***
Закинув последние вещи в рюкзак, Эндрю подобрал последнюю оставшуюся вещь на столе и вновь проверил время. Миссис Грин улыбнулась со своего места и помахала рукой на прощание. У неё была ещё вечерняя пара с такими же магистрантами, как и Миньярд, но хвала небесам, не у его группы. Кивнув в ответ, Эндрю поспешил покинуть кабинет. Дорога до стадиона знакомая и пустая, он быстро прибывает на место. Всё также практически полностью свободная парковка приятна глазу, как и машина Кевина в лёгком отдалении ото всех. Не изменяя себе, Эндрю оставляет свою по соседству. Непривычно холодно и мерзко, но короткая дорога до здания делает это препятствие проще. Тренировка подходит к концу, поэтому нет необходимости ждать долго. Волнение разбавляет кровь, но сейчас оно смешивается ещё и с нетерпением. Это были бесконечно долгие четыре дня, за которые Натаниэль сумел впасть в фазу самокопания. Эндрю уверен в этом на все сто процентов. Это было довольно очевидно из тех недолгих телефонных разговоров, которые происходили вечерами. Вселенная, как обычно издеваясь, завалила их обоих срочными делами, не оставляя времени даже на встречу в пару часов. В свете событий выходных, это действительно было той ещё насмешкой. Скрип кроссовок встречает вместе с шумным перекрикиванием игроков сразу, как стоит только ступить на трибуны. Эрнандес находится на самой верхушке ряда сидений, погружённый в эмоциональный телефонный разговор и не обращает внимания на схватку на поле. Он не удостаивает Эндрю никакой реакцией, хотя и смотрит прямо на него. Видимо, старик в очередной раз разбирается с тем беспорядком, что учинила его команда. Судя по тому, как жалко потные студенты передвигают ноги по полю — удивительно, но Натаниэль такой же уставший, как и остальные, — они действительно на финишной прямой этой игры. Вернувшись в гостиную, Миньярд думает устроиться на диванчике, но перед этим подходит к стене с фотографиями. Обновлений нет, это всё так же жалко. Быстро найдя своего нового фаворита, он ловко снимает его с крепления, стараясь минимизировать любой возможный ущерб для снимка. В этот раз Эндрю не обращает внимания ни на спящего Дея с нарисованным членом на лбу, ни на бардак на фоне, ни уж тем более на часть лица Моро крупным планом. Всё, что он видит — это беззаботность, коварство и серьёзная концентрация на лице Натаниэля, в чьих пальцах крепко зажат маркер. Воровство — дело старых привычек. Дэвид прочитал немало нотаций о том, как это плохо и некрасиво, но Эндрю душит его голос в своей голове и запихивает фото во внутренний карман пальто. И только тогда плюхается на видавший свои лучшие дни диван. Он недолго листает ленту друзей в Instagram, отмечая обилие кошек и собак на аккаунте Рене, когда первые спортсмены проходят мимо, прямым курсом направляясь в раздевалку. Большая часть настолько устала, что даже не обращает внимания на гостя. Эндрю находит это удовлетворительным. Натаниэль появляется быстро. Он висит на плече Моро, который что-то шепчет себе под нос. Судя по изнеможденному выражению лица, это ругательства. Миньярд пытается напрячь слух, но разобрать что-либо так и не может. Жан смешивает английский с французским, произнося странный микс из слов. То, как ни один из них не потрудился даже смотреть себе под ноги, явно свидетельствовало о полном истощении. Эндрю ощутил острую нужду в том, чтобы организовать рабочий день Натаниэля более продуктивно и сбалансированно. Этот идиот может загнать себя попытками преуспеть везде и по итогу не успеть нигде. Противное жужжание в голове напоминает о том, что нужно было сделать это раньше. Эндрю хмурится и в свою защиту думает о том, что Натаниэль должен был иметь шанс справиться сам, а также на личном опыте убедиться в том, что бывает, когда разрываешься между делами, толком не уделяя времени ни одному. От мыслей отвлекает Кевин, идущий в самом конце и внимательно слушающий тренера. Он такой же уставший, как и все, но всё ещё способен сохранять концентрацию и даже что-то отвечать Эрнандесу помимо важных кивков. Дэй единственный, кто замечает Эндрю. Извинившись, он отходит от тренера и трусцой спешит в раздевалку, но быстро возвращается. Эндрю наблюдает за недолгим полётом ключей на свои колени, в момент приземления которых ощущает неприятный укол сквозь толстую ткань штанов. — У меня в багажнике его сумка с вещами и тетрадями, — с трудом говорит Кевин. Его дыхание сбилось после этой недолгой пробежки. Когда Эндрю подбирает связку ключей от упомянутой машины и смотрит на него, Дэй выглядит умоляющим. — Забери его на выходные. Ни у меня, ни у Жана не вышло растрясти его, кажется, он ещё больше погряз в это задумчивое состояние. С домашкой у него более-менее нормально, но в понедельник нужно сдать лабораторную по физике. Напомни ему доделать её. Его мучают кошмары — по крайней мере он так говорит, — поэтому Нат почти не спит. Я прикрою его и на тренировках, и на парах завтра, но мне нужно, чтобы к следующей неделе Натаниэль стал собой. Складка меж бровей Кевина выдаёт его нервозность, как и теребящие край формы пальцы. Эндрю приподнимает бровь, крутя в разные стороны связку ключей. — Не припомню, чтобы ты так сильно пёкся о моральном благополучии своих товарищей по команде. Эндрю знает, что поступает мелочно, но как бы Натаниэль не отзывался о Кевине, Миньярду всё ещё сложно поверить в то, что он действительно умеет в дружбу. Его зависимость от лакросса в последний год Эндрю делала все попытки подружиться с кем-то безнадёжными. Кевин ещё больше хмурится, но на этот раз зло и недовольно. Эндрю знаком с этим взглядом, часто был его причиной. Дэй вскидывает подбородок, задирая нос, и делает тот шумный вдох, после которого обычно следовала лекция. — Мы оба знаем, что даже если Натаниэль не придёт в норму, в игре в следующую пятницу он выложится на полную. Неприятно это говорить, но, когда он уходит от проблем в лакросс, он играет лучше всего. Но он мой друг, Эндрю. Мне плевать, если ты считаешь, что я не умею это делать, что я повёрнутый на спорте наркоман, как ты твердил весь прошлый год. Мне нужен Натаниэль, тот что постоянно язвит и пакостит, хихикает глядя в телефон и витает в облаках, стоит упомянуть твоё имя. Мне абсолютно всё равно, что именно происходит между вами двумя. Всё, чего я хочу — это тот Натаниэль, который переполнен жизнью и энергией, даже если во время тренировки или игры он слишком сильно ёрничает и дурачится. И так получилось, что ты единственный, кто приходит мне на ум, чтобы сделать это. Так что, чёрт возьми, возьми и сделай это, — Кевин фыркает, указывая пальцем в Миньярда. Проходит несколько секунд прежде, чем он вновь фыркает, когда понимает, что никакой реакции не будет. Кевин уходит в раздевалку, но на этот раз не возвращается. Приятная гордость за этого ребёнка колет грудь Эндрю, когда он поднимается с дивана. Это непривычно. Никогда до этого Дэй не показывал свой характер так сильно. Единственный подобный опыт был ещё в самом начале прошлого года. Тогда он, звезда-новичок, пришедший в их команду, наорал на Эндрю во время тренировочной игры, отчитывая за лень и пренебрежение. А всё из-за того, что он недостаточно старался отбивать мячи команды Дэя. Миньярд вызвал его на дуэль, по результатам которой Кевин не смог забить назначенные десять мячей. После этого он никогда не позволял себе сильно увлекаться в высказываниях в адрес Эндрю. Машина Кевина — понты в высшей мере, но она достойна каждого цента, уплаченного за неё. Эндрю с уважением относится к такой технике, поэтому он аккуратен, когда роется в багажнике и выуживает оттуда потрёпанную спортивную сумку Натаниэля. Она достаточно лёгкая, поэтому без проблем приземляется на заднее сидение машины Миньярда. Правда, ей довольно много лет, и парень думал, что она уже давно покоится где-нибудь на свалке, но Натаниэль имеет привычку слишком сильно привязываться к вещам. Эндрю знает, что на чердаке дома в Балтиморе припрятано по меньшей мере три коробки со старыми детскими вещами Ната. Когда ему было двенадцать, Натаниэль окончательно вырос из тех плюшевых пижам, которые Аарон купил ему в их первую поездку в торговый центр. Эбби пришлось уговаривать его отпустить вещи, которые мальчик прижимал к груди в защитном жесте. Таким образом, часть вещей отправлялась в коробки на чердак, а часть, наименее важных для Ната, на свалку или нуждающимся. Эндрю догадывался, что для Натаниэля прошлые выходные, закончившиеся разоблачением со стороны Аарона, оказали большее давление, чем он показывал. Миньярд не знал, что должен делать. Он мог бы заверить, успокоить, что всё будет хорошо. Но это ложь. Он сам всю неделю терялся в догадках и переписывался с Кейтлин. Аарон, ожидаемо, поделился с ней, но Эндрю не был против. Кейтлин ему нравилась. Она была лучшей девушкой для его брата (Эндрю втайне надеялся, что однажды, она станет супругой), как была и идеальным дополнением к их семье. Кейтлин держала его в курсе состояния Аарона и даже поклялась, что ни за что не изменит своего отношения ни к одному из них, как бы ни разрешилась по итогу ситуация. Это было приятно. Поддержка Рене, которая, казалось, тоже была в курсе всех текущих событий, успокаивала лучше всего. Уокер использовала достаточно расплывчатые фразы и странно формулировала вопросы, так что Эндрю догадывался, что это было скорее делом рук Натаниэля, чем удачным стечением обстоятельств. Обычно Рене была слишком загружена, чтобы уделять их переписке больше двадцати минут в день, что явно было изменено в последние дни. Сбросив уголёк с сигареты щелчком пальцев, Эндрю зашипел на особо сильный порыв ветра. Его пальто хорошо защищало от непогоды, но даже оно не было способно облегчить ежегодные испытания холодом. К счастью, в окнах коридора начали показываться первые фигуры. Эндрю обошёл свою машину и упёрся ногой в бампер. Вид Натаниэля, выходящего среди группы студентов, пробуждает ностальгию. На этот раз он не прячется позади, не старается скрыться за более крупными товарищами, но всё так же ограждается от других. Увереннее и решительнее идёт рядом с друзьями, пусть и выглядит куда не так здоро́во, как обычно. Он больше не похож на подростка-воробьёнка, пушащего собственные перья для создания грозного образа. Он просто Натаниэль. Момент, когда он замечает Эндрю, ярок. Осанка становится прямее, шаги — быстрее. Он мгновенно оказывается напротив, но слишком сбит с толку, чтобы отреагировать как-то ещё. — Что ты здесь делаешь? — Приехал за тобой. Натаниэль щурится на эту спокойную фразу и перехватывает лямки спортивного рюкзака в другую руку. Он явно готовится сказать что-то, когда уставший Кевин слегка пихает его в бок и подходит к Миньярду с вытянутой рукой. Вложив в неё ключи, Эндрю отмахивается от ворчания Дэя. — Нет, ну серьёзно, мог бы и прогреть. Под удивлённый взгляд Натаниэля, Кевин садится в машину и даже не смотрит на друзей. Вид Моро выдаёт его посвященность в ситуацию, но Жан отталкивает собственные эмоции и принимает всё как данность. У Миньярда складывается впечатление, что Жан поступает так довольно часто. — Увидимся в понедельник, — похлопывая Ната по плечу, говорит Жан и смотрит на Эндрю достаточно грозно, чтобы второй раз за вечер Миньярд ощутил удовлетворение от выбора друзей Натаниэлем. — Хороших выходных. Впервые за время их знакомства, Эндрю действительно смотрит на Жана. Этот парень умеет придать своей фигуре ещё больше серьёзности, как и умеет общаться без слов. Удивительно, что ранее Миньярд не замечал за ним этих способностей. Обычно Моро куда более спокоен и обладает аурой наседки. Это и рассказы Натаниэля о том, как француз поучительно читает им лекции, позволили Эндрю погрязнуть в заблуждении и довериться чужому мнению о другом человеке. — Вам тоже. Моро смотрит на него ещё мгновение прежде, чем всё же садится в машину Кевина. Натаниэль переводит взгляд то сюда, то обратно, а морщинка на его лбу становится всё сильнее с каждый разом. Миньряд не может не усмехнуться на это. — Сегодня ты ночуешь у меня. Да или нет? Ответ незамедлителен, даже если процессор Натаниэля всё ещё обрабатывает информацию: — Да. Эта готовность подстёгивает Эндрю. Это не удивляет, но всё равно согревает изнутри. Уголок рта приподнимается в довольном выражении, когда Миньярд скользит вдоль автомобиля и усаживается на водительское место.***
Вода обжигает. Натаниэль подставляет лицо под струи воды, с наслаждением проводя по волосам. Мышцы ноют и отдаются болью при каждом движении, на теле расцветают яркие краски образующихся синяков, но основная масса появится только через пару-тройку дней. Он знает, что перестарался на этой неделе. Сожалеет ли он об этом? Нет. Ему давно объяснили, что это бесполезная эмоция. Набравшись смелости, парень перекрывает воду резким движением. Он не хочет истратить весь запас горячей воды. В ванной душно и кругом пар. Зеркало запотело и стало бесполезным, но это неважно: желания знакомиться со своим отражением нет. Схватив полотенце и быстро обтерев излишнюю воду, Натаниэль спешит покинуть комнату. Дышать там невозможно, как и находиться из-за влажности. Свежий воздух — это глоток прохлады. Температура до сих пор кажется слишком повышенной, даже после нескольких месяцев жизни в этом штате. Натаниэль привык к более морозному климату Мэриленда, поэтому не может не скучать по нему в вечную жару Южной Каролины. Сейчас с этим проще, всё же время близится к зиме, но и этого недостаточно. — Ты простудишься. Натаниэль отмахивается от слов рукой и ступает босыми ногами дальше по коридору, однако быстро замирает. Эндрю стоит напротив, поэтому видит всё. Лицо Натаниэля замирает ровно, как и его тело. Парень быстро бледнеет и теряет фокусировку взгляда. Поначалу кажется, что и грудь замирает в своём обычном высоком подъёме дыхания, но, если присмотреться, всё же видно, как она слабо двигается. Натаниэлю же кажется, что мир рушится под его ногами. Он был так вымотан и дезориентирован появлением Эндрю после тренировки и поездкой до его квартиры, что действовал на автопилоте. В общежитии ему никогда не приходилось думать о своём внешнем виде, ведь что Кевин, что Жан всегда были заняты разбором вещей, чтобы обратить на него внимание после душа. Конечно, они предупреждены о том, что с телом Ната не всё в порядке, но ни один из его сожителей не обращал на это внимания. Но это был Эндрю. Эндрю, который относился к Натаниэлю так, будто он был самым желанным человеком в этом мире. Прикосновения, мимолётные жесты, внимание к самым незначительным вещам. Миньярд всегда заботился о нём и его комфорте, особенно сильно в последнее время. Эндрю, который видел эту изуродованную часть много-много лет назад, когда каждый рубец был намного ярче выражен. Эндрю, которому требовалось время, чтобы отойти от этого зрелища. Натаниэль знал, что ему нечего было скрывать. Ни сейчас, ни когда-либо ещё. Не от Эндрю. Однако ощущалось это всё же иначе. Натаниэль не хотел, чтобы Эндрю видел это. Та часть тела, которую отняли против его воли. Боль, которую причинили из садистского удовольствия и желания тотального контроля. Чувство собственной вины в каждом увечье, старательно вдалбливаемое в голову годами, давно перестало тревожить. Взросление, расширение кругозора и помощь грамотных взрослых помогли осознать, что именно было неправильно в преподносимой родителем концепции. Но это не спасало от стыда и омерзения, которые сидели под коркой мозга, каждый раз, стоило Натаниэлю посмотреть на себя в зеркало. Он был так чертовски зол. Зол на отца, сделавшего с ним это. Зол на то, что тот отделался лишь сроком в тюрьме, даже если и знал, что спокойной жизни там ему не дадут. Об этом побеспокоился Стюарт спустя некоторое время после их встречи. Тогда Натаниэль впервые за долгое время поддался слабости, впервые проявляя её рядом с дядей, и поделился своими тёмными мыслями. Он не знал, что именно Хэтфорд уготовил для Натана, однако знал, что это не было чем-то одноразовым и лёгким. Взгляд Стюарта, темневший каждый раз, когда речь заходила о Веснински, явно свидетельствовал о яростной ненависти к этому человеку. Воспоминания о том разговоре были свежи и всегда грели в периоды, когда тьма поднимала голову — Натаниэль испытывал то томительное удовлетворение от мысли о том, что монстр его детства страдает, и для этого даже не требовалось никаких иных подробностей. Но помимо злости на отца, была также злость на мать. Женщину, подарившую ему жизнь, но не боровшуюся за то, чтобы превратить её в жизнь. Воспоминаний о Мэри было слишком мало, а рассказы дяди не помогали. У Натаниэля в голове было две Мэри Хэтфорд: свободолюбивая взбалмошная сестра Стюарта, которая горы была готова свернуть ради своих близких при необходимости, а также увядающая, но прекрасная по своей стойкости мать, которая всё больше шла трещинами под рукой любимого тирана. Натаниэль искренне презирал вторую за слабость и некомпетентность в роли родителя, но чувствовал тоску за ту, о которой знал лишь из рассказов. Натаниэль действительно не понимал, что именно должен чувствовать к матери, но это не было так важно. Он не знал её большую часть своей жизни. Она была ему чужой. Но он не мог сказать того же про себя. И именно это было тем самым шагом, загоняющим его в спираль. Натаниэль так сильно злился на самого себя, более младшего и слишком наивного. Сейчас он понимал, сколько на самом деле у него было возможностей для того, чтобы обратиться за помощью. И даже если бы официальные органы не восприняли его жалобы всерьёз, у него была целая семья за океаном. Будь он менее зашуганным, он мог бы раздобыть у матери номер дяди и связаться с ним. Стюарт обязательно помог бы. Единственным недостатком этих мыслей был явный факт того, что в таком случае, Натаниэль никогда бы не встретил Эндрю, Аарона, Ваймака, Эбби и остальных, но… Тёплая рука на шее незаметна до тех пор, пока пальцы не начинают царапать нежную кожу. С губ срывается судорожный вдох, болью отдаваясь в лёгких от обжигающего укола кислорода. Взгляд Эндрю тяжёлый, такой сильный по своей природе, что от него невозможно отмахнуться. Натаниэль чувствует, как утопает в этих глазах. Мир, что вращался всё это время, наконец, встаёт на орбиту, успокаивается и приходит в норму. Сделать второй глоток воздуха не так тяжело, как предыдущий. Эндрю подхватывает его за запястье, опуская руку на свою грудь и удерживает на месте, переплетая их пальцы в таком знакомом жесте. — О чём бы ты сейчас не думал, выкинь это из головы, — приказывает он, подступая ближе. — Я уродлив, — в признании шепчет Натаниэль. Правда, вырвавшаяся на свободу сквозь все запреты, бьёт прямо в цель. Он так долго держался, умалчивая об этом, но так просто прокололся. Натаниэль действительно был идиотом. Так долго он не только отгонял все эти мысли, топя их в более разумных, следовал всем правилам, создающим иллюзию его нормальности. Привычки, расписание дня, одежда и все предосторожности, которые не давали никому увидеть эту его сторону. Всё отправилось в помойку так просто. Одна простая неосторожность. — Мы оба знаем, что это ложь. Хватка на шее сменяется поглаживающими движениями, концентрирующимися больше на выпирающих позвонках. Эндрю медленно ведёт пальцами весь путь до его подбородка, заставляя посмотреть прямо на него, удерживает от любых попыток опустить голову. — Шрамы — это не уродство, — твёрдо произносит он, и Натаниэль хочет рассмеяться, но ему не дают. — Они неприятны и некрасивы, это факт. Но лишь потому, что они принесли тебе столько боли. Я знаю каждый из них. Я ненавижу каждый из них. Их состояние, то, насколько они старые и размазанные, говорит о том, что вся та боль была давно. Так давно, что ты научился жить заново, той жизнью, которая должна была быть изначально. Натаниэль чувствует, что его трясёт. Эта прочность слов изумляет. В словах Эндрю нет ни капли лжи, и это не из-за категоричности Миньярда в отношении вранья. Просто та правда, которую знает и сам Натаниэль, твердит себе каждый день, но слышать её из чужих уст, уст Эндрю — ведро ледяной воды в жаркий день. — Я встречаю их как старых знакомых. То, что служит мне напоминаем о том, что ты — это ты. Я не хочу их убирать, потому что тогда ты не будешь собой. Можешь сомневаться, считать, что они некрасивы, но никогда, слышишь, никогда не думай, что тебя портят. Это нормально, если тебе некомфортно, когда другие их видят, даже если ты не хочешь, чтобы их видел я — это тоже нормально. Но не ненавидь себя за то, кем ты являешься. Ничто из этого не было твоим выбором. Нет, молчи, — Эндрю перемещает руку, накрывая большим пальцем его губы. — Тот, кто скажет тебе, что они — уродство, полный мудак, который живёт в мире с пони и срущими радугой котами. Эндрю легко высвобождает свои пальцы из-под слабой хватки Натаниэля и обхватывает его лицо руками. Он смотрит прямо в глаза и хочет, чтобы его видели столь же открыто в ответ. — Не прячься от меня, — уязвимая просьба слетает с губ так легко, будто для неё не требуется всех этих усилий. Пальцы путаются в вороте футболки, слегка оттягивая его. Натаниэль прикусывает губу, встречает взгляд Эндрю, но делает именно то, что его просили не делать. Он прячется, жмуря глаза. Это ощущается пощёчиной. Эндрю старается не показывать того, насколько сильно расцветает боль в груди. Выходит не очень, но не страшно. Натаниэль всё равно не может этого видеть. — Я не могу. Шёпот — очередной удар, куда более сильный и прицеленный. Миньярд не хочет этого, но его дыхание срывается. Он не винит Натаниэля, знает, как тяжело принять и согласиться на подобное, но новая хрупкая его часть хочет, чтобы это было легко. Ладонь скользит по открытой шее, больно цепляется за неё грубой хваткой. Натаниэль давит с той силой, которая заставляет наклониться ближе. Повинуясь, Эндрю чувствует, как Нат слегка смещается, становясь так, что их лбы соприкасаются. Его глаза всё ещё крепко зажмурены, но это больше не выглядит так болезненно. — Я не могу сделать это так сразу, — произносит он, опаляя лицо Миньярда горячим дыханием, — но я постараюсь. Просто это… трудно, — тяжело выдыхает он и, наконец, приоткрывает один глаз. Странное удовлетворение охватывает тело Эндрю от вида этого зрелища. В уголке глаз Натаниэля собираются морщинки-лучики, приподнимающиеся к бровям от улыбки. Господи, как же это красиво. И это то, с чем Эндрю вполне может работать. Не важно, каким именно будет процент успеха, особенно на первых порах. Главное, что они оба движутся навстречу друг другу. — Я знаю, — Эндрю не сдерживает слабой улыбки и вновь пробегается кончиками пальцев по выпирающим позвонкам. Тело Натаниэля покрывает мурашками, которые заставляют его дёрнуться. Это похоже на спуск колеса. Мгновение назад Натаниэль был взвинчен и переполнен чем-то, что грозило разорвать его на куски. Сейчас же он горбится, опирается на Эндрю и едва ли держится на ногах. Миньярд обвивает его плечи одной рукой и мягко направляет, разворачивая. — Мы идём спать. Зевок Натаниэля служит хорошим сопровождением этих слов, однако даже сейчас он находит причину для возражения. — Ужин… — Спать, — обрывает Эндрю и толкает его в незакрытую дверь. В спальне более прохладный воздух, который неприятно кусается своим морозным дыханием. Пока Нат забирается под одеяло, Эндрю подходит к окну и закрывает его, но после коротких раздумий всё же оставляет форточку открытой. Натаниэль прав, им следует поесть, но у Миньярда нет сил на то, чтобы придумывать что-то и тем более готовить. Его физическая активность не такая высокая, как у Ната, но он тоже очень и очень устал. Их желудки проследят за тем, чтобы они проснулись пораньше и поели, так что это не проблема. Стоит Эндрю опуститься на кровать, Натаниэль практически сразу обвивает его своими конечностями. Поворчав для проформы, Миньярд находит удобное положение и слегка поправляет чужую хватку на себе — торчащие кости Ната больно давят в некоторых местах. Проходит некоторое время, Эндрю чувствует подступающую дремоту, когда тихий голос Натаниэля проносится по комнате. — Обычно я не думаю об этом так сильно, — признаётся он и немного ёрзает, за что получает шлепок по заднице. — Меня не волнует, что другие люди думают о моей внешности, но я не хочу, чтобы ты… — Этого не будет. — Я знаю, но иногда эти мысли, они такие громкие, — Натаниэль вздыхает. — Ты говорил кому-нибудь об этом? Они оба знают, что Эндрю имеет ввиду психолога. Натаниэль трётся о него щекой и мычит. — Да, но это было немного иначе. Как раз-таки то, как я и другие люди видят это. Это отличается от тех мыслей, которые есть сейчас. Я боюсь, что… — Он замолкает и мнёт футболку Эндрю в руках. Эндрю ждёт какое-то время, но ответа не следует даже спустя несколько минут. Вновь похлопав парня по ягодицам, он привлекает его внимание и слегка кивает в сторону. Натаниэль отползает. Миньярд не думает долго, когда стягивает собственную футболку, а также повязку с руки. Это отличается от вида Натаниэля, не столь разрушительно. Но Эндрю надеется, что он поймёт смысл. Нат немного смущается, отводит ненадолго взгляд. Эндрю упирается ладонью в подушку, прямо около разбросанных рыжих локонов, и нависает над ним. Потребность прикоснуться к этим влажным волосам сильная, Эндрю ей и не перечит. Запустив в них пальцы, он трёт кожу головы. — Ты сексуален. Эндрю видит, как расширяются зрачки Натаниэля. Это так пленительно, будто какое-то проклятие. Неважно, сколько раз он уже видел это зрелище, оно продолжает действовать на тело всё с той же силой. Миньярд облизывает губы, глубоко вдыхает и дёргает за волосы у корней. — Я никогда не перестану считать иначе. Я видел тебя разным, но ты всегда был прекрасен. Эндрю кажется, что глаза Натаниэля начинают блестеть, но он не успевает рассмотреть достаточно. Руки парня обвивают его шею, притягивают к себе. Поцелуй мягкий, едва ли достаточно глубокий. Эндрю отвечает, подстраиваясь под этот медленный темп. Ощущение, будто Натаниэль пытается ухватиться за спасательный круг. Он давит, прижимается ближе и не хочет опускаться ни на дюйм. Эндрю вынужден приложить усилия, чтобы не раздавить парня, когда ложится. Кожу обжигает. В тот самый момент, когда они устраиваются и Нат вновь оказывается на Эндрю, это ощущается ударом тока. Кожа Натаниэля — застывшая лава со следами трещин и неровностей; она греет и обжигает одновременно. Никогда раньше Эндрю не задумывался о том, насколько приятен такой контакт. Его руки исследуют узоры на спине, проводят по каждому и давят на ямочки поясницы. Движения такие же медленные, как и поцелуй, они изучают, расслабляют, и это работает. Очередной поцелуй рушится под силой зевка Натаниэля. Парень морщится в неудовольствии, но Эндрю на это тихо смеётся и оставляет последний лёгкий поцелуй на кончике его носа. — Давай спать. — Но… — Никаких «но», — веско прерывает Миньярд и сам борется с зевотой. — Мы можем продолжить после, а сейчас спи.