тебе. Да или нет? — Эндрю понимает, что его голос послал его только тогда, когда начинает говорить. Нужда и желание слишком сильны, что контрастирует с его обычным спокойствием. Натаниэль вылетает из реальности на долгие секунды, когда он заканчивает говорить. Длинные жёсткие пальцы перебирают светлые пряди в момент растерянности, задница вновь выпячивается и ложится прямо в ладонь Эндрю, но сам Натаниэль всё ещё отсутствует. Обычно Миньярд ценит подобную собранность и размышления, но сейчас не может сдержать волнения. Он знает, что Натаниэль не то что не знаком с таким уровнем потребностей, он никогда не думал об этом. Эндрю знает, что Нату нравятся поцелуи, но это пока является краем его физических потребностей, с чем Миньярд согласился вполне осознанно ещё в самом начале. И ему важно убедиться, что Натаниэль знает, что если это его предел, если он скажет «нет» сейчас, Эндрю не станет делать ничего более. — Твою мать, — задушено шепчет Натаниэль и вновь прячет лицо вне поля зрения, утыкаясь им прямо в шею Эндрю. Его язык проходится по губам, пока сам Натаниэль пытается отдышаться, задевает кожу Эндрю сначала раз, затем второй, третий, четвёртый. — Да, — урчит он, вдыхая запах свежего пота с кожи Миньярда, когда его зубы слегка прикусывают нежную кожу чуть ниже уха. Эндрю не может подавить лёгкую дрожь, пробежавшуюся по нему. И он уверен, что Натаниэль заметил это. Он вновь проходится мокрым языком по коже, а после заменяет их на зубы, кусая большую площадь и слегка оттягивает кожу, охватывая её губами. — Да, я хочу этого, — вновь произносит Нат где-то между очередным скольжением языка и хваткой зубов. Эндрю не нуждается в повторном подтверждении. Джинсы — помеха и уже довольно давно. Однако их нельзя вот так просто снять, не теряя этого превосходного давления на своих бёдрах. Поэтому Эндрю довольствуется тем, что просто расстёгивает их и ощутимо сжимает чужую эрекцию. Писк Натаниэля в этот момент — новый любимый звук в коллекции Миньярда. Его рот широко раскрывается на коже Эндрю и довольно больно сжимается после, когда захватывает небольшой участок. Эндрю шипит сквозь зубы и проходится по всей длине в отместку, останавливаясь на мягких яичках и более нежно обхватывает их пальцами. — Блять, — Натаниэль стонет, зажмуриваясь и хватается за челюсть Эндрю, сильно надавливая в своём направлении. Эндрю рад следовать за молчаливой просьбой. Натаниэль — полный беспорядок в его руках, особенно, когда Эндрю всё же преодолевает тугую резинку боксеров и наконец-таки прикасается к горячей коже. Эндрю чувствует, как весь его крошечный мир трещит по швам, как и тёмные ресницы Ната, касающиеся его щеки. Сложно сказать, в какой именно момент их поцелуй погиб в рваных вдохах Натаниэля, но это не так уж и важно. Важно то, как пальцы цепляются за плечи и волосы Эндрю, пока парень в его руках пытается сохранять контроль. Какая жалость, что у Эндрю в планах полностью его сломать. Он правда не знает, что именно шептал в мягкость рыжих кудрей, шептал ли он вообще что-либо, пока его пальцы нежно гладили эти самые кудри и рвано двигались на твёрдой плоти, то и дело возвращаясь к головке, и покалывали от её мягкости. Собственное желание ощущалось редкими яркими вспышками, когда Натаниэль сильнее раздвигал ноги и случайно задевал изнывающий член. Это было ошеломляюще и больно, Эндрю был уверен, что он мокрый, но определённо точно не собирался что-либо делать с этим. Не тогда, когда Натаниэль трясся в его руках и сильнее цеплялся за воротник футболки, царапая тупыми ногтями кожу. Натаниэлю не требовалось много времени, чтобы прийти к завершению, пачкая себя и Эндрю тёплыми брызгами спермы. И это было хорошо, потому что иначе Эндрю позорно кончил бы прямо в штаны, перевозбуждённый простыми звуками этого блядски прекрасного рта. Поцелуй — медленный и рассеянный, помогает успокоиться и спуститься на несколько ступеней. Натаниэля всё ещё потряхивает, когда Эндрю делает последние движения кулаком. Он скулит от сверхчувствительности и легко уходит от прикосновения, не встречая сопротивления. — Твою же мать, — невнятно шепчет он, устраиваясь на плече Эндрю и затуманено глядя на него снизу вверх. — Не трогай Эбби, — фыркает Эндрю, за что получает абсолютно жалкий удар по груди. Ему приходится обхватить Натаниэля другой, чистой рукой, чтобы он не соскользнул на диван. Эндрю не из тех, кто заботится о том, чтобы после кульминации партнёр прижимался к нему, но он не хочет, чтобы Натаниэль покидал его. — Ты понял, о что я… О боже, — прерывает свою речь парень и совершенно точно давится слюной, когда Эндрю подносит всё ещё испачканную руку ко рту. — Что ты?.. — пищит он, когда Эндрю будто в замедленной съёмке высовывает язык и проходится по всей длине указательного пальца, слизывая вязкую жидкость. Эндрю вызывающе вздёргивает бровь и с усмешкой в глазах смотрит вниз, прямо на желеобразного Натаниэля. — Я всё ещё не обедал. — Заткнись, — Нат собирается вновь ударить его по груди, но быстро меняет решение, пряча лицо в руках. Эндрю не может не улыбнуться на это. В его защиту — он не врал. Его живот сводит слабым спазмом от голода. Он знает, что превосходная пастицио стоит прямо на его столе и всё, что требуется, это встать с чёртового дивана и сделать пару шагов. Но Эндрю не делает этого. Вместо этого он запускает чистую ладонь в волосы Натаниэля и легко массирует его корни, давая возможность перевести дыхание. И то, как Натаниэль утыкается ему в плечо абсолютно стоит того жуткого урчания, что издаёт его желудок.