Уголок Грейнджер

      — …и будет огромной удачей, если она доживет до завтра.       Гермиона чувствовала только жесткую поверхность под затекшими икрами. Спина, руки, да даже собственная шея — ничего. Ощущения можно было сравнить с параличом: ни единый нерв не пропускает импульс к конечностям, и ты теряешься в догадках, когда же тело стало напоминать чертов мешок с костями. Она очнулась как раз вовремя — успела ухватить хотя бы кусочек таких редких теперь разговоров. Ведьма попыталась повернуться на источник звука, но голова не поддавалась. Что-то липкое касалось щеки, откуда-то слышался назойливый стук капель.       Кап.       Кап.       — Она умрет сегодня?       Второй голос, отдающий смутным покалыванием холода в костях, звучал испуганно. Кажется, Гермиона знала говорившего. В мыслях пронеслись с сотню имен, но ни одно как будто не вписывалось в проскальзывающий в речи ужас.       Кап.       Кап.       — Мы успели сделать самое необходимое, но… — У мужчины был сильный южный акцент и торопливый говор. Гермиона едва разбирала слова. — Если кровотечение продлится всю ночь, под утро показатели будут критическими.       — И она умрет?       — Да, мсье. Она умрет.       Кап.       Кап.       Ей хотелось заплакать или хотя бы взглянуть на встревоженных, судя по интонации, мужчин. Гермиона пыталась. Пыталась приоткрыть глаза, чтобы разогнать сумрак, но ничего, абсолютно ничего не получалось. Ресницы дрожали. Под нежной кожей сомкнутых век лениво двигались зрачки. В комнате снова стало тихо.       Кап.       Кап.       Прошло время. Сколько — знает дьявол, не Мерлин: тот уже давно был бессилен в этом вопросе. Гермиона больше не чувствовала жгучего мороза, что тянулся по икрам вверх, лишая всякой возможности двигаться. Теперь единственным, что занимало очнувшийся от затянувшегося сна мозг, было сконцентрированное в левой руке тепло. Кто-то перебирал ее ладонь пальцами, разминая каждую фалангу. У человека была потрескавшаяся кожа. Сухая. Можно было бы сказать, что даже неприятная, но это наблюдение от Грейнджер как-то ускользнуло. Она прислушивалась. Отсчитывала, сколько секунд длится вдох сидевшего рядом, сколько занимает выдох. Говорит ли он. Постукивает ли ботинком от нервозности. Однако человек был тих и только растирал тонкую, как крылья бабочки, кожу Гермионы.       Кап.       Кап.       — Тебе пора спать, — новый женский голос. Гермиона снова посчитала его отдаленно знакомым.       — Я не отойду от нее. — Все те же руки с шершавой кожей стерли что-то липкое с уголка рта Грейнджер. Послышался скрип и постукивание колес, и по коже пробежались мурашки от жгущих прикосновений. Мужчина снова аккуратно взял девичью ладонь, на этот раз другую, и принялся разминать фаланги длинных пальцев.       — Я посижу с ней. Тебе правда стоит поспать, — тревожный и оттого тихий голос приблизился к Грейнджер. Острые ногти коснулись кудрявых прядей, убирая их с лица. — Мы больше никак ей не поможем.       — Она не может умереть. — Хватка на ледяной ладони окрепла в унисон ожесточению голоса.       — Она продержалась уже половину ночи. Ее колдограмма в относительной норме.       — У нее все еще идет кровь.       — Уже меньше, — голос переместился по левую сторону. Девушка взяла Гермиону за руку. Проворными движениями она начала растирать запястье, осторожно щекоча середину ладони. Воцарилось недолгое молчание, и пара замедлила прикосновения. — Видишь? У нее дрогнула нога. Чувствительность возвращается.       — Я все равно от нее не отойду.       — А если она откроет глаза и увидит тебя? Что она подумает?       Оба умолкли.       — Плевать, что она подумает. Главное, чтобы Гермиона очнулась.       Кап.       Кап.       Кап.       Гермиона раскрыла глаза в полном ужасе. Костяной корсет ребер содрогался от отчетливого биения сердца, отдававшего глухим звоном где-то в ушах. Глотка напрочь пересохла. Прокатись сейчас слюна, и боль будет такая, словно она проглотила острие заточенного ножа. В панике скинув одеяло, Грейнджер нелепо уставилась на белоснежные ноги. Они выглядели как обычно. Поверхность матраса ощущалась каждым сантиметром кожи, и икры не горели от мороза. Гермиона провела ногтями вверх по покровам, оставляя красные следы, и облегченно выдохнула. Она чувствует. Все в порядке.       Это сон. Это всего лишь дурной сон.       Девушка провела дрожащей ладонью по спутанным влажным волосам, осматриваясь. Рядом с ее постелью стоял стул. Гермиона схватила палочку.       — Люмос.       Погрязший во мраке лазарет озарился белоснежным лучом. Грейнджер навела светящийся кончик палочки на руку и оробело вжалась копчиком в кровать: середина ладони и пальцы были покрасневшими. Словно… Гермиона нервно хохотнула. Словно кто-то пару минут назад сидел на этом самом стуле и растирал ей кожу осторожными движениями. Грейнджер соскочила с кровати, роняя одеяло на пол, и понеслась к комнатушке Помфри. По спине проскочила капля пота.       — Мадам Помфри! — Гермиона вежливо, но уверенно постучалась дрожащей рукой. Вышло гораздо громче, чем она планировала. — Мадам Помфри!       Дверь распахнулась. Заспанная целительница выглядела на удивление собранной, будто улеглась с десяток минут назад. Помфри с тревогой оглядела взъерошенную Гермиону и тут же подхватила девушку за руки, усаживая на близ стоящую кровать.       — Мисс Грейнджер, вам нельзя вставать! — Поппи хлопком зажгла все свечи в Больничном крыле, чуть морщась от света. Она суетливо обошла Грейнджер и подняла кудрявые волосы, осматривая позвонок. Гермиона потряхивала ногой.       — Кто-то был в моей палате?       — Ни в коем случае, мисс Грейнджер. — Целительница притронулась к спине, надавливая на кости. Гермиона поморщилась. — Так больно?       — Нет. — Ведьма ненадолго замолчала, чувствуя, как сморщенные от прошедших лет пальцы Помфри обследуют ее плечи. — Мадам Помфри, вы уверены, что ко мне никто не заходил?       — Мисс Грейнджер, ради всего святого… Пять утра, все студенты отсыпаются. А так?       Гермиона сжала губы, хмурясь. По спине прокатился болезненный импульс.       — Нет. Но я все же думаю, что кто-то был в моей палате.       Помфри тяжело вздохнула и, обогнув кровать, подошла к Гермионе. Женщина скептически, но без всякого раздражения смотрела на юную ведьму, будто ожидая, что последует дальше. Грейнджер нахмурилась. Она чувствовала себя глупым ребенком, который пристал к матери с очередными россказнями.       — С чего вы это взяли?       — Профессор МакГонагалл спит? Мне нужно с ней поговорить.       — Поговорите утром.       — Мне нужно сейчас. — Гермиона сжала больничное платье. Мадам Помфри устало отвела взгляд. — Если бы это не было срочным, я бы вас не будила. Поверьте.       Поппи смотрела на Грейнджер в нерешительности еще пару секунд, после чего громко вздохнула и суетливо, едва заметно переваливаясь с одной ноги на другую, подошла к камину. Бросила порошок и что-то прошептала в поднявшийся дым.       Гермиона с опаской оглядела убранство палаты. Она придирчиво осмотрела входную дверь, стол мадам Помфри, больничные кровати — черт возьми, Грейнджер пыталась уцепиться за каждую деталь, которая могла бы немного успокоить вихрящийся ужас остаточного сна. Грудь часто вздымалась из-за прерывистого дыхания, и ледяное покусывание в лодыжках отдавалось пульсацией в висках. Она же не могла сойти с ума от одной вспышки боли? Не могла ведь чокнуться настолько, что увидела смысл в несуществующем? Был ли это сон? Или ведьма что-то вспомнила? Но если вспомнила, то…       Грейнджер с глухим стоном уткнулась лбом в сцепленные ладони. Логическое звено, что могло бы связать две составляющие миров «реального» и «несуществующего», на первый взгляд отсутствовало. Гермиона готова была поклясться, что это не просто так. Она видела что-то важное — ей, черт возьми, приснилось что-то невероятно важное. Это был фрагмент воспоминаний из времени ее плена. Но люди из сна были добрыми. Они пытались ее спасти — они волновались, причем настолько ощутимо! Гермиона запомнила каждое тревожное подрагивание в обоих голосах. Ее не могли похитить люди, которые желали заботиться. Злодеи из отсутствующих фрагментов искалечили Грейнджер, они вернули ведьму всю в синяках, без возможности двигаться. Тогда что это было? Обычный сон? Трансляция подсознательного, которое упорно не принимало факт нанесенных увечий кем-то извне?       Были ли это Пожиратели? Гермиона усмехнулась. Ну конечно. Пожиратели, которые спасали нежелательное лицо номер два. Что за идиотизм. Но в таком случае люди из сна не могли состоять в Ордене, потому что Грейнджер точно распознала бы их голоса. И тот мужчина с акцентом — она слышала его впервые. Получается, это были незнакомцы. Но как они оказались на поле битвы? Или ее, бессознательную и, как она поняла, истекающую кровью, передали кому-то другому?       Кто это, мать его, был? Если Гермиона решит эту загадку, она получит ответы ко всему остальному.       Из камина вышла МакГонагалл. Она не ложилась, очевидно: взгляд был слишком сосредоточенным и сконцентрированным. Серые волосы с редкими белыми прядями струились по плечам, и директор плотнее закуталась в длинный изумрудный халат. Минерва поправила очки и приблизилась к Гермионе, присаживаясь рядом.       — Мисс Грейнджер?       Гермиона с натянутой улыбкой поприветствовала директора и села прямее под внимательным взглядом. Мадам Помфри вертела в руках колбы из-под зелий, смотря то на молчащую Макгонагалл, то на притихшую Грейнджер. Острая необходимость срочно рассказать об увиденном гасла под касаниями тревоги, клубящейся вокруг нее. Гермиона чувствовала, что воспоминания из сна разлетаются, словно брошенный по ветру песок, и лишь как-то глуповато моргала, не в силах подобрать слова.       Что им сказать? «Вы не поверите, что мне приснилось!» — это? Этого ждут вскочившие ради нее в пять утра женщины? Гермиона была последней идиоткой, когда решила поднять всех на уши, хотя сама того остерегалась. Просто в какой-то момент ей показалось, что сон важен. А теперь, под прицелом чужих взглядов, уверенность в правильности ее собственных действий стремительно слабела. Ведьма опустила взгляд на покрасневшую кожу пальцев и заморгала.       — Мне кажется, — она откашлялась, — я кое-что вспомнила.       Минерва молча глядела на дрожащую студентку. Гермиона поежилась.       — Я… я понимаю, как это звучит, но мне кажется, в этом был смысл. В моем сне… — Гермиона стыдливо прикрыла глаза, покрываясь легким румянцем от нелепости озвученного.       — Мисс Грейнджер, порой нужно прислушиваться к подсознанию. Профессор Дамблдор считал, что оно хранит удивительные вещи. — Минерва накрыла рукой девичью коленку в успокаивающем жесте. Гермиона глубоко вздохнула и кивнула.       — В моем сне было три человека. Такое ощущение, что я была без сознания и, кажется… — Грейнджер поморщилась, — умирала. Те три человека… они что-то обсуждали, и я как будто знаю два голоса, но… Я не могу вспомнить. Пытаюсь, но не могу. Было двое мужчин — один говорил с сильным акцентом, считал, что если у меня продолжится кровотечение, я не доживу до следующего дня. Второй… волновался? — Гермиона безнадежно посмотрела на напряженную Минерву. — Мне кажется, он волновался. Была еще девушка, и она сказала, что мне больше ничем не помочь.       Гермиона замолкла, покраснев. Она покачала головой.       — Тот парень, который вроде как волновался, разминал мне руку. И девушка тоже. А потом я проснулась и увидела, что ладонь была покрасневшей в тех же местах, где ее трогали во сне.       В палате повисла тишина.       — Я сошла с ума? — прошептала Грейнджер после долгой паузы. Карие глаза увлажнились.       — Нет, Гермиона. — МакГонагалл погладила сгорбленную спину ведьмы. Она повернулась к мадам Помфри и хмуро, будто что-то обдумывая, оглядела на целительницу. — Поппи, ты уверена, что сюда никто не заходил?       — Я никого не слышала. Больничное крыло пустует. Если бы кто-то появился, я бы однозначно заметила.       Минерва сухо кивнула, поворачиваясь к Гермионе.       — Что еще было в вашем сне? Лица? Может, окружение?       Грейнджер понуро покачала головой. Ей стало жутко холодно, и ведьма взяла одеяло с соседней койки и накинула на худые плечи, склоняя голову. Она не могла смотреть на стоящих рядом женщин. Не сейчас. Гермиона была вымотана до критического состояния, и эта очередная загадка оседала горечью на корне языка. Хотелось выплюнуть, вычистить гадость, но стоит только притронуться к основанию, как глотка содрогается от рвотного рефлекса.       По крайней мере, в ее словах увидели смысл. Гермиону не сочли сумасшедшей, хотя, признаться честно, Грейнджер уже трижды успела усомниться в собственном же здравомыслии, особенно после предположения о покрасневшей коже руки. Что, если она просто отлежала ладонь? И раздула из этого настоящее представление? Гермиона никогда не придавала значения снам. Это всего лишь проекция прошедшего дня, накопившееся напряжение за определенный период времени. Все то, что заставляет мозг трепетать в нервозности, так или иначе отражается во снах. И Гермиона могла бы объяснить случившееся имевшимися аргументами, но откуда в таком случае взялось покраснение на правой ладони? Эти события не могли не иметь связи. Кто-то был в ее палате. Кто-то, кто определенно причастен к отсутствию Грейнджер на протяжении целого, мать его, месяца. В условиях войны этот срок мог оказаться фатальным. Она вполне могла очнуться у кого-то в рабстве, потому что Волдеморт выиграл. Она могла проснуться без друзей, семьи — без всего нажитого за почти девятнадцать лет.       Но Гермиона раскрыла глаза в доме №12 на площади Гриммо. Парализованная, с выступавшим позвонком и пробелом в памяти. Отделалась меньшими потерями — которые теперь восполняются совершенно идиотическими снами и хроническими болями в спине.       — Гермиона, вам нужно поспать. — Макгонагалл поднялась с постели.       — Спасибо, — Гермиона едва заметно кивнула и приняла протягиваемое мадам Помфри зелье крепкого сна.

***

      Отвоевывать право выйти из Больничного крыла пришлось почти со скандалом. Пока с одной стороны хлопотала Помфри, уверяя, что Гермионе необходимо оставаться под присмотром, с другой трещал о важности прислушиваться к целительнице Поттер. Каждый отказ юной ведьмы воспринимался им как личное оскорбление. Множились протесты. Мерлин знает, как Гарри умудрялся находить столько аргументов за пару секунд, но ни один из них не действовал в достаточной степени — Грейнджер слишком хотела поскорее сбежать из царства больницы. В конечном итоге Гермиона, поджав губы до боли в лицевых мышцах и наплевав на все увещевания, спрыгнула с койки и зашагала на выход, игнорируя недовольный тон друга.       — Ты просто… у меня слов нет, Гарри.       Гермиона неслась по коридору, громко топая маленькими каблучками. Гарри почти бежал рядом, то и дело поправляя съезжающие на кончик носа очки. Ведьма плотнее прижимала сумку к груди и смотрела строго перед собой на мелькающие в конце коридора лица.       Его выходка с дракой была варварской. Отвратительной. Почти пугающей, но еще больше — раздражающей. Получается, все речи друга про искоренение дискриминации были полнейшим фарсом? Пока ситуация складывалась именно таким образом. И это злило Гермиону куда сильнее, чем она ожидала. Возможно, окажись Поттер более настойчив в своих утверждениях, Грейнджер бы нашла причину, на которую можно списать драку. Но Гарри уверял, что становится лояльным к слизеринцам, что его раздражение утихает. Выходит, он лгал, и эта потасовка — явное тому подтверждение. Гермиона ненавидела, когда ей врут.       Ненавидела, но при этом систематически обманывала сама.       Гарри ухватил девичью мантию за край, привлекая внимание. Грейнджер с громким прицыкиваньем затормозила и перевела полный раздражения взгляд на друга. Поттер смутился.       — Я не хотел драться.       — Если это все, что ты можешь сказать, тебе лучше придумать что-то более убедительное, — фыркнула Гермиона и хотела было пойти дальше, но Гарри снова дернул рукав на себя.       — Но это правда! — Поттер поправил очки и поджал губы. — Я заволновался, что тебя долго нет, пошел искать, а тут эти… слизеринцы. Я спросил, знают ли они, где ты, и…       — Откуда Забини и Нотту знать, где я? — Грейнджер повысила голос. Ярость внутри толкалась все сильнее.       — Я не знаю! Я искал тебя!       — Не надо меня постоянно искать, Гарри! Черт возьми, я взрослый человек, я могу хоть немного времени провести наедине с собой?! Почитать книжку в библиотеке и не думать, что если я опоздаю, кто-нибудь обязательно пострадает?       — Ты могла пострадать! — Поттер гаркнул, сжимая кулаки. Гермиона с силой сдавила губы, тяжело дыша. Они буравили друг друга взглядами. — Я чуть с ума не сошел, пока искал тебя! Тебя могли украсть, Гермиона, с тобой могли сделать что угодно!       — Может, меня стоит к ноге привязать теперь? Так я точно не потеряюсь!       — Ты… — Поттер горько покачал головой. Его глаза выражали совершенное разочарование, даже голос стал тише. — Ты совсем не понимаешь, да?       — Это ты совсем не понимаешь, Гарри, — зажмурилась Гермиона. В горле застрял слезливый ком. — Я устала, что все носятся вокруг меня. Со мной все в порядке. Я жива, я здорова, у меня нет проблем. Я хочу, черт возьми, хотя бы в Хогвартсе не чувствовать давления!       — Но ты не в порядке! — парень сжал ее ледяную ладонь. — Ты не в порядке, Гермиона! У тебя снова отходит позвонок, ты уже дважды теряла сознание — это, по-твоему, нормальное самочувствие?       Гермиона устало смотрела на Поттера. Она не отвечала — ей было попросту нечего противопоставить. Да, она болеет. Да, ее прокляли в спину, и боль становится все сильнее. Ремиссии не наступило: метастазы оказались быстрее. Но если Грейнджер расскажет об этом, если она хоть единожды как-то не так моргнет, ее друзья тут же поднимут тревогу, да такую, что страницы всех газет будут только об одном — мисс Гермиона Грейнджер, героиня войны умирает от неизвестного проклятия. Гермиона окажется в больничной палате, а возле ее кровати нарисуется сотня репортеров, и все будут гнаться за сенсационными деталями дела. И ровно в этот момент хрупкое равновесие мирка Грейнджер с хрустом треснет. Все покатится к дьяволу.       Она этого не хотела. Она боялась подобного исхода, поэтому Гермиона только огорченно помотала головой и, вырвав рукав мантии, пошла вперед. Даже не обернулась на обескураженного Гарри, который смотрел на распрямившуюся спину подруги и попросту не находил слов, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию. Оба чувствовали себя последними кретинами. Поттер — потому что слишком надавил, Грейнджер — потому что слишком завралась. И оба видели в этом необходимость, такое важное «надо», без которого земля из-под ног вылетала со свистом.       То было не истощение — гораздо хуже. Что-то такое ломающее, неприятное, заставляющее прогибаться под весом сомнений. Гермионе не впервой сталкиваться с этим ощущением, но несмотря на тот опыт, что у нее был, она так и не научилась справляться с подкатывающим отчаянием.       Гермиона толкнула двери библиотеки, пролетая мимо мадам Пинс. Грейнджер не обратила внимания на зажженные свечи около занятых столов — ей было наплевать, сидят ли за ними друзья или знакомые, которые наверняка хотели бы поболтать с пришедшей в норму ведьмой. Или, чего круче, попросить у нее списать домашнее задание. Гермиона чувствовала, что, подойди к ней сейчас кто, она взорвется от бешенства. Ей совершенно не давали побыть наедине с собой. Совершенно. И будь проклят тот день, когда Грейнджер вернулась из камина. Может, если бы она умерла тем вечером в лесу, от нее бы наконец отстали. Перестали тормошить по каждой мало-мальски значимой проблеме или заискивающе смотреть в глаза, справляясь о самочувствии. Все это ей осточертело. Вымораживало до такой степени, что хотелось самовольно выстрелить себе Непростительным в висок и больше никогда не задумываться, как натуральнее отыгрывать спокойствие в ответ на тревожные вопросы окружения.       Блядь, все, чего хотела Гермиона — общения на равных без долбанной гиперопеки.       Грейнджер скинула сумку на стол. Быстро плюхнулась на скрипящий с потрепанной бархатной сидушкой стул и достала учебник из приоткрывшейся от резкого движения сумки. Раскрыв на нужной странице, Гермиона завязала волосы в тугой узел и с преувеличенным вниманием впиявилась взглядом в строки.       О, ее колотило от циркулирующей желчью неприязни. Неужели так, сука, сложно вести себя нормально? Не относиться к ней, будто она чертов экспонат из музея, который вот-вот треснет, сожми его чуть крепче положенного? Гермиона столько раз просила не акцентировать внимание на ее похищении, но все словно набрали воды в уши и нихера, абсолютно нихера не слышали. Ее не понимали. Как, ну как можно забыть про те тридцать дней отсутствия Гермионы? Это же невозможно!       Вчитываясь в следующий параграф, Грейнджер иронично хмыкнула. Войну они не обсуждают, потому что все давно в прошлом, а вот ее исчезновение — пожалуйста. Что за, мать его, сюр? Почему стрелка всегда поворачивается в одну сторону — в сторону Гермионы? В каком-то смысле девушка начала лучше понимать Гарри с его всплесками злобы в прошлом. К ней такое отношение всего пару месяцев, а Поттера окружали подобной «заботой», что граничит с озабоченностью, несколько лет подряд. Стоило бы поинтересоваться, как ему удалось не подорвать чертов Хогвартс от накала эмоций, потому что Грейнджер, честно говоря, была уже на грани здравомыслия.       Снова холодно. Снова мурашки — она совсем забыла выпить воды. Опять отклонилась от расписания. Гермиона пододвинула сумку и навела на нее палочку.       — Акцио вода.       В руки сразу прилетела маленькая стеклянная бутылочка. Ведьма откупорила горлышко, осторожно отпивая. Прикрыв глаза, сконцентрировалась на дыхании. Наконец-то она побудет одна.       — Маглорожденная, тебя разве не учили, что в библиотеку с напитками нельзя?       Да сука!       Гермиона распахнула глаза и с громким звуком поставила бутылку на стол. Облокотившаяся на стеллаж Пэнси Паркинсон прижимала к бедру потрепанную книжку и постукивала ноготками по обложке. Грейнджер фыркнула.       — Умеешь читать? Вот это да. — Гермиона пододвинула книгу ближе и снова уткнулась носом в текст. Пэнси мило улыбнулась и бесшумно отодвинула стул напротив, присаживаясь. Грейнджер вскинула раздраженный взгляд. — Я тебя не приглашала.       — О, мне твое разрешение не нужно, — пожала плечами Паркинсон, открывая книгу. — Я подумала, что тебе просто необходима моя компания.       — Думать — это не твое, Пэнси.       Гермиона сдавила корешки книги. Она может встать и пересесть на другое место. Это, вообще-то, будет самым разумным выходом, но этот стол почти официально принадлежал Грейнджер. Она сидела здесь все годы обучения и уступать его какой-то Пэнси, которая не нашла иной компании — ну уж нет. Паркинсон, по всей видимости, тоже не собиралась уходить. Она закинула ногу на ногу, покачивая туфельками на высоком каблуке и с бантиком на остром носу, и крутила прядь, внимательно читая. Грейнджер знала, что это показательное выступление. Когда бы Пэнси ни попадалась ей на глаза, она ни разу не видела ту с книгой в руках.       — Что тебе нужно? — задрала подбородок Гермиона, встречаясь с удивленным взглядом Паркинсон.       — Почитать в спокойствии.       — Кому ты врешь?       — Салазар, Грейнджер, — Пэнси откинулась на спину стула и надула ярко-красные губки, — твои дружки совсем тебя затрахали. Ты такая нервная, что аж страшно.       Гермиона смутилась. Она было приоткрыла рот, пытаясь что-то сказать, но вместо этого сдавила губы и нахмурилась.       — Тебе ничего от меня не надо? — голос Грейнджер прозвучал недоверчиво. Паркинсон тихо рассмеялась.       — Только чтобы ты заткнулась и дала мне нормально почитать. Твои конспекты, рефераты, Салазар упаси, общение мне нахер не сдались.       — Хорошо, — произнесла Гермиона после недолгого молчания.       Грейнджер поправила хвост. Из прически снова выбились короткие пряди, и это порядком нервировало. Ведьма просматривала абзац за абзацем, изредка кидая подозрительные взгляды на молчавшую Паркинсон. Ее поведение было странным. Пэнси реально — реально — читала. Она не пыталась завести разговор, не реагировала на фырканье Гермионы и даже не поднимала на нее глаз. Ведьма просто перелистывала страницы, иногда улыбаясь тексту. Грейнджер нахмурилась. Она не видела названия на потрепанной обложке. Что такого могла читать Паркинсон, что это заставляло ее улыбаться?       Гермиона почесала щеку от любопытства. Она вновь углубилась в выделенный параграф, отгоняя всякие мысли, но стоило только Пэнси рассмеяться, Грейнджер отодвинула книгу и прямо посмотрела на слизеринку.       — Что ты читаешь?       Пэнси подняла взгляд. На зеленых радужках поигрывали искры.       — «Приключения воздушного шара Эймурда». Такая бессмысленная дрянь.       — Вообще-то, — Гермиона насупилась, сдвигая брови на переносице, — мне нравится эта книга.       — И? — Паркинсон скептически, но со все той же улыбкой изогнула бровь. — Не может быть иного мнения кроме твоего?       Грейнджер покраснела.       — Нет, просто сюжет книги гениален.       — По-моему, автор просто накурился. Кто в трезвом уме будет писать про воздушный шар четыреста страниц подряд?       — На самом деле никакого воздушного шара нет. — Гермиона сложила ладони на столе. Паркинсон хмыкнула, все так же покачивая ножкой. — Это аллегория любви Эймурда к Лилибет. Когда шар зацепился за ветки сухого дерева и лопнул от клюва вороны — это прямое доказательство того, что их отношения изжили себя, и вместо нового этапа пришла смерть.       — Но такого нет в тексте. — Паркинсон глянула на страницы. — Здесь буквально описывается воздушный шар.       — Да, и в этом заключается гениальность автора! — Грейнджер затараторила, заправив пряди за уши. — Он сумел написать историю, которая как бы подходит только детям, но на деле предназначена для взрослых. «Приключения» нужно читать очень внимательно, чтобы не упустить такие детали. На них буквально строится весь сюжет. Это одна из лучших художественных книг, которые я когда-либо читала. Здесь столько тонкостей!       — Я поняла, Грейнджер, можешь успокоиться, — улыбнулась Паркинсон. — Не то чтобы мне было дело до твоей пламенной речи, но я тебя услышала.       Гермиона нелепо уставилась на Пэнси.       Паркинсон засмеялась. Она встала со стула и, схватив книгу за корешок, направилась к выходу. Уже у стеллажа ведьма обернулась на зардевшуюся Грейнджер и легонько поцокала язычком.       — Если героиня войны так реагирует на понимание, боюсь представить, как выглядим со стороны мы.       И она ушла, оставляя Гермиону в полном недоумении, что только что случилось, и в раздумьях, по какой причине она так увлеченно рассказывала Паркинсон про свою любимую книгу.