Дом там, где сердце

Огонь лизал стены, подбирался к закрытой двери. Тонкие деревянные балки над головой уже полыхали, и Риэр знал — еще пара мгновений, и они рухнут, отрежут ему путь к спасению. Он попытался рвануться вперед, но терпкий дым забивал горло, мешая сделать очередной вдох, а ноги перестали слушаться, точно приросли к полу. Откуда-то издали, но все равно очень отчетливый, четко различимый даже сквозь треск пламени, до ушей юного ведьмака донесся насмешливый, каркающий голос: «Сын Белого Пламени, от пламени ты и погибнешь». Риэр старался сбросить оцепенение, сделать хотя бы шаг, но невыносимая слабость, тяжелая, как окованный сталью маятник, давила на него, парализовала, и вместе с ней в сдавленной груди расцветало отчаяние, замещая собой дыхание. Он умирал, и не было для него спасения. Юноша почувствовал толчок, мир вздрогнул — и через секунду он проснулся на шатком деревянном полу каюты. Несколько долгих секунд понадобилось Риэру, чтобы осознать, что все пережитое было кошмарным сном, и сделать вдох. От целебной смолы, помогавшей бороться с морской болезнью, язык во рту онемел и, казалось, раздулся вдвое, и ведьмак потянулся за флягой с водой, лежавшей у изголовья узкой койки. Сделал несколько долгих глотков, и лишь после этого наконец пришел в себя. В каюте было темно — должно быть, до рассвета еще оставалось довольно много времени, но Риэр почувствовал, что не стоило даже пытаться снова заснуть. Отголоски кошмара — такого ясного, такого осязаемого — сдавливали голову узким обручем, тревога комом стояла в груди, и юноша, крякнув, поднялся с пола, размял затекшие плечи и, тряхнув головой, решительно двинулся к выходу из каюты. В порт Бен Глеана их корабль должен был зайти к полудню следующего дня, погода стояла благоприятная, и качки на сей раз почти не ощущалось. Однако Риэр, уже порядком уставший от жизни бывалого морского волка, считал минуты до того момента, когда ноги его наконец вновь ступят на твердую землю. В чистом бархатно-синем небе плыла луна. Она серебрила тяжелые темные воды Понтара, и в свете ее обычная обстановка начинала казаться призрачной и куда менее реальной, чем сон, только что отпустивший Риэра. У борта юноша заметил знакомую фигуру и отчего-то вдруг ощутил прилив радости. Справляться с последствиями кошмара в одиночку было куда менее приятным делом, чем разделить его с тем, кто, наверно, готов был выслушать и, покачав головой, заметить что-то вроде «Так бывает, это все ерунда». Мэнно стоял, оперевшись локтями о борт, и задумчиво всматривался в проплывавший справа по борту лесистый берег. Риэр подошел к нему неслышно, остановился рядом, и брат неловко вздрогнул от неожиданности, обернулся к нему, а потом, как показалось ведьмаку, едва заметно облегченно выдохнул. Может быть, младшему тоже не хотелось оставаться в одиночестве. — Не спится? — спросил Риэр, бросив взгляд на тягучие черные волны под бортом. — От этих твоих пластинок у меня весь рот занемел, — пожаловался Мэнно, чуть шепелявя, — а без них я не могу лежать — мутит. Вот решил, что на свежем воздухе будет лучше. Риэр покивал, но ничего не ответил, отчего-то вдруг растерявшись. Из всех людей на свете, пожалуй, именно с Мэнно ему было сложнее всего поддерживать ничего не значащую легкую беседу. — А ты? — после слишком долгой паузы поинтересовался брат. — Кошмар приснился, — Риэр пожал плечами, — наверно, тоже от этих пластинок. Оксенфуртский профессор, который мне их всучил, предупреждал, что так бывает. Мэнно, нахмурившись, мельком глянул на близнеца. — Почему ты мне не сказал? — спросил он почти обиженно, — мне тоже приснился… неприятный сон. Риэр тихо фыркнул. — Малая цена за то, чтобы не выблевать все кишки за борт, не находишь? — спросил он немного самодовольно, словно отстаивал честь того самого оксенфуртского профессора. Мэнно улыбнулся и снисходительно кивнул. — Что ты собираешься делать, когда закончишь свои… дела в Каэр Морхене? — светским тоном поинтересовался брат после еще одной неловкой паузы — Риэр догадывался, что ему было ничуть не проще придумывать, чем бы еще заполнить напряженную тишину между ними. — Не знаю, — откровенно признался ведьмак, — до зимы еще далеко, а с восстановлением Ивана после Испытания Геральт и Лето справятся и без меня. Только вот…- Риэр поднял глаза к небу, — смогу ли я выбраться из Синих гор, если то, что планируешь ты, действительно случится? Если в Каэдвене начнется война, я не уверен, что получится проехать до границы — даже лесами. — Войны не будет, — качнул головой Мэнно, — наемники ждут сигнала, чтобы выйти из Ковира и пересечь Пустульские горы, но мы планируем разыграть Третогорский сценарий, установить независимость малой кровью. Виктор едва ли захочет вводить войска в Каэдвен, как в свое время не захотел отец, когда Редания объявила о независимости после Третьей Северной войны. Скорее всего — и мы надеемся на это — он согласится на переговоры. Риэр деловито покивал, хотя не слишком вдавался в подробности готовящегося переворота — его эти дела не слишком касались. И интересовало юношу только одно. — Что будет со Школой? — спросил он. — Матушка собирается наладить поставки продовольствия осенью, когда со всем остальным будет покончено, — ответил Мэнно. — И зачем ей это? — Риэр пытливо посмотрел на близнеца, — я четыре года зимовал в Каэр Морхене, но она даже теплых носков мне не передала, хотя Лита постоянно моталась к нам, чтобы проведать Дани. Мэнно развел руками. — Что я могу сказать? — заявил он, — Нильфгаарду нужны ведьмаки, а ты не слишком жаждешь идти на императорскую службу, насколько мне известно. — Не слишком, — подтвердил Риэр, и братья снова замолчали. — Ты не собираешься возвращаться домой в этом году? — поинтересовался Мэнно как бы между прочим, и брат покосился на него. — Зачем? — совершенно искренне удивился он. Подобную фразу, желая его пристыдить, могла обронить Лита, может быть, даже матушка — потому что ей полагалось всегда желать возвращения сына в родную обитель. Но Мэнно никогда до сих пор ни сообщал близнецу, что скучает по нему, ни выказывал особой радости, когда Риэр приезжал домой. — Что за странный вопрос? — брат хмыкнул, — я думал, ты захочешь провести побольше времени со своей семьей. Риэр молчал, не глядя на Мэнно, и размышлял, как бы так ответить младшему, чтобы не поссориться с ним здесь и сейчас — но и промолчать ведьмаку было слишком сложно. — Моя семья в Каэр Морхене, — наконец медленно выговорил юноша и прежде, чем Мэнно успел возмутиться или что-то сказать, продолжил: — я люблю и маму, и тебя, и даже Литу, но это правда — моей настоящей семьей стали мои товарищи — Геральт, Лето… и Дани, чего уж там. Именно к ним я всегда рад вернуться и знаю, что они рады мне. Дома, в Нильфгаарде, я всегда был… чужим, — слово на вкус оказалось терпким, вяжущим, как кусочек целебной смолы. — Ты сам никогда не хотел иметь с нами ничего общего, — нейтральным тоном напомнил Мэнно, — с самого детства — с тех пор, как увлекся ведьмачьими тренировками. Тебе никто был не нужен, и все свободное время ты проводил с Ламбертом. Пока наша семья жила в Туссенте, мы с тобой всегда играли вместе, а потом ты просто… отдалился, словно обиделся на меня за что-то. Риэр поджал губы, не глядя на брата. — А ты не помнишь, что произошло? — спросил он медленно и раздельно, точно давал Мэнно шанс исправить собственную оплошность. Но младший лишь пожал плечами, и юному ведьмаку стоило больших усилий не сжать руки в кулаки и не начать кричать на него. Свою детскую обиду Риэр лелеял уже много лет, но выходило, что Мэнно не помнил о своем предательстве вовсе! — Мы не хотели уезжать из Туссента — помнишь? — снова подтолкнул брата ведьмак. Тот на мгновение задумался, кивнул. — Помню, — подтвердил он, — мы рыдали несколько дней подряд, но потом папа сказал мне, что в Императорском дворце места для игр будет больше, чем на вилле, и комнаты у нас будут отдельные, а еще нам подарят по жеребенку. Я решил, что это разумное предложение, очень выгодное — и согласился. А ты — нет? Риэр все-таки сжал кулаки. Жеребенка, комнату побольше и бесконечный простор для игр отец предложил и ему, но мальчик тогда отказался от такого низкого подкупа. — Это было делом принципа! — голос юноши взвился вверх. Мэнно снисходительно улыбнулся. — Мы бы все равно уехали, — сказал он негромко, — и родители могли бы вовсе ничего нам не предлагать. Когда мои дочери начинают капризничать, я знаю, что это не будет длиться вечно, рано или поздно они устанут и успокоятся, даже если ничего не делать. Отец тоже это знал, но решил договориться с нами вместо того, чтобы заставлять. Но с тобой договориться было невозможно — ни тогда, ни сейчас. — Может, потому что я не продаюсь, — по-мальчишески заносчиво откликнулся Риэр, и Мэнно с видом здравомыслящего взрослого покачал головой — должно быть, так же он глядел на своих дочерей, когда те принимались бунтовать. Риэру от этой мысли вдруг стало тошно. — Пойду я — попробую еще поспать, — обронил он, развернулся, но Мэнно окликнул его. — Мне жаль, что ты воспринял то, что тогда случилось, как предательство, — сказал он примирительно, но Риэр мириться не собирался. Не так легко. — Ты даже извиняешься за мои поступки, а не за свои, — бросил он через плечо и резко пошагал прочь. Корабль, как и планировалось, вошел в порт ровно в полдень. Путники не собирались задерживаться в Бен Глеане дольше необходимого — Мэнно, по-прежнему прикидывавшийся каэдвенским аристократом, нанял просторный дилижанс, который должен был доставить их в Ард Каррайг. За последние годы дороги в Каэдвене стали шире и безопасней, чем прежде, и путь по суше не должен был занять много времени. Изольда, понятия не имевшая о том, что произошло между братьями накануне ночью, была полна предвкушения. Вот уж кто действительно жаждал вернуться под родительский кров, так это она. Не смущали Изольду даже неудобства предстоящего пути, хотя, сойдя с корабля, она явно вновь ощутила всю тяжесть своего положения и сомнительность своей идеи отправиться в путешествие вместе с мужем. На удобных бархатных скамьях Мэнно и Риэр сидели друг на против друга, но глядели по сторонам или в окно, лишь бы не встречаться взглядами. Брат несколько раз пытался завязать легкую беседу, но ведьмак отвечал ему прохладным молчанием. Может быть, Мэнно был и прав — Риэру давно пора было забыть о детских обидах, признать, что отдалился от семьи он и по собственной воле, а не только из-за того, что родственники считали его чужим и странным, паршивой овцой в образцовом стаде. Но юноша не готов был до конца признаться в этом самому себе и упорно размышлял о том, что товарищи-ведьмаки принимали и даже ценили его за те качества, в которых Мэнно накануне его обвинял. Дорога была ровной, экипаж почти не раскачивало, но Изольда уже через пару часов пути заявила, что устала от тряски и попросила остановить дилижанс, чтобы немного размять ноги. Никто не стал возражать, и Риэр, спрыгнув с подножки следом за спутниками, огляделся по сторонам и прислушался к подступавшему к дороге густому лесу. — Нам лучше добраться до темноты, — меж тем, заметил Мэнно, нетерпеливо взглянув в небо — ночь на севере наступала поздно, но брат явно вспоминал тот случай, когда ехал по этой дороге в прошлый раз. Тогда все закончилось нападением эндриаг, и младший опасался, что сегодня этой истории суждено было повториться. — С нами ведьмак, — беззаботно откликнулась Изольда, мельком улыбнувшись Риэру, — волноваться не о чем. Лучше собери мне цветов — сама я не могу. Мэнно, тоже глянув на брата через плечо, вздохнул и принялся выискивать в траве у дороги розовые маргаритки, слушая весомые наставления супруги. У нее, безусловно, было свое мнение о том, какие цветы подходили для букета, а какие — нет. И, наблюдая за ними, Риэр вдруг ощутил жалость к брату. Конечно, тот сам сделал свой выбор и был счастлив, но по всему выходило, что юный ведьмак остался не единственным близнецом, так и не ставшим по-настоящему взрослым. Точно так же, как Изольда сейчас, матушка командовала младшим сыном, а тот — безропотно подчинялся, пока старший был занят прыжками по Гребенке или поединком с соломенным болваном на тренировочной площадке — особой территории, к которой Мэнно даже близком не подпускали. — Давайте я зайду подальше от дороги в лес и соберу крокусов, — вдруг предложил он, — должно быть, они уже расцвели. Мэнно, выпрямившись с очередным забракованным цветком в руках, раздраженно глянул на брата, но Изольда просияла. Риэр, улыбнувшись обоим, сошел с тракта и углубился немного в частый подлесок. Крокусы, однако, оказались добычей не из легких. Юноше пришлось продвинуться довольно далеко от дороги, и через какое-то время он решил было, что стоило вернуться, признав свое поражение — цветы в этом лесу не росли. Но, едва мысль эта оформилась в сознании Риэра, он вышел на небольшую тенистую поляну, по краям усеянную нежными лиловыми кувшинчиками крокусов. Ведьмак принялся поспешно собирать их — он и так оставил своих спутников слишком надолго. Кучер их дилижанса был вооружен, да и дорога оставалась безопасной, особенно в светлое время суток, но Риэр все равно решил поторопиться. Однако еще через мгновение он заметил вдруг, что на этой поляне совсем недавно кто-то был. Следы неведомого путника оказались спрятаны очень умело — но недостаточно для цепкого ведьмачьего взгляда. Можно было сразу сказать, что ночевали здесь не разбойники — Риэр разглядел следы лишь одного человека, бандиты же редко передвигались поодиночке. Едва ли и случайный охотник воспользовался этой поляной для привала — свидетельств его стоянки осталось бы тогда гораздо больше. Маленький круг костра был надежно засыпан землей, отпечатков ног не обнаружилось вовсе. На стволе молодой березы у самой кромки поляны Риэр разглядел след от металлического желобка — незнакомец собирал сок, но надрез сделал так аккуратно, словно проводил тончайшую операцию на живой плоти. Сомнений не оставалось — здесь заночевал ведьмак, а, насколько было известно Риэру, большинство его коллег по цеху просто не могли здесь оказаться накануне. Этим путем прошли либо Лето, либо Геральт, и юноша едва подавил желание попытаться отследить их путь дальше и, может быть, даже нагнать. Но брат с супругой дожидались его на дороге, и Риэр, в последний раз окинув поляну взглядом, добавил к маленькому букету еще один нежно-розовый крокус и поспешил обратно к ним. Он решил не рассказывать спутникам о своей находке — мало ли, зачем Лето или Геральту понадобилось уехать из крепости и возвращаться этим путем — их дела не касались ни Мэнно, ни Изольды. Потому Риэр просто отдал букетик жене брата и, получив горячую благодарность, залез обратно в дилижанс, чтобы продолжить путешествие. Через некоторое время Изольда, морщась, выбросила цветы в окно экипажа — по ее словам, они пахли слишком резко и вызывали у нее дурноту. По пути им пришлось еще несколько раз останавливаться, и под конец, когда уже совсем стемнело, а стены Ард Каррайга замаячили во мраке, Риэр буквально чувствовал, как отчаянно Мэнно желал, чтобы путь их наконец закончился. Кучер совсем не удивился, когда вместо городских ворот путники возжелали направиться к безликой корчме в предместье столицы. Ему было заплачено достаточно, чтобы вопросов не возникало вовсе, но Риэр готов был поспорить, что возница непременно расскажет своим приятелям, что сопровождаемые ведьмаком таинственные аристократы предпочли столичным удобствам обычный придорожный трактир — неужели это не подозрительно? Зяблик и Айра еще не успели добраться до условленного места встречи, и Мэнно, скрепя сердце, отважился попросить хозяина трактира предоставить им лучшие комнаты, хотя под «лучшим» брат и трактирщик явно понимали совершенно разные вещи. Изольду, впрочем, не слишком волновал внешний вид доставшейся им с мужем спальни — она так устала в дороге, что не стала даже настаивать на том, чтобы отправиться в княжеский дворец немедленно, и сразу легла спать. Мэнно же, хоть дорога утомила и его тоже, решил присоединиться к брату за столом в полупустом главном зале. Некоторое время они молча пили принесенный хозяином черный эль, сторонясь взглядов глаза в глаза, но наконец, устав от этой игры, Риэр заговорил первым. — Я прощаю тебя, — сказал он весомо и перехватил слегка обескураженный взгляд Мэнно. Улыбнулся, — тебе мое прощение не больно-то нужно, но я хочу, чтобы ты знал — я не держу на тебя зла. Наши дорожки разошлись — и то, что мы девять месяцев делили одну утробу, а потом пять лет — одну спальню, вовсе не значит, что мы обязаны быть друзьями всю оставшуюся жизнь. Ты мой брат, и это не изменится. — Но у тебя есть братья, которых ты выбрал сам, — невесело усмехнулся Мэнно, — я понимаю. Мы — чужие люди, и никакие старания Литы согнать нас вместе на семейный завтрак этого не изменят. — Я всегда был неправильным Эмрейсом, — покачал головой Риэр, — из-за того, что не захотел учиться на офицера, когда отец настаивал, из-за того, что влюбился в мальчика вместо какой-нибудь мехтской княжны, из-за того, что уехал из дома, когда был нужен матери. Из-за того, что сейчас не хочу возвращаться. — Правильным Эмрейсом быть тяжело, — фыркнул Мэнно, — мои дочери носят это имя, и в жилах их течет моя кровь, но для матриархов нашей семьи они все еще недостаточно хороши. Я решил, что меня это не волнует. — Мало решить, — вздохнул Риэр, — нужно еще поверить в это. И я… я скучаю — и по тебе, и по маме, и по дому. Но каждый раз задумываюсь о том, что буду делать, когда вернусь. Как на меня будут смотреть, о чем со мной будут разговаривать. И понимаю, что странствовать, или учить деревенских пацанов правильно держать меч, или зимними вечерами слушать, как Лето пытается заставить Дани сходить за водой, мне проще, чем высидеть один-единственный семейный завтрак. — Ты счастлив в Каэр Морхене? — вдруг спросил Мэнно, — счастлив на Пути? Риэр, не задумавшись ни на мгновение, кивнул — и ответ его был совершенно искренним. — А ты? — спросил он у брата, внимательно вглядевшись в его лицо через стол, — единственный сын, которым отец мог бы гордиться? Мэнно раздумывал дольше, потом бросил стремительный взгляд через плечо — куда-то в ту сторону, где, по его разумению, спала сейчас Изольда. — Думаю, да, — ответил он после паузы. Айра и Зяблик присоединились к ним на следующее утро. Риэр немного удивился, как эльфам удалось так быстро добраться до Ард Каррайга, но решил не уточнять — должно быть, подумал он, Айра открывал порталы, а в лекции на тему того, как это опасно, ни он, ни Зяблик не нуждались. Ведьмак был просто рад воссоединиться с возлюбленным, общество которого могло разбавить любую компанию, даже самую душную. Во дворец наместника путешественники добрались к полудню. Томас и его супруга, заранее извещенные о визите дочери и ее мужа, встретили всех их спутников куда радушней, чем всегда принимали одного Риэра на пути из Каэр Морхена. Торунд — обычно суровая, сдержанная, казавшаяся даже слегка раздраженной непрошенными визитерами — теперь расцвела на глазах, обнимая Изольду и Мэнно. Она тут же завладела вниманием дочери, взяла ее за руку и увела за собой, намереваясь посвятить ближайшие часы «женским разговорам». Брат, разделавшись с необходимыми приветствиями, немедленно отправился с Томасом в личный кабинет наместника, и Риэр остался с эльфами наедине. В этот раз, однако, ему не пришлось терпеть одного Айру, как случилось в Новиграде, и он с удовольствием слушал рассказ Зяблика об их совместном путешествии с принцем. Легенда для них оказалась выбрана очень удачно, и по пути во всех тавернах, в которых спутникам пришлось ночевать, парочка музыкантов имела оглушительный успех. Айра со смехом жаловался, что ему — простому дилетанту — непросто было поспевать за мастером и соответствовать его уровню, но зрителям, похоже, было совершенно наплевать на разницу в их искусности. Айра сорвал свою часть оваций и был этим чрезвычайно доволен, даже заявил, что отныне будет учиться играть на флейте и оттачивать мастерство, чтобы больше не попадать впросак. Это означало, что Зяблику предстояло наслаждать его компанией больше, чем обычно, но об этом Риэр запретил себе беспокоиться. Они решили, что проведут в Ард Каррайге пару дней, а потом втроем двинутся дальше на север — до Каэр Морхена путь был неблизким, а Айре следовало вернуться в Нильфгаард до того, как его отец начал бы подозревать неладное. В первый вечер был устроен праздничный ужин в честь возвращения дочери наместника в родные края. Айра и Зяблик, поддавшись на жаркие уговоры Томаса, согласились исполнить несколько баллад, и Риэр, слушая их, вынужден был признать, что принц в своем исполнительстве был совсем неплох. Впрочем, возможно, свою роль сыграл сытный ужин и хорошее крепкое каэдвенское вино. На боковую ведьмак уходил совершенно довольным жизнью — и то, что Зяблик, никого не стесняясь, отправился в спальню вместе с ним, поставило блистательную точку в чудесном дне. Риэр проснулся рывком, задыхаясь, и в голове его, пульсируя, вертелась одна лишь фраза: «Сын Белого Пламени, от пламени ты и погибнешь». Он снова был в горящем здании, и пламя вновь облизывало потолочные балки, готовые рухнуть и похоронить его под собой. Рядом в постели, ворча, зашевелился Зяблик. Он поднял от подушки растрепанную златокудрую голову, посмотрел на Риэра, похоже, не проснувшись до конца. — Спи, — шепнул ведьмак, и Юлиан послушно упал обратно. Юноша встал и подошел к окну — одна из створок была приоткрыта, и в комнату сочился прохладный ночной воздух. Риэр подставил ему лицо, прикрыл веки. Ведьмачьи мутации обычно мешали ему краснеть, но сейчас на коже чувствовался отпечаток пламени, точно юноша и впрямь только что выбрался из горящего здания. Он постоял у окна почти полчаса, пока не убедился, что сон не собирался возвращаться. До рассвета, однако, оставалось еще далеко — небо у горизонта едва начало светлеть — и Риэр решил помедитировать, как его учил Ламберт. Он уже достаточно хорошо освоил эту технику, чтобы не сомневаться — в таком состоянии ужасные видения не придут к нему, не потревожат до самого утра. За поздним завтраком, на который гости были тоже приглашены, Торунд Миньоль заявила, что им с дочерью непременно следовало сходить и поклониться Модрон Фрейе, помолиться о счастливом разрешении Изольды от бремени и принести дары. Айра, никогда не отличавшийся особой тактичностью, удивленно заметил, что, насколько он знал, храмы богини находились только на Скеллиге, и не собирались же Торунд и Изольда плыть на острова. Княгиня снисходительно пояснила, что, став женой реданского дворянина и перебравшись следом за ним в Каэдвен, принесла свою веру с собой. Святилище Фрейи, рассказывала она, возвели в тот год, когда родилась Изольда, на месте бывшего друидского круга, в точке силы, и с тех пор наместница возносила хвалу богине во все положенные даты. Именно поэтому, настаивала она, дочь ее так удачно вышла замуж и принесла в мир уже две новые жизни. Сама Изольда, похоже, тоже в это верила и с радостью согласилась на предложение матери. — А можно и нам посмотреть? — не сдавался Айра, и Риэру захотелось отвесить вертлявому эльфу тяжелую оплеуху. Он и сам, может быть, растревоженный повторяющимся кошмаром, не отказался бы от божественной помощи, хоть и не особо верил в нечто подобное. Но ведьмаку, привыкшему к суровому облику княгини, показалось, что та сейчас осадит наглого мальчишку и заявит, что скеллигские боги благоволили только скеллигцам. — Конечно, дитя, — проговорила Торунд немного снисходительно, — Модрон Фрейя привечает всех, кто приходит к ней с добрыми намерениями. — Я б тоже сходил, — подал голос Зяблик, и Риэр, набравшись храбрости, присоединился к его просьбе. У Мэнно, конечно, нашлись дела поважнее, но остальные путники в сопровождении княгини вышли из дворца и устремились в небольшую рощу, возведенную неподалеку от дворцовых стен. Высокие стройные осины, казалось, выросли здесь, выстроенные по воле самой природы, в их строю не было порядка, и это было совсем не похоже на обычные для Нильфгаарда опрятные, словно вычерченные по линейке, городские сады. Роща казалась безмолвной и пустой — если Торунд, отстроив святилище, и позаботилась о том, чтобы переселить в него нескольких жриц богини, сейчас они, должно быть, прохлаждались в другом месте. Возможно, по приказу самой княгини, желавшей, чтобы им с дочерью никто не мешал. Краем глаза, однако, Риэр заметил в отдаленном конце рощи фигуру в плотном темном плаще — неуловимо знакомую. Он хотел уже было обратить на это внимание спутников, но, стоило ему еще раз обернуться к тому месту, где он заметил незнакомца, как фигура уже исчезла из вида. Княгиня подвела спутников к дверям изящного невысокого здания, казавшегося удивительно легким, почти воздушным в сравнении с обычной архитектурой Ард Каррайга. Северная столица вынуждена была терпеть капризы погоды, и дома здесь строили основательные, прочные и приземистые. Храм же, казалось, был вырезан из цельного куска какого-то гигантского дерева, и стены его увивал темный зеленый плющ. О нем явно хорошо заботились, подновляли стены, следили, чтобы дождь и снег не испортил его первозданной прелести. Внутри от высокого порога начинался ровный проход между рядами низких скамей без спинок, прочерченный невысокими светильниками с открытым огнем, ведущий к алтарю, за которым, прильнув спинами друг к другу, возвышались статуи трех женщин. Одна — совсем юная, почти девочка — держала на руках кошку. Вторая — глубоко беременная матрона — простирала длани к молящимся, жаждущим внимания богини. Третья — старуха с изрезанным морщинами лицом — подняла палец в наставительном, призывавшем к тишине жесте. Похожие статуи Риэр видел прежде в храмах богини Мелитэле, но эти изваяния были выполнены так тонко, что, казалось, случайный ветер мог растрепать кудри девушки, качнуть плавные складки одеяния женщины, сдуть невидимую слезу с морщинистой щеки старухи. В воздухе стоял сильный пряный запах какого-то масла, и это добавляло атмосфере торжественности. — Как красиво, — восхитился Зяблик благоговейным полушепотом, и Торунд самодовольно улыбнулась — видимо, именно такой реакции она и ждала. — Если вы удовлетворили свое любопытство, — сказала она мягко, но тоном, не терпящим возражений, — оставьте нас с Изольдой — мы должны помолиться в одиночестве. Зяблик, бросив еще один взгляд на статую, склонился в почтительном полупоклоне, словно и сам намеревался восславить богиню, а потом, перехватив руки спутников, потащил их к выходу. Риэр на ходу перевел взор вверх, и к горлу его подступил ком непрошенной холодной тревоги. На него смотрели те самые балки, что во сне полыхали, готовые рухнуть. Он моргнул, усилием воли прогнал от себя наваждение — Зяблик тянул его за собой слишком настойчиво. Они пересекли осиновую рощу, вышли на улицу, ведущую обратно ко дворцу, и все это время Риэра снедало тяжелое беспокойство. Зяблик уже отпустил его руку и принялся расписывать прелесть внутреннего убранства святилища — так, будто спутники только что не видели все то же самое собственными глазами. Юный ведьмак, сделав несколько шагов вверх по улице, остановился. — Вернемся, — сказал он твердо и перехватил удивленные взгляды эльфов. — Но княгиня просила оставить их одних, — напомнил Зяблик, — думаю, нам стоит уважить… — Вернемся! — решительней повторил Риэр и, не дожидаясь ответа спутников, развернулся и быстрым шагом поспешил обратно в рощу. Запах дыма и отблески пламени он заметил у самой ее кромки. За спиной ведьмака ахнул едва поспевавший за ним Зяблик, и они ускорили шаг. Святилище — легкое, построенное из сухого тонкого дерева — полыхало. Огонь вырывался из высоких окон, и языки его уже лизали крышу — простой пожар, даже если бы все светильники разом упали на пол, не смог бы распространиться так быстро. И тут Риэр вспомнил — внутреннее помещение храма было буквально пропитано запахом масла, словно кто-то заранее позаботился о том, чтобы умастить им деревянные стены. Ведьмак, не раздумывая больше, ринулся вперед, но через несколько шагов будто споткнулся. «Сын Белого Пламени», — закаркало в голове, — «От пламени ты и погибнешь…» И Риэр почти увидел, как, запертый в полыхающем святилище, силится сделать вдох и глотает лишь дым. Его — позорно застывшего на месте — обогнал Айра. — Я займусь этим! — крикнул он на бегу, и Риэра пронзила отчаянная досада. Мальчишка — пусть Исток, пусть талантливый маг — не испугался огня, не замер, как дурак, посреди тропы, пока две женщины погибали в полыхающем здании. Ведьмак дернулся вперед — и увидел вдруг, как из высокого окна вырвалась темная фигура — на руках незнакомец нес Изольду, бессильно повисшую в его объятиях. Айра уже был рядом со святилищем. Он поднял руки и перед тем, как начать читать заклинания, обернулся к Риэру — похоже, принц тоже увидел незнакомца. — Он побежал туда! — мотнул головой мальчишка, — скорее! Риэру не нужно было второй подсказки, он наплевал даже на то, что Айра взялся командовать им. Стремительная темная фигура, опустив Изольду на траву, бросилась прочь, петляя между осин, в сторону, противоположную дворцу. Оставив рощу за спиной, незнакомец резко свернул в сторону, к небольшой реке с обрывистыми высокими берегами, и Риэр последовал за ним, не чуя под собой ног. Поток в том месте, где ведьмак скатился к воде, был совсем мелким — человек в плаще перемахнул его на одном дыхании, а юноша, оскальзываясь, едва не рухнул, но продолжил погоню. Гонка длилась долго — от реки они понеслись в сторону маячившего в отдалении леса, и Риэр с досадой подумал, что напрасно не взял с собой в поход к святилищу никакого оружия, вопреки воле Торунд. У него не было ни метательных ножей, ни боласа, ни даже кинжала в голенище сапога — противник был быстрее и ловчее его, и Риэр чувствовал, что вот-вот вынужден будет признать свое поражение и отступиться. Однако на подступах к опушке незнакомец вдруг остановился и обернулся. Риэр замер — из-под плотного темного капюшона на него смотрели знакомые золотые глаза. — Лето! — выкрикнул он, — какого хрена! Старый ведьмак медленно опустил полог капюшона и взирал теперь на преследователя без страха, прямо и, казалось, даже чуть-чуть насмешливо. Плавным выверенным жестом, словно примерялся к башке беса, готовый нанести нежданный удар, Лето поднял руку и коснулся металлического обруча, обхватывавшего его шею. Короткий щелчок, и ошейник, разомкнувшись, оказался у него на ладони — ведьмак отбросил его от себя прямо под ноги остолбеневшего Риэра. — Дело сделано, — тихо произнес тот, кого юноша считал братом, — теперь можешь меня убить, если хочешь. Риэр сжал кулаки. Решимости, плескавшейся в нем во время погони, сильно поубавилось — Лето глядел на него слишком спокойно, словно отлично выполнил важную работу, о которой младший ничего не знал. — Что ты натворил? — выкрикнул Риэр, чуть двинувшись вперед. Даже реши он напасть на Лето, душить это пришлось бы голыми руками. — Выплатил долг, — ответил ведьмак, — теперь проклятая колдунья будет довольна, и Дани больше ничего не грозит. Риэр потряс головой — Лето говорил о совершенно непонятных вещах так, словно юноша должен был уже сам догадаться обо всем. — Ты собирался убить жену моего брата? — спросил он, осознав вдруг, что кричать ему больше не хочется — происходило что-то странное, и Риэр совершенно запутался. — Я вынес ее из огня, когда убедился, что княгиня мертва, — ответил Лето, — моей целью была Торунд, не Изольда. — Ты взял заказ? — воскликнул Риэр, — от кого? Зачем? — Я взял заказ — по глупости, — подтвердил Лето, — но не на княгиню. Задание было провалено, и я должен был заплатить по счету. — Я не понимаю, — Риэр снова потряс головой, — как ты прикажешь мне себя вести? Ты убил княгиню, спалил святилище, и еще неизвестно, как Изольда справится с этим ударом — она ведь беременна, знаешь ли. А теперь ты стоишь тут и предлагаешь мне тебя убить, если я хочу? Я хочу понять, что, раздери тебя бес, произошло? Лето пожал плечами. — Из-за моей ошибки мог умереть тот, чью жизнь я ценю выше собственной, — ответил он, — и я должен был исполнить клятву, — ведьмак кивнул на разомкнутый обруч, — теперь это сделано. — Ты спасал Дани, — вдруг понял Риэр — описание похожего артефакта он встречал в книгах, но никогда его прежде не видел, — кто-то связал его жизнь с твоей клятвой… И чтобы ее исполнить, ты должен был убить княгиню? — Ты не глуп, — признал Лето, — ну так что — отомстишь за Торунд или разойдемся в разные стороны? Мне нужно возвращаться в Каэр Морхен, я и так задержался. — У меня нет оружия, — развел руками Риэр. Лето хмыкнул, приглашающим жестом указал на длинный кинжал у себя на поясе. Юноша отмахнулся, — проваливай, — выговорил он, чувствуя неприятную горечь во рту, — я и сам скоро приеду в Каэр Морхен — там и поговорим. Лето едва заметно улыбнулся, сделал шаг к Риэру, поднял руку, словно хотел по привычке хлопнуть его по плечу, но осадил себя за мгновение до этого. Отступил, кивнул и, повернувшись спиной, поспешил к кромке леса. Риэр следил за ним, пока фигура не скрылась за деревьями. Возвел очи горе и тяжело вздохнул. — Что ж, — обратился он к самому себе, — теперь мне предстоит объяснить это все Мэнно. Послала же Модрон Фрейя семейку, ничего не скажешь…