Дом там, где сердце

В центре широкой лесной поляны танцевала обнаженная женщина. Она вскидывала руки над головой, извивалась, а золотые отблески пламени высоких костров плясали по белоснежной коже и путались в багряном водопаде волос. Ее музыкой были треск огня, шум ветра в переплетении ветвей, голоса ночных тварей — и среди этой какофонии звуков мелодичное почти бессвязное пение трех других женщин звучало, как продолжение дыхания встревоженного леса вокруг. Она танцевала — и движения с каждой секундой все ускорялись, делались резче и угловатей. Стройное тело, казалось, не извивалось теперь, а готово было вот-вот переломиться, вывернуться — и вместе с ним ломалась и ускорялась музыка. Воздух пульсировал ароматом крови. Казалось, с каждым новым па, с каждым всполохом пламени он становился отчетливей и ближе, словно где-то в темноте чащи невидимым жертвам одной за другой вскрывали трепещущие глотки. Поющие голоса взметнулись, безжалостное эхо подхватило и разнесло меж стволов уже не песню, а пронзительный хищный визг — и он разбил гармонию лесной суеты, заставил весь прочий шум умолкнуть. А женщина, танцевавшая в центре, вдруг выгнулась, засмеялась — и сбросила человеческий облик. Он наблюдал — неподвижный, почти безучастный. Следил за нарастающим ритмом пляски, а в момент, когда брукса явила свой истинный лик — не дрогнул. Она, припав к земле, двинулась к нему — уже не гибкая, как змея, но порывисто резкая, неумолимая, как смерть. Отсветы пламени выхватили мерцание острых клыков, вычертили, подчеркнули искаженные черты и споткнулись на непроглядной черноте глаз. Брукса приближалась нарочито медленно, хотя могла бы броситься, преодолеть разделявшее их расстояние одним прыжком. Пение ее сестер тоже исказилось — в своем природном облике они могли выводить древние песнопения беззвучно, так, что лишь собратья улавливали их — не ушами, но впитывали кожей, купались в них, как танцовщица — в отблесках пламени. Она коснулась его коленей — не сжала, лишь огладила длинными когтистыми пальцами, отпрянула на миг, словно испугавшись, но потом прильнула вновь, поднялась бело-алой волной, потекла по его груди, почти коснулась горячим безгубым ртом его уха и прошептала: — Мой господин. Он не отпрянул, не оттолкнул ее, не двинулся с места, и брукса, будто хотела испытать на прочность его безмолвие, обвила руками шею, прильнула тесней, окутала, точно оплела, прядями волос его плечи. Ей выпала честь прикоснуться к господину первой — и она была, казалось, готова прижаться к нему так близко, чтобы тела их слились воедино. Трое других приближались к ним неспешно, как огромные паучихи. Замирали после каждого короткого рывка, дрожали от нетерпения, и тела их словно могли в любой момент утратить формы, рассыпаться, заструиться по сухой земле багряным туманом. Но бруксы, покорные, выжидали. Детлафф ощущал, как, получив его молчаливое согласие, в огненный круг медленно входили остальные — из тех, кому позволено было приближаться. За границами света остались низшие твари — сытые экиммы, растерзавшие в чаще чуть западнее целую стаю волков, ворчали и поскуливали. Пропитанные запахом мучительной смерти бледные фледеры расправляли короткие крылья, бросались вперед и отступали, послушные сильной воле господина. Заходя в круг, разумные братья и сестры сбрасывали, как ненужную, слишком тяжелую одежду, человеческий облик, подхватывали ритм ломанной пляски главной бруксы, скалились и шипели, точно чуяли добычу. — Танцуй с нами, — шепнула та, что извивалась у него на коленях, и Детлафф смутно улыбнулся. Время пришло. Он рассыпался дымом, окатил тела трех певиц, рванувшись к центру круга, и они удовлетворенно застонали, словно сделали первый в жизни благословенный глоток крови. Багряные клубы, просачиваясь между разгоряченных тел, стремились вперед, и вампиры послушно освободили небольшое пространство для своего господина, сомкнулись вокруг прогалины, и, когда тело Детлаффа вновь обрело очертания, победно завыли, застонали в экстазе. Он предстал перед ними в переходном облике — оскалился, прогнул спину, подался вперед, и десятки жадных рук потянулись к нему. Прикоснуться к господину жаждал каждый, словно тот мог благословить и очистить их. Музыка перешла в мучительное крещендо, сгрудившиеся вокруг поляны низшие вампиры подхватили ее, и ночь наполнилась экстатической дрожью на грани беспамятства. Детлафф танцевал с ними, хотя почти не двигался с места. Это длилось всего несколько долгих минут — он, казалось, собрал в своих руках нити, тянувшиеся от рук, ног — и сердец собратьев, тянул их к себе, а по ним струился их жар, их магия. Детлафф впитывал ее жадно, но, почуяв опасную грань безумия, вдруг отпустил, и по толпе пронесся свистящий вздох. Он застыл, выпрямившись во весь рост — все еще не в истиной форме, но готовый перекинуться в любой момент. И между расступившихся собратьев к нему шла прекрасная танцовщица. Наступала главная часть представления, и Детлафф поймал себя на том, что тоже, вместе с остальными, почти болезненно дрожит от нетерпения. С высокого темного неба между ним и хищно улыбавшейся бруксой вдруг рухнул крупный черный катакан. Золото широких браслетов, обхватывавших запястья и щиколотки, отразило всполохи пламени. Вампир держал на руках девушку — полнотелую, смуглокожую, податливо обмякшую в его объятиях. Катакан осторожно поставил ее на ноги, отступил на шаг, и толпа вместе с ним отодвинулась, давая господину больше свободного пространства, оставив его с пришелицей наедине. Детлафф приблизился к ней вплотную одним плавным движением, кончиками длинных когтей осторожно огладил цветущую здоровым румянцем спящей щеку. — Очнись, — велел он вполголоса, и девушка, глубоко вдохнув, открыла глаза. Вампиры вокруг почти в унисон испустили негромкий стон. Аромат страха захватывал толпу ряд за рядом, расползался по поляне, мешался с запахом звериной крови, дыма и жара их тел. Девушка готова была закричать, но Детлафф почти ласково прижал коготь к ее губам. — Не бойся, — шепнул он, хотя это было совершенно бесполезно. Она должна была бояться — сородичи впитывали ее страх, питались им, купались в его горячих волнах. В больших карих глазах девушки задрожали прозрачные слезы, и Детлафф, приблизившись к ее лицу, аккуратно слизнул благодатную соль со щек — теперь смертельно бледных. На длинной шее пульсировала вена — и эта пульсация вплелась в кровожадную музыку леса. Шершавым узким языком Детлафф провел от скулы девушки к уху, потом двинулся ниже — по руслу реки ее пьянящего жизненного сока. — Пей! — выговорила брукса — резко, словно готова была рассмеяться или удариться в вопль. — Пей! — подхватила толпа, и короткое слово разнеслось из уст в уста, вплелось в гул, шипение и вой неразумных собратьев. Он испил медленно, проколов кожу так аккуратно, что следа почти не останется, и этот глоток был сладостен, как первый солнечный луч после затянувшейся темной зимы. Детлафф пил, и чувствовал, как трепещет в его объятиях полное ужаса — и жизни — тело жертвы. Она не пыталась вырваться, и только мысли ее метались, бились, как попавшая в ловушку птица. Он насытился в четыре долгих глотка, отстранился и заглянул в глаза девушки — теперь сухие, широко распахнутые и покорные. Она тоже почувствовала это — пугающее, но вместе с тем невыразимо прекрасное чувство единства — и перестала быть жертвой, уловила чарующий ритм музыки леса, и подчинилась ему. — Отдай ее нам, — почти прошептала брукса, — Отдай! — и следом за ней эту мольбу подхватили остальные. Они вкусили человеческий страх, почувствовали аромат живой крови — и теперь жаждали последнего угощения — смерти. Детлафф снова взглянул в бесстрашные карие глаза — девушка была готова умереть, лишь бы за миг до конца ощутить то же, что ощутят растерзавшие ее вампиры. Восторг, вожделение — и наконец, безмятежный покой. Для них — рожденных хищниками — это был единственный способ достичь его, и девушка жаждала разделить это с ними. Ее звали Рона — вдруг вспомнил Детлафф, точно кто-то шепнул ему это на ухо — и она была кормилицей дочерей младшего брата Литы. Вампирам запрещено было приближаться к столице, но женщина, должно быть, уехала из дома после того, как ее услуги перестали быть нужны. Или в недобрый час решила навестить родственников в дальних предместьях — и унесла с собой магическую метку Золотой крови. Именно поэтому катакан выбрал ее, польстился на то, что балансировало на грани запрета, но не попадало под него. Детлафф отстранился, все еще удерживая Рону в руках. Прикрыл глаза и осторожно набросил на нее магический полог — назавтра женщина проснется усталой, опустошенной, но не сможет вспомнить, что с ней произошло. По толпе, почувствовавшей его маневр, пронесся разочарованный вздох, но Детлафф открыл глаза и огляделся. Повисла покорная тишина. Разгоряченные сородичи опускали взгляды, пятились, подчиняясь его невысказанному приказу. — Отнеси ее обратно, — велел Детлафф катакану. Тот поклонился, подхватил девушку на руки и метнулся ввысь. Целую минуту, должно быть, над поляной висела гробовая напряженная тишина. Детлафф, чувствуя, как выпитая кровь опасно запульсировала в висках, принял человеческий облик. Опьянение охватывало его быстро, но он не мог показать собратьям своей слабости. Они были разочарованы — и он тоже. Словно кто-то щелкнул хлыстом — и он, как послушный пес, подчинился. — Довольно, — выговорил он. Толпа рассыпалась. Сородичи не получили ни глотка человеческой крови, и приходило время охоты на лесных зверей — вампиры без приказа начали покидать огненный круг, заворочались, заворчали неразумные, альпы, вновь обращаясь маленькими девочками, затеяли пляски у дальнего костра, не обращая на господина больше ни капли внимания. Брукса-танцовщица подошла к нему, опасливо потупив взор, не стала протягивать рук — ей позволено было коснуться Детлаффа, и его магия на нее по-прежнему действовала. — Останься с нами, господин, — произнесла она тихо, робко, точно боялась сболтнуть лишнего, — уйдем из этих земель — и ты снова будешь свободен. Она понимала — и Детлаффу от этого вдруг стало тошно. Даже вернейшие жалели его, и это было больнее разочарования от несостоявшейся смерти. Он хотел возразить, напомнить, что сам выбрал собственные кандалы, но не смог произнести ни слова. Не смог солгать. Брукса наградила его быстрым касанием к ледяной щеке и отпрянула в сторону, больше не взглянув на господина. В столицу Детлафф возвращался за полночь. Город Золотых Башен не спал, полнясь огнями и голосами людей. Здесь всегда царила суета, и человеческая жизнь цвела, как хорошо ухоженный сад. И в этом саду сам Детлафф был вредоносным червем, притаившимся меж трепещущих росой розовых лепестков. В Императорском дворце давали бал. Гости, разгоряченные танцами и выпивкой, высыпали в парк, должно быть, дожидаясь традиционного фейерверка над Альбой. Детлафф — невидимый для человеческих глаз — пронесся над их головами, продираясь, как через плотную толпу, сквозь запахи их горячих тел, их смешанной с вином крови, сквозь чуждые его слуху звуки голосов и музыки — слишком грубой, совсем не похожей на ту, что звучала там, в далеком лесу. Он заметил Литу издалека. Чародейка, презрев общую волну веселья, не спустилась в сад, а стояла на темном балконе, и рядом с ней, молодцевато подбоченившись, топтался высокий человек в парадном алом мундире. Детлафф подлетел поближе — магическая связь между ним и Литой была разорвана, и она не могла его почувствовать, не приложив усилий. Но чародейка была слишком занята явно чрезвычайно приятной беседой с незнакомцем. — Такой прекрасный вечер, — вещал мужчина, придвинувшись к детлаффовой жене еще немного, — но вы помните балы, что давали в Третогорском дворце? Там не было места всем этим глупым формальностям, всем этим протокольным приветствиям и фальшивому веселью. Я увидел вас на одном из этих балов — помните? И мне не нужно было дожидаться определенного танца, чтобы пригласить вас. — Я помню, что куда больше внимания вы оказывали моей наставнице, — кокетливо склонив голову к плечу, ответила Лита. На ней было платье цвета сангреаля, хотя до сих пор она избегала оттенков красного. Высокая грудь в глубоком вырезе вздымалась чуть более взволновано, чем требовали приличия. — От госпожи Филиппы я мог добиться почестей и получить прибыль от нашего с ней знакомства, — возразил мужчина. Его взгляд от глаз Литы скользнул ниже, точно обласкал ее безупречную шею, — вы же тогда не имели особого веса при дворе, и вами я был восхищен совершенно искренне. Лита тонко улыбнулась. — Вы называете себя аристократом, Милорад, — хмыкнула она, — но ведете себя, как торговец. Показная откровенность должна шокировать сомневающихся покупателей и заставлять их поверить в вашу искренность, верно? Я знаю, моя мать поступает так же. Мужчина тихо рассмеялся. — Ваша мать — виновница сегодняшнего торжества, и мы говорим с ней на одном языке, — ответил он, — но, тем не менее, я предпочитаю проводить время с вами, моя госпожа, пусть с чародейкой договориться сложнее, чем со скеллигскими божествами. — Я видела, как вы разговаривали с моей племянницей, — чуть надув губы, сообщила Лита. В ее голосе звучала напускная досада. — С Ее Величеством, — согласно кивнул Милорад, — по той же причине, по которой я приглашал на три танца из пяти госпожу Филиппу в свое время. Мужчина протянул руку, осторожно коснулся пальцев Литы — и та не отвела ладони. Чтобы убить его, Детлаффу хватило бы мгновения — один рывок, и острые когти погрузились бы в незащищенную кирасой спину незнакомца, вырвали бы сердце, и капли его крови брызнули бы Лите в лицо. — Вы невысокого мнения о своем короле, — заметила чародейка, и Детлафф узнал этот тон. Алому князю такие нюансы были, конечно, неведомы, но вампир знал — Лита, почуяв нужный момент, пошла в атаку, как в свое время ее отец поступал с зазевавшимися северными властителями. — Если бы я мог приглашать на танец его, — ответил мужчина насмешливо, — я бы так и делал. Но, увы, с Его Величеством приходится разговаривать напрямик. — А в разговорах напрямик вы, должно быть, не слишком преуспели, — Лита сама подалась к нему навстречу. Князь, на мгновение растерявшись, застыл, но потом крепче сжал ее руку, — иначе и со мной говорили бы прямо. — Я и говорю прямо, моя госпожа, — ответил Милорад, и плечи его взволнованно вздрогнули, — я был очарован вами еще там, в Третогоре. Но сейчас могу лишь восхищаться. Детлафф почти услышал, как издалека, оттуда, куда ушла его стая, донесся знакомый, волнующий, подначивающий возглас «Пей!» — он словно вновь стоял на лесной поляне, и жертва глядела ему в глаза, окутанная ароматом собственного ужаса. Он не убил Рону, но эта ночь требовала жертву, как жадное, но справедливое божество. Милорад наклонился к Лите. В ночном небе взорвались грозди фейерверка. За первым залпом последовал второй, потом еще и еще, и темноту прошили всполохи алых огней. Из сада донеслись восхищенные возгласы и хлопки. Лита, прижав ладонь к готовым поцеловать ее губам князя, мягко отстранилась, поведя плечами, повернулась и оперлась на перила балкона. — Посмотрите! — воскликнула она, — какая красота! Я с детства люблю фейерверки, а вы? — Да, — князь раздосадовано кашлянул и тоже устремил взор в небо, — очень красиво. В лабораторию Региса Детлафф почти никогда не входил без стука, но на сей раз, презрев двери, просочился сквозь щели в оконной раме, воплотился в темном углу комнаты и замер, дожидаясь, пока хозяин его заметит. Эмиель сидел в глубоком кресле, устроив на коленях какую-то книгу, и в большом перегонном аппарате рядом с ним пузатый стеклянный сосуд медленно наполнялся полупрозрачной зеленоватой жидкостью. Не поднимая головы, Регис спросил мягко: — Хорошо погулял? Детлафф не ответил, но почувствовал, как от спокойного размеренного тона, от тепла полутемного помещения, от запахов спирта, трав и реагентов — и, конечно, от выпитой ранее крови — сильнее закружилась голова. Регис, казалось, тоже уловил это. Он поднял удивленные глаза и прищурился. — Друг мой, — произнес он и наконец захлопнул книгу, — да ты пьян, как портовый грузчик. Твой вечер либо особенно удался, либо пошел совсем не по плану. Детлафф вздрогнул, готовый побеждено опуститься прямо на пол, но Регис, метнувшись со своего места, заботливо поддержал его, подвел к ближайшей табуретке и аккуратно усадил. — Сколько ты выпил? — поинтересовался он, как лекарь, не решавшийся сходу поставить диагноз. — Четыре глотка, — ответил Детлафф послушно. — Волк? Олень? — продолжал допрос Эмиель, и собеседник усмехнулся. — Ты чуешь ответ, — сказал он негромко, — к чему эти вопросы? Регис покачал головой и отстранился. — Когда твоим друзьям позволено было остаться в предместьях, — напомнил он, — уговор был, что никто из людей не умрет. — Никто и не умер, — вздохнул Детлафф, — они притащили мне Рону, помнишь ее? — Рона…- задумчиво поднял глаза к потолку Регис и почти сразу просиял, — та, что работала у Изольды. Как они ее нашли? — Нашли, — дернул плечом Детлафф, — и хотели, чтобы я, испив, отдал ее им на растерзание. А я ее отпустил. Он почувствовал, как друг улыбнулся. — Мой дорогой, я горжусь тобой, — заявил Регис, словно полоснул своим алхимическим серпом прямо Детлаффу по сердцу, — чтобы остановиться вовремя, требуется сильная воля. А чтобы отпустить жертву и не дать неразумным ее растерзать… — Я такой молодец, — мрачно подтвердил Детлафф. Эмиель нахмурился, посмотрел на друга пристальней. — Ты, похоже, разочарован, — сделал он очевидный вывод, покачал головой, — я понимаю. Похмелье так и проявляется — мне ли не знать. Я тоже, помнится, всегда сожалел об отпущенных девицах, представлял, как мог бы испить не только крови, но и смерти из их жил, и ненавидел себя за слабость, — он опасно облизнулся. Детлафф почувствовал, как твердый, словно хирургическая сталь, дух его друга дрогнул, и вместе с ним задрожали его заботливые руки. — Дело не в этом, — поспешил он вмешаться в приступ регисовой ностальгии, — я никогда не любил убивать, если того не требовали обстоятельства. Тебе ли не знать. Но в этот раз я словно… пошел против самого себя. Изменил собственной природе — потому лишь, что вспомнил имя жертвы, и испугался, что о ее смерти узнают слишком быстро, и будет скандал. Регис скептически поднял брови, но перебивать не спешил. Детлафф прикрыл усталые глаза. — До сих пор я велел стае оставлять жертв в живых, — продолжал он, — и они подчинялись, не задавая вопросов. Но сегодня… Он неловко смолк, уже не зная, как закончить фразу. Регис вздохнул, ласково погладил его по голове, как глупого несмышленыша — в его жесте чувствовалась лишь жалость. Почти такая же, что Детлафф уловил в тоне уходящей прочь бруксы — ядовитая и невыносимая. Он знал, если расскажет Регису о том, что не стал убивать князя Милорада, распускавшего руки на темном дворцовом балконе, Эмиель вновь похвалит его за сдержанность и сильную волю — и тогда Детлаффу придется его ударить. Отвести душу, чтобы она не ныла так невыносимо мучительно. — Я пойду, — вампир глянул на друга и изобразил улыбку — Регис чувствовал фальшь, но был слишком деликатен, чтобы заглянуть в мысли Детлаффа и выяснить правду — даже чтобы просто спросить. — Это был долгий вечер. Эмиель улыбнулся в ответ — совершенно искренне, точно именно этого и ждал с самого начала разговора. Не потому что хотел выпроводить Детлаффа, но потому что всегда знал, что для него лучше всего. И впервые в жизни ошибался. — Если ты пойдешь к Лите — а бал уже, должно быть закончился, — заметил Регис, — тебе сперва нужно протрезветь. Детлафф кивнул, не желая больше спорить. Эмиель отошел к лабораторному столу и принялся перебирать какие-то склянки. — Забавно, — бросил он через плечо, — что мы с тобой поменялись ролями. Помню, как ты журил меня, когда я хватал лишку, и приводил в чувства, как умел. — Ты никогда меня не журил, — бесцветно ответил Детлафф — и это была чистая правда, — может быть, зря. — Ты сам с этим прекрасно справляешься, — отозвался Регис, и руки его стремительно смешивали в глиняной ступке какие-то пахучие травы. Он поднес ему готовое снадобье в высокой пробирке, видимо, решил не пачкать больше посуды, чем было необходимо, и Детлафф послушно выпил горькую мутную жидкость, не поморщившись. В голове почти сразу просветлело. — Мы поговорим завтра, — пообещал Эмиель, и Детлафф согласно кивнул. Они оба собирались забыть об этом обещании наутро. Он вышел через дверь, но до покоев Литы добрался, минуя взгляды стражников, рассыпавшись дымом. Чародейка сидела в своем будуаре перед высоким зеркалом — в одной легкой сорочке, с черными волосами, рассыпанными по плечам — и шею ее обхватывало кричаще роскошное ожерелье с крупными рубинами, похожими на следы вампирских укусов. При появлении супруга Лита отложила частый гребень и полуобернулась. — Тебе нужно всерьез побеседовать с твоей дочерью, — заметила Лита недовольно, — моего авторитета для нее, видимо, недостаточно, и она не понимает, что, раз я сказала «Нельзя», вторых смыслов у этого слова не бывает. Детлафф стоял в нескольких шагах от нее, неподвижный, как мраморная колонна, и ничего не стал отвечать. Лита фыркнула. — Толку от тебя в воспитании чуть, — проговорила она и снова повернулась к зеркалу, — впрочем, — добавила чародейка уже мягче, — на меня в детстве запреты моего отца тоже не действовали. А я ведь тогда не умела ползать по стенам и просачиваться в оконные рамы. — Мне ли не знать, — почти шепотом произнес Детлафф, и Лита тихо рассмеялась. — Надеюсь, твой праздник удался лучше, чем мой, — сказала она, не добавив вопросительной интонации, — кровью от тебя разит, как от заправского мясника. А мне, пока ты развлекался с голыми бруксами и сокращал популяцию диких животных в округе, пришлось обхаживать реданского посла — и следить, чтобы он не залез своими ручищами мне в декольте. Эти нордлинги…- она презрительно сморщилась, дернула цепь ожерелья на шее и громко многозначительно фыркнула. — Я видел вас на балконе, — почти равнодушно откликнулся Детлафф. Лита подняла черные брови. — И Милорад еще жив? — спросила она, пытаясь поймать взгляд мужа в зеркале, — я восхищена, Детлафф — твоей сдержанностью и силой воли. Хорошо, что ты не приглашаешь меня на ваши шабаши. Я бы твоим бруксам лица пооткусывала, если бы увидела, как они об тебя трутся. — Ты держала его за руку, — снова ответил Детлафф, и равнодушия в его тоне поубавилось. — Это он держал меня за руку, — отмахнулась она, — и я ее уже вымыла с мылом. Увы, мой дорогой, такая у меня паршивая работа. Милорад сам сказал, что, имей он возможность приглашать на танец и проникновенно сжимать руку короля Виктора, так бы и делал вместо разговоров напрямик. Но, видимо, к чародейкам — или к женщинам — он знает только один подход. Детлафф встретился с ней глазами в отражении — и внезапно, словно вновь кто-то шепнул ему на ухо, понял — она лжет. Прежде, когда их связывали магические узы, Лита не могла ему соврать, он чувствовал ее, видел насквозь, и в ответ — открывался перед ней целиком, ничего не тая. Теперь же между ними словно пролегла тянущая широкая трещина. — Я устал, — произнес Детлафф, и Лита вдруг встала и развернулась к нему. — Да, дорогой, я тоже устала, — заявила она недовольно, — мне каждый день приходится вывозить на своих плечах целую Империю, потому что две другие правительницы понятия не имеют, как это делается. Одна готова поступиться честью ради прибыли, вторая — неразумная девчонка, для которой честь важна чрезмерно, и ради нее можно отказаться от политически верного решения. А мой муж даже отказывается выходить со мной в свет. Может быть, появись ты хоть раз со мной на приеме, выдержи вот один вальс у всех на глазах, Милорад бы и со мной разговаривал, как с Виктором. — Я чужой здесь, — сказал Детлафф, и фраза эта не была ответом на тираду Литы — он произнес то, что занозой засело в сердце. Супруга фыркнула. — Ты сам решил быть чужим, — ответила она с вызовом, — я закрываю глаза на то, что ты мотаешься в лес и устраиваешь оргии со своими собратьями, являешься пьяным от крови и рассказываешь мне, как ты несчастен во дворце — из-за того, что ты вампир, а они — люди. Но, хочу заметить, ни Регису, ни твоей дочери их природа не мешает. Как и мне — хотя я даже не вампир. Детлафф отвел взор, попытался усилием воли проникнуть в сознание Литы — то, что она говорила, плохо вязалось с пониманием, обрушившимся на него минуту назад, и он хотел услышать правду, понять ее — так же, как понимал до того, как Эмиель разъединил их души. Но чародейка закрыла мысли — и Детлафф уткнулся в глухую стену. Лита, помолчав немного, вдруг сдернула с шеи ожерелье, бросила его Детлаффу, и он поймал украшение на лету. — Знаешь, что, — заявила чародейка, — отдай эту побрякушку Дани — но сперва поговори с ней о ее поведении, раз уж вернулся. А я иду спать. В опустевшем дворцовом парке еще стоял запах людского веселья, теперь смешанный с ароматом пороха. Приняв физическую форму, Детлафф шел по хрусткой дорожке, стараясь не попадаться на глаза вездесущим слугам, уже принявшимся убирать следы недавнего праздника. Он изгнал из своей головы тяжелые мысли, и теперь все усилия воли тратил на то лишь, чтобы переставлять ноги, точно поддерживать человеческий облик было невыносимой задачей, и тело из плоти и крови причиняло ему неудобство, как не подогнанный по фигуре камзол. — Ты чужой, — на этот раз голос прозвучал отчетливо, не в его сознании, но словно откуда-то со стороны. Детлафф огляделся. Черная тень метнулась между кустами, пронеслась над дорожкой и снова исчезла в зарослях. Вампир ускорил шаг. Он не хотел гнаться за призраком, но непослушные ноги, казалось, сами несли его вперед, и с каждым шагом он все глубже уходил во мрак. Меркли последние фонари, отдалялся, затихая, шум реки и шорох ветвей, среди которых сновали люди. Гравий не шуршал под ногами, а высокое, усыпанное звездами небо словно отодвинулось, и его заволокло темными облаками. Детлафф шел вперед, не разбирая больше пути. Она ждала его среди черной пустоты — уже не тень, а высокая, чуть смазанная, но хорошо знакомая фигура. — Рена, — позвал Детлафф — и она обернулась. — Ты думал, я останусь во тьме совсем одна? — спросила она, и полные алые губы кривила усмешка, — ты запер меня здесь, но и сам оказался в плену. — Рена, — повторил он, и голос его поглотил безжалостный мрак. Она шагнула к нему — ломано и резко, как танцующая брукса. Еще движение — и призрак очутился с Детлаффом почти вплотную. — Тебе не спастись из этого плена, — продолжала та, чья тень, казалось, уже много лет оставалась невидимой, но оглушительно близкой, — ничья милосердная рука не убьет тебя, чтобы мучения прекратились. Мы оба прокляты, но ты будешь жить с моим проклятием еще долго. Он готов был шагнуть к ней, хоть и не знал, что произойдет дальше. Такие, как он, могли питаться страхом, и сейчас ужас тех, чьи прерванные жизни грузом висели на его совести, обрушился на Детлаффа, лишил воли, почти парализовал. На него вдруг словно дохнуло прохладным весенним ветром, и призрак Рены, дрогнув, начал таять. Детлафф рассеянно моргнул. В непроглядном мраке — еще едва различимый, но ширящийся с каждым мгновением — расцветал свет. — Папочка, — позвала Дани, и у Детлаффа вдруг нашлись силы обернуться на ее голос, — ты чего тут бродишь совсем один? Она воплотилась из ничего — эту способность дочь освоила всего несколько дней назад, и теперь пользовалась ей без зазрения совести, хотя Лита строго-настрого ей это запрещала. И сейчас Детлафф был рад, что для Дани ее запреты ничего не стоили. Он присел на одно колено и раскрыл объятия. Девочка ринулась к нему и крепко обняла за шею. — Я заблудился, — выговорил Детлафф с трудом, прижимая дочь к своей груди. Девочка тихо рассмеялась. — Какой ты глупый, — заявила она, — мы же в парке — как тут можно заблудиться? — Ты нашла меня, — ответил он, чуть отстранил Дани от себя и улыбнулся. Искренне — впервые за вечер. Девочка гордо кивнула, потом вдруг нахмурилась — и Детлафф подумал, что, скажи она, что причиной ее расстройства стал случайный человек, не так на нее посмотревший, вампир убил бы его, не усомнившись ни на мгновение. — Ты не расскажешь мамочке, что застал меня здесь? — спросила Дани, меж тем, очень серьезно, — она не разрешает мне выходить из комнаты по ночам. Детлаффа кольнуло раздражение — Лита, мнившая себя светочем воспитания, пеняя ему за невнимательность к дочери, сама умела, похоже, только запрещать. — Никому не расскажу, — пообещал он. Дани могла велеть ему молчать, но она никогда бы так не сделала. Девочка просияла. — Хорошо, — она задумалась на секунду, — тогда, хочешь, я расскажу тебе один секрет? — было видно, что дочери сложно было сдерживаться и оставить неведомую тайну при себе. Детлафф серьезно кивнул. — Я пролезла к маме в комнату, — начала Дани, бросив быстрый взгляд по сторонам и сведя голос до шепота, — хотела примерить то хорошенькое ожерелье. И знаешь, кого я там встретила? — Кого? — удивленно поднял бровь Детлафф — простой, легкий, почти ничего не значащий разговор с дочерью очищал его душу надежней, чем снадобье Региса — голову. — Айру, — таинственно прошептала Дани, — и он, кажется, хотел что-то у мамочки украсть, и я его спугнула. — Принц Айра хотел что-то украсть у Литы? — с сомнением переспросил Детлафф, но все его чувства, магическая связь между ним и дочерью подсказывали — Дани говорила правду. — Ага, — подтвердила она, — и еще он разговаривал сам с собой. Вернее… — она задумалась на мгновение, — он говорил что-то — а отвечал кто-то другой, хоть и его голосом. — Ты расскажешь об этом Эмиелю? — спросил Детлафф первое, что пришло ему в голову. Все странные происшествия в своей жизни, все сомнения и страхи он обычно приносил Регису. И Дани приучилась поступать так же. Но на этот раз девочка нахмурилась и покачала головой. — Они с мамочкой заодно, — пожаловалась она, — и он тоже станет меня ругать. Решение пришло к нему в одно мгновение, легко, как первый глоток крови — и на этот раз никто не шептал в ухо, никто ему не подсказывал. — Хочешь, я познакомлю тебя с моими друзьями? — спросил Детлафф заглянув в чистую синеву глаз Дани, — мы уйдем из столицы и отправимся путешествовать с ними. Хочешь? Дочь на мгновение призадумалась. — А мама с нами пойдет? — уточнила она, — а дядюшка Эмиель? Детлафф отрицательно качнул головой. — Их место здесь, — убежденно сказал он, — но не наше. Дани подняла задумчивый взгляд к небу — теперь снова чистому и усыпанному звездами. — Мне надо над этим поразмыслить, — наконец серьезно ответила она.