Очнись от смерти и вернись к жизни

Немногие пернатые удостаивались чести служить в Сияющем дворце. В уникальный комплекс входило по крайней мере пять дворцов — по каждому на сторону света и центральный — и десяток павильонов. Строгая, с лаконичной роскошью, архитектура, множество красных, бирюзовых черепичных крыш и деревянных из темной коры; позолота, искусная роспись на стенах и несущих столбах, ширмы вдоль галерей у императорских павильонов, не считая водоемов с яркими карпами, благоухающих садов, островков гор у каменных рек — все это являлось гордостью столицы Сизых холмов, гнездом не одного поколения династии павлинов. Однако, несмотря на обилие зданий и размах территории, стайки слуг не мешались под ногами дворцовых чиновников, секретарей и придворных дам. Каждая птица выполняла строго отведенные ей обязанности, поэтому лишней суеты давно не наблюдалось. Даже сановники, частенько присутствующие во дворце, не портили прекрасной картины природы за Красными вратами бессмысленными скоплениями. Фумио повезло оказаться среди приближенных его величества Гуанмина, а именно первым личным слугой, что возвышало его над прочими канарейками, которые, в основном, и составляли тот тип прислуги, что неотлучно следовали за господами. Они служили состоятельным и знатным пернатым и не только. Нужно ли было обеспечить хозяину и его семье или гостям развлечение, — канарейки занимали их песней или игрой. Найти определенный шелк для одежд господина или прочих нужд? Никто не знал, что привлекательнее будет смотреться в том или ином сезоне так, как канарейки. А если господину в дороге стало скучно, слуга-канарейка мог найти сотню тем для разговоров, чтобы путь не казался утомительным. За все, что касалось уюта, благополучия и поручений личного характера были ответственны они. Кроме того, нахождение рядом такой птички считалось показателем достатка, поскольку слуга нередко жил в доме своего господина, — князя, лорда, купца — а значит, требовал дополнительных солидных затрат. По этой причине у большинства занимающих иные должности птиц, а также редких зверей, перебравшихся в города близ столицы, сложилось мнение о жизни канареек, как о непозволительно простой и наполненной праздностью, которую они тратили, бестолково щебеча. А те из редких представителей вьюрковых, что находили себя в отдаленном от прислуживания ремесле, например, резьбы по дереву, ведении хозяйства или гончарном деле, едва ли могли что-то изменить в отношении к ним общества. Алый закат проникал сквозь резные высокие окна, окрашивая колонны и стены с рельефными изображениями птиц кленовыми листьями осенней поры. Главный зал во дворце Срединного неба, резиденции первого императора, был куда просторнее прочих. Каменная основа приподнимала бамбуковые два яруса к небу. В нем устраивались празднества, проходили такие знаменательные события, как свадьба венценосных особ, важнейшие собрания, поэтому цветами Главного зала были оттенки синего, красного и зеленого — сакральных для павлинов, а мозаика на полу представляла исключительную технику восточных мастеров. Во второстепенных башнях жили придворные дамы. Трон на выступе, на котором восседал Гуанмин, представлял павлиний хвост с сапфирами в каждом «глазу», кроме самого верхнего: в него была вставлена падпараджа. Император словно был жемчужиной в раскрытой золотой раковине, поистине неземным. Норико делала пометки за столом, предназначенным для одного из старейшин, и, казалось, на игру музыкантов ей было все равно. К вечеру Фумио подготовил Главный зал для оркестра, дабы те продемонстрировали репертуар. Продумывая, с каким ароматным маслом сегодня он помоет волосы его величества, кенар увлекся причудливой мелодией. Одной из особенностей его расы, помимо крыльев и птичьего хвоста, было поразительное умение многих представителей пернатых за короткие сроки обучаться игре на музыкальных инструментах. В основе двух трелей лежали придворные песни «Ветви глицинии под дождем» и «Бег ручья во вторую луну». Струнные, похожие видом на местные, также имеющий название варган — язычок в раме с ниткой — по своему принципу были близки восточным губным гармоням, кото и бивам, поэтому старые мелодии приобретали в сочетании с бубнами совершенно незнакомое звучание весьма просто. Теперь вокальная партия была не нужна. Инородная, местами грубая особенность звуков и подстроенного под них ритма завораживала чем-то далеким, чужим голосом воющей метели. По непонятной причине Фумио почувствовал грусть оттого, что даже этим диковинкам, которым явственно требовался размах, отведено строгое время: он знал, в какой момент мелодия прогремит на приеме и в какой смолкнет. Однако, посмотрев украдкой на императора, он воодушевился — тот резче обмахивался веером, как обычно, когда что-то восхищало его, а значит, попугаи и соловьи недаром мучились. Когда оркестр затих, раздался недоверчивый голос Норико: — Прошу прощения за дерзость, но почему Северные равнины? Зачем чужестранная музыка? К тому же царица Оюун хоть и имеет земли на Севере, но они подавлены Западными горами. Акцент на разрозненность усугубит дело. Кенар негодующе сжал край одежды за спиной, по его мнению, журавлиная чопорность выходила за пределы. Император же примирительно произнес: — Однако среди ее приближенных немало тех, кто родом с Севера. Ее правая рука, генерал Тургэн, например. И мы считаем, что подобное будет уместно, учитывая, что мотив слышится восточный. — Но не примет ли царица такой выбор за оскорбление? Ее народ с большим трудом отвоевал исторические земли. Фумио, прикрыв часть лица ладонью, прошептал пару слов павлину. Тот хмыкнул. — А ведь Фумио прав. Царица не узурпирует музыку, насколько нам известно. Именно поэтому это будет данью уважения истории наших гостей: века назад их народ был един первоначально, и в наше время Западные горы только крепнут. Мы понимаем тревоги первого советника — любой союз хрупок, разрушить то, что строилось годами, способна мелочь, однако именно музыка сближает народы. Момент слияния культур будет жестом доверия со стороны Сизых холмов. Музыканты выдохнули с нескрываемым облегчением. —Эту советницу заботит, как отнесутся к переменам и подобным слияниям ваши подданные. — В империи невозможно учесть интересы каждого, так или иначе, всегда найдутся недовольные, и не важно, что их не устраивает: законы ли, решение суда или цена на рис. То же и во дворце. За пять лет пыл ярых старейшин-противников союза поубавился, народ не устраивает смуту, хотя вести о допущении торговли с Западом рассылались во все крупные города провинций, чтобы узнать мнение народа. Феникс учит уважению и милосердию, мы не идем против догм божественной птицы. — Если так считает ваше величество, — последовал сухой ответ. В опустевшем Главном зале кенар зажег светильники у трона, пока император Гуанмин трапезничал блюдами без излишеств перед вечерней молитвой. Со свежестью подступающей ночи спала удушающая тяжесть; грудь полнилась сыроватым воздухом. Когда при первом советнике затрагивался вопрос о Западных горах, Норико занимала оборонительную позицию, как выражался старейшина Хуоджин. Она не действовала наперекор, в конце концов, решающее слово было за государем, но призывала к нейтральным отношениям, постоянное недовольство становилось давлением. Фумио азы политики не покорялись, но он вслушивался и старался вникнуть, дабы использовать наблюдения каким-то образом во благо хозяину. Кенар просто добивался того результата, который от него требовался и не задумывался о чем-то глобальном. Он полагал, что нет ничего эффективнее эмоционального воздействия и важнее доверия, и, возможно, поэтому Норико и Хуоджин отмахивались от первого слуги, когда тот просил их разъяснить суть частых дискуссий. Позднее Гуанмин читал в личных покоях на подушке в нательных штанах и нижнем халате, а Фумио чистил его перья. Чистка оперения была ежедневным ритуалом, в процессе которого сперва Фумио мыл по очереди крылья и хвост; надхвостье даже в просторной бочке не раскрывалось, поэтому его отдельно «расчесывали» большой мокрой метелкой. Затем, когда все чуть подсыхало, в личных покоях императора слуга чистил круглой щеточкой с мягкими щетинами срединные кроющие перья, мелкие перышки у лопаток и копчика, оперение плеча крыла и пушок под контурными, тоже самое проделывалось частично с хвостом. Узкая щеточка размером с ладонь предназначалась для кроющих перьев и маховых. Следом для павлиньего хвоста использовалась дополнительная кисть с длинным стержнем и пучком тонкой щетины. По завершении кропотливой работы, длившейся не менее часа, Фумио брал кисть из выпавшего пуха обычных куриц и наносил специальную пудру. Лиловый отсвет на облаках исчез, а за горизонтом едва виднелась голубая полоса, когда Фумио, убедившись, что императору Гуанмину до утра ничего не потребуется, шел через галереи. Кенара вечно окутывал аромат лаванды и сандала, любимые запахи хозяина. Он пропах ими, как императорские комнаты восточного дворца Ветра и луны. Воробьи-фонарщики зажигали светильники в галереях ближе к центральным зданиям, с фонарями дежурили стражники. Фумио направлялся к флигелю кухонь, чтобы распорядиться насчет завтрака его величеству. Там же по обыкновению ела прислуга, потому путь угадывался по бурному щебету и мелким ссорам из-за воробьев. В настоящий час вряд ли кто-то уже перекусывал. Долетев до флигеля, Фумио обнаружил у входа, откуда соблазнительно пахло жареными семечками и вареными крупами, двоих воробушков. — Братец Фумио! — воскликнули они и обступили старшего. В мешковатых янтарных одеждах, с горящими в неясном свете черными бусинками они напоминали неоперившихся птенцов, хотя обоим было уже по шестнадцать, и крылья давно не покрывал сплошной пушок. Второй год они служили под управлением наставника в Сияющем дворце. Задача воробьев состояла в обеспечении условий исправной работы комплекса, снабжении всем необходимым и ведении учета. Вне дворца воробьиные занимали должности приказчиков и прочие, поэтому без них огромный механизм птичьего города перестал бы функционировать. — Незачем так кричать, — Фумио расплылся в улыбке. — Сегодня без перепалок, я верно слышал? Кенар обнял липнувших к нему близнецов, прижимая к себе каштановые макушки. Он отлично знал о характерной черте этих птичек — кашей ни корми, дай выплеснуть эмоции. Конечно, во дворце как нигде соблюдали тишину и величавое спокойствие, если только дело не касалось воробьев. Беспричинные ссоры ради ссоры, словесные баталии, пихания протекали в их жизни самым естественным образом. Дворцовые воробьи тем и отличались от сородичей, что избегали откровенных потасовок и держались в рамках приличий. — Еще бы! Бумаги одни за другими полетели, рот сил нет открыть! Только новость прошла, так сразу к прибытию гостей дел невпроворот: подписать тем и тем, проверит то и то, аж голова пухнет. Ну что за чехарда каждый раз! — начала ругаться Джия. — Но мы справились за час до заката, — уточнил Джиан. — А старейшина Тао, неужели не ворчал? — Обещал премию! — от гордости они часто-часто захлопали крыльями, подпрыгивая. — Если до конца торжества все выполним в срок. — Уверен, у вас получится. Помните прежде всего, что неоценимая награда — опыт. — На опыт не купишь жареных каштанов, братец, — бойко возразила воробей. Джия и Джиан попали во дворец по рекомендации близкого друга их отца; не найдется в столице лавки, в какой бы не было у приказчика друзей и знакомых. Только выбравшиеся из-под завалов учебных книг и свитков, чтобы подкрепить знания практикой, и кипящие энтузиазмом, но растерянные и настороженные, они в прямом смысле оказались под крылом Фумио через пару месяцев. Тогда произошла ошибка с печатями старейшин, по незнанию кто-то из близнецов отправил испорченный документ секретарям, те старейшине Тао, а рассерженный перепел довел обоих воробьев до слез. Заступившийся за Джию и Джиана Фумио стал их попечителем, помог освоиться во дворце, уяснить что можно и нельзя, пока не нашелся наставник непосредственно из архива. Пусть воробьев и кенара разделяли всего лишь четыре года, тем будто постоянно рядом с Фумио было по десять лет, поэтому первый слуга считал их младшими братом и сестрой. — А-Джи, покажи, что у нас есть, — заговорщически зашептала Джия. Брат вынул из кармана в рукаве бумажный мешочек, набитый фисташками. — Так вот почему вы у кухонь прыгаете. Из раскрытых дверей вышла утка-мандаринка с корзиной и громко прокряхтела трем птицам: — О, Фумио, я проверила твой список на завтра для его величества, можешь лететь. Негодники, вы поделились орехами? Воробьи одновременно чирикнули «да». Кенар поблагодарил утку, но так или иначе посчитал вернее на кухнях самому убедиться в пригодности заготовок. — Так вот почему братец у кухонь летал, а я понадеялась, что ты нам компанию составишь. Служим в одном месте, а не видимся, не то что сестричка Рен-Рен: она всегда с нами обедает, — близнецы следовали за ним хвостиком по помещению, в котором было не продохнуть из-за очага и печей. Над очагом висел чайник, предназначенный по объему на десятерых. Припозднившиеся утки с подвязанными рукавами убирали посуду со столиков к деревянным умывальникам в соседней комнате.  — Джия, это невежливо. Братец Фумио загружен не меньше, чем мы, а твои слова могут его обидеть. — А я что? Я ничего. Просто сказала. — Ты укорила. — Что ты выдумываешь! Хватит строить из себя старейшину Тао, — брат с сестрой вцепились в Фумио, как преграду между ними; они топали друг перед другом, чтобы наступить на чужой мысок, из-за чего вертелись и вертели за собой кенара. — Я здесь причем? — вспыхнул Джиан. — Речь не обо мне, а о братце и тебе. Если ты скажешь, что ешь с кем-то другим, никто не полетит сразу же с тобой обедать. — Чушь какая! Ничего такого я не имела в виду. — Осторожно. Нашли, где бегать, — кенар вывернулся и поймал взвинченных воробушков, прижав к себе; у него начинала болеть голова, благо никто не успел ни обжечься, ни напороться на острые углы. — Пререкания ничем не помогут. Успокойтесь, вы оба в чем-то правы. — Не бывает, чтобы оба были правы, — трепыхнулась Джия, но Фумио прижал ее обратно, поглаживая по спине, и вывел обоих на улицу. — Поразмышляете об этом на досуге в качестве урока принятия убеждений собеседника. Обещаю, что найду возможность пообедать с вами на днях. — Близнецы угомонились, и Фумио поправил их сбившиеся вороты, прежде чем отступить. — Предлагаю, если конфликт улажен, разлететься по домам. Маленькой стайкой они, держась за руки, полетели к парадным воротам; попутно близнецы клянчили поскакать по крышам галерей. Порхая с козырька на козырек, они успели съесть фисташки до того, как долетели до Красных врат, охраняемых фазанами в терракотовых доспехах и пестрых шлемах-капюшонах. Убывающая луна с мириадами звезд серебрили многоярусные дома узких улиц столицы. Мягкий свет оседал на волнах омывающего южный берег моря. Оттуда приплывали джонки из вереницы прибрежных городов Сизых холмов, чужестранные корабли с надутыми парусами, и к концу осени налетал промозглый ветер. Пусть осень в этих краях Восточного ареала щадила относительно теплой погодой, каждая весна радовала пышным цветением, а лето одаривало обилием фруктов, — зимы были ветрены. На севере же и дальше с запада к востоку город окаймляли изумрудные холмы, среди них располагались императорские дворцы, храм Священной птицы, монастырь при нем и наблюдательные пункты. Выгнутые квадратные, круглые, прямоугольные и треугольные крыши отделанных на разный лад домов, строились друг на друге, над мостами, раскинутыми через каналы, в кронах вековых деревьев. Гнезда связанных семей находились как можно ближе, словно камушки в гомоку на расчерченной рядами доске они прижимались и стремились занять место. Столько пернатых, сколько в Лань Шан, не сыскать нигде в стране. Нередко по улицам разгуливали и приматы с псовыми, как правило, разнорабочие. Покружив над спящими кварталами, где углы освещали фонарики, воробьи и кенар расстались: Джия и Джиан направились к домикам в разросшихся ветвях, семейное гнездо Джи, а Фумио к бамбуковой роще на отшибе. Он заприметил бамбуковый домик с соломенной кровлей издали по желтому фонарику, подвешенному на крыльце. И хотя в бамбуковом домике он поселился, дабы приобщиться к птичьему обществу за пределами дворца, на деле получилось иначе: жизнь в роще обернулась уединением. Открытые темные ставни значили, что сосед Фумио уже спал, поэтому кенар раскрыл двери не шире щелки, чтобы не шуметь. В основной комнате он обошел тлеющий очаг с подогретым чайником. В скромно обустроенном помещении не обо что было споткнуться — книги и тетради, не вместившиеся в комнату соседа за перегородкой, перекочевали под столик с цветочной композицией и редкую мебель, — поэтому Фумио не стал зажигать светильник. Вторая ширма почти постоянно находилась открытой и вела на кухню, опущенную к земле; летом жильцы переставляли столик с подушками оттуда к очагу. Взяв со столика пару персиков, Фумио прошмыгнул по лестнице на второй ярус, почти чердак. Как бы ни тянуло упасть сразу же на удобную, наверняка прохладную кровать, зарыться в тонкие одеяла и кучу подушек, кенар отложил персики и принялся переодеваться ко сну. Одежду надлежало складывать так, чтобы на утро не появлялось ненужных складок. Аккуратность — первое, чему он научился во дворце. Он хорошо помнил, как пустячная поблажка к себе тянула следующие и так до тех пор, пока старейшина Тао не отругал его за засохшие пятна туши на новой одежде прислужника. Сдвинув кисти для письма и свитки подальше, Фумио сел за стол есть персики. Он отмерял, сколько времени потребуется, чтобы дошить наряд его величеству к торжеству, какие одеяния предложить на первые дни пребывания гостей, для полета в театр Аяме, что выбрать на случай, если в восьмой месяц польются дожди и похолодает; стоило позаботиться о приглашениях князьям и княгиням, сановникам, о том, как разместить их в зале, о блюдах для гостей, привычных к мясу и речной рыбе, об оформлении Главного зала. От легкого ветерка позвякивали колокольчики с шуршащими ленточками на окне. Стены комнаты были увешаны свитками с благочестивыми изречениями мудрецов; Фумио записывал, когда император Гуанмин или старейшина Хуоджин цитировали относящиеся к случаю слова, а позднее переносил каллиграфическим подчерком на подходящую бумагу или шелк: это занятие вдохновляло его, ему казалось, что запечатлев сказанное кем-то сильным что-то весомое, можно самому чему-то научиться. С приписками и выбором стиля написания ему частенько помогал друг, поэтому это имело еще и многогранность для кенара. На полках держались веера для танцев на подставках — с орхидеями, карпами, магнолиями, пейзажами рек и гор, однотонные, с частыми и редкими пластинами. Под ними бива, эрху и малый барабан. Крикнула где-то обыкновенная кукушка. Она прервала поток мыслей Фумио, напомнила, что на сей раз от него требуется для важного события лишь приготовить наряды и, возможно, разместить музыкантов. Это не назовешь и малой частью того, за что он отвечал обычно. Отсутствие более половины дел не освобождало первого слугу, а связывало ему руки; это сбивало с толку, будто он в чем-то провинился и теперь наказан. Слова его величества Гуанмина о том, что личный слуга должен быть рядом, а не болеть, въелись жгучим стыдом, когда Фумио поспорил о назначении организатора. Императора кенар почитал, потому покорялся его воле и спорил с собой не долго. Стыд показал Фумио, что его ненадежное здоровье и самонадеянность могли подвести всех. Господин намеревался с личным слугой быть на приеме, и долгом кенара было удовлетворить его желание. Предположительно, Фумио не сляжет с горячкой, а значит, обрадует его величество сильнее, нежели, если подготовит торжество, но не поднимет потом и головы. Фумио не нашел в выводах изъяна. Добравшись, наконец, до кровати, он утонул в ворохе подушек. Колокольчики позвякивали, прогоняли волнение. Кенар заснул с теплом в сердце и предвкушением грядущего дня.