Очнись от смерти и вернись к жизни

До принятия веры в цепочку перерождений, воздаяние в загробном мире за добродетель пернатые следовали пути Феникса, трактующемуся, в первую очередь, не как дорога к личному просветлению, а свод правил благородной птицы, служивший для воспитания достойного члена общества. Он диктовал вписанные в жесткую иерархию культуру поведения. Тому пример поклоны, которые выполнялись в зависимости от статуса собеседника и собственного: императору надлежало кивать головой в знак уважения только своему наставнику и монарху дружественной страны, чиновники и сановники перед владыкой должны были касаться лбом пола на аудиенциях и сцеплять руки на уровне головы при встрече во дворце; равным по статусу держать руки за спиной в неглубоком поклоне; когда кому-то представляли незнакомую птицу, следовало склонить голову и поднять замок рук на уровень груди; слугам предписывалось кланяться всем, кладя ладони на колени. В четвертый год правления Гуанмин упразднил норму, воспрещающую поднимать взор на венценосную особу на собраниях и Советах. Это был первый удар по дворцовым обычаям, но не по принципам. Для любого благородного пернатого прослыть невежественным значило бросить тень на семью, а полная потеря уважения — смерть. Если в одном случае исправить положение можно было демонстрацией выработанного такта и обходительности либо пожертвованиями храмам и на благие дела, то в другом оставалось до конца жизни упорствовать, чтобы позор не преследовал потомков. По этим причинам, несмотря на то, что птицы Восточного ареала слывут весьма веселым и беззаботным народом благодаря обилию солнца и комфортной среде, существует довольно много правил, ритуалов, устанавливающих строгий порядок их жизни, хотя в провинциях, по мере их отдаления, нормы этикета имеют более мягкий характер. В свою очередь местные считали, что не они скованы излишком церемоний и обязательных обрядов, а чужестранцы не имеют достаточно манер. Без исключений, впрочем, тоже не обойтись. Таким исключением являлся старейшина Хуоджин — восьмой сын семьи Ху, состоятельной, ничем не выделяющиеся среди таких же семей, кроме поразительной верности традициям и правящей династии. При всем благочестии рода Ху ходили слухи, будто бы военачальник не был законнорожденным, что отец подкинул птенца от любовницы-прачки бредившей после неудачных родов жене; позднее порочная страсть остыла также стремительно, как и любовь к внебрачному сыну. Возможно, предоставленный самому себе мальчишка как доказательство безразличия к его судьбе и неверие соседей в чужую безгрешность и стали истоком подобных пересудов. Сверх меры впечатлительные, наслышанные о недюжинной силе Хуоджина, болтали, что тот родился от созревшего в животе матери зерна ячменя, которое выронила из клюва Феникс прямо в миску еды госпожи Ху. По иронии судьбы род Ху прославило назначение Хуоджина сначала в помощники военачальника, затем старейшиной Военного управления, то есть получение чина «Военачальника пестрого шлема». Разочарование приближенных к императору особ, постигших отсутствие утонченного вкуса в поэзии и границ приличий у прославленного подвигами фазана, было способно затопить сушу до крайних берегов. Тот не разделял вояк и чиновников. Родня воина посыпала головы пеплом от осознания, что самым выдающийся в их гнезде оказался мужланом, принесший с почетом самую неоднозначную репутацию. Потому дерзость старейшины Хуоджин вызвала противоречивое в сложившейся ситуации негодование. Для чужестранцев не было обязательным следовать всем тонкостям церемоний, достаточно простых и очевидных правил, чтобы не оскорбить никого, а невольный промах прощался. А как можно было бы судить о том, кто принимал гостей и повел себя подобным образом? Такие выходки не допускались. — Царица Оюун, позвольте представить вам моего доверенного, старейшину Хуоджин, — молвил Гуанмин. — По какому праву ты там расселся? — крикнул фазан, сжимая эфес меча до выступивших вен; остекленевшие глаза налились кровью. Озвучив мысль, вертевшуюся у большинства присутствующих в головах, воин тем не менее не получил поддержку. Все в Главном зале застыли в ожидании продолжения, не решаясь вмешиваться и навлечь тем самым вероятные неприятности на себя. Фумио глянул на генерала Тургэна. На лбу фактурного лица глубже пролегла складка. Кенар покрылся холодным потом — если ничего не предпринять, то неизвестно, чем обернется торжество. Но что он мог? Если кенар вмешается, то это будет грубостью, так как едва ли он имел право обратиться без должного повода к птице со статусом, намного превышающим его, тем более чужой страны. Но так ли велика его грубость в сравнении с происходящим? Вернуть внимание к торжеству и музыке? Как? Вряд ли они сразу же забудут возмущение старейшины. Спутанные мысли Фумио прервала царица. — Так значит, вы знаменитый старейшина? Мне было весьма любопытно увидеть вас и посмотреть таков ли боец, как о нем поют. — Поглядите, когда я надеру зад вашему генералу. Трезвонят по белому свету, он одной стрелой способен убить десятерых! А одолеет ли меня на мечах? — О, едва ли вы улетите с полным набором конечностей после боя. С какой стати генералу Тургэну вообще тратить силы на заведомо неравное для вас сражение?! — фыркнула беркут, и кромка чаши взвизгнула от железного когтя на кольце. — Не волнуйтесь, смертельно не покалечу, зато будет уроком, что я не потерплю кого попало около его величества Гуанмина. — Похоже, старейшина не знает о прямом отношении генерала Тургэна к царской крови. На первый раз я прощу оплошность, так и быть. — Мне плевать, какая у него кровь — я хочу видеть его достоинство! Слезай, иначе я лично спущу тебя! С лязгом меч военачальника освободился из ножен. Фумио искусал губы до крови, пытаясь придумать оправдание словам фазана. Царица словно куражилась, когда как гнев Хуоджина разгорался, грозя спалить дотла старания государя. Кенар ощущал парализующее бессилие, язык и руки словно перестали его слушаться: он хотел что-то сделать, осознавал, что нужно, и какая-то сумасшедшая, бессвязная фраза была готова вырваться из его рта, лишь бы остановилась ругань, но она так и застряла где-то в горле, — он потерялся в панике. — Если ваше величество позволит доказать вам и вашим верным соратникам, что этот воин не уступает в искусстве боя. Я почту за честь сразиться со старейшиной Хуоджин. Никто не ожидал услышать того, из-за кого и разразился конфликт. Балобан встал и низко поклонился сначала императору, обращаясь по местному этикету, после на следующей фразе вежливо кивнул старейшине и сел обратно. — Что ж, поздравляю старейшину Хуоджин, он добился желаемого, — слова Гуанмина вибрацией поющей чаши разжижили вязкую тишину. — Однако обязан известить гостей, что церемония не велит организовывать бой на неделе. Вы отлично подыграли, ваше величество. Окончательно спасла ситуацию Норико, которая подошла к опешившему фазану и объяснила причину недоразумения. — Царице Оюун и старейшине Хуоджин не стоит гневаться. Его величество и эта советница думали о проведении товарищеского поединка, ибо приглашены два воина, чью славу нельзя затмить. Однако из-за неподходящего времени, было решено отложить это событие на неопределенный срок. Старейшина же не знал о наших планах в связи с обилием дел и по этой причине, видимо, решил взять все в свои руки, вызвав на бой генерала Тургэна. Едва ли он серьезно хотел оскорбить дорогих союзников. Причина подобрана неудачно. В конце концов, старейшину увела Норико, принеся извинения от его имени гостям, не давая шанса Хуоджину опомниться. Генерал ответил сдержанной учтивостью и также извинился за колкости царицы. На этом конфликт погас. Кенар в душе благодарил журавля и балобана, замечая, как безмятежно император пьет из пиалы, будто и не было кошмарных минут. С трудом удалось вернуть пиршеству прежнюю атмосферу, отвлекая приглашенных знатных особ и придворных дам на развлечения и состязание по стихосложению. Все, не сговариваясь, решили отличиться остротами. Первые строчки, пропитанные драматизмом и томностью природных стихий и пейзажей, имели шуточное продолжение во второй части стихотворений. Танцовщицы повторяли их нараспев, петляя между столами, подхватывая понравившиеся и переставляя местами части разных сочинений, что не могло не позабавить. Пятерка соколов-танцоров, с разрешения правительницы, тоже попыталась участвовать в игре слов, но их речь смешивала два языка, отчего окружающие мало что разбирали, поэтому в какой-то момент воины просто запели короткие песни, похожие, по объяснениям царицы, на народные присказки. — Мы не сомневаемся в вас, генерал Тургэн. Не думайте, что ситуация произошла нарочно, — от вина павлин не утратил размеренности интонаций и четкости тона. Фумио же охватил обжигающий стыд из-за того, что императору приходиться извиняться за его беспомощность. — Подданные радеют о вашем величестве. — Вы действительно исполнены намерения сразиться со старейшиной Хуоджин? — Да. Несмотря на скорый исход дня и веера-опахала по виску генерала скатились размером с горошину две капли пота. — Сейчас у нас стоит жара, пора, когда солнце сияет на самом куполе небосвода, и оно создает некоторые трудности. А в конце восьмого месяца начнется сезон дождей. Вы могли бы прилететь в середине осени, и церемониал позволит устроить полноценный бой, который пошел бы на пользу нам четверым. — Двум правителям и их командующим? — уточнил Тургэн. — Конечно, — просто ответил император. — Так будет интересней, не находите? И мы слышали, что в ваших краях массовые тренировки очень распространены. — Если ваше величество того желает, я… — Превосходно! — вмешалась Оюун. — Не разочаруйте меня, ваше величество, я хочу найти в вас достойного противника! Только попробуйте делать поблажку на то, что я женщина. Беркут кокетливо подмигнула императору и тут же согнула приподнятую с кольцами руку так, что сквозь плотно сидевшую ткань рукавов платья явственно перекатились литые мышцы. — Напрасно пытаетесь напугать нас, ваше царское величество, — лукаво парировал Гуанмин. Предугадывая движение императора, потянувшегося за пиалой, Фумио налил в фарфор вина. Его примеру последовали Рен-Рен и Чао. Когда пир окончился, когда проводили всех гостей до паланкинов, а старейшины и придворные дамы разлетелись по павильонам архитектурного комплекса Сияющего дворца, император Гуанмин с царицей и генералом уединились в крытой беседке посреди ароматного жасмина. Из слуг за ними следовал только Фумио, Чао и Рен-Рен подготавливали комнаты беркута и балобана ко сну. Со стрекотом сверчков и шепотом листьев в сумерках ленивый ветерок подхватывал мелодию кото кенара, перебиваемую взрывами грандиозного по красочности фейерверка над столицей. В расслабленной обстановке за беседой, в которую маленький слуга не вслушивался, троица просидела до глубокой ночи. Царицу и генерала проводили в гостевое крыло дворца, когда в кромешной тьме, предвещающей скорый рассвет, мягкий свет фонариков мерещился светом звезд. За дверьми личных покоев Гуанмин неуклюже, рефлекторно сохраняя отчасти плавность в многослойных одеждах, осел на пол. Фумио вовремя подскочил к нему под локоть, смягчив падение. — Господин?... — С непривычки. Давно не пил так, — павлин зажмурился, потирая висок. — Сними шпильки поскорее. Изрядно выпитое вино ударило в голову: император оперся вторым локтем на столик, голова его то и дело кренилась. Слуга аккуратно снял корону и заколку, затем одну за другой принялся вынимать из волос шпильки и расплетать косы. Каскад волос накрыл павлина вуалью. — Ах… — Гуанмин не сдержал короткого стона: целый день кожа на голове была натянута, а пряди скручены до зудящей боли. Не сразу, но Фумио удалось раздеть хозяина. Налитые свинцом члены путались в рукавах и штанинах, крылья висели плетьми. — Последний раз вино лилось без удержу с Хуоджином…ммм…сколько же лет назад это было? — Десять, господин, — ответил кенар, развязывая пояс нательного халата. — Уже десять лет. Какая пропасть между той жизнью и нынешней. И ты все помнишь до мелочей, не так ли? — павлин хмыкнул и нежно погладил у ушка кенара, который увернулся от жеста. — Что-то ты бледен, мой милый Фумио. Тебе нехорошо? — Этот недостойный в порядке, ваше величество. Недоразумение на пиру, оно не должно было случиться. — То не твоя забота. Фумио уперся лбом в пол перед императором. Он не заслуживал ласки доброго и отходчивого господина: кенар подвел не только его, но и Норико, которая занималась важнейшими этапами организации приема, старейшину Тао, учителя, который однажды отметил его внимательность. — Этот слуга не проследил за состоянием старейшины Хуоджин и не предотвратил конфликт. — Не вини себя зря. — Гуанмин, поднимая Фумио, чуть не навалился на слугу, отчего тот выпрямился и подставил плечи для опоры. — Хуоджин имеет дурную привычку терять самообладание. Я не сержусь на тебя или Норико за его поступки. Попрошу, однако, выясни повод, чтобы избежать повторения. В ответе павлина маленький слуга уловил отголосок огромной усталости, будто вес бескрайнего неба давил на спину того. — Да, мой господин. А генерал Тургэн… — Генерал был очень предупредителен. Надеюсь, после сражения Хуоджин найдет его неплохим другом и перестает создавать шум из ничего. — Если, мой господин, вы не предложите им сыграть во что-нибудь. Иначе, этот слуга смеет предположить, старейшина вряд ли посчитает генерала Тургэна интересным оппонентом. Двум крепким воинам следует отложить мечи и составить план атаки на доске для го. Гуанмин приглушенно рассмеялся, как если бы кто-то провел быстро по натянутой струне несколько раз. Пламя свеч колыхнулось, будто содрогаясь в озорном смехе. — Это было бы увлекательно. Пожалуй, так и нужно поступить. Пока Фумио расчесывал гребнем с маслом белоснежные волосы, в тусклом свете которые казались туманной дымкой, Гуанмин, обернувшись, поднес одно из рисовых пирожных ко рту кенара. — Ты, верно, совсем ничего не съел за вечер. Я не ожидал, что мы задержимся. Знаешь, время так быстро проходит каждый раз... Поешь и лети отдыхать, мне больше ничего не понадобится. — Благодарю ваше величество за заботу. — Прошептал кенар, смущенно приняв угощение и чувствуя жар на щеках. От волнения и утомленности Фумио забыл, что часы назад хотел перекусить. Лакомства, которыми при случае баловал его император, всегда были для кенара самыми вкусными на свете, а в похожие моменты пирожное казалось божественным. Покинул же первый слуга дворец Ветра и луны лишь тогда, когда обтер влажной материей разгоряченное тело павлина, вычистил оперение и приготовил свежую одежду и воды к утру. Слишком сонный для полетов Фумио брел к отдельному флигелю с зеленой черепицей, построенного для первого слуги близ восточного дворца. Он напоминал Фумио шишку, укатившуюся от дикой ели в райский сад, так чужеродно, по его мнению, она выглядела. Теперь кенар ночевал во флигеле, если только заканчивал службу слишком поздно, но по-прежнему храня в сердце теплые воспоминания о «шишке». В обществе пернатых, так или иначе, для птицы, не имеющей семейного гнезда, лучше не держаться особняком, несмотря на то, что птица может занимать хорошую должность и пользоваться благосклонностью императора Сизых холмов. Семья гарантировала стабильность и материальное подспорье в будущем, поэтому Фумио не следовало неотлучно сидеть во флигеле, дожидаясь очередного приказа, а поселиться за пределами Красных врат, поближе к морю событий Лань Шана. Однако за тринадцать лет Фумио не обзавелся теми узами, что обеспечили бы ему вхождение в какое-либо гнездо, притом, что канарейкам выгодно заиметь в родственники того, кто мог пособить в карьере, имея связь с государем. Зевая и размышляя над тем, почему фазан взъерепенился, Фумио пропустил, как зашуршали кусты нераспустившихся хризантем рядом. Вдруг его цепко схватили за плечо, отчего кенар подскочил, и, если бы его не держали, то взлетел бы на ближайшее дерево. — Кто здесь?! — Тише, тише. Жесткая с прямоугольными пальцами ладонь воина присмиряющее огладила место захвата. По совпадению кенара настиг предмет его дум. «Нельзя же так подкрадываться! Вы решили добить меня? Сцены на пире вам было мало?! Совсем не жалко нервов этого слуги!» — внутренне лил слезы Фумио, переводя дух. — Что-то случилось, господин Хуоджин? — спросил кенар, отмечая, почти выветрившийся запаха вина от фазана. — Нет. Я как раз затем, чтобы предупредить тебя: следи в оба за императором. — Этот слуга и так не отлучен от его величества. — И что? Чужеземцы странно вели себя рядом с ним? — фазан испытывающее глядел на Фумио, отведя того в тень сосенок. — Что вы имеете в виду, господин старейшина? — То, что за этими гостями с Западных гор требуется надзор. Они умело пудрят всем головы, но меня им не провести. Мы с тобой обязаны заботиться о безопасности правителя, поэтому назначаю тебя моим шпионом. Стража не выяснит тех сведений, которые доступны тебе, личному слуге. Под любым предлогом ходи за господином и варварами хоть в нужник, хоть в горы. Этот балобан подозрительно смотрит на его величество. Уверен — он и вонзит нож. — Тираду фазан прошептал, активно при каждой фразе ударяя кулаком о ладонь. Все-таки, думал Фумио, он где-то по дороге заснул, иначе бы его не мучили под утро, как перед битвой. — Господин, уверяю вас, царица Оюун и генерал Тургэн наши союзники, нет повода не верить им. Они же поклялись. «А вот ваше поведение было прескверным и не учтивым». — Его величество огорчен тем, что на торжестве вышел спор, — продолжил он, стараясь затронуть совесть военачальника, вместо того, чтобы пожурить. — Поэтому император хотел предложить вам посмотреть на все иначе, дабы уладить недопонимание. Вы могли бы сразиться с генералом не на мечах, а в логической игре, и тогда бы скорее признали достоинства командующего. Старейшина почесывал трехпалый шрам на левой щеке, взвешивая слова маленького слуги. Было видно его неприязненное осознание, что, возможно, он погорячился, учитывая, в каком гневе была первый советник. — Врезал бы хорошенько, да его величество не оценит. Так и быть, за игрой разведаем нутро и тактику варвара, а потом крылья укоротим. — Без разведки вы нарекли генерала врагом и потому вызвали на бой? — Разумеется. Меня взбесило то, как его расхваливали слуги, пока разливали вино, а ведь этот хищник не краше бандита с большой дороги. Если бы мне выпал шанс участвовать в сражениях у Западных гор, а не только очищать границу от остатков той волчьей падали, то с удовольствием посмотрел, что из себя представляет генерал. Может, его подвиги — это выдумки соплеменников. — Не ревнует ли господин старейшина? — Еще чего! — гневно воскликнул фазан, нахохлившись. — Будто я не раскушу этого бандита как орех. — Прошу простить этого слугу, но тогда господину не следует спешить. Что если продемонстрировать дружелюбный настрой? Император будет признателен, а генерал Тургэн и царица Оюун откроются вам с приятной стороны, — доверительно сообщил кенар. — И проявят свою сущность. Так мы отгородим генерала от его величества и помешаем предательству. Фумио смирился с выводами старейшины и не перечил. Таким образом, получив напутствие, раскланявшись и пожелав доброй ночи, кенар стрелой долетел до флигеля, — мало ли кто еще попадется на пути в безлунную ночь. Три часа до рассвета Фумио посвятил чистке перьев. Сон не шел к нему, рой мыслей, нависший грозовыми тучами, не давал покоя. Получалось, что кто-то из подавальщиков на приеме, более того, около знатных особ, обсуждал птиц чужого государства. И, кажется, увлекшись сплетнями, пренебрег приказом советника и первого слуги не наливать военачальнику. Но если удастся поймать нерадивого слугу или служанку, то его или ее лишат должности за нарушение правил. Фумио крайне редко так поступал, потому что обычно те почти не рассчитывали на место не хуже прежнего с пострадавшей репутацией; ему было жалко их, ведь чаще всего слуги являлись невольными жертвами птиц выше статусом, как, например, в происшествии с подделкой печатей. А в случившемся выявить настоящего виновника было затруднительно: в конце концов, кто сознается, что сболтнул лишнего или верно укажет на того, кто захочет выдавать сослуживца? В итоге, Фумио чувствовал неподъемную усталость и корил себя за то, что, в сущности, не сделал ничего, что могло бы измотать его. Ему выпала возможность присутствовать подле императора Гуанмина на важном приеме, освободившись от многих обязанностей по организации торжества, но все равно пользы от него было столько же, как если бы кенар там вовсе и не появлялся из-за очередной болезни. С первыми лучами, перед тем как пойти за завтраком для павлина и заодно позавтракать самому, Фумио с помощью пудры и румян, одолженных когда-то для подобных случаев у Джии, придал лицу свежий вид; как первый слуга он не мог появиться в обществе своего господина помятым и серым. У здания кухонь по утрам каждая веточка, каждый уголок были заняты обычными птицами — маленькими щебечущими обитателями Сияющего дворца, которых подкармливали. Пока Фумио спешно ел рисовую кашу, разноголосые белоглазки, жаворонки, вьюрки, садовые овсянки и соловьи без страха перелетали с персиковых деревьев на плечи слугам и следом на черепичные крыши, подхватывая клювиками пищу, не стесняясь заглядывать в чужие тарелки. Там же Фумио встретился с Рен-Рен. В окружении птиц, что садились ей на предплечья и клевали с рук пшено, она напоминала ему героиню красочных картинок к волшебным сказкам и историям. Как и Фумио, Рен-Рен служила около десяти лет во дворце, а ее старшие братья и сестра были управляющими в гнездах князей и княгинь. Кенар поинтересовался, выспалась ли Рен-Рен после того, как устроила гостевые покои. О вчерашнем было глупо спрашивать, ведь канарейка находилась подле генерала и также не следила за подавальщиками в зале. — Все выбились из сил, повсюду перешептывались о старейшине Хуоджин. Если бы не генерал и Норико, страшно представить!... А когда мы с Чао оставили гостевые покои царицы и летели к нашим павильонам, то видели близнецов спящими здесь, возле кухонь. Они как раз недавно улетели в архив, бедняжки. Позже, растирая чаинки в порошок, Фумио погрузился в медитацию, убаюканный монотонным движением и пустотой сознания. Он проводил перед императором Гуанмином и гостями чайную церемонию, полюбившуюся настолько, что генерал записывал пояснения к действиям и соответствующие к ним состояния для личных наблюдений царицы. Фумио отдыхал, сосредоточившись на аромате чая в фарфоровых чашечках с рисунком голубых ветвей сосны, плавном разливании кипятка, потому что с виду легкие движения приносили маленькому слуге удовольствие. Весь его мир был церемонией в такие минуты, в желании преподнести в горьковатом теплом чае самое лучшее, самое чистое, что он мог дать. И глаза выдавали его умиротворенную увлеченность в противовес бесстрастному, застывшему от пудры и бессонной ночи, как у керамической статуэтки, лицу. Игру же между старейшиной и генералом, который принял и такой бой, император Гуанмин решил устроить после официальных переговоров и обсуждений, касающихся политики и торговли. Параллельно балобана павлин в свободный час обучил кратко условиям и правилам го. В свою очередь, перекинувшись парой слов со старейшиной Хуоджин между делами императора, Фумио убедился, что ослепленный гневом фазан не обратил внимания на то, кто именно обсуждал балобана при гостях. В итоге, кенар решил на время оставить это дело до разговора с близнецами, вероятными свидетелями, появления зацепки либо ошибки нарушителя, поверившего, что наказание его миновало. В просторной беседке у пруда с карпами два воина передвигали на доске фигуры, обходя ловушки друг друга и демонстрируя мастерство тактики и хитрости. Старейшины, придворные, свита царицы, некоторые слуги, что собрались посмотреть на игру, обступили военачальника и генерала, стоя на почтительном расстоянии от императора. Чао, который сопровождал царицу, сочувственно, чтобы увлеченные «боем» не услышали, прошелестел Фумио: — Вчера действительно чуть не пролилась кровь. Обидно, что мы не в силах препятствовать бестолковому разрушению составленной нами композиции. — Пролитая вода не возвратится в чашу, — попытался утешить сослуживца Фумио. — Кем бы назывался составитель композиции, если бы не учитывал опыт из треснувшего сосуда и не превращал осколки с новыми элементами в уникальную композицию? — Меня покоряет склад ума первого слуги, но чем совершенней композиция, тем легче ее разбить. Сколько бы черепков не соединили, рано или поздно трещины исчертят поверхность и сделают ее слишком хрупкой, сосуд не выдержит раз за разом собираться вновь. Фумио продолжил бы делиться мнением при иных обстоятельствах, но на это совершенно не хватало ни настроя, ни желания, да и место попалось не самое подходящее. Вернув же внимание к игре, Чао принялся восхищенно ахать на каждый ход любого из игроков, тщетно пытаясь быть тише или же не особо стараясь, от чего Фумио невольно мечтал о скорейшем завершении партии. Он бесконечно велел себе: «Не вздумай зевать». На другом же конце столицы, берег которой, насыщенный всевозможными запахами специй и рыбы, ласкали морские волны и соленый ветер, и торговые судна с запачканными, но по-прежнему яркими, парусами стояли у причалов, как разноцветные веера на лазурном столе, Сезар чесал лохматую макушку, ища нужный переулок. В жилистых руках его находилась вещь, о ценности которой он даже не подозревал. Кое-как расспросив на рынке местных, что постоянно проносились высоко над крышами и навесами и изредка опускались на землю, Сезар, наконец, узнал направление. В двухъярусном здании библиотеки с красной черепичной крышей и таким же козырьком по периметру между первым и вторым этажом, со старой, недавно заново выкрашенной табличкой над округлым входом Линг, ожидая посетителей, пересортировывал свитки и книги. Среди многочисленных, забитых фолиантами стеллажей расхаживал болотный лунь; он скептически рассматривал корешки и надписи. Глядя на многослойную и качественную одежду единственного посетителя, Линг недоумевал, что богатой птице понадобилось в его скромной библиотеке? Обычно, такие как лунь, покупали книги подороже в лавках или у коллекционеров — вечных врагов того, кто литературу временно давал задаром, живя на строгие выплаты за содержание и уход за книгами и свитками, которые обязаны были вернуть. Но Линг не унывал, ведь таким сокровищем, какое было у него, а именно бесценными по содержанию изданиями и трудами, вряд ли кто-то владел в столице, кроме самого́ великого императора. На резвые шаги у входа журавль отреагировал мгновенно, обернувшись к посетителю. Лингу пришлось наклонить голову, чтобы увидеть пса, нетерпеливо виляющего хвостом в поношенном гранатовом халате на местный манер, отороченном дополнительно мехом. Шмыгая вздернутым носом, тот обратился с вопиюще выраженным «р», такого привычного у псовых с полуострова, к библиотекарю: — Тут книги принимают? А свитки тоже? У меня завалялся один.