Дом там, где сердце

Лилия протягивала шкатулку с очень гордым видом, по-королевски выпрямившись на каменной скамье. — Вот, — торжественно объявила она, — это тебе. С днем рождения! Дани удивленно моргнула, растерянно заулыбалась, неуверенно потянулась к подарку. — Ты помнишь, что у меня сегодня день рождения? — переспросила она — перевалило за полдень, и подруга была первой, кому пришло в голову поздравить маленькую принцессу. Дома, в далеком Нильфгаарде, в их большой семье к праздникам относились очень серьезно. Обычно мама Дани педантично следила за тем, чтобы каждый родственник в день своего рождения получал, если не пышный прием во дворце или одной из загородных резиденций, то хотя бы торжественный обед или ужин, подарок и поздравление. Лита заботилась о том, чтобы без внимания не оставались даже те члены их семьи, с кем она не больно-то ладила, что уж говорить о том, что в свой особенный день Дани неизменно получала настоящий веселый праздник и целую кучу поздравлений и подарков. Но в этом году все было по-другому. Мамочка была далеко, а отец последнее время постоянно ходил мрачнее тучи, не отвечал на осторожные вопросы дочери о том, что произошло, и, находясь рядом с ним, Дани постоянно ощущала то глубокую неутолимую печаль, то обжигающую, утомительную злобу. С ним случилось что-то плохое, может, даже непоправимое, но девочка быстро поняла, что, пытаясь докопаться до правды, она только все усугубляла. — Конечно, я помню! — похвасталась Лилия, — ты приезжала на мой день рождения, и я просто не могла пропустить твой. Открывай, я думаю, мой подарок тебе понравится. Дани приняла из ее рук шкатулку, аккуратно погладила гладкую лакированную крышку с единственной серебряной лилией в центре, приоткрыла ее и восхищенно ахнула. Внутри на бархатной синей подушечке покоился изящный маленький гребень, словно сотканный из тонких сияющих нитей и крохотных листьев винограда. Все великолепие венчали три крупных синих камня, и, когда Дани открыла крышку, самоцветы поймали солнечный луч, и цвет их из полуночно-темного стал похожим на сияющие на рассвете морские волны. Лилия, прижав кулачки к губам, нетерпеливо ждала реакции подруги, и ее короткое «Ах!», похоже, вполне удовлетворило юную королеву. — Я сама выбрала камни — это каэдвенские топазы, — затараторила она, — а тетушка Кейра нарисовала эскиз и отдала своему ювелиру, гребень, конечно, не заколдованный, но все равно очень красивый — правда? Дани, бережно вытащив гребень и любуясь игрой света на сияющих самоцветах, поспешно кивнула. — Такой красивый! — подтвердила она, — ты поможешь мне его примерить? Лилия явно растерялась от такой просьбы — сама она украшений не носила, надевала что-то из королевских запасов только на балы и важные дипломатические встречи, и сейчас виновато развела руками. — А ты сама не можешь? — спросила она, и в голосе ее уже зазвенели нотки отчаяния — секунда, и королева решит, что подарок ее пришелся не ко двору и только расстроил именинницу. Дани много раз видела, как подобным украшением — не таким красивым, конечно! — закалывала волосы мама, и у нее это получалось всегда так легко и изящно, глаз не оторвать. Но сама девочка ничего похожего не пробовала. Она покрутила гребень в руках, постаралась подхватить пряди волос, поднять их к макушке и всунуть острые зубцы в получившийся пучок так, чтобы удержать их на месте. Прическа подержалась пару секунд, потом рассыпалась — локон за локоном, и Дани едва успела подхватить выпавший из нее гребень. Вторая попытка — на сей раз девочка еще и немного скрутила волосы в жгут прежде, чем поднять — увенчалась таким же сокрушительным провалом. Девочки, глядя то друг на друга, то на предательский гребень, готовы были расплакаться — Дани ощущала отчаяние Лилии и не могла не впитать его и подхватить, как собственное. — Ой, да ладно! — сидевший в небольшом отдалении Ламберт, закатив глаза, поднялся со скамьи, подошел ближе и протянул руку, — Дай сюда. Дани, шмыгая носом, протянула украшение ведьмаку. Тот уселся рядом с девочкой, мягко заставил ее повернуться к себе спиной и парой легких неуловимых движений собрал ее волосы сначала в конский хвост, потом проделал с ними что-то стремительно изящное и наконец увенчал свои старания гребнем. — Готово, — сообщил ведьмак, стараясь казаться равнодушным. Дани осторожно пошевелила головой, повернула ее из стороны в сторону, наклонила вперед и запрокинула назад уже смелее. Гребень сидел, не шелохнувшись. Лилия, разом сбросив с себя недавний полог тоски, радостно захлопала в ладоши. — Да ты просто молодец, Ламберт! — воскликнула она, — как здорово у тебя получилось! — Да уж, научишься тут косы плести, — вздохнул ведьмак с деланным недовольством, но Дани слышала улыбку в его тоне, — знал бы дядька Весемир, на что я трачу свои таланты. Маленькая принцесса повернулась к Ламберту, благодарно улыбнулась. — По-моему, ты очень талантливый, — сообщила она великодушно, и ведьмак громко фыркнул. — Благодарю покорно, Ваше Высочество, — ответил он, — и с днем рождения тебя, малышка. Прости, что сам не подготовил тебе подарка. — Ты можешь искупить свою вину, — весомо включилась в разговор Лилия, — разрешив Дани покататься на Лео. Пес, дремавший в тени ракитовых кустов, заслышав свое имя, забил по земле хвостом, не открывая глаз. — Ну это только, если он сам захочет, — развел руками Ламберт, — эй, Лео, — позвал он. Пес подкинулся, словно все последнее время притворялся спящим, ожидая собственного момента славы. Виляя, казалось, всем собой, он пробежал по садовой дорожке к скамье, на которой сидели девочки и ведьмак, закрутился перед ней, ожидая команды. — Хочешь прокатить нашу маленькую именинницу? — спросил Ламберт с совершенно серьезным лицом, а сам — Дани заметила — сделал особый жест рукой, веля псу припасть на передние лапы. Лео подчинился, утопив черные уши в серой пыли дорожки. — Похоже, он не против, — заметил Ламберт, — тогда, Ваше Высочество, позвольте вас подсадить. Но Дани посторонняя помощь не требовалась. Она легко спорхнула со скамьи, потрепала Лео по большой голове, вскарабкалась ему на спину, и пес плавно поднялся, по-прежнему виляя хвостом. Принцесса осторожно, чтобы не сильно тянуть, взялась за длинную шерсть на загривке Лео и по-кавалеристски прищелкнула пятками по бокам собаки. — Вперед, Лео! — скомандовала она, и пес сорвался с места и рванул по дорожке, поднимая вокруг себя клубы пыли. Они пронеслись между усыпанных желтыми цветами кустов, свернули с тропы, пересекли сад наискосок, вырвались на внешнюю галерею — неторопливо прохаживавшиеся между колонн стражники поспешно уступали дорогу черному вихрю. Дани, смеясь и взвизгивая, отпустила холку пса и раскинула руки — если бы захотела, она могла бы вовсе за него не держаться, а то и полететь рядом, подгоняя Лео вперед. — Эй! — послышался откуда-то сзади предостерегающий оклик Ламберта, — только не туда! Но ни Дани, ни пес его не послушались — из галереи через распахнутые настежь высокие двери они ворвались во внутренний зал дворца. Лео двигался изящно и легко, никого и ничего не сшибая на пути, ловко маневрируя между удивленными придворными, походя спугнул какого-то работника, нагруженного коробками, пересек просторное помещение и свернул в широкий коридор. Прямо на них, вывернув из-за угла, шагала Анаис. Дани попыталась снова вцепиться в загривок пса, остановить его или хотя бы заставить свернуть, но регент, властно подняв руку, негромко скомандовала «Стой!» — и Лео послушно замер на месте, неподвижный, как статуя собаки. Маленькая принцесса, соскользнув с широкой спины, поспешила к женщине, мысленно подбирая нужные слова, чтобы извиниться, но неожиданно наткнулась на твердую стену чужой ярости. Пока они с папой не уехали из Нильфгаарда, дядюшка Эмиель учил Дани отгораживаться от чувств других людей — он говорил, что ловить их — дело нехитрое. Любой с таким же талантом, как у девочки, мог это освоить легко и играючи. Но вот отдаляться от них, отделять от собственных и не обращать на них внимание — это было по-настоящему сложно. И сейчас Дани охватило чужое чувство раздражения, обиды и злости. Она попятилась от Анаис, напуганная и растерянная. Неужели мама лучшей подруги — обычно такая приветливая и любезная, пусть и не особенно щедрая на ласки и похвалы — так сильно рассердилась на то, что гостья разъезжала по ее дворцу верхом на собаке и распугивала придворных? От обиды и испуга Дани захотелось заплакать. — Вот ты где, — выдала вдруг Анаис, и пожар ярости немного улегся — Дани поняла, что злилась регент вовсе не на нее. — Я разговаривала с твоей матерью, — продолжала та, — и она попросила позвать тебя. Идем. Дани, бросив взгляд на притихшего, понурого Лео, в нерешительности переступила с ноги на ногу. Анаис, похоже, злилась именно на мамочку — и в последнее время она была вовсе в этом не одинока. Пару раз, пытаясь дознаться, отчего ее отец погружался то в черную тоску, то в мутную злобу, девочка спрашивала у него, скоро ли они вернутся домой, к маме — и тогда папины чувства, от которых Дани и так с трудом могла отстраниться, вспыхивали десятикратно. — Мама что-то натворила? — осторожно спросила Дани, послушно следуя за Анаис по коридору. Та фыркнула, тряхнув головой, словно готовая отрезать «Не твое дело, малявка!», но вместо этого нехотя ответила: — Это не твоего ума дело. Не волнуйся. Но как тут было не волноваться, если все, кто раньше любил маму, теперь на нее так злились? Дани сглотнула, потупилась и кивнула — спорить с Анаис все равно было бесполезно. В королевский кабинет девочка вошла одна — спутница ее осталась за дверью, не сказав больше ни слова. Дани, потоптавшись у порога, маленькими шажками двинулась вперед, но, заметив мерцающую фигуру Литы между столбиками мегаскопа, поспешила к ней. — Мамочка! — если бы было можно, Дани бросилась бы маме на шею, но знала — сейчас она могла только пролететь ее изображение насквозь. Лита улыбнулась — устало и как-то грустно. Маленькая принцесса сейчас отдала бы свой драгоценный гребень, чтобы оказаться с матерью в одной комнате и попытаться прочитать ее чувства, узнать, что же произошло. — Здравствуй, милая, — произнесла Лита негромко, — как я рада тебя видеть. — А я-то как рада, мамочка! — заверила ее Дани, — тут, в Вызиме, конечно, очень весело — тут и Лилия, и Лео, и Ламберт, и столько всяких дел. Но я соскучилась — очень-очень! Губы Литы дрогнули — а может, просто на миг сбилось изображение. — Я тоже соскучилась, — ответила она, — но рада слышать, что тебе там весело и хорошо. Я попросила Ани позвать тебя, чтобы поздравить с днем рождения. Неужели ты думала, что я могла об этом забыть? У Дани защипало в носу. Она мотнула головой. — Конечно, я так не думала, мамочка, — отозвалась она, спеша смахнуть непрошенную влагу с глаз — в пустой комнате принцесса ощущала сейчас лишь собственную печаль. — В этом году я не приготовила подарка, — виновато продолжала Лита, — но мы подумаем, как можно это исправить. — Мне не надо никакого подарка! — запротестовала Дани, — можно мне — вместо него — вернуться домой, пожалуйста? Если ты попросишь папу, он наверняка согласится. Пожалуйста, мамочка? Лита прикрыла глаза, и лицо ее стало мутным и размытым, словно мегаскоп сбоил. — Ты можешь сама его попросить, — ответила она, — если хочешь вернуться — возвращайся. Дани надеялась на другой ответ — она ждала, что мама, вместо этого отстраненного «если хочешь», сама предложит ей возвратиться — или хотя бы выкажет куда больше радости, немедленно согласившись. Принцесса опустила глаза. Говоря «если хочешь», Лита ничем не показала, чего хочет сама. — Спасибо за поздравления, мамочка, — выговорила девочка негромко. Когда Дани вернулась в сад, Лилия и Лео возились под высоким деревом в самом центре, а Анаис и Ламберт сидели в стороне от них на скамье и о чем-то тихо беседовали. По выражению лица регента принцесса сразу поняла — та все еще злилась и, должно быть, рассказывала ведьмаку, что случилось. Дани, пользуясь тем, что никто не обратил на нее никакого внимания, рассыпалась дымом. Девочка решила — вреда не будет, если она подберется поближе и послушает, чем же таким ужасным ее мама так рассердила Анаис. Может быть, это помогло бы принцессе понять и то, почему ее папа в последнее время чувствовал себя так странно. — …и я выдержала целый допрос, — шипела Анаис, сжимая кулаки — лицо внимавшего ей Ламберта оставалось собранно непроницаемым, — Лея заставила меня рассказать все — а что еще я могла сделать? Отпираться? Меня загнали в угол. И, главное, я понятия не имею, зачем Лите это понадобилось. Молчала до сих пор — могла бы держать язык за зубами и дальше! — И что теперь? — спросил Ламберт. Он глянул в сторону королевы, окинул взглядом сад, словно опасался, что кто-то мог подслушать их разговор. — Что-что, — хмыкнула Анаис, — не знаю, что. Насколько я поняла, достоянием общественности все это не станет, ребенок Леи будет наследником и все такое. Но тогда нахрена?! — регент даже повысила голос на последней фразе, тут же одернула себя и выдохнула, — мне нужно обсудить это с Виктором, — прошептала она, опустив плечи, — с глазу на глаз. Через три дня Ее Величество отправится в Третогор с официальным визитом — вот я и воспользуюсь случаем. Ламберт многозначительно кивнул, а Дани, понимая, что никакого нового понимания в словах Анаис она не найдет, поспешила прочь, воплотилась у кромки сада и, как ни в чем не бывало, поспешила к Лилии и Лео. Сейчас она отбросила все заслоны и позволила чувствам веселой маленькой королевы стать своими собственными. Папа, как ни странно, тоже сообщил Дани тем же вечером, что они отправляются в Третогор вместе с королевой и ее свитой. В Вызиме — сказал он — они и так засиделись, и девочке следовало посмотреть другие города, встретиться с новыми людьми и вообще сменить обстановку. Дани не стала даже пытаться спрашивать у него, не пора ли им было возвращаться домой, в Нильфгаард. Папа сегодня держался спокойней, чем обычно, словно наконец начал справляться с тем, что бы там его так ни расстроило. За свою недолгую жизнь Дани успела повидать не так уж много городов — Нильфгаард, Боклер и Вызима, вот и все разнообразие. Она знала — в основном из рассказов дядюшки Эмиеля — что много лет назад ее папа часто путешествовал. Вернее, дядюшка Эмиель называл это «слонялся по свету». Еще интереснее, чем он, о путешествиях в иные города и страны рассказывал бабушкин друг мастер Лютик, и время от времени Дани с жадным любопытством слушала его излияния и воображала, как сама, когда подрастет, отправится странствовать. Но, как теперь оказалось, в путешествиях не было ничего особенно захватывающего. Каждый город, в котором Дани побывала, конечно, отличался от остальных. Родной Нильфгаард, увенчанный золотыми башнями, строгий и тяжеловесный, не шел ни в какое сравнение с легким, точно выточенным из хрусталя, Боклером. Вызима — светлая, шумная, пестрая, вечно суетливая — в отличие от двух предыдущих, не казалась драгоценным артефактом, целостным и неподвижным. Она была разношерстной, словно беспородный пес в сравнении с вышколенными нильфгаардскими гончими или вычесанными и напомаженными туссентскими пуделями. Третогор же отличался от них всех. Все дома в нем, за редким исключением, выглядели почти одинаково — равной высоты, с мареновыми черепичными крышами, они, словно окружали и подпирали две высокие доминанты. Одно из огромных зданий — сложенное из красного кирпича, заканчивавшееся массивным золотым куполом, как Дани рассказала Лилия, раньше было Храмом Вечного Огня, а ныне его занимала Реданская Академия Наук. Второе — не такое величественное, как первое, но тоже весьма внушительное — являлось, конечно, королевским замком. Маленькую темерскую королеву и ее мать сразу после прибытия пригласили на аудиенцию к Виктору Реданскому, а Дани с папой, оставшихся за бортом торжественного церемониала, перехватила и тепло приветствовала какая-то незнакомая темноволосая женщина, которую отец, похоже, хорошо знал. Во всяком случае, принцесса почувствовала, как, стоило незнакомке появиться с ними рядом, папа, всю дорогу снова варившийся в своем раздражении и тоске, расслабился, и густой туман его несчастья словно начал рассеиваться, как рассветная дымка. — Здравствуй, милая Дани, — заговорила женщина, присев рядом с девочкой так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу, — меня зовут Филиппа, и я счастлива наконец с тобой познакомиться. Принцесса, заглянув в странные неподвижные черные глаза женщины, постаралась почувствовать ее, проверить, действительно ли Филиппа радовалась так же, как говорила об этом — и ничего не смогла нащупать, словно пыталась обнять изображение между столбиками мегаскопа. — Твоя подруга будет занята еще некоторое время, — продолжала незнакомка, — она давно не виделась с отцом, и мы должны дать им возможность как следует поздороваться, ты не находишь? А пока я составлю вам компанию. У Дани не было причин противиться этому предложению — особенно с учетом того, что папе, похоже, с каждой минутой становилось в обществе Филиппы все лучше и лучше. Втроем они двинулись по внутренней галерее замка к широкой мраморной лестнице, ведущей на верхний уровень. Девочка была готова к тому, что взрослые займутся разговором между собой — в подобных компаниях на принцессу редко обращали внимание, и она привыкла прислушиваться к чужим беседам вместо того, чтобы в них участвовать. Однако, вопреки ее ожиданиям, Филиппа заговорила именно с ней. — Ты ведь никогда не была в Третогоре раньше, — сказала она, и голос ее лился мягко, как легчайший шелковый шарф сквозь серебряное кольцо, — уверена, тебе здесь понравится. Конечно, за один день всего самого интересного не увидеть, но это дело времени. Тебя когда-нибудь брали в театр? Дани призадумалась — в Нильфгаарде время от времени давали представления прямо в Императорском дворце. Бабушкин друг приглашал своих многочисленных знакомых музыкантов, актеров и танцоров, и те выступали перед блистательной придворной публикой и самой Императрицей. Но Лея не слишком любила подобные сборища, как и мама. Они обе считали это пустой тратой времени. — Никогда, — наконец честно ответила девочка, и женщина всплеснула руками. — Какое упущение! — заявила она, осуждающе глянув на Детлаффа — а вот уж кто явно не был поклонником человеческих искусств, — тогда я непременно свожу тебя на премьеру новой оперы в Королевский театр. Оденемся понарядней, займем королевскую ложу — и ты поймешь, почему реданские музыканты и певцы остаются непревзойденными на всем Континенте. — Ладно, — неуверенно пожала плечами Дани — идея красиво нарядиться и послушать песни ей понравилась, но из слов Филиппы она не поняла, как долго им предстояло прождать в Третогоре этой самой премьеры. — Когда твоя мама жила здесь, ей очень нравилось ходить на балы, — продолжала Филиппа. Они уже вышли на верхний уровень замка и оказались на просторной открытой террасе, с которой открывался захватывающий дух вид на город, — ты умеешь танцевать? — Умею, — кивнула Дани, — но меня на балы не приглашают — я еще маленькая. — Ерунда, — рассмеялась Филиппа, — Лита, насколько знаю, впервые вышла в свет как раз в твоем возрасте. Я права, Детлафф? — обратилась женщина к папе. Тот, помедлив пару мгновений, неторопливо кивнул. — Лита была немного старше, танцевала она только с Императором, — заметил он, — и ее рано отсылали спать. — Но ведь Дани рано ложиться спать не нужно, — подмигнула Филиппа, — да и кавалеры для нее найдутся. На следующем балу попросим Людвига ее сопровождать. Дани помнила принца Людо, хотя виделись они всего один раз — на дне рождения Лилии в этом году. Юноша — прекрасный лицом и манерами — произвёл тогда на Дани большое впечатление, и предложение Филиппы сейчас показалось девочке ужасно заманчивым. — А Людо захочет со мной потанцевать? — осторожно уточнила она. Филиппа многообещающе улыбнулась. — Разумеется, — уверенно ответила она, — от местных барышень он уже порядком устал, и будет рад такой изысканной даме, как ты. — И у меня будет новое платье? — загорелась Дани, — только такое, чтобы подходило к моему новому гребню, — она аккуратно повела головой, давая спутнице разглядеть свое сокровище. — Я сошью тебе платье, — тихо пообещал папа, и девочка просияла. В этой странной компании, в этом незнакомом замке посреди незнакомого города ей впервые за долгие недели было по-настоящему хорошо. — Ну а пока предлагаю осмотреть столицу, — заявила Филиппа, подходя к самому бортику террасы. — Мы поедем в карете? — полюбопытствовала Дани, глянув на папу — тот загадочно улыбался. — О, нет, дорогая, — качнула головой Филиппа, — карета нам ни к чему. Она взмахнула рукой — и через мгновение на каменном бортике сидела крупная белоснежная сова. Дани охнула от удивления. — Не бойся, — прошептал папа и превратился в багряный дым. С долгой головокружительной прогулки по Третогору они вернулись только к вечеру. Во время торжественного ужина принц Людвиг — еще более очаровательный, чем Дани запомнила — сидел за столом рядом с ней и засыпал принцессу комплиментами. Девочка заметила, что перед этим Филиппа шепнула что-то на ухо юноше, да и особого удовольствия от разговора в нем Дани не почувствовала, но для прекрасного завершения чудесного дня этого было вполне достаточно. Маленькую королеву, как обычно, отправили в постель раньше всех, и верная подруга, повинуясь традиции, последовала за ней. Лилия светилась от счастья. Ей эта поездка, похоже, доставляла удовольствия больше всех в замке, и перед сном подруга шепотом рассказывала, какие новые книжки подарил ей отец. — Я люблю, когда они вместе, — зевая, но не переставая мечтательно улыбаться, заметила Лилия, — мама и папа. Это бывает так редко, но мы с Людо всегда радуемся за них. Дани, глядя в темный потолок чужой спальни, подавила печальный вздох. Сейчас, впервые за день остановившись, отвлекшись от стремительно несущихся друг за другом впечатлений, она подумала вдруг о своей маме. Та не выказала сильного желания видеть дочь, не сказала Дани ничего значительного и важного, лишь призналась, что соскучилась — но разве это не полагалось говорить любой маме, разлученной с дочерью на несколько долгих месяцев? Маленькая принцесса с досадой поняла, что завидует Лилии. Ее родители не жили вместе, расставались надолго, но новая встреча всегда была обещана, и все они ждали ее с нетерпением. Отец же Дани даже думать теперь не мог о Лите без злости или тоски. Когда Лилия заснула на полуслове, принцесса неслышно выбралась из постели и отправилась на поиски папы. Тот обнаружился на той самой террасе, с которой началась их сегодняшняя прогулка, и, к счастью, был там совсем один. Дани подкралась к нему неслышно, развоплотившись, и, приблизившись вплотную, ласково обняла его чуть ссутуленные напряженные плечи. Отец не вздрогнул, но и обращаться дымом, как часто делал раньше, не спешил. — Ты снова не спишь, — прошептал он. — Твоя подруга сказала же, что спать мне необязательно, — заметила Дани, наконец опускаясь в его подставленные руки и прижимаясь к его груди. — Не обязательно, — подтвердил Детлафф, ласково погладив дочь по волосам. — Мы долго еще пробудем в Третогоре? — спросила девочка, немного помолчав, — госпожа Филиппа сказала, что сводит меня в оперу и на бал. Значит, мы здесь задержимся? Отец молчал, будто и сам не знал точного ответа на ее вопрос или не решался его высказать. Дани подождала, вздохнула едва слышно. — Когда мы вернемся домой, в Нильфгаард? — спросила она снова, и стоило вопросу прозвучать, тело Детлаффа словно окаменело. Дани вновь ощутила его тоску, не успев — или не сумев — отгородиться от нее, — я скучаю по маме, — продолжала девочка, стараясь не обращать внимания на опустившийся ей на грудь тяжелый камень чужой непонятной боли, — и она наверняка скучает по нам. Детлафф молчал, лишь крепче прижав дочь к себе. — Папа, — Дани не заметила, как сама начала злиться, и это чувство медленно вымещало из нее печаль отца, — нам надо вернуться. Когда мы полетим домой? Ответь мне! Детлафф болезненно вздрогнул. — Никогда, — выговорил он через силу, и слово это вспышкой огня отозвалось в груди девочки. Она вывернулась из его объятий, рванулась прочь, не оглядываясь, стараясь не заплакать в голос, и Детлафф, обезоруженный, оглушенный собственной откровенностью, не стал ее останавливать. Дани понадобилась еще половина ночи, чтобы принять решение. Снова выбравшись из постели, она бросила прощальный взгляд на спящую Лилию, подошла к приоткрытому окну. До рассвета оставалось еще несколько часов, и небо над замком было темным, как синий топаз. Никогда прежде Дани не летала так далеко совершенно одна — и дядюшка Эмиель, и папа, и мама строго-настрого запрещали ей это. Но сейчас был совсем особый случай, и девочка решилась. Она должна была повидаться с мамой — проверить, действительно ли та вовсе не желала возвращения дочери, убедиться, что здесь, в приветливом обществе Филиппы, рядом с которой отцу было так спокойно, для нее было самое место. Уже стоя на внешнем карнизе, Дани вдруг поняла, что вовсе не представляла, в какую сторону ей лететь. Нильфгаард находился далеко на юге — она это знала, но где располагался этот самый юг без солнца на небе определить оказалось слишком сложно. Девочка готова была уже отказаться от своей безрассудной опасной идеи, но внезапно рядом с ней на каменный выступ опустился крупный черный ворон. Пророкотав что-то, он подпрыгнул к ней ближе. — Привет, — улыбнулась ему Дани, — тебя послал дядюшка Эмиель? Ворон расправил широкие крылья, оторвался от карниза, и принцесса, забыв про нерешительность и страх, сбросила телесную оболочку и полетела за ним вслед. Дани понимала — пройдет несколько часов, и в Третогорском замке заметят ее отсутствие. Папа, конечно, догадается, куда делась дочь, отправится в погоню, но летал он едва ли сильно быстрее, чем она, а порталы между Реданией и Нильфгаардом уже давно не работали. Ей, однако, все равно следовало торопиться — не жалея сил, Дани неслась вперед, пока воздух вокруг нее светлел, всходило солнце, а внизу сменяли друг друга зеленые и золотые поля, ленты широких рек и синеватые, осененные белизной снега горы. Непойманная, никем не замеченная, она оказалась у знакомого окна маминой спальни, когда снова стемнело, и очередная ночь пришла на смену долгому яркому дню. Дани осторожно заглянула в комнату сквозь стекло — но Лита всегда задергивала шторы на ночь. Впрочем, это, скорее всего, означало, что мама уже легла в постель и, возможно, уснула. Девочке понадобилось собрать в кулак всю свою решимость, чтобы неслышно, просочившись сквозь щели окна, пересечь границу подоконника и очутиться в спальне матери. Лита и правда спала — на боку, подложив ладонь под щеку и разметав по подушке черные кудри. Дани приблизилась осторожно, крадучись, тихо вскарабкалась на высокую постель и, отогнув край покрывала, скользнула под руку Литы, прижалась к ней, облегченно выдохнула, словно наконец получила передышку в долгой затянувшейся войне. Лита прошептала что-то, не размыкая век, пошевелилась, привлекая девочку к себе ближе. Та податливо устроила голову у нее на груди и прикрыла глаза — пусть бы мама и дальше спала, ничего не замечая, Дани сейчас достаточно было это теплой близости, по которой она так истосковалась, сама этого не заметив. Но, конечно, прошла еще пара минут, мама заворочалась, нахмурилась и открыла глаза. — Дани, — прошептала она хрипло — так, будто не была уверена, проснулась ли или продолжала видеть приятный сон. — Мамочка, я здесь, — ответила девочка, поворочалась немного, устраиваясь поудобней в объятиях, и Лита, замирая, позволила ей примоститься плотнее, — можно я здесь полежу? — спросила Дани, — я не буду мешать — ты спи. — Дани, — голос Литы задрожал, и девочка, не поднимая головы расслышала в ее тоне накатившие слезы. — Не плачь, — испуганно запротестовала принцесса, хотя не ощутила исходившей от матери печали — лишь что-то, похожее больше всего на облегчение. Лита держала ее в объятиях еще несколько минут, потом, пошевелившись, чуть отстранила дочь от себя и села. Дани выпуталась из-под одеяла и устроилась рядом с ней — еще некоторое время они молча смотрели друг на друга, но очень скоро под пристальным взглядом матери девочке стало неловко. — Ты потолстела, — заметила она, наплевав на деликатность, желая разбавить затянувшуюся паузу, — совсем как тетя Иза. Лицо Литы вытянулось, она моргнула, открыла рот, но через мгновение негромко рассмеялась. — Надо было больше времени уделять твоему воспитанию, дитя мое, — заметила она, — тогда, может быть, ты подумала бы прежде, чем заявлять такое родной матери. — Там ребеночек? — деловито осведомилась Дани, указав на округлившийся мамин живот, — как у тети Изы? — Надеюсь, получше, чем у тети Изы, — ядовито, но не переставая посмеиваться, ответила Лита, — ты сообразительна, милая, вся в меня. Дани понимала, что ей не хватало какой-то детали, чтобы сложить картинку воедино — как в том наборе цветных кубиков Лилии, из которых можно было бы собрать изображения четырех разных животных, если бы один кусок не был безвозвратно потерян усилиями Лео. Неужто папа разозлился на маму из-за нового ребенка? Что-то тут не сходилось. — Как ты тут оказалась? — спросила, меж тем, Лита. Она с усилием выбралась из постели, накинула на плечи легкую накидку, укуталась в нее, не сводя глаз с Дани, — и совсем одна! — Я летела, — похвасталась девочка, — меня вели друзья дядюшки Эмиеля. И я знаю, что вы с папой мне не разрешали летать одной…- она потупила взор, — но я хотела повидать тебя, мамочка. Папина подруга хотела, чтобы я осталась в Третогоре, но я должна была встретиться с тобой. — Папина подруга, — снова впустив в свой тон яд, повторила Лита, — даже не сомневаюсь, — лицо ее, впрочем, тут же смягчилось, — я так рада тебя видеть, милая, ты и представить себе не можешь. Но Дани могла — на нее, стоило ей прислушаться, обрушилась такая волна нежности, чуть смешанной с тревогой, такой поток глубокого сладкого облегчения, что у девочки предательски защипало в носу. Лита смотрела на дочь, больше не решаясь к ней прикоснуться, но Дани словно вновь очутилась в ее объятиях. Мама не сказала по мегаскопу прямо, что хотела ее возвращения, но, будь они с девочкой в одной комнате, слова Дани были бы не нужны. — Мама, — принцесса всхлипнула, протянула руки, — я не хочу в Третогор. Я хочу остаться тут, с тобой… Лита не то ахнула, не то хмыкнула, шагнула к постели, раскрыв объятия, но в этот момент, словно порыв ветра заставил ее отшатнуться. Заклубившийся по полу багряный дым принимал форму постепенно, будто отцу было сложно контролировать себя от злости и обиды, которая вмиг вытеснила, казалось, весь воздух в комнате. — Не приближайся к ней! — прорычал Детлафф, лязгнув когтями. — Она сказала, что хочет остаться со мной! — ответила Лита, и пространство вокруг нее завибрировало, задрожало, как воздух над жарким костром. — Она сказала так, потому что совсем тебя не знает, — откликнулся Детлафф, не двигаясь с места, — не знает, на какое ты способна предательство. Не знает, что ты готова пожертвовать всем — даже ею — ради своей драгоценной Империи. Лита хотела что-то ответить, но вместо слов изо рта ее вырвался не то стон, не то сдавленный рык. На Дани обрушилась такая громада ярости, что в первый момент девочке показалось, что она ее раздавит. Принцесса, съежившись, застонала, задрожала всем телом, а потом, не в силах вынести больше ни мгновения этой пляски бездумной ненависти, закричала, ринулась прочь и вырвалась наружу сквозь то же окно. Не разбирая пути, не слыша ничего, кроме шума крови в голове, Дани неслась куда-то в ночь, и наконец остановилась на какой-то крыше, упала на нее, зажав уши руками и продолжая дрожать. Все было не так, все было потеряно — ее мама и папа ненавидели друг друга так отчаянно и безоглядно, что собрать заново разлетевшиеся осколки было просто невозможно. Ее коснулась чья-то холодная успокаивающая рука. Знакомая магия обволокла девочку, как предрассветный туман — ласково, утешительно-мягко. — Не надо, — шепнул из темноты голос дядюшки Эмиеля, — не надо, пожалуйста. Дани приходила в себя медленно, чистота сознания возвращалась неохотно, по капле, пока родные руки укачивали ее, как совсем маленькую девочку. Наконец, почувствовав, что чужая ярость отступила, отпустила ее, принцесса подняла заплаканные глаза. Дядюшка Эмиель улыбнулся. — Вот и молодец, — кивнул он, потом, помедлив немного, добавил: — твоим родителям сейчас кажется, что они ненавидят друг друга, что все, связывавшее их прежде, разорвано и сожжено. Я не знаю, правда это или нет. Только время покажет. — Я не хочу, чтобы они ссорились, — произнесла Дани, хотя уместней было бы сказать «поубивали друг друга». Регис кивнул. — Я тоже, — подтвердил он, — но на их чувства друг к другу мы повлиять не можем. Все, что мы можем — это помочь им пережить бурю. Дани молчала, пряча глаза. Дядюшка Эмиель снова принялся слегка укачивать ее на руках. — Это слишком много для любого, даже для меня — а особенно для такой маленькой девочки, как ты, — сказал он, — но они — наша семья, наша стая. — Я понимаю, — прошептала Дани, — только мне очень страшно. В спальню Литы они вернулись вместе. На удивление, родители Дани за время ее отсутствия не успели сцепиться по-настоящему. Детлафф стоял, прячась в тенях, у дальней стены. Лита — обессиленная, вся какая-то выжатая и поломанная, сидела на краю кровати, опустив плечи и глядя в пол. Дани, соскочив с рук дядюшки Эмиеля, сразу бросилась к ней, забралась на колени — и Лита, явно обескураженная этим, растерянно прижала ее к себе так, будто хотела отгородить от супруга. Детлафф дернулся, но, повинуясь жесту Региса, остался на месте. — Я уже сказала, чего хочу, — прошептала Дани, чуть приподняв голову и глянув на отца через плечо матери, — я останусь с тобой, мамочка. — Эржац, — Детлафф все же выступил из тени, больше не обращая внимания на встрепенувшегося, как ворон на насесте, Региса, — ты — одна из нас. Ты не человек, и здесь тебе не место. — Я хочу остаться с мамой, — тверже повторила Дани, теперь прямо глядя на отца. — Я не позволю, — ответил он резко. Дани почувствовала, как от взметнувшихся вновь чувств отца — на сей раз неутолимой печали — у нее заломило виски. — Нет, — произнесла она, заставив свой голос звучать твердо, — уходи. Детлафф замер, словно наткнувшись на глухую стену. — Уходи, — повторила Дани громче, — возвращайся в Третогор или отправляйся путешествовать. Но меня оставь с мамой. Еще мгновение в спальне висела мучительная гулкая тишина. Детлафф, казалось, получил арбалетный болт прямо в сердце — его фигура осунулась, подернулась туманом, почти распалась. Он еще раз взглянул на Дани, отвернулся — и через секунду его уже не было в комнате. Лита плакала — почти беззвучно, но плечи ее сотрясались, а руки, прижимавшие дочь к груди, отчаянно дрожали. Дядюшка Эмиель приблизился к ним невесомой тенью. — Я пойду с ним, — сказал он, опустив Лите ладонь на голову, погладив ее по волосам, — все, что можно было сделать для твоего ребенка, уже закончено, он родится таким, каким ты хотела — и с остальным ты справишься сама, но, если тебе все же понадобится моя помощь, просто передай это ворону. Лита, не переставая лить слезы, кивнула. Дани подняла глаза, встретилась взглядом с дядюшкой Эмиелем — и тот вдруг заговорщически подмигнул ей. Девочка слабо улыбнулась. — До свидания, моя милая, — обратился к ней Регис, — до скорого свидания.