Смертельный секрет

Док наблюдал за рассветом, развалившись на кресле и ожидая Сьюзан, которая обычно приходила в восемь-девять часов утра, а затем приносила завтрак. Он состоял из омлета или какой-то каши и чая. Мужчина ощущал, как в комнате становится все теплее с поступлением солнечных лучей. Больница с каждым часом сильнее оживлялась, постепенно пробуждаясь. Но палату заполняла удушающая тишина, кроме звука бездушных монотонных приборов. Хадсон не ощущал присутствие здесь кого-то другого, кроме себя. До этого дня. Он держал Молнию за руку по привычке, пытаясь внушить себе, что он чувствует это, хотя было напрасно. Но сам факт держания ладони ребёнка его успокаивал. Она тёплая, значит не мёрзнет. Обычная забота, как родителя к сыну. Док почувствовал на долю секунды легкое шевеление. Сначала он сам не поверил в это, но чтобы удостоверится, повернул голову, всматриваясь в тело, пытаясь найти признаки пробуждения. Он ещё никогда так сильно не напрягался. Сосредоточил внимание на лице, оно обычно первым выдает больных. Но было все тихо, пока писк кардиографа не стал громче и быстрее. Хадсон подскочил с кресла и нажал на кнопку вызова врача. Он продолжал наблюдать за Молнией, через меньше минуты заметил его недоумение, как брови поднимались вверх и опускались вниз. Он пытался открыть глаза, но организм был настолько ослаблен, что не получалось. Ладонь Дока он сжимал остатком сил, хотя выглядело это, как просто прикосновение рук. Мужчина пребывал в шоке и ступоре, по прогнозам он ещё только через четыре дня должен выйти из комы. Он начал потирать большим пальцем его запястье, стараясь успокоить. Мальчик замер, мимика пропала. Последовал короткий перерыв. Затем он застонал от резкого удара боли. Стоны стихли, пока не наступил плачь, наполненный страданием и муками, он абсолютно ничего не понимал сейчас. Почему он ничего не видит? Почему ему мешает дышать что-то во рту? Почему все тело будто безжалостно изрезают ножом? Его губы дрожали, пытались сдерживать плачь, но он отчаянно лился. Молния не знал, где сейчас, но точно хотел бы оказаться где-то в другом месте, не здесь. Док был тоже напуган такой реакцией, он положил правую руку на его плечо, не отпуская. Он понимал, насколько ему больно, но ничем не мог помочь, чувствуя вину на себе перед ним. Его сердце трескалось на мелкие кусочки, с каждой секундой слушая стоны и плачь. Ему было очень жалко сына. Мальчик стал задыхаться, сопротивляясь ИВЛ. Слезы смешались с кашлем, он дрожал, сам не осознавая это. Док гладил его по голове, собираясь что-то предпринимать. Врач в это время ворвался в палату, он метался глазами по приборам и препаратам. Затем подошёл и ввел в катетер обезболивающее: — Нужно вытащить трубку, он пытается дышать, но она ему мешает, — быстрыми шагами Луис подошёл к двери, приоткрыл ее и подозвал медсестру, проходящую мимо. Сначала она зашла в соседнюю комнату и взяла с собой медицинский таз. Доктор слегка приподнял кровать до сидячего положения. Он поручил медсестре держать таз под ртом Молнии, а сам ухватил в обе руки трубку и медленными движениями начал тянуть ее на себя, постепенно вытаскивая из гортани. Сразу же, как она была полностью вызволена, последовала рвота. Мальчику стало чуть лучше, но тошнота не из самых приятных вещей. Девушка ушла с тазом, когда все закончилось. Восстановив дыхание, он приоткрыл глаза и снова захныкал, при этом сильно устав. В то же время он не понимал, почему все размыто, зрение у него до этого было хорошим. Док бережно укрыл его, продолжая держать за руку. Он немного сжал ее, напоминая о том, что Молния не один и ему нечего бояться. Мужчина огорчённо вздохнул, слушая новый нарастающий плачь. Он надеялся, что все пройдёт лучше, но серьезно ошибался. Врач опустил кровать и бросил взгляд на мониторы, изучая показания. Док наблюдал то за Молнией, то за ним, ожидая дальнейших действий. Луис ввел в катетер сильную дозу успокоительного и повернулся в его сторону, почесав затылок: — Лучший сейчас выход — это ввести его в медикаментозную кому. Я до сих пор не понимаю, как он смог проснуться раньше. Но для его организма это пойдёт на вред, он ещё не восстановился и слишком ослаблен, а мозг не работает должным образом, сотрясение может повлиять на это. Я отойду за всеми нужными препаратами. Хадсон с сочувствием и сожалением смотрел на мальчика. Он продолжал поглаживать его то по голове, то по плечу. Ему казалось это настолько странным, он ещё никогда так сильно не переживал за Молнию. В этот момент мужчина ощутил полную отцовскую любовь к нему, насколько только можно. Он осторожно пересел с кресла на край кровати, чтобы сыну было не так страшно именно сейчас. Он всхлипывал, прерывисто дыша то носом, то ртом. Молния ничего не понимал, его состояние больше походило на бред или агонию, мозг просто был отключён. Будто и не просыпался, хотя для него это так и являлось. Он повернул голову направо, полностью откинувшись на подушку. Его огорченные всплески стихли под воздействием успокоительного. Через несколько минут он застонал даже не от боли, которую затупило обезболивающее, а от страха. Он приоткрыл глаза, в которых читалось лишь недоумение и многочисленные вопросы — Тише, Монти. Я с тобой, малыш. Тебе помогут уснуть, — Док нагнулся, чтобы поцеловать его в лоб. Молния никак не отреагировал на это. Он медленно закрыл глаза, тяжело вздохнув. В тишине его дыхание казалось слишком громким, оно было прерывистым, то слишком быстрым, то слишком глубоким. Хадсон боялся, что он снова расплачется. Он снял со своего запястья часы, которые носил на протяжении почти всей своей жизни с момента, как они появились. Осторожно вложив в ладонь ребёнка, полностью отдал их. Молния прищурился и застонал, пытаясь приподнять голову и разглядеть, что там. Мужчина протянул руку и положил ее ему на голову, намекая, что не стоит этого делать. Мальчик с облегчением положил голову на подушку и стал щупать. Подушечками пальцев он почувствовал металл, стёклышко, закрывающее стрелки, которое обрамляли маленькие камешки. Он понял, что это, вспомнил золотистый цвет с серыми вставками. Уголки его губ слегка приподнялись вверх, но быстро вернулись в прежнее положение. Доку хватило и этого, чтобы немного успокоить своё волнение. Когда вернулся врач, то установил катетер на его левой руке. Затем начал медленно вводить из шприцов препараты, смотря на реакцию Молнии. Он спокойно отреагировал к ним и завороженно смотрел в окно на яркое солнце, ослепляющее глаза, на приезжающие машины. — Тише-тише, — полушепотом ответил Док на стон мальчика. Пошла реакция организма, он стал закрывать уставшие веки. Ослабилась его ладонь, которая держала часы. — Сколько потребуется ему спать? — перебирая пальцами волосы сына, спросил Хадсон. — Сколько нужно. Когда его организм будет готов к пробуждению. Думаю, дня 3-4, не меньше.

* * *

На полу разбросаны пустые стеклянные бутылки. Шторы занавешены, в комнате темнота. Казалось, что по ней прошёлся смерч: дверцы шкафов открыты, их содержимое валялось на полу. Одежда смята, испачкана коричневой жидкостью, но это плохо заметно на чёрном. Рамки фотографий разбиты, осколки лежат под футболками. Вся еда, что была в холодильнике уже не являлась едой. Кухонный нож для разделки мяса лежал на потрепанном диване. На стеклянном столе стояла полупустая бутылка виски Jack Daniel’s. Рядом бокал и несколько кусочков льда. Дрожащей рукой он взял его. Нашёл пульт, рыская левой рукой и направил красную точку на телевизор, включая видео-запись, которую видел сотни раз. — Джексон Шторм, можете ли вы прокомментировать случившееся? — Мне очень жаль Молнию. Мною совладал внутренний злодей, я не хотел этого. Я не думал, что все так выйдет. — Разве вы не знали, что если прижать машину соперника к бортикам и не отпускать несколько секунд, авария не произойдёт? — Я не думал о последствиях, я думал лишь о кубке… я не желал ему смерти. — Это все было подстроено? Вы запрещённым методом хотели убрать противника, покалечив или убив его? — Нет! Нет! Это было моей ошибкой, я не желал плохого Молнии! Я совсем не думал, что все так выйдет! — Тогда почему же ваш спонсор не выходит на связь? Вы сейчас нагло врете самому же себе, мы прекрасно знаем все приемы новичков. Вы признаёте факт того, что невменяемый? — Я не знаю, почему он не выходит на связь! Я тоже уже три дня не общался с ним! Я не вру ни себе, ни вам! Я бы никогда не дошёл до того, чтобы убить человека! И я вменяемый! Послушайте меня! Это было чистое недоразумение! — Довольно вранья. Так как неизвестно состояние Маккуина, вы выплатили лишь штраф и вам запретили пока что участвовать в следующих заездах. Но если он умрет, то вы сядете за решётку. Всем это очевидно, разве нет? Думаете, что один такой умный? Джексон кинул со всей ненависти и злости в экран телевизора пульт. Он ненавидел себя за то, что сделал. Он не понимал, с какой целью совершил преступление, а главное дело зачем? Он не знал, где сейчас Молния и что с ним. Вдруг он уже лежит в гробу и гниет? Шторм не мог поверить, что убил человека. Если он убил человека — значит преступник. Что делают с такими людьми? Сажают в тюрьму. Он просто с ума сходил от боли и от неизвестности. Он потерял одним неосознанным действием не только место в автоспорте, не только доверие окружающих, но и человека, с которым он несколько лет мечтал соревноваться. Джеки поднёс к губам стакан и понюхал содержимое. Он поднял голову и выпил виски. — Какая же я сволочь, — оглядевшись и заметив весь хаос, произнёс он полушепотом. Шторм поставил бокал на стол и облокотился на него, приложив ладонь к лбу. Его мутило, голова болела после нескольких бутылок спиртного. Он не знал, что натворил и что ему делать. От безысходности Джеки горько расплакался. Прошло время, он уснул. Рядом стояла недопитая бутылка виски и бокал. Вокруг бардак, а на улице уже светало. Он даже не догадывался, что пару часов назад Молния просыпался.