Я сломаю этот мир

Джервис Бейтс удовлетворенно кивнул, услышав заявление обвиняемой. Обычно острый и прожигающий взгляд, к всеобщему удивлению, смягчился. Не только Аманда, но и собравшиеся вокруг аристократы удивленно моргнули. Судья, почувствовав на себе ненужное внимание, тут же нахмурился и натянул маску отрешенности и грубости. Его густые брови сошлись на мясистой из-за лишнего веса переносице, когда взгляд обратился к столу, а именно — к бумагам, связанным с расследованием и уликами. Перебирая один документ за другим, Джервис помассировал висок, будто был действительно озадачен. Но никто не смел прерывать тишину, воцарившуюся в зале. Аманда, глядя на действия Бейтса, даже забыла, как дышать. Единственное, что звучало в ушах — собственное сердцебиение. На самом деле, её действительно поразил взгляд Джервиса, который, пускай лишь на короткое мгновение, она смогла уловить — такой родной и искренний. Казалось, что Бейтс смотрит вовсе не на Анабель, которую все жители столицы считают преступницей и злодейкой, а на собственную дочь. И этот факт пугал Аманду. Она хорошо помнила содержание оригинального произведения, однако в нем судья упоминался лишь единожды — во время финальной сцены, на которой юную герцогиню приговорили к смертной казни. Конечно, некоторые моменты показались Уайт странными еще во время первого прочтения, но она списывала это на непрофессионализм автора и скорые сроки сдачи романа в печать. Такое далеко не редкость в любой индустрии. В погоне за деньгами и дедлайнами издатели давят на писателей, художников и разработчиков; а потребители в конечном счете получают сырой продукт. Поэтому Аманда похоронила эту мысль глубоко в душе и смирилась с сюжетными дырами. Произошедшее в романе показалось ей размытым далеко не просто так. Последние пять глав никак не укладывались в голове. Казалось, будто книгу дописывал вовсе другой автор. Аманда, которая улеглась в кровать для чтения, каждую секунду плевалась и вслух бормотала проклятия, насылая их на тех, кто придумал подобную несуразицу. Все действия, характеры персонажей и их поведение противоречили первоначальному концепту. Но теперь, когда Уайт переместилась внутрь произведения, нужно понять причину произошедшего: или эти сюжетные дыры ей придется расхлебывать самой? Но из размышлений Аманду вырвал властный голос судьи, который наконец отодвинул от себя документы: — Тогда, леди Анабель Рэнделл, позвольте мне задать вам несколько вопросов. — Да, ваша честь, — Аманда нервно и даже немного неестественно дернулась в попытке кивнуть. Речь Аманды, которая совсем не привыкла говорить в старинном и высоком стиле, могла показаться другим довольно нелепой. Однако человек, всегда использовавший простые фразы, сленг и выражения, не мог так быстро перестроиться. Англичанка наспех прикидывала в голове: какие раньше существовали титулы и какова иерархия мира? Это действительно немаловажный фактор, про который все почему-то забывают. Переместившись в роман, нужно считаться с местными порядками и обычаями. Если сейчас она скажет судье «хей, привет, мистер», тот точно посчитает её сумасшедшей и отправит прямиком на казнь. Однако такого исхода Аманда не желала, потому пыталась подобрать нужные слова, отчего ответы иногда затягивались. — В день убийства вы находились с пострадавшей, верно? — Да. Я пригласила Её Высочество наследную принцессу на частное чаепитие. — Значит, вы не отрицаете. Хорошо, — судья снова удовлетворенно процедил слова, словно тщательно обдумывал каждую последующую фразу. — Тогда вы, если утверждаете о своей невиновности, должно быть, не знаете, почему принцесса упала в обморок на вашем чаепитии? — Знаю. Неожиданный ответ поверг всех аристократов в шок, и судья не стал исключением. Джервис на секунду потерял самообладание, а в его глазах мелькнуло непонимание. — Конечно, она все знает, — вдруг с отдельно стоящей трибуны раздался раздраженный и надрывистый мужской голос. Высокая фигура вскочила с места. Облаченный в кипенно-белую офицерскую форму, Арчибальд совсем не выглядел как наследный принц; от других рыцарей его отличала лишь одна деталь — золотая брошь с символом императорской семьи. Только высокопоставленные граждане, которые признаны страной, могут использовать знамя двуглавого орла. Чёрные волосы были зализаны назад специальным гелем, хотя обычно он не придавал никакого значения внешности, если, конечно, дело не касалось бала или официального приема, тогда обязывало положение. И каждый в зале уже давно заметил этот факт и понимал: Арчибальд хотел поскорее со всем разделаться и отпраздновать победу над «главной злодейкой», что мешала его искренней любви. — Прошу вас, Ваше Высочество, — судья спокойно повернул голову к принцу, одарив его презрительным взглядом, — когда вам будет дано слово, вы сможете высказаться. — Ваша честь, как вы не понимаете, что леди Рэнделл — лишь наглая шарлатанка, — из-за активной гневной жестикуляции довольно прочная прическа растрепалась, а один короткий локон в зоне челки выбрался из-под геля. — И сейчас леди… — Ваше Высочество, — повторил судья, на этот раз повысив голос, — попрошу вас вновь, оставьте оскорбления. Если хотите высказаться, дождитесь своей очереди. В судебном зале воцарилась тишина, аристократы с опаской смотрели на Арчибальда. Принц, как бомба замедленного действия, мог взорваться в любой момент — то ли от гнева, то ли от собственной беспомощности. Но лицо Джервиса не выражало никаких эмоций, ни один мускул не дрогнул. Как человек, прошедший сквозь огонь и воду, он мог выстоять против любого противника. Когда эмоции принца и внутренняя злость утихли, и Арчибальд снова занял положенное место, судья, отвернувшись от него, чем выказал крайнюю степень неуважения, сказал: — Перед судом, Ваше Высочество, все равны. И будь то вы или даже Его Величество император… Я всегда буду на стороне правосудия. И у каждого, — в этот момент он перевел взгляд на Анабель, которая, проглотив язык, в ужасе смотрела на словесную перепалку, — есть шанс оправдаться и высказаться. Принц, к которому был обращен этот монолог, ничего не ответил. Арчибальд самодовольно фыркнул, будто не нуждался в нравоучениях от старика, который, к тому же, ниже его по статусу, и отвернулся от судейской трибуны, смотря в окно и высматривая редких птиц. — Тогда, если все снова успокоились, продолжим наше заседание, — непоколебимый на первый взгляд Джервис постучал по деревянной столешнице указательным пальцем, что выдало его тщательно скрываемую нервозность. — Леди Анабель, расскажите подробнее. Как так вышло, что вы знаете о причинах, но не являетесь преступницей? Аманда пыталась взять себя в руки на протяжении всего действа, и она наконец смогла обуздать тревожность. Пауза на перепалку с принцем выиграла для неё время. События в голове постепенно прояснялись, как и причинно-следственные связи. После увиденной сцены, в которой Арчибальда отчитали, словно маленького ребенка, на сердце стало немного спокойнее. Теперь чужеземка чувствовала себя не так одиноко, перед ней стояла надежная скала, готовая защитить — Джервис Бэйтс. Пусть Аманда не знала, почему судья так относился к Анабель Рэнделл, это не самое важное: детали можно узнать позже, а жизнь нужно спасти сейчас. — Конечно, ваша честь, я обо всем расскажу, — англичанка говорила размеренно, разжевывая каждое слово. — Во всем виноват мой отец. В судебном зале снова поднялся гомон. Казалось, что две части, на которые разделена комната — мужская и женская — слились на мгновение воедино. Все дамы то и дело прикрывались веерами, нашептывая подругам известные слухи, другие же таким образом пытались скрыть удивление или ехидную улыбку. В мужской части, обычно не такой сумбурной и шумной, все джентльмены посмотрели на первый ряд, где вальяжно восседал герцог Рэнделл — отец подсудимой. Услышав обвинения, он сменил позу и невинными оленьими глазами посмотрел на судью. Кажется, недавний разговор с наследным принцем остудил пыл, поэтому Его Светлость даже не пытался что-то возразить, ведь рассказ Анабель еще не закончен. Однако всеми силами герцог пытался привлечь внимание окружающих к себе. Его образ будто кричал: — Посмотрите же на меня! Я совершенно невинен! Моя дочь — подлая змея, что все подстроила! Судья, кажется, не выглядел удивленным. Бросив мимолетный взгляд на герцога Рэнделла, он кивнул, позволяя таким образом леди начать свой рассказ.

***

Анабель, ведомая одной из служанок особняка, которые то и дело сменялись из-за пылкого характера герцога, шла по запутанным коридорам особняка, больше похожим на лабиринт. В помещении с высокими потолками на голубых стенках висели роскошные картины — портреты погибших членов семьи, пейзажи, написанные известными художниками и стоящие миллионы фунтов, а также аккуратные натюрморты, которые хозяин поместья отчего-то решил добавить в свою бесчисленную коллекцию. Когда пара дошла до центрального кабинета на третьем — верхнем этаже — горничная поклонилась госпоже. Анабель, осмотрев худую девушку перед собой, на лице которой уже виднелись синяки из-за усталости и недосыпа, вздохнула. Леди всегда смотрела на слуг с жалостью — люди, которые забыли о своем внутреннем «я», заваленные работой во славу знатного рода. Но Анабель ничего не могла сделать. Воспитанному в настоящей строгости ребенку, который не знал родительской любви и ласки, не позволялось помогать горничным или даже мило беседовать с ними. Поэтому леди, выросшая такой черствой, могла лишь смотреть со стороны и томно вздыхать, желая в глубине души лучшей жизни для каждого. Так и сейчас, подавив душевный порыв, Анабель отвернулась и сказала: — Можешь идти, дальше я сама. Слугам не позволено заговаривать с хозяином первыми, а также уходить, пока господ сам не прикажет. Понимая это, Анабель освободила горничную от обязанностей на ближайшее время. Возможно, у тебя появится хотя бы небольшой перерыв… На большее я не способна. Молодая горничная по имени Мэри, увидев на себе холодный и безразличный взгляд, тут же постучала своим маленьким и хрупким кулаком по величественной двери. Та с глухим звуком открылась. — Прошу, — швейцар, стоявший внутри, поклонился и поспешил покинуть комнату, когда Анабель вошла внутрь. Роскошный кабинет выглядел далеко не аккуратно. Свободное пространство заняли всевозможные архитектурные и художественные изыски — различные статуи, отождествляющие разные временные эпохи, картины, написанные в совершенно не сочетающихся стилях, и многочисленные стеллажи, заставленные не книгами, а маленькими украшениями. Казалось, герцог выбрал все самые дорогие предметы из своей коллекции и собрал в одном месте. Анабель, приходя в кабинет отца, всегда считала, что это другое измерение. Совершенная безвкусица. Помещение сильно контрастировало с тем, как леди Рэнделл представляет себе «красоту». В её кабинете, где она провела годы за учебниками, не было лишнего хлама. На окнах всегда располагались цветущие белые розы, что радовали взгляд. На стене же висел лишь один портрет — её любимой, но давно почившей матери. Комната в розовых и бежевых тонах, обставленная мебелью из ясеня, не содержала ничего лишнего, ни единой детали. Анабель, сидящая там в знойные летние дни, всегда открывала окна настежь. Теплый ветер обдувал лицо и трепал распущенные рыжие волосы. В носу сохранялся терпкий аромат свежих цветов, которые служанка утром заботливо поставила в вазу. Герцогиня, поправляя локоны, ниспадающие на лицо, перелистывала страницы очередной книги о политике или экономике, а затем устало закрывала глаза, мечтая об отдыхе. Леди Рэнделл, хотя обычно выбирала одежду в темных тонах, прекрасно вписывалась в бежевый кабинет, как яркая фея из сказок. — Анабель, — из рассуждений её вывел резкий голос герцога. — Как это понимать? — Простите, отец, я не совсем понимаю, о чем вы, — Анабель даже не изменила в лице, уже привыкнув к властному тону и своенравному поведению. На самом деле, она прекрасно знала, что хочет сказать отец. Сегодняшним утром леди Анабель пригласила в поместье Её Высочество наследную принцессу, чтобы «помириться». Однако новость пришла к отцу с небольшим запозданием, потому что слуги не знали, как правильно преподнести услышанное и не попасть в то же время под горячую руку. Герцог встал из-за стола и обошел его кругом, встретившись с Анабель лицом к лицу. Его взгляд пытался прожечь в дочери дыру. — Не делайте вид, юная леди, — каждое слово он чеканил, словно на станке, — что не понимаете! В конце фразы герцог сорвался на крик. — Отец, я правда… Ошарашенная Анабель больше ничего не слышала, кроме звона в ушах. Хлесткий удар по щеке вывел её из равновесия, оставив на бледной коже громоздкий красный отпечаток мужской руки. — Я не хочу повторяться. Герцог потер руку, которая ныла после удара и покалывала, и отошел от дочери, сев на мягкий, но потрепанный временем диван в центре кабинета. На столе уже стоял чайник, подготовленный слугой, но по пути господин Рэнделл, не заинтересованный горячим напитком, взял с тумбочки графин с белым вином. — Ты должна понимать, — наливая алкоголь в бокал, он продолжал говорить, пока его руки предательски тряслись от нервов и тревожности, — сейчас мы должны действовать без промедления. Анабель, которая к тому моменту отошла от шока и звона в ушах, снова безэмоционально посмотрела на герцога. Конечно, раньше такое отношение задевало. Получив первую пощечину, маленький ребенок провел весь день, заливаясь слезами в постели и задаваясь вопросом: «Что я сделала не так?». Но чем больше времени проходило, чем старше она становилась, тем слабее болело сердце из-за подобных мелочей. Теперь леди Рэнделл не чувствовала обиды на отца, она лишь понимала: это жизнь не изменится, как бы она ни старалась. В сердце герцога навсегда выгравировано лишь одно имя — Дион — его единственный сын и будущий наследник. Навсегда усвоив урок, Анабель научилась контролировать чувства. — Отец, если вы говорите о наследной принцессе… — Да! — Её перебил крик герцога. — Я говорю об этом! Как ты посмела… С этими словами герцог вскочил из-за стола и бросил бокал в сторону дочери. Тот со звоном разбился о книжный стеллаж. Содержимое в полете забрызгало все вокруг: стол, висевшие на стенах картины, красный дорогой ковер, Анабель и самого герцога. На бордовом длинном платье остались спиртовые пятна, которые не смоются так просто. Теперь мне придется переодеваться из-за этого чокнутого старика. Вытерев лицо одной рукой, Анабель поморщилась от собственных мыслей. — Отец… — Нет, теперь говорить буду я! Анабель, не в силах противостоять отцу, замолчала и, как испуганный котенок, посмотрела на него исподлобья. — Когда принцесса придет на устроенное тобой чаепитие, ты сделаешь то, что я скажу, — герцог снова сел на диван, пытаясь взять себя в руки, и откинулся на мягкую спинку. — Когда она придет, я прикажу слугам подмешать в чай яд. Глаза Анабель расширились, когда она услышала план герцога. — Простите, но… — Анабель! От резкого крика она снова поежилась и зажмурилась. Но страх быстро отступил, когда отец продолжил речь. — Этот яд предоставил мне один из хороших друзей, — в этот момент герцог достал из кармана пиджака маленький флакончик и положил на залитый вином стол. — Яд сделан из олеандра. Его довольно тяжело найти в столице. Поэтому, если начнутся поиски виновного и выяснится, какой токсин в организме принцессы, первые подозрения падут на северную часть страны. — Но отец… — Анабель сжала руки в кулаки настолько сильно, что короткие аккуратные ногти без какого-либо покрытия ранили мягкую кожу на ладонях. — Как я могу отравить принцессу? Разве она не упадет замертво во время нашего чаепития? — Думаешь, отец не позаботился об этом? — Герцог удивленно приподнял бровь, будто Анабель говорит настоящую чепуху. — Такое произойдет, если переборщить с дозой. Но маленькая часть, пускай и смертельна, но не так опасна. Если мы добавим лишь, — открыв пузырек, он демонстративно наполнил графин ядом, — маленькую каплю, жертва будет умирать долго и мучительно. Организм начнет постепенно разлагаться. Видя безумие в глазах отца, Анабель попятилась. — Нет, я… — Она облизнула пересохшие от волнения губы. — Отец, я не могу. Я не хочу убивать. — Не хочешь? К удивлению Анабель, герцог лишь приподнял одну бровь. — Да, отец. Я не могу. Простите, — леди Рэнделл склонила голову. Анабель успела представить, как отец дает ей очередную пощечину, как словесно унижает и называет никчемной. Это происходило каждый день, потому Анабель не удивилась бы, если бы герцог сегодня в порыве ярости сотворил совершенно ужасные и никчемные вещи. Однако за словами леди не последовало никакой реакции. Господин Рэнделл поднялся со своего места и, спрятав флакончик с ядом в нагрудный карман, подошел к панорамному окну, что выходило в сад, украшенный кроваво-красными деревьями. Спокойно наблюдая за закатным солнцем, что окрасило кабинет в багровые тона, он повернулся к дочери. Со сложными эмоциями на лице герцог кивнул. Анабель, пораженная увиденным, застыла на месте. Такое поведение выбивало из колеи куда сильнее, чем привычные крики и рукоприкладство. — Хорошо, Анабель, — сказал герцог наигранно ласковым тоном. Леди Рэнделл, оробев от неожиданно неискреннего поведения герцога, не могла ничего ответить. Отец же вновь отвернулся к окну, в конце лишь сказав: — Теперь можешь идти.