Как стать злодеем

      Пальцы Поттера сдавливают мне плечо — стискиваю зубы до скрежета, играя желваками, надеясь, что он этого не заметит. Прикосновения Золотого мальчика липкой грязно-бордовой краской остаются на моём теле, и мне немедленно хочется от них отмыться, что угодно, лишь бы не ощущать чёртово тепло на коже. Но я вынужден терпеть. Я прекрасно знал, на что иду и какие жертвы мне придётся принести на алтарь мести, но всё же никто не запрещает мне чувствовать отвращение.       Поттер — слабак. Жестокий и эгоистичный, но всё же слабак и глупец. Он видит только то, что хочет видеть, а я представляю, как его руку отсекает гильотиной, когда он в очередной раз поглаживает мне колено под обеденным столом. Мне кажется, что в глотке — огромный склизкий шар из воспоминаний о нём, он того и гляди выскочит наружу, поддаваясь рвотным позывам, и тогда-то я буду рассекречен. Стараюсь не смотреть на него, а все физические контакты сводить к минимуму, но Гарри словно специально пытается сделать так, чтобы все видели, что между нами нет разлада, что Герой и его плебей-приживала счастливы в своей, естественно, чисто платонической дружбе.       По крайней мере, я делал всё, что в моих силах, чтобы всё оставалось так, как выглядело. Моя интимная зона разрослась до невероятных размеров, и мне просто не хотелось, чтобы хоть кто-либо приближался ко мне или касался меня.       Но с ёбаным Поттером приходится сушить дёсны, изображая покорность и смирение, подпускать его непозволительно близко. Вот бы себя потом не возненавидеть за это. От проклятой улыбки уже скулы сводит, но я делаю всё, чтобы Поттер чувствовал себя прекрасно, ведь от его благополучия напрямую зависит моё.       Второе плечо обжигает прикосновением, которого я не ожидаю, мои глаза инстинктивно дёргаются вверх, и я физически ощущаю, как мои щёки расслабляются. Драко улыбаться фальшивой улыбкой мне совершенно не хочется. Его прикосновения совсем иные, Малфой легонько касается меня и садится за гриффиндорский стол по другую руку от меня так, словно это норма и ничего нет особенного в том, что он решил составить мне компанию.       — Как там пелось в песне? Le temps est bon, le ciel est bleu j'ai deux amis qui sont aussi mes amoureux, — произносит он, склоняясь ко мне.       — Прости, не знаю французского, — с улыбкой говорю я, — но звучит красиво.       — Если и красиво, то не для меня, — чуть слышно бормочет Драко и принимается накладывать себе овсянку, стараясь не обращать внимания на то, какой фурор произвёл среди гриффов. Несколько девчонок застыли то ли от ужаса, то ли от удивления, неприкрыто глазея на прекрасного Малфоя. И где-то глубоко внутри у меня шевельнулся довольный толстый червячок мерзкого чувства гордости, что всё это из-за меня. — Ты ни вчера, ни сегодня не садился со мной, всё со своим Поттером цацкаешься, — цедит он сквозь зубы, и мне становится неловко. Я отдалился, выстраивая границы, и слишком этим увлёкся. Мне не хотелось марать Драко о такое малоприятное и грязное дело, как месть.       — Поттер, вообще-то, тебя прекрасно слышит, — Гарри протягивает руку, приобнимая меня за плечо, как маленький ребёнок, заявляя на меня права перед другим мальчиком, который хочет заполучить ту же игрушку. Я виновато прячу взгляд от Драко, у меня не хватит эмоциональных сил на то, чтобы терпеть Поттера и при этом оправдываться перед Малфоем. Если он это не поймёт, то, видимо, наш дружеский контракт придётся расторгнуть, ведь Поттер забирает у меня последние силы.       — Это хорошо, а то, неровен час, ты не услышал бы каждого моего оскорбления на свой счёт. Я бы не пережил этого.       Малфой носит полупустые ложки с кашей туда-сюда с абсолютно нечитаемой миной, и когда Поттер втягивает меня в какую-то малоинтересную идиотскую болтовню о девчонках (не идиот ли?), он одним своим взглядом даёт понять, что спасать меня не намерен, потому что я сам это заслужил. И он, как всегда, прав. Насколько бы приятнее оказалась эта ситуация, будь на месте Поттера Луна с разговорами о новом виде пресноводного планктона в Тёмном озере.       Терпи, блядь, Рон! Терпи!       На душе становится гадко и паршиво, ведь я жертвую тем немногим, что у меня есть, ради эфемерной мести. Приступ внутренней злобы и неконтролируемого гнева накатывает страшной болью в висках, меня раздражает Гарри, свет, проникающий в Большой зал, и даже еда. Хочется исчезнуть и никогда не появляться здесь снова.       Все остатки моего хрупкого самообладания направлены на постройку защитных стен, которые того и гляди смоет волной очередного приступа привязанности Поттера.       Но я нем, я глух, я слеп. Меня не касается всё, что происходит вокруг. Гарри — необходимое средство, а социальное убийство Диггори — цель.       — Рон, мы с Луной сегодня занимаемся в библиотеке, присоединишься? — спрашивает Драко так, словно ему это абсолютно безразлично. Быть может, ему уже и правда плевать. Меня это поддевает, будто рыболовным крючком, зазубринами бередящим сердце и оставляющим в нём глубокие раны.       — Он помогает мне с подготовкой к последнему испытанию, — встревает Поттер, чёрт бы его подрал. Мне сложно сидеть ровно с нечитаемым лицом в тон Малфою, потому что чувствую физически его брезгливый взгляд и он, верно, презирает меня. Ну что поделать, Рон, как говорил классик: «Назвался панком — живи хуёво». Моя жизнь в последнее время поразительно хорошо подходила этому девизу.       — А у тебя, Уизли, слова закончились? — Малфой смотрит на меня раздражённо, и я чувствую себя самой мерзкой из сороконожек, которая посмела побеспокоить его прекрасный мир своим бренным существованием. Ну почему всё это происходит со мной? Почему я не могу как опоссум прикинуться мёртвым и ждать, что все проблемы минуют меня десятой стороной?       — Я помогаю Гарри, — говорю я так твёрдо, как только могу, и Драко — о Мерлин! — психует.       Ложка звонко ударяется о тарелку, и Малфой небрежно бросает:       — Когда надумаешь отрастить яйца, скажи. Мы с Луной подумаем о том, чтобы принять блудного сына обратно в семейное лоно. — Он кивает Поттеру и уходит, а я тупо утыкаюсь в свою тарелку, где совсем не убавилось еды, потому что есть аналогично казни. Каждая крошка хлеба во рту подобна яду, она отравляет меня, и я чувствую себя ещё хуже, чем если голодаю.       — Правильный выбор, Рон, — говорит Поттер, а мне хочется сбежать от него так далеко, как это только возможно. Человек, который заставляет меня ненавидеть себя сильнее всех на свете, своей психопатией подчёркивая и потакая моим недостаткам. Поттер хуже яда. Змей искуситель.       Вот бы умереть прямо здесь и сейчас.              Поттер явно принял утренний разговор как руководство к действию, он вёл себя отвратительно заносчиво и не оставлял меня одного ни на минуту. Это было невыносимо больно, но, как известно, от боли лучше всего помогает другая боль, поэтому я теперь занимал себя мыслями о том, что, верно, теряю друзей, и Поттер уже не казался таким невыносимо мерзким. Я зарывался в себя, рефлексируя над своими поступками, пытаясь осмыслить ситуацию, в которой находился. Но это было мало похоже на шахматы. Фигур было слишком много, и двигались они хаотично.       — Я сейчас пойду на встречу с Диггори, — говорит он, заставляя меня чуть ли не сесть на подоконник бойницы. Я делаю всё, лишь бы избежать прикосновений. — Я скажу ему, что ты полностью под моим контролем.       И я, и Поттер понимаем, что это и правда примерно так. Меня всё ещё тошнит, я всё ещё не могу есть, и мне хочется выпить, чтобы чувства хоть чуть-чуть притупились, чтобы я не ощущал его дыхание на своей шее, чтобы не мучил себя мыслями о том, что допускаю ошибки одну за другой. Я ведь прав. Я ведь тот, кто использует. Так почему же мне так тошно?       — Хорошо, пусть верит тебе, я пока думаю над тем, что мы можем сделать, — говорю я чуть слышно. Поттер находится слишком близко, так, что я чувствую его запах: миндаль с чем-то приторно сладким и одновременно горьким, как жжёный сахар. Этот аромат преследовал меня в кошмарах, и теперь мне приходится дышать им сутки напролёт. Вселенная явно меня ненавидит.       Я всё пытался осмыслить, как именно себя ощущаю, но сейчас, между холодным камнем и бедром Поттера, я понял, что чувствую себя как секс-работник, который получает за свою работу не деньги, но выгоду. Это внезапное озарение, роднящее меня с прекрасными дамами из Лютного, отрезвляет и даёт хорошую пощёчину.       Да, вот такой я. Что поделать?..       Мне противно настолько, что я примиряюсь со своей бренной натурой. Будь что будет, я буду поступать как должно.        Наклоняюсь чуть ближе к его губам и упиваюсь презрением к себе:       — Расскажешь потом? — шепчу, почти касаясь Поттера, он нервно вдыхает воздух ноздрями.       Пусть почувствует, каково мне сейчас, хотя, учитывая его нулевую эмпатию, это вряд ли поможет. Но я не могу взять и упустить такую возможность, ведь он вечно пытается забраться мне под рёбра. Однако он просчитался, думая, что там ещё что-то осталось. Чем больше проходит времени, тем меньше будет его улов.       Внезапная вспышка чего-то яркого отрывает от меня Поттера, словно пластырь с нарыва. Я не успеваю оглянуться, когда он вихрем срывается с места и с тихим низким рыком налетает на того, кто стоял чуть ниже по ступеням.       — Криви, что ты здесь делаешь? — шипит он, еле сдерживаясь, хватая Колина за грудки. Бедный пацан в слезах, раскраснелся и трясся от страха, в момент обуявшего его с головы до ног. Гарри сложно было сдерживать себя. — Кто тебе сказал шпионить за мной?       — Н-никто, Гарри!.. Я просто у-увидел тебя с Роном и подумал, что милое дружеское фото будет очень кстати, — пацан заикался, мелко моргая, закрываясь от несуществующих ударов, которые ранили его куда сильнее настоящих.       — Остынь, Поттер, — мой мозг соединял картинку воедино. Как там Драко говорил? Серендипность во мне работала в полную свою силу. Если Гарри так реагирует на фото, то Диггори будет разрушен. Особенно если подобрать достаточно верное время для публикации. Мозг ежесекундно проворачивал миллиарды разных сценариев, и наконец они единым образом вылились в единый план.       Спина Поттера выглядит угрожающе, и я давлюсь желчью, когда заставляю себя мягко коснуться между его лопаток. Он немного оседает, но мне нечего оглядываться на разъярённого быка рядом. Моя цель передо мной, болтается на кожаном ремешке на шее Криви.       — Я это конфискую, — говорю я тихо, и Колин зажмуривается, ожидая удара, но я аккуратно снимаю камеру с его шеи. — Сколько осталось кадров на плёнке?       — Т-тридцать, она совсем новая, — заикается он.       — Вот и славно, чуть позже верну тебе камеру, а пока считай, что это у тебя проверка на стойкость, — я оголяю клыки.       Гарри шипит что-то угрожающее Криви перед тем, как он сбегает в страхе, время от времени озираясь на Поттера.       — Тебе следует лучше контролировать свою ярость, — говорю я, чуть толкая его локтем и чувствуя в конце концов превосходство над ситуацией.       — Эту чёртову камеру нужно было сразу разбить. — Мы встречаемся взглядами, Поттер мечет молнии и смотрит на меня исподлобья. Так, словно это я виноват во всех смертных грехах.       — Ну зачем же пропадать хорошему кадру, Гарри? — спокойно улыбаюсь, и это вроде убеждает Поттера. Да, я играю на том, что Гарри убеждён в связи между нами и что я люблю его или вроде того. И меня почти совсем не мучает за это совесть. Он поверит во что угодно, лишь бы это служило подтверждением моей привязанности. Мне нечего даже думать об этом.       — Пожалуй, ты прав, — о да, Гарри, я как никогда прав.              Мы проводим остаток вечера вдвоём, он не отпускает меня от себя ни на минуту, словно я и правда его собственность. На ужине Драко даже и не думал подходить ко мне, это действительно задевает до глубины души. А что хуже, я видел, что Луна сидела вместе с ним. Теперь я точно один на один с собой и своими врагами.        Я чувствовал себя прокажённым, и избавиться от этого чувства мне не помогал ни невероятно милый Невилл, ни Поттер, ни даже абсолютно покорные братья, которые ни с того ни с сего решили поболтать с нами в гостиной.              Сова от Драко застала меня врасплох, когда я, в пижаме, уже готов был отрубиться и никогда больше не просыпаться в этот ёбаный мир.       «Встретимся в проёме в одиннадцать вечера», — говорилось в записке, тонкой изумрудной лентой привязанной к ноге школьной совы. Да, было бы глупо отправлять мне фамильного филина Малфоев, чтобы Поттер сразу понял, куда я понёсся сломя голову, еле успевая затянуть ремень на маггловских рваных джинсах.       Драко был на месте ещё до назначенного времени. Ожидая моего прибытия, он флегматично изучал рисунки на стене, выпадая из реальности, как будто не видя ничего и пребывая не здесь.       — Драко, — вырывается из моих лёгких сдавленный хрип. Мы сталкиваемся взглядами, мой голубой против его серого, кто кого. Но во мне не хватает сил ещё и на борьбу с Драко, будто самой вселенной в противниках мне недостаточно?       — Уизли, — да, я заслужил и холода, и отстранённости, и даже того, чтобы он не произносил моего имени. Коридор подземелий освещается одним единственным факелом, который будто подчёркивает власть ночи в этих краях. — Ты тут.       — Конечно, — как я мог не прийти? Я терзал себя весь день тем, что оттолкнул его ради исполнения своего плана и ничего не объяснил. Так друзья не поступают. Мне было страшно от того, что мог себе напридумывать Драко, что ему потребовалось вызвать меня. — Я должен был объясниться…       — Нет, — Драко всё ещё говорит со мной так, будто смотрит сквозь. — Сегодня буду говорить я. А ты либо соглашаешься, либо катишься к чертям.       Я замечаю в темноте, что его нос чуть розовый, а глаза странно блестят, и мне становится страшно, ведь я точно знаю, о чём он хочет поговорить, и мне это совсем не по нраву.       Я чувствовал себя комфортно в этих непонятных отношениях, когда мы вроде как чуть больше чем друзья, но между нами нет ничего, и поэтому меня ничего не связывает, я могу творить любую херню, отыгрываясь на Поттере, вынуждая Диггори сдаться, но делать это всё, обозначив чёткими рамками отношения с Малфоем, мне не видится возможным.       Ладно. Давайте признаемся. Дорогой дневник, я жуткий трус. Я ищу глупые и незадачливые оправдания, чтобы не замечать ничего вокруг дальше своего носа. Я пытаюсь быть эгоистом, насколько это возможно, и в моём эгоизме нет места Драко.       Поэтому я поступаю как мудак. А как гласит народная мудрость: «Не хочешь, чтобы к тебе относились, как к мудаку, не поступай, как он». Я её поступился, и вот моя расплата.       — Знаешь, Рон, — продолжает он, — мне плевать, что ты там чувствуешь, я просто понимаю, что мне больше невыносимо притворяться, что ничего не происходит. Ты то открываешься, ведёшь себя так, будто ты готов к отношениям, смотришь на меня, как на что-то невероятно ценное, а потом отдаляешься, отталкивая меня, как будто мои чувства не имеют значения.       — Драко… — мне хочется сказать ему хоть что-то, но выходит только его имя. Да, вот такой вот я неловкий идиот.       — Нет, заткнись! Я говорю! — одёргивает он меня почти злобно, но в этих словах так много отчаяния, что я заталкиваю все свои оправдания глубоко внутрь. — Я изначально в невыигрышном положении, ты знаешь о моих чувствах, игнорируешь их намеренно. И я прилагал столько усилий, чтобы делать вид, будто это меня вовсе и не задевает. Так вот, задевает и ещё как. — Он смотрит мне в глаза, и увидев в них что-то, продолжает: — Я не заслуживаю вот этого всего. Этих эмоциональных качелей. Я не Диггори и не Поттер, я был честен с тобой! Не манипулировал! А в итоге что? Я единственный, кто в проигрыше. Ты мне не друг, потому что не можешь довериться, ты мне не парень, потому что мы не в отношениях, ты мне никто. И так не может продолжаться. Я требую, чтобы ты, Рональд Уизли, обозначил, в каких мы отношениях, и если ты снова начнёшь нести чушь про то, что не готов, можешь вообще забыть о моём существовании, потому что я устал! Я пытался быть терпимым, но ты сам всё довёл до ситуации, когда мне приходится ставить ультиматум! Ты меня услышал?       — Да, — выдавливаю я едва слышно.       — И что ты скажешь?       А что я тут могу сказать?