Как стать злодеем

      Я смотрел на белеющее в полумраке коридора лицо Драко и очень надеялся, что это гнетущее ожидание утомит его, приведёт в ярость и даст понять, что иногда молчание в ответ и есть ответ. Моя всепоглощающая трусость сейчас главенствовала над ситуацией, руководя всеми логическими процессами в голове, я готов был потерять Драко, лишь бы этот выбор сделали за меня. Я просто не хочу принимать решение. Признаваться в любви и сбегать, ожидая, что всё решится само — это моя позиция, это своего рода выгодный отказ от ответственности. А я мастер в подобных вещах.        «Он ушёл, не дождавшись ответа», — вот что я скажу Луне, когда Драко не сядет обедать с нами завтра. «Я слишком много пережил, чтобы вдаваться в эту драму, это чистый эгоизм, ожидать, что я буду сейчас ломать себе кости, перемалывая их в пыль, чтобы научиться «правильным» отношениям», — вот какое у меня было бы оправдание, и Луна, быть может, даже бы сделала вид, что поверила мне, ведь я и так живу буквально на пределе. И мне и правда кажется чистым эгоизмом это идиотское требование Драко дать ему ответ. С другой стороны, разве не эгоизм держать его рядом, делая вид, что мы друзья?.. Я — трус и ужасный человек. Наверное, даже хорошо, что я узнал эту прекрасную истину рано, а не поздно. Есть время работать над собой.       Именно поэтому мне придётся дать ответ, потому что я не хочу быть Седриком или, того хуже, Поттером, а я ничем не буду лучше, если продолжу вести себя так, как веду сейчас. Манипуляции, странные проверки, еле уловимые касания, неоднозначные разговоры, которые не приносят ничего, кроме боли. Это нужно было прекращать, и, наверное, мне стоило быть благодарным Малфою за то, что он начал этот разговор, не дав мне стать последним подлецом.       Хотя, кто сказал, что я им не являюсь уже? Игнорируя, как мне казалось, изменения во внешности Драко, его осунувшегося, прозрачного безжизненного лица с тёмными кругами, укрепляющими меня в вере, что всё не так, как кажется, я лишь глубже зарывался в Малфоя, подмечая, на деле, каждую мелочь, каждую деталь. Он стал избегать моего взгляда и закрывался каждый раз, когда я, словно загипнотизированный, залипал на его тонких запястьях, которые больше плотно не обхватывают манжеты его белой форменной рубашки, явно ставшей слишком большой. Я не слепец и видел всё, просто старался не замечать. Нет, не так, я просто занимался самообманом. Отгонял мысли, силился не смотреть на него прямо, потому что выдержать этот полный обречённости взгляд было совершенно невозможно.       А ещё я старался не замечать причин, почему я так усиленно ищу в Драко «ответные» чувства, какую-то реакцию на себя, я так боялся каждый раз увидеть безразличие, когда говорил ему очередную неоднозначную глупость, и получал почти садистское удовольствие, убеждаясь, что всё ещё «любим», наверное, или хотя бы уж «желанен».       Мне отвратительно от себя, и я бы желал вырезать эту часть и утопить с камнем на шее на дне Чёрного озера, остаться милым и славным парнем, а не чудовищем, в которое меня превращают мои чувства и привязанности. Жить вот так, принося ему боль, было почти что нормальным. Каждый раз я выходил на битву с василиском, тестируя лимиты его терпения и чувств.       Моральный ублюдок. Как же я себя ненавижу.        Самое страшное, я даже сам не понял, когда его чувства действительно стали ответными. Быть может, тогда, когда мне стало невозможным игнорировать то, с какой нежностью он касается моего плеча, когда приветствует в Большом зале? Или в тот чудесный вечер на Святочном Балу, или в одну из долгих прогулок на закате, когда компанию нам составлял только ветер, или когда увидел, что он тоже может быть ранимым и чего-то бояться?.. Мне трудно отследить свои чувства, только отвращение к себе никогда не меняется, а вот остальное…        После отрицательного опыта с Поттером и Диггори мне, честно говоря, не хотелось влюбляться снова. Но факт, это произошло. Тогда я принял решение, чтобы эти чувства, точно саженец, росли внутри меня, никогда не выходя за пределы, подпитываемые дружбой, но грунт был слишком плодородным, и я сам не заметил, когда корни оплели мои лёгкие и сердце, забираясь глубже, прорастая через почки. Улыбки, слова поддержки, забота — он бил по всем моим незащищённым местам, оставляя отпечатки своих чувств кончиками пальцами, аккуратными касаниями по всему моему телу, окрашивая их в свои цвета. Когда томная теплота в груди стала переполнять меня каждый раз, разрывая мне сердце, это стало просто невыносимым, мне словно рядом с чёртовым прекрасным Малфоем перестало хватать воздуха. Я разуверился в том, что когда-либо видел что-то красивее его ресниц и улыбки. Жалкий неудачник.        Уверенность в том, что все эти эмоции должны быть глубоко внутри меня, заставляла давить их, душить и калечить. Я чувствовал любовь, я даже осознал её, тонул в ней и хотел дарить, но боялся, что сам я этой любви не достоин. И я правда ужасен и не имею права претендовать на Драко. Более того, я чертовски жаден, не уверен в себе и напуган.       — Я всё ещё здесь и жду твоего ответа, — Драко вытянул меня, точно рыбёшку крючком, из омута моих мыслей. Я слишком много думаю, слишком боюсь допустить очередную ошибку. Давайте честно, Малфой — слизеринец, чистокровный, к тому же. Какова вероятность того, что это не долгосрочная подстава, чтобы сделать мне ещё больнее? Какова вероятность того, что у нас срастётся, что он не станет очередным именем в пока ещё коротком списке тех, кто причинил мне боль? Дышать становилось всё труднее, тысячи иголок вместо кислорода устремились в лёгкие, пронзая сосуды насквозь.       Он никогда не будет со мной, эти отношения обречены, я просто буду в очередной раз разбит, оставлен с зияющей дырой на месте сердца, пытающийся собрать себя по крупицам. Хватит заниматься нам обоим самообманом. Это нужно прекратить, пока я ещё способен дышать.       Я испуганно смотрю на Драко, сознавая, что горячая волна боли накатывает, распространяясь от сердца до кончиков ушей, воздуха совсем не хватает, меня скручивает от тошноты и накрывает обречённым осознанием, что, кажется, прямо сейчас и умру. Сил справляться с ужасным чудовищем по имени действительность у меня не было и нет, а в ушах, предрекая исход битвы с собой, начинает гудеть кровь.       Почему так сложно быть гриффиндорцем, когда это нужно больше всего?       Я сгибаюсь пополам в надежде, что это всё сейчас же закончится, но напряжение от лопаток распространяется по каждой мышце в теле, делая его дубовым, и до комнаты или туалета я добраться не успею точно, а ещё и Драко видит меня таким вот: мерзким, жалким неудачником. Один плюс, вероятно, отвечать ему не придётся. Кто захочет общаться со сломанным собственными чувствами человеком? Точно не гордый слизеринец. В глазах тёмными кругами расходится страх, и я хватаю последний глоток воздуха, зная, что на следующий просто не способен.       Я умру, и мне не придётся ни о чём говорить, какое чудесное стечение обстоятельств.       — Рон, что происходит? — он садится на корточки, холодными пальцами касаясь моих раскалённых, кажется, до бела щёк, это даёт мне сил сделать ещё один вздох, но вместо него я выбираю посмотреть на Драко, убедиться, что отвращение в его глазах убило любые другие эмоции. Но вместо этого я вижу страх. Нужно его успокоить и убедить уйти. Я как-нибудь справлюсь. Сейчас самое время оттолкнуть его, и я пытаюсь произнести хоть слово, но сердце заходится бешеным ритмом, а пот липкими каплями скатывается по лбу, затмевая мой взор, кажется, я чувствую, как слёзы сами собой бегут по подбородку, и это делает моё существование ещё более невыносимым. Бессильный, я заваливаюсь на бок, по стеночке оседая на пол. Жалкий слизняк.       — Свали в закат, Малфой, — шиплю я, вкладывая всю несуществующую злость в каждое слово. Я так боюсь его потерять, я так боюсь начать отношения и получить очередную травму, у меня нет сил справляться со своими эмоциями, сбежать будет самым простым способом. Пострадаю и справлюсь. Всегда ведь справлялся.       — Не свалю, — неожиданно твёрдо говорит он. — Мне кажется, я знаю, что с тобой, — он садится ближе, рукой убирая пот с моего лба. И как ему не отвратительно ко мне прикасаться? Я сейчас самое жалкое существо во вселенной, особенно рядом с ним. Драко разжимает мою занемевшую руку, борясь с напряжёнными мышцами, и аккуратно берёт мою ладонь в свою, и все остатки моего болезного сознания сейчас находятся в скрюченных в спазме пальцах. — Рон, — говорит он тихо, чуть слышно, удивительно, но этот успокаивающий, вводящий в транс голос пробивается через звон и гудение в ушах. — Что именно тебя так напугало? — спрашивает он, как будто я скажу. Как будто я способен на это. Я не преисполненная мудрости осознанная личность, а глупый сломанный человек. — Скажи, просто озвучь, я не буду осуждать и не уйду, — как будто я могу этому верить. Все уходят, все предают, даже моя семья никогда не ставила меня на первое место. Как я могу доверять Малфою? — Всё будет в любом случае хорошо.       Нет, не будет. Я вернусь в своё царство тьмы, с Поттером и Диггори, и местью им, а Драко пойдёт дальше, женившись по наказу отца на какой-нибудь достойной девушке, у них будет семья, дети. Зачем пытаться, если бой уже проигран? У меня была надежда быть хотя бы друзьями, ведь Драко объективно на большее и не способен. Он никогда не пойдёт поперёк воли родителей, и это дело времени, когда я снова останусь один.       — Просто уйди, — шиплю я, стараясь отстраниться от него, вжаться в стену, но одеревеневшие руки не слушаются, и я не могу выскользнуть из захвата Малфоя. — Мой ответ — нет. Я ничего к тебе не чувствую и не почувствую никогда, — челюсти сводит болью, когда я произношу эту очевидную ложь, осталось надеяться, что Драко мне поверит.       — Я не уйду, — говорит Малфой, и у меня нет сил смотреть ему в глаза, у меня нет сил выдернуть руку, нет сил извернуться и забиться клубком в угол ниши, превратиться в камень, обрасти колючками, чтобы никто никогда ко мне не подходил и не трогал. У меня нет сил даже сказать ему очередную гадость. — Рон, я люблю тебя, и ничто и никто это не сможет изменить. Даже ты.        Его фраза невыносимым гулом заполняет моё сознание, эхом отдаваясь в пространстве вокруг. Глупец, кто так лихо бросается словами на ветер? Это, пожалуй, возможно, только если эти слова ничего не значат. Я в жизни больше не признаюсь в любви, ведь это чёртово проклятие.       — Я думал, в этом смысл нашего разговора: ты ставишь ультиматум, а я делаю выбор, — основание шеи сводит судорогой, и я тихо стону, вцепляясь в своё колено зубами, одна боль должна отвлечь внимание от другой. И почему боль в сердце не может отвлечь всё моё существо на себя?       — Нет, смысл нашего разговора в том, чтобы ты наконец уже признал, что у нас всё взаимно, — шепчет он, сильнее сжимая руку, второй он касается моей макушки, приглаживая её. Я чувствую его тяжёлое дыхание, будто он дышит за нас двоих, видимо, не мне одному сложно. — Что пугает тебя, Рон, настолько, что ты готов от всего отказаться? — откуда, чёрт возьми, в нём столько спокойствия? Это почти бесит, настолько, что я отпускаю своё колено, во рту стоит пыльный привкус ткани брюк, на колене точно останется синяк, но мне всё равно, шея всё ещё болит, но по крайней мере эта боль не пронзает меня тысячей осколков насквозь.       — Я боюсь, что ты врёшь, — наконец выдавливаю из себя полуправду. Удивительно, как сильно я отвык говорить её в беседах с Малфоем. — Боюсь, что сегодня ты говоришь, что любишь, а завтра женишься на той, кого выбрал отец, и я потеряю тебя навсегда, — каждое слово даётся мне труднее, чем делать вздохи. — А ещё я боюсь боли, что ты мне причинишь, когда уйдёшь.       — Но я ведь не уйду, — я чувствую себя загнанным охотником кроликом, забившимся в угол, готовящимся к смерти от выстрела ружья или острых клыков гончих. Я и правда должен был попасть куда угодно, но не на Гриффиндор, потому что таких трусов ещё пойди поищи. — И ты не можешь знать, что там будет дальше. Я не могу обещать, что больно не будет, не могу сказать, что ничего не изменится. Мы всё также будем друзьями, будем проводить время вместе, но ещё мы наконец сможем касаться друг друга с нежностью, не боясь, что это станет последним касанием, вместе сидеть за завтраком, зная, что между нами больше нет стены из лжи, мы будем переплетать пальцы, когда тревожно, и придумывать план, как избавиться от выбранных отцом девушек. Я бы хотел рассказать о нас маме, не сейчас, но когда-нибудь точно, чтобы она порадовалась, что я наконец нашёл человека, ради которого хочется жить. Рон, всё будет так же и даже лучше. Но если ты начинаешь отношения, думая, как они закончатся, то, вероятно, нам и правда не стоит пытаться. Потому что я конца не вижу.       Зато я вижу. Моя любовь — прах, я в неё больше не верю. Как долго будут жить эти чувства? Как скоро Драко решит, что всё нужно заканчивать, когда он разочаруется во мне? Успею я к этому моменту отдаться без остатка? И тело, и душу? Где гарантии, что я не буду растрачен настолько, что буду просто способен жить дальше? Я не верю в себя, я не верю в Драко, я не верю в нас. Мы оба — обречены.       — Драко, пожалуйста, уйди, исчезни из моей жизни, пока не поздно, — молю я, плача от собственного бессилия. — Я не хочу проходить через это всё снова. Я устал.       — Рон, я не Диггори или Поттер, — шепчет он, как будто не понимая, что это я такой же, как они. Это я тот, кто приводит всё к краху. Один случай — случайность, два — уже тенденция. — Просто дай мне шанс.       Дать шанс? Меня убивает, что Драко ставит себя в слабую позицию, ведь это мне нужно давать шансы. Мало кто посмотрит на себя в зеркало и скажет «я монстр», вместо этого все придумывают себе оправдания, строят сложные инженерные конструкции и возводят монолиты из ненастоящих чувств. Я же прекрасно знаю и осознаю: я ужасный чудовищный человек, я не заслуживаю счастья, а главное — я не заслуживаю Драко. Всё, что меня ожидает — тьма. Тьма в разгар солнечного дня, тьма в ночи и тьма в одиночестве. Потому что в том, что я, поломанный, сейчас корчусь в конвульсиях боли, виновен только я. Мне нужно быть одному до тех пор, пока я не почувствую устрашающе сладкий запах смерти, иначе я принесу очень много горя.       — Это я — Диггори, я — Поттер, — выдыхаю почти ему в лицо. Если мы будем вместе, я совершу ошибку. — Ты достоин лучшего.       — Но выбрал я тебя, — говорит Малфой, и его дыхание на моих губах почти невыносимо, он касается их осторожно, без страсти, точно проверяя меня на стойкость. И вся та защита, которую я так тщательно выстраивал, даёт трещину. Когда было так, чтобы я совершал одну ошибку дважды? Трижды или четырежды, скорее, просто чтобы убедиться, что это ошибка.       Его губы обжигают, и я не могу не поддаться этому искушению, где-то на плече ноет ожог, так и не вылеченный, после последнего приступа ненависти к себе, он пытается напомнить о том, чем могут обернуться мои действия, но я уже обо всём забыл, паника и страх уходят, оставляя после себя только неприятный след, заполняя мой мозг волнами любви.       Вместо «Когда я ему надоем?» появляется «Как показать ему всю мою любовь?» Вместо «Как собрать себя, когда он уйдёт?» — «Как не отпускать его никогда?»       Драко снова сделал выбор за меня, не оставив шанса, забрав своим поцелуем всё моё самообладание. Он кусает мне губы, и проклятый жар отступает, я жадно хватаю воздух между короткими поцелуями, хочется схватить Драко за воротник и целоваться с ним, пока губы не покраснеют.       — Это «да», я так понимаю, — улыбается чёртов слизеринец, вынудивший меня принять капитуляцию, пока я пытаюсь восстановить дыхание.       — «Нет» выглядело бы по-другому, — шепчу я прямо ему в губы, вновь прикасаясь к ним. Сейчас мне уже плевать, что будет дальше, что будет потом, видимо, придётся ломать себя, чтобы сохранить то малое, что мы имеем сейчас. — Мы можем попробовать, но, пожалуйста, не причиняй мне боль.       — Это ты не причиняй мне боль, — повторяет мои слова Драко. — Я уже настрадался.