Уголок Грейнджер

      Гермиона провела зубами по нижней губе, сдерживая желание скривить гримасу. В больницах всегда пахло одинаково: лекарствами и долбанным отчаянием. Особенно в Мунго — Грейнджер до сих пор видела свидетельства прошедшей войны в этом светлом антураже. Будто на стенах, выложеннных белоснежным мрамором с тонкими темными прожилками, виднелся широкий отпечаток кровавой ладони. Будто на полу до сих пор валялись тела тех, кто не успел добраться до забитых под завязку палат. Здесь пахло не просто разочарованием. Здесь таилось черное зловоние смерти.       Грейнджер сомкнула колени, прерывисто вдыхая. Она огляделась по сторонам, всматриваясь в мельтешащих перед глазами целительниц. Гермиона узнавала некоторых. С трудом, но узнавала: тот пылающий здоровый румянец, что осел на вновь появившихся щеках, сбивал с толку и заставлял усомниться в знакомости силуэта. После войны многие лица изменились. Вернулись краски губ и яркость глаз, движения больше не были рваными и мечущимися. Целители держались с уверенным спокойствием, а звучный тон голосов уже не бил по вискам тревогой. Люди более не походили на обтянутые кожей скелеты. Повсюду прослеживалась та самая вновь обретенная нормальность.       Жаль только, что Гермиона относилась к подобному с огромной долей скептицизма. Картины мнимого спокойствия ее не удовлетворяли. Она цепляла взглядом каждого проходившего мимо нее человека и машинально осматривала на предмет нанесенных бессонными ночами травм. Грейнджер присматривалась к походке. К размеренности шагов. Вслушивалась в разговоры, которые больше не оседали на корне языка жалящими осами. Теперь вокруг говорили не о том, выживет ли пострадавший, не о том, совместимо ли проклятье с жизнью. Теперь разговоры велись о вспышке гриппа и готовящейся вакцине.       Гермиона чувствовала себя черным, словно от пепла, пятном посередине белого листа. Будто кто-то неловкий смахнул чернильницу и по неосторожности нарушил идеальную поверхность. Она была подобна прокаженной: живое напоминание о войне. Она и ее болезнь — та самая ложка дегтя в лекарстве от шутливых проклятий вроде щекотки или непрекращающегося чихания, которое готовили в больнице.       Видит Мерлин, Грейнджер не хотела здесь оказываться. До последнего сопротивлялась этому дурацкому и абсолютно бессмысленному походу в Мунго, но МакГонагалл так убедительно настаивала на необходимости показаться здесь, что Гермиона сдалась. Променяла иллюзию спокойствия на слова о каком-то новом специалисте, который приехал из другой страны ради ее случая. Теперь ей было не отказать из-за чувства долга: Годрик знает, какой путь проделал целитель. Может, он действительно окажется толковым, на что неоднократно ссылалась директор. Верилось с трудом. А если быть откровенной, не верилось вообще. Тем не менее, иного выхода из ситуации не нашлось: Гермиона была вынуждена согласиться на поход в Мунго. Неизвестно, что еще мог бы предпринять этот горе-врач. Если он приехал из своего зарубежья в Великобританию, что его остановит от появления в стенах Хогвартса? А там-то вскроется правда и для остальных. Нет. Слишком рискованно. Слишком рано. Так нельзя. Потому Грейнджер и сидела уже который десяток минут здесь, в коридоре Мунго и ждала, пока ее пригласят в кабинет.       Грейнджер нервно заправила отросшую прядку за ухо. Она окинула помещение беглым взглядом и провела языком по передним зубам, вся сжимаясь. В груди разрастался ком, схожий с проглоченным кусочком ваты: от каждого нервного движения в горле он размякал и становился все больше, тесня сердце. Гермиона ненавидела чувство тревоги. Она заставляла лезть на стены. Такое липкое ощущение, что слизняком присасывается к обратной стороне грудины и мажет, мажет, склеивая ребра. Хотелось помыть себя изнутри. Вот так просто взять и вывернуться наизнанку, навести лейку душа и оттирать, оттирать, оттирать. Все что угодно, лишь бы стало спокойнее. Сердце билось так сильно, что пульсация ощущалась в кончиках пальцев. Ведьма откинула голову на стену, глухо ударившись затылком. Затем стукнулась еще раз. И еще. Пустой взгляд был направлен вверх. В первый год войны Пожиратели захватили Мунго и перебили половину целителей. А потом написали Ордену послание кровью погибших на потолке.       Лучше бы Мунго снесли. Построили бы на этом месте новую больницу, у которой будет своя история. Страшно даже представить, что испытывают люди, которые возвращаются сюда после войны. Видят ли они то же, что и Гермиона? Скорее всего. Такие вещи не выжечь огнем от какой-то спички. Никогда не стереть с обратной стороны сетчатки. Они преследуют, как изголодавшиеся волки, как чертовы гончие псы. Грейнджер видела войну в каждой детали. В кабинете слева, на двери которого красуются переливающиеся магией цифры «2-17», погиб молодой паренек из Ордена. На него наслали проклятие, которое каждые десять минут вспарывало по жиле, начиная с малых вен и заканчивая аортой. Весь пол, в том числе коридорный, был залит кровью. Гермиона как сейчас слышала истошные вопли и крики целителей о подмоге. Парня доставили настолько быстро, насколько смогли, но спасти его не удалось. Раны не зарастали, а каждый новый шов лопался под давлением магии. Скончался от потери крови. Двадцать минут продержался. Четыре вспоротые вены. В другом кабинете в конце длинного коридора, рядом с которым стоял красивый цветок, погибла девчонка, молодая ведьма. Ей было лет семнадцать. Задохнулась, потому что в решающий момент в Мунго не осталось нужных лекарственных трав.       Для центральной больницы, куда стекались волшебники со всей магической Британии, это был слишком тяжелый груз. Сюда невозможно вернуться без паники, комом подступающей к горлу. Без этого тошнотворного звона в ушах — в мирное время так тихо, а бессознательное все еще слышит звуки войны. Без учащенного сердцебиения. И без желания держать палочку наготове, пока не окажешься в безопасном месте.       Гермиона сморгнула воспоминания, опуская рассредоточенный взгляд с потолка. На фоне замаячила знакомая фигура, и Грейнджер встала, напрягаясь. К ней торопливо двигалась МакГонагалл. Она как будто нервничала, но выражение ее лица оставалось все таким же сухим и безэмоциональным. Гермиона на негнущихся ногах подошла к директору и сжала зубы в попытке собраться.       — Все в порядке? — девичий голос прозвучал слишком натянуто. Минерва встревоженно оглядела ведьму.       — Безусловно. Целитель скоро подойдет.       — Ясно…       Дверь, ведущая в нужный кабинет, отворилась, и из проема выглянула хорошенькая девушка. Она оглядела Грейнджер цепким взглядом и мило улыбнулась, жестом приглашая войти.       Мерлин.       Ведьма несмело обернулась на директора. В карем омуте — паника и еле заметные отголоски страха. Зайти в кабинет — самая пугающая из всех ее задач на сегодня. Грейнджер почувствовала острую необходимость в присутствии директора. Чтобы хоть кто-то поддержал ее в момент, когда она услышит неутешительные новости, а не просто проводит до Мунго и обратно.       — Вы зайдете?       — Боюсь, вам нужно идти одной, — МакГонагалл жалостливо поджала губы. — Когда вы закончите, я буду ждать вас здесь.       Гермиона заправила пряди за уши и с быстрым кивком развернулась. На ватных ногах она подошла к приоткрытой двери и мазнула взглядом по дереву. Сердце клокотало где-то в глотке. Ведьма вытолкнула весь воздух из легких и, с силой закусив внутреннюю сторону щеки, вошла.       Гермионе говорили, что у нее прыгающая походка. Но сейчас со стороны она наверняка выглядела так, будто в подошву ее ботинок вшиты магниты, притягивающие к земле. Вцепившись пальцами в ремешок сумки и расковыривая жесткую ткань ногтями, Грейнджер едва передвигала ногами. Сделав несколько шагов, она застыла у входа, с опаской наблюдая за тем, как хорошенькая целительница записывает что-то на бумаге, чересчур громко шкрябая пером. Мерлин, Грейнджер просто колотило от тревоги. Помявшись еще немного, Гермиона прошла в кабинет, села на самый краешек кресла и опустила взгляд на острые коленки.       — Добрый день, мисс Грейнджер, — целительница очаровательно улыбнулась, откладывая перо. На пухлых щеках появились ямочки — такие глубокие, что в них можно было бы уместить целый кнат. — Как ваше самочувствие?       — В порядке. Благодарю.       — Нервничаете? — белоснежная улыбка стала еще шире. Гермиона подняла суровый взгляд на девушку.       — Нисколько.       — Я рада это слышать.       Грейнджер сжалась. Она рассматривала замызганные грязью носы ботинок, вдыхая через раз. По костям, по лопаткам проходилась нервная дрожь, а желудок крутило. Попробуй сейчас Гермиона протолкнуть что-нибудь в глотку, ее вырвет в ту же секунду. Или ведьма вовсе задохнется, потому что трахею сдавило так, что даже самая тонкая игла не проскочит.       Целительница вернулась к бумагам. Она постукивала пальцем по вискам, будто подталкивая нужные мысли, и этот едва заметный звук от прикосновения к коже вызывал у Гермионы сильное раздражение. Ведьма не была знакома с этой девушкой, видела ее впервые. Раньше лечением Грейнджер занималась милая старушка — несмотря на преклонный возраст, характер у нее был бойкий. Мадам Зизз, в прошлом целительница и по совместительству хорошая подруга Поппи Помфри, обладала колоссальным опытом в магии крови и неоднократно пыталась помочь Гермионе, выдвигая самые разные предположения. Ни одно, конечно, не оправдалось, но надежды ее подход по первости добавлял.       — А где мадам Зизз?       — Ваше дело было передано мсье Фальконе. Насколько я поняла, теперь он будет заниматься вашим дальнейшим лечением.       — А меня можно вылечить? — Грейнджер хмыкнула. Молоденькая целительница зарделась, не отрывая глаз от бумаг.       — Я думаю, этот вопрос лучше задать вашему целителю.       Как витиевато отскочила от ответа! Почти впечатляет. Гермиона глубоко вздохнула, поджимая губы, и нервно задвигала пальцами на ногах. Ей хотелось покинуть это место как можно скорее. Вернуться в Хогвартс и спрятаться под одеялом, чтобы больше не чувствовать себя на мушке у этого кусающего отчаяния, затекающего в глотку прохладным воздухом. Ведьма гипнотизировала белоснежный пол кабинета, когда дверь открылась.       — Гермиона Грейнджер!       Ведьма вздрогнула. Она метнула быстрый взгляд на высокого мужчину и прищурилась, вглядываясь в подозрительно знакомые черты лица. Орлиный нос, тонкие губы, глубоко посаженные карие глаза с золотинкой и темная загоревшая кожа. Гермиона встала с места. Ее брови были плотно сдвинуты, а рот приоткрыт, будто ведьма хотела что-то сказать, но не решалась.       Мсье Фальконе довольно улыбнулся, отклоняя голову. У него была седина на бороде и тянущийся от ключиц к подбородку шрам. Гермиона хлопнула ресницами, хмурясь все сильнее.       — Я знаю вас.       — Вполне возможно, — целитель широко улыбнулся, проходя за ширму. — Я помогал многим семьям излечиться от тяжелых проклятий.       Послышался звонкий звук, будто он натянул магловские перчатки. Фальконе чем-то шебуршал из своего укрытия, и Гермиона не отрывала глаз от бледного полотна. Мысли в ее голове сменялись так быстро, что ей было сложно удерживать фокус внимания.       — Когда я услышал о вашей болезни от директора МакГонагалл, не удержался и попросил передать дело мне. — Целитель вышел из-за ширмы. На лице сохранялась все та же улыбка, а на руках действительно были магловские перчатки — такие же, какие носили на работе папа и мама.       — Директор рассказала вам?.. — ведьма рассеянно провела по волосам ладонью.       — Надеюсь, вы не против. Минерва поделилась вашим случаем по старой дружбе, — мужчина дружелюбно улыбнулся. — Мой отец учился в один год с вашим директором. Она помогла пристроить меня к лучшим учителям колдомедицины. Теперь я возвращаю свой должок.       Гермиона ни черта не понимала. Целитель наконец протянул руку.       — Меня зовут Маркус Фальконе, я практикующий специалист, эксперт по темной магии. Реабилитирую волшебников после проклятий и помогаю им вернуться к нормальной жизни. Милая дама позади вас — моя ассистентка Малеса.       Грейнджер не оборачивалась. Она все вглядывалась в лицо колдомедика, отыскивая то знакомое, что отзывалось где-то на изнанке мыслей. Фальконе пожал девичью ладонь и указал на появившуюся кушетку.       — Присаживайтесь.       — Мы… встречались раньше. Верно?       Гермиона вся натянулась, словно струна. Взгляд тот же: сосредоточенный, ищущий, пытающийся подтолкнуть что-то изнутри — и растерянный. Она знала Фальконе, но не понимала откуда. И это было так мучительно, что голову буквально распирало от количества возникающих сомнений. Грейнджер молча сверлила взглядом мужчину, ожидая хоть какой-то реакции, но целитель не изменился в лице. Он только покачал головой и хмыкнул.       — Я бы запомнил встречу с героиней войны, мисс Грейнджер. Прошу, присаживайтесь.       Ведьма осторожно подошла к кушетке, оборачиваясь на Фальконе. Она присела на самый край и зажмурилась, когда к плечам прикоснулись руки в перчатках. Мужчина методично убрал в сторону волосы Гермионы и слегка нахмурился, осматривая выступ позвонка. Малеса подлетела к ним с документами.       — Плохо.       — Колдограмма?       — Не стоит. Я вижу. — Фальконе вдруг надавил на позвонок, отчего Гермиона широко распахнула глаза и подалась вперед, увиливая от прикосновения. Целитель поджал губы. — Плохо. Мисс Грейнджер, как часто у вас боли в позвонке?       — Ежедневно. Почти, — из горла вырвался притупленный звук. Будто Гермиона подавилась.       — Где лоцируется боль?       — Плечи, шея.       — Не сталкивались с онемением рук?       — Не помню, — ведьма с силой сжала губы. Боль от пальпации была невыносимой. — У меня часто… — Она шумно втянула носом воздух, когда лекарь снова надавил на очаг проклятия. Глаза заслезились. — Мне часто холодно.       — Это из-за испарения. Позвонок к этому не имеет никакого отношения.       Он снял перчатки и подошел к Гермионе. Взгляд его был задумчив, брови Фальконе хмурил, а на радужках поигрывало то ли сомнение, то ли разочарование. Целитель вздохнул и палочкой нарисовал над головой Грейнджер руны. По девичьему телу разнеслась неприятная волна чего-то обжигающего, и ведьма вздрогнула, ежась. Из-под опущенных ресниц она наблюдала, как меняется лицо напротив: глаза сузились, а морщина на лбу стала только глубже. Гермиона сглотнула.       Страшно.       — Какая норма испарения?       — Пять целых пять десятых миллилитров в день, — недоверчиво произнесла Малеса.       Мерлин. Грейнджер снова почувствовала дрожь. У нее свело желудок, а дыхание замерло в предвкушении конца. К щекам прилил румянец, виски запылали. Целитель начертил еще пару рун, и с левой стороны появилась другая колдограмма, сияющая синим.       — Испарение ускорилось.       Земля из-под ног — со свистом.       Гермиона обмякла. Краска схлынула с ее лица, и Грейнджер пошатнулась. Глаза закатывались.       Испарение ускорилось.       Голова вмиг отяжелела, и ведьму потянуло в сторону, прямиком в чьи-то шершавые ладони.

***

      Положение было катастрофическим. Да вся ее жизнь, кажется, была катастрофой. Все болезненное, все самое мерзкое внезапно вскрылось и потоком хлынуло прямо в сердце Гермионы, унося его прямиком в какое-то вязкое болото. Грейнджер размеренно моргала, рассматривая вид за окном. Ей было тошно. И физически, и морально — хотелось выкашлять легкие, выблевать то чувство, что до сих пор оставалось без имени.       На кончиках пальцев плясало это. Тугая смесь из отчаяния, апатии и невыносимости каждого дня.       Гермиона хотела бы заплакать. У нее уже которую минуту в глотке томился ком, из-за которого не получалось заговорить. Кончик хлипкой косички свисал на плечо: Грейнджер собрала волосы, как только пришла в себя. Просто чтобы унять дрожь в ладонях. Чтобы не расчесывать покровы ключиц или не расковыривать заусенцы. Гермиона бы с превеликим удовольствием сгрызла сейчас ногти на руках, лишь бы хоть как-то успокоиться. Нельзя. Вдруг кровь пойдет?       Ее взгляд был таким тусклым. Со стороны она выглядела жалко. Лежит себе на кушетке, облаченная в будничную одежду. Двигается как обычно. Моргает так же. Дышит неизменно. А блеска в карих глазах нет. Только тьма, медленно затягивающая кофейную радужку.       Она ждала, когда Фальконе закончит с документами. Целитель сидел за столом недалеко от кушетки и что-то усердно записывал, периодически сверяясь со старыми выписками. С тех пор, как Гермиона пришла в себя, он задал ей лишь один вопрос, в порядке ли она. А после умолк — корпел над документацией и как-то слишком тяжело вздыхал для мужчины средних лет. С хрипотцой вздыхал. С грустью и толикой отчаяния. В жизни Грейнджер последнее превращалось в заразную болезнь.       За окном раскачивались деревья. Ветер не на шутку разыгрался: кроны клонились почти к земле, ветви прогибались под давлением северного дыхания. Гладь реки была беспокойна. Природа считывала смятение Грейнджер и подстраивалась, разбрасывала багровые листья, усеивая ими сырую землю. Словно воссоздавала кровавую лужу. Гермиона поежилась от проскочившего сквозь щель в окне сквозняка. Пахло свежестью. Такой, которая бывает в преддверии морозных дней. Когда мир зимеет, воздух начинает ощущаться по-особенному. Хочется впустить его как можно больше в легкие и раствориться в прохладе, которая пока еще не несет иней.       Фальконе встал из-за стола. Его кресло со скрипом отъехало, но Грейнджер не стала оборачиваться на шум. Не хотелось, чтобы кто-то видел, насколько она подавлена. Перспектива остаться в Мунго теперь выглядела не такой уж и пугающей: по крайней мере, здесь точно будут знать, почему ведьма так тиха и кротка. В Хогвартсе ее завалят вопросами, а тут будут лишь периодически справляться о самочувствии, не больше. Целитель сел на стул рядом с кушеткой и сложил руки в замок на коленях. Он смотрел в окно — ровно так же, как и Гермиона. В стеклах его очков отражался туманный свет дня.       — Это последняя осень, которую я застану, — тихо произнесла Грейнджер. — Хорошо, что она такая красивая.       Фальконе не отвечал.       Видимо, осень действительно последняя.       — До какого месяца я доживу?       — Январь максимум.       Гермиона улыбнулась.       — А я так хотела увидеть весну…       — Проблема в крововосполняющем зелье. Я опросил директора МакГонагалл, что вы принимали — она показала выписку мадам Помфри. Вам нельзя было принимать это зелье. — Целитель помолчал. — Искусственное восполнение крови лишь ускоряет процесс испарения. Организм думает, что кровь избыточна, поэтому старается избавиться от излишка.       Грейнджер молча наблюдала за тем, как гнутся деревья и слетают листья.       — Гермиона, я хочу быть с вами честен. Шансов… мало. — Фальконе опустил голову. — Без вашего желания бороться их нет вообще. Я могу пытаться сколько угодно, могу придумать лекарство, могу постараться отсрочить вашу…       — Смерть, — подсказала Грейнджер замолчавшему врачу. Поразительно, с какой легкостью это слетело с ее губ.       — Но все мои старания не будут иметь смысла, если вы не хотите сражаться за свою жизнь.       Фальконе сглотнул, глядя на точеный профиль ведьмы. Глаза ее уже были мертвы.       — Пора определиться, чего вы хотите. Если вас устраивает срок до января — я его приму. Мы будем снимать боль и позволим вам уйти достойно. Но если вы все же хотите жить, я свяжусь со своей коллегой-психологом, и мы начнем ваше лечение.       — Психологом? — Гермиона посмотрела на Фальконе. Целитель кивнул.       — Вы страдаете не только от физических увечий. Моральные травмы в вашем случае не менее опасны. Я не могу допустить, чтобы мы начали лечение только с одной стороны. Вам нужна профессиональная помощь.       — Я могла бы справиться самостоятельно… — прошептала ведьма, опустив слезящиеся глаза на пальцы.       — Вы уже не справляетесь, Гермиона. Говорю вам как врач, — мужчина глубоко вздохнул. — Достаточно посмотреть на ваши анализы, чтобы увидеть упадок гормонов. Если вам не оказать помощь, вы столкнетесь с депрессией. Испарение снова ускорится, и тогда даже январь будет казаться несбыточной мечтой.       С темных ресниц Гермионы соскочила слеза.       — Если вы выбираете жизнь, Мунго начнет искать Дьявольский кроволист. Он не вылечит вас, но полностью восполнит кровь и на время остановит испарение. Вы должны понимать, что проклятие обрекло вас на систематическую слежку за своим здоровьем. Вы уже принимаете зелье, подавляющее цикл, верно? — Фальконе выждал несколько секунд, давая слово умолкнувшей Грейнджер, и, дождавшись кивка, продолжил: — Это не изменится. На протяжении всей жизни вам по-прежнему нельзя будет допускать ни малейшего кровотечения. Даже если это будут всего лишь царапины от вашего кота.       — Откуда вы знаете про Живоглота? — Гермиона подняла заплаканные глаза на целителя. Он грустно улыбнулся, качая головой.       — Я знаю гораздо больше, чем вы думаете.       — Так мы все-таки встречались? — шепотом спросила ведьма, глотая всхлип.       Фальконе пожал плечами.       — Боюсь, что мой ответ не изменился.       Гермиона грустно фыркнула, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Она перевела взгляд на густой туман за окном.       — Как я могу бороться, зная, что я до конца останусь лишь подобием человека? У меня не будет ни детей, ни нормальной жизни.       — В том-то и дело, что у вас будет жизнь. Не ставьте вещи, к которым можно относительно быстро привыкнуть, и смерть на одну чашу весов. Вы можете путешествовать, любить, гладить своего кота в конце концов. Да, ваше положение накладывает огромные ограничения. Вы действительно никогда не выносите ребенка. Вам придется быть очень осторожной, и я обязан вас предупредить об этом. Зато вы будете живы.       — А позвонок?       Фальконе насупился. Он шумно втянул воздух, весь подбираясь, и лицо его стало серьезнее.       — Ваш позвонок — это отдельный вопрос. Боли зависят от многих факторов. У вас может быть дисфункция антиноцицептивной системы. Дезингибиция. Воспаление гипоталамуса. Или вовсе неправильная форма позвонка — проклятие могло его деформировать, — Фальконе улыбнулся, глядя на ошарашенную ведьму. — Но я склоняюсь к старой доброй психосоматике. Вполне естественно, что вы предпочитаете не думать о своей болезни. Так делает каждый, кто сталкивается с тяжелыми диагнозами. Однако… — Он сделал паузу, подбирая нужные слова. — Вам стоит быть крайне осторожной в этом вопросе. Понимаете, ваш позвонок… он как гнойник, который собрал всю квинтэссенцию темной магии. Выдавить, если отталкиваемся от этой метафоры, нельзя. Можно только залечить.       — Чем? — Гермиона моргнула.       — Скажем… — мужчина нахмурился. — Принятием неизбежного. Или, как минимум, изменением отношения к ситуации, к окружающим. Чем больше в вас страха, ненависти или отвращения, тем сильнее он будет выступать.       Грейнджер не понимала. Фальконе не договаривал — это было очевидно. Он суетился. Взгляд его не бегал, но по чуть расширенным зрачкам многое становилось понятно. Мужчина одернул белую, в отличие от традиционной лимонного цвета, мантию и глубоко вздохнул, поднимая глаза на Грейнджер.       — Мы еще обязательно об этом поговорим. Но сначала я хочу услышать ваш ответ.       Гермиона опустила взгляд на плотную ткань джинсов. Стоит ли бороться?       С того самого момента, как она узнала, что ее вены поразило именно это проклятье, она думала, что смысла нет. Она устала. Ей было слишком жаль себя, если говорить откровенно. Не каждый выдержит из одной войны — буквальной — прыгнуть в другую, не менее страшную. Моральные баталии казались Грейнджер даже более жуткими, потому как в этой битве спину ей никто не прикроет. Травмы, что она получит, не вылечить бадьяном. Чувства будут ломать кость за костью, и боль эта не сравнится с физической. То будет боль скрытая. Она будет бить по сердцу острым носом ботинка, сбивая ритм и заставляя схватиться за грудину в попытке перевести дыхание. Гермиона не хотела знать, каково это — снова вернуться к борьбе. И до этого дня считала, что рассуждения об иллюзорном не принесут ей счастья.       Но сейчас, в эту самую минуту ее поставили перед выбором. Отделаться смертью и поверить в перерождение, которое не принесет таких горестей, или сопротивляться до последнего, ежедневно сталкиваясь с ограничениями?       Если Гермиона умрет, она оставит здесь все свои вопросы. Не будет думать о родителях, не будет лить горячие слезы над вещами, которые были важными когда-то, но потерялись на фоне войны. Не будет злости на Гарри и его тревогу, потому как сам Поттер останется на другом берегу, где распускаются бутоны цветков, а деревья шумят от ветра. Не будет недовольств из-за… Мерлин, да у Гермионы ничего больше не будет — потому что ее самой не станет.       Но выбрать жизнь в этом случае значит то же, что подписаться на вечные запреты. Не будет детей. Не будет нормального здоровья, не будет старой доброй Гермионы, которая поскальзывалась на ледяной тропинке и разбивала коленки, смеясь над собственной же неловкостью.       Будет другая. Та самая, фундамент для которой уже заложен. Эта Грейнджер будет состоять из страха и осторожности. Эта Грейнджер будет пахнуть как больница, а значит, отчаянием.       Силы вытягивало. Будто над головой летал невидимый дементор и высасывал все светлое.       — Я не знаю, что ответить, — Гермиона устало пожала плечами, косо глядя на целителя. — Наверное… стоит бороться. Проблема только в том, что сил на это у меня нет, — она хмыкнула. — Я еле заставляю себя встать с кровати, а вы говорите о таких серьезных вещах.       — Этим вопросом займется ваш психолог, Гермиона. Элиза — великолепный специалист, даже лучше, чем я в области темной магии. А мне этот комплимент дорого обходится, — Фальконе весело покачал головой.       Грейнджер сквозь силу улыбнулась. Она облизнула губы и заставила себя посмотреть на целителя. Взгляд дрожал.       — Вы уверены, что кроволист поможет?       — Я ни в чем не могу быть уверен, Гермиона. Ваше проклятие уникально. Вы его единственный носитель, только вам удалось остаться в живых спустя столько времени. — Он почесал бороду, глубоко вздыхая. — Но я могу предположить, что трава поможет. Кроволист излечивает самые тяжелые заклинания крови, потому что запускает процесс полного обновления и глушит очаг воспаления. Например, рунические ставы, которые нанесены проклятыми клинками, он полностью аннулирует. Это очень болезненный процесс, но руны после принятия зелья с кроволистом попросту не работают.       Грейнджер нахмурилась.       — Но… подождите, — ведьма мотнула головой. — Если от крововосполняющего испарение ускоряется, почему вы думаете, что от кроволиста не будет такого же эффекта?       — Как бы вам объяснить… — Целитель постучал пальцами по коленкам, осматриваясь. — Принимать крововосполняющее зелье в вашем случае — это то же самое, что добавлять воду в уже кипящий котел. А кроволист — это как налить воду в теплый котел и только потом вскипятить. Понимаете?       — Я не сильна в понимании метафор, но… — Гермиона прищурилась. — Да. Допустим, да.       — Кроволист ослабит метастазы проклятия. Вот что я пытаюсь объяснить.       Фальконе улыбнулся обезоруживающей улыбкой, вставая. Он стряхнул невидимую пыль с рукавов мантии и протянул ладонь Гермионе. Ведьма с недоверием прикоснулась к шершавой коже, поднимаясь с кушетки. Ноги все еще были ватными.       — Гермиона, я верю в вашу победу. Жалеть себя легче всего, но вам это противопоказано. Соберитесь. Нам нужно выиграть.       Грейнджер натянуто ухмыльнулась, кивнув.       — Я подумаю.       — Элиза будет ждать вас в пятницу. Надеюсь, она приедет из Франции не просто так.       Гермиона попыталась выдавить улыбку на прощание. Она ужасно устала. Положение — дрянь. И слова целителя тому подтверждение, ведь выиграть в ее случае — это выбрать меньшее из двух зол. Пока еще было неясно, что страшило сильнее: жизнь с вечной болью или отсутствие жизни как таковой.