Уголок Грейнджер

      — Мерлин, Нотт… Ты опять не… ну не сюда же! Ради Годрика — ай, к черту! — Салазара ради, ты хотя бы даты сверяй!       Гермиона положила ледяные ладони на щеки, наблюдая за обреченными попытками Нотта составить черновой коллаж по мотивам военных лет. Тео беспорядочно тыкал палочкой в пожелтевшую бумагу, видимо, ожидая, что случайные искры помогут выложить газеты в нужном порядке. И о, Мерлин, как же он ругался. Хорошо, что рамы портретов пустовали — в противном случае чопорные силуэты наверняка похватались бы за сердца и попадали бы в обморок один за другим. Потому что ругаться так грязно… Дьявол, это нужно иметь талант.       Грейнджер не была рада, завидев в дверях Малого зала троицу бывших Пожирателей. И если с присутствием Малфоя ведьма внутренне смирилась, приняв неизбежность положения, то Нотт и Паркинсон? Ну уж нет. Запустите в помещение Бомбардой — эффект будет ровно таким же: хаос, поднявшаяся столбом пыль и крики. Благо, Блейзу хватило ума не заявляться — тогда Грейнджер бы точно вскипела. Но только Гермиона вознамерилась выставить их всех, чтобы оставить в зале одного Невилла, как ей огласили: волонтерство в благотворительном проекте — неотъемлемая часть адаптации детей, что родились в социально опасных семьях. По крайней мере, так считал их куратор, восседавший в Министерстве. И МакГонагалл. И, кажется, кто-то еще, но Грейнджер упустила фамилии за поднявшимся гулом мыслей. В общем, путей к отступлению не было. Работа над мемориалом превратилась в каторгу.       Гермиона остерегалась давать им задания. Она ходила из стороны в сторону, поглядывая на Паркинсон и Нотта с плохо скрываемым недовольством. Наконец поручила им рассортировать архивные номера «Ежедневного Пророка» и иных газет за последние несколько лет, а сама наблюдала исподтишка: что они делают, как работают. Прошло не больше двадцати минут, как плечи облегченно опустились. Ни Нотт, ни Паркинсон действительно не собирались мешать. Отнюдь, упорство, с которым Пэнси отстаивала приглянувшийся ей вариант стилизации, заставляло склонить голову в умилении и тихо соглашаться. Складывалось ощущение, что создание чего-то действительно важного было спасательным кругом не только для Грейнджер. Либо они очень хорошо притворялись, либо понимали, что иного варианта, кроме как полностью включиться в процесс, попросту не осталось.       Работа кипела. Иногда Гермиона смотрела на слизеринцев, замирая, и думала: почему, ради всего святого, ей помогает эта троица? Ведь едва ли работа здесь, в замкнутом пространстве, которое должно стать обителью памяти, приносила им огромное удовольствие. Никто из бывших Пожирателей не выглядел счастливым, разбирая старые фотокарточки. Рассматривая статьи про своих отцов. Все это было им… чуждо?       Грейнджер не сводила взгляда с сокурсников, перебирающих артефакты войны. Она видела, как боль искажает их лица. Как им становится неприятно и мерзко: брови сводились, верхние губы чуть приподнимались. Гермиона видела весь тот протест, что рвался из бывших Пожирателей. И она… сострадала. Ведьма знала, что это неприятие на их лицах адресовано вовсе не деятельности Ордена, запечатленной на колдографиях. Это злость и жгучая ненависть к войне.       Эта мысль пришла к ней не сразу. Сперва, конечно, Грейнджер полагала, что таким образом они демонстрируют неприязнь к ней и всем, кто сражался на стороне победителей. Мнение изменилось из-за Нотта. На первом же собрании он подошел к ней, крепко сжимая в руках раскрытую газету. Гермиона не видела, что там написано — она смотрела прямо в карие глаза, прислушиваясь к тяжелому дыханию Тео.       — Пожалуйста, мы можем не вешать эту статью? Здесь написано про моего отца. Я не хочу, чтобы… чтобы хоть кто-то о нем помнил.       Гермиона смотрела на него — на Теодора Нотта. На его расширенные зрачки, отражающие дискомфорт от озвученной просьбы. На то, как содрогнулись мышцы лица, выставляя напоказ что-то, что Грейнджер не дано было понять. И вслушивалась в его тихий голос. Отказать не хватило сил. Она кивнула. Кивнула, потому что вспомнила слова Малфоя. Как там было? «Мы стали Пожирателями не по собственной воле».       Глядя на Нотта, чьи глаза то опускались на колдографию ныне почившего отца, то убегали в сторону, Грейнджер верила словам Драко.       — Хорошо, Тео, — она с сочувствием улыбнулась, — убери ее в коробку. Мы не будем ее вешать.       На самом деле Гермиона отдыхала душой в этом зале, даже несмотря на присутствие слизеринцев. Прошла всего неделя после того, как она впервые оказалась здесь. И все последующие шесть дней изводилась невозможностью немедленно приступить к работе. От дела отвлекали наложившиеся бытовые неурядицы: нужно было помочь мальчикам с докладами, сделать собственные рефераты, а потом разобраться с неожиданно появившимися волонтерами. Сегодня она, наконец, вновь открыла эти двери — и отложившиеся в памяти неприятные впечатления от Малого зала рассеялись. Слизеринцы, возглавляемые Малфоем, видимо, приступили к работе гораздо раньше нее и понемногу восстановили общий вид зала.       Все сияло чистотой. Стекла в люстре встали на место, и мягкий свет ложился на ладони радужным отблеском. Мелкие неприятности, такие, как потрескавшиеся окна и фрески, залатали, и зал словно задышал. Как и сама Гермиона. Она улыбалась и вела носом в такт свежему ветерку, когда отросших кудрей касалась прохлада, чуть шевеля их. Она ежилась, но без всякого дискомфорта, позволяя себе раствориться в умиротворении. Она смеялась, с деловым видом командовала и возмущалась неумехой Ноттом.       Гермиона вспоминала себя настоящую, еще не спрятавшуюся в скорлупу из тревоги. И даже копошащийся в принесенных из библиотеки коробках Малфой не выводил из состояния равновесия. По крайней мере, Грейнджер хотелось так думать.       Порой он распрямлялся, чуть вытягивая затекшую шею. Скользил серым взглядом по залу и обязательно замирал на ней — что-то рассматривающей, с кем-то разговаривающей, просто задумавшейся. Драко смотрел, и Гермиона кожей чувствовала его взгляд. Приходилось отворачиваться, чтобы взять перерыв от этих странных, путавших мысли глаз. И прямо сейчас, когда Драко вышел из своего уголка и подошел к ней, останавливаясь за спиной, Грейнджер хотелось скрыться. Она знала, что Малфой смотрит на потуги Нотта. Но ощущение его прямо позади побуждало сделать шаг в сторону.       — Тео, скажи честно, ты давно колдовать научился? — ведьма шумно выдохнула. Брови дрогнули, закладывая морщинку на коже. Она отлепила руки от щек и подошла ближе к Нотту.       — Ну я же не ебанная Рита Скитер, чтобы прямо сейчас сделать вам газетный уголок! — Теодор раздраженно шлепнул по страницам. — Я не понимаю, каким образом мне объединить целый разворот с кучей мелких заметок!       — Я не прошу тебя сверстать военный дневник, Тео, — Грейнджер прищурилась. — Нужно всего лишь посмотреть на даты выхода и выложить статьи в правильном порядке.       — Этих сраных газет больше сотни! И материал дублируется, а я не понимаю, какое издание в приоритете, потому что новости везде одни и те же! — Тео откинул потертый листок в сторону.       Гермиона глубоко вздохнула, прикрывая глаза.       — Не порти материал. — Она строго посмотрела на слизеринца, соединяя зубы на кончике языка. Грейнджер осмотрелась по сторонам и подхватила лежащие на полу сухие цветы, затем всучила букет Нотту. — Вот. Это ты в силах повесить?       — В силах. — Он помолчал, озадаченно глядя на бутоны. — А как?       Грейнджер готова была взреветь. Она шумно задышала, а ее колющий взгляд с каждой секундой становился все серьезнее. Тео в наигранном испуге опустил нижнюю губу.       — Ну я реально не знаю, как это сделать.       — Давай я… — Невилл подошел ближе, но осекся, когда Грейнджер подняла ладонь, вынуждая замолчать.       — Все, что от тебя требуется, это взять чертовы цветы, поднять их чуть выше своей головы, произнести заклинание и проследить, чтобы вся стена покрылась бутонами. Это достаточно ясно? Нужно объяснять, как держать палочку в руках?       — Понятно, маглорожденная не в духе… — Нотт тяжело вздохнул, взъерошивая каштановые кудри. — А я ведь так стараюсь…       — Ты не смог даже газеты разложить в хронологии, — смешок Драко пролетел над макушкой Гермионы. Ведьма напряглась. — Явно не лучшая характеристика для Скруджа, малыш.       — Да пошел ты в жопу со своим малышом! — Тео взвился, кидая газету на пол. — Как будто Скрудж хоть когда-то оставался доволен нашими попытками исправиться!       — Тео, не будь ребенком, послушайся мамочку, — Пэнси улыбнулась, подбрасывая в руке захваченное с обеда яблоко. Она незаметно подкралась ближе и теперь тоскливо глядела на Нотта, чуть склонив голову. — Ты и так навел достаточно беспорядка. Сделай как говорит Грейнджер.       — Я старался! — Нотт всплеснул руками, глядя на подругу с отчаянием. — Я разбирался с этими ебучими газетами… Сколько? Два часа?       — Какая разница, если ты все равно не справился со своей задачей? Ты ведь даже помощи не попросил. Мы не можем просто так тратить время, Тео! Скоро в Хогвартс приедет Кингсли с делегацией, и если они увидят сырой проект… Это будет катастрофа! — Грейнджер с тяжелым вздохом заправила волосы за уши. — Ладно, черт с тобой. — Она повернулась к Пэнси: — Дай, пожалуйста, яблоко.       Паркинсон без лишних вопросов протянула зеленый фрукт, поглядывая на гриффиндорку с любопытством. Гермиона положила яблоко на пол чуть поодаль от стены и прошептала заклинание, трансфигурируя его в стремянку. Грейнджер прямо посмотрела на Нотта.       — Вперед.       — Нихера! Я не полезу! — Тео замотал головой, делая шаг назад. — Проучить меня решила? Я залезу, а эта херня случайно превратится обратно в яблоко. Нет, Грейнджер. Ни за что.       — Залезай, Нотт, — Гермиона нахмурилась. Парень покачал головой.       — А ты что делать будешь? Кроме того, чтобы всеми командовать? Может, тоже поработаешь руками?       Гермиона буравила его взглядом несколько секунд, после чего сдавила губы и грубовато вырвала у него охапку пионов. Ругаясь под нос, ухватилась за металлические перила. Полезла наверх. Стискивала чертовы цветы так, что окажись бутоны стеклянными, давно бы треснули. В спину ей упиралась упрятанная за пояс юбки палочка.       — Неужели так сложно это сделать? Я просто не понимаю.       — Драко, а граммофон работает? — Пэнси отошла в левый угол зала.       — Должен. Я не проверял.       — Пэнси, включи что-нибудь, пожалуйста, — Невилл добродушно кивнул ведьме, поднимая с пола искрящиеся в теплом свете люстры флажки.       Гермиона забралась на самую верхнюю ступеньку, сбивчиво дыша. Она не смотрела вниз. И пусть высота была не больше роста Нотта, сердце замирало в испуге. Грейнджер расправила одну из ветвей, положив остальные на ступеньку стремянки, и, достав палочку, привстала на носочки. Осторожно потянулась и прижала стебель к стене, прошептав: «Крескерио». Поверхность тут же покрылась пышными поигрывающими бутонами пионов. Грейнджер старалась не засматриваться на красоту, что создавали руки. Она контролировала внимание, чтобы взгляд случайно не соскочил вниз. Ладони потели, и Гермиона хватала воздух ртом. Ее, кажется, потряхивало. Колени дрожали.       И зачем она только сюда полезла?       Если она сейчас сорвется, с ней ничего не случится. Максимум перелом. Легкий. Крови не будет. Даже если она упадет, она ведь ничего не расшибет, верно? Только синяк появится. Мерлин, а синяки опасны? Это же скопление крови… На лбу проступил холодный пот. Ей… лучше просто побыстрее закончить с этим делом. И успокоить сердце, потому что оно стучало так, что Гермиону начинало тошнить.       Главное — не смотреть вниз. Смотреть нужно на цветы. На стену.       Мерлин, ее сейчас стошнит от нервов. Грейнджер изо всех сил концентрировалась на своей ладони, придерживая стебли, и чеканила заклинание. Старалась не смотреть вниз, но когда на щиколотку легла горячая ладонь, взгляд соскочил.       Гермиона посмотрела вниз.       Малфой держал ее, повернув голову на дверь. Он не скользил взглядом по облаченным в темно-коричневые колготки тонким ногам, не рассматривал юбку, не буравил изумленное, чуть побледневшее лицо Грейнджер. Малфой отвлеченно смотрел на дверь, ведущую в зал. И молчал. Будто происходящее было чем-то совершенно обыденным, словно он… не держал Гермиону Грейнджер за лодыжку настолько крепко. Сдавливая ахиллово сухожилие до того, что еще несколько минут, и стопа занемеет.       Грейнджер отвернулась. Она глупо смотрела на подрагивающие головки бутонов, высоко подняв брови. Всякая попытка продолжить начатое дело теперь казалась смехотворной. Ведьма попыталась вновь подняться на носочки, но хватка Малфоя усилилась, исключая малейшую возможность.       — А почему ничего не включается? — Пэнси подала голос. Грейнджер дрожащими руками прикладывала очередной цветок к стене.       — Маглорожденная, ты какая-то нерасторопная, — Нотт хмыкнул.       — По крайней мере, у меня хватило смелости залезть наверх, — Гермиона недовольно нахмурилась. Она осторожно, насколько могла, отстранилась, склоняя голову, и критически оглядела образовавшийся цветочный угол. Губы растянулись в довольной улыбке. — Зато смотри, как миленько выходит.       — Миленькие твои колготки, а это… — Тео осекся. Гермиона против воли обернулась и нервно фыркнула: Малфой безмолвно смотрел на Нотта, словно ожидая продолжения. Теодор театрально закатил глаза. — Это потрясающе. А колготки твои отстой.       — Спасибо на добром слове, — Грейнджер кивнула в спину удаляющемуся Нотту. Она заправила волосы за уши и схватилась за перила. Драко не отпускал. Гермиона вопросительно посмотрела на слизеринца, игнорируя подкатившее раздражение. — Я могу спуститься?       Малфой молча отпустил ее, тут же сжав ладонь в кулак. Гермиона повернулась лицом к лестнице и шагнула вниз. Всего десять ступенек. Но зазоры между ними такие, что видно пол. Грейнджер подняла взгляд, вцепившись в перила так, что костяшки пальцев побелели.       Она нетвердо поставила ботиночек на край ступени. Носок неожиданно соскользнул, впрочем, тут же обретая опору. Взгляд метнулся вниз, на чертового Драко Малфоя, который вцепился чуть выше ее левой коленки и снова держал слишком крепко. Стискивал ладонью ее бедро, вгоняя пальцы чуть ли не под кожу.       Блядь.       У Грейнджер мурашки.       — Вроде умнейшая ведьма, а ноги переставлять до сих пор не научилась, — добавил он спустя пару мгновений, пока Гермиона спускалась.       И вместе с тишиной, которую Гермиона не решилась нарушить, усилилась его хватка. Малфой будто хотел прикоснуться к ее кости. Тонкие пальцы обхватывали кожу где-то посредине бедра — над коленом, но чуть ниже края юбки.       Грейнджер была счастлива, что волосы прикрывают щеки. Она готова была поклясться, что лицо залило пунцовой краской, а взгляд тревогой. Драко ее нервировал. Он воздействовал на каждую клетку тела, посылая электрический импульс. Ее словно било током — разряд за разрядом. Боли не было. Было что-то, что приводило к чересчур быстрому сердцебиению и сбившемуся дыханию. К головокружению. К чувству, когда качеля взлетает так высоко, что бьется о перекладину.       — Я чувствую себя странно, когда он рядом. Мне нехорошо, и я хочу, чтобы он ушел, — выдавила Гермиона, выдыхая. Элиза смотрела на нее с любопытством.       — Так, — Бурд кивнула, приглашая к продолжению. Но Грейнджер лишь помотала головой.       — Я не знаю, что еще добавить. У меня впервые такое ощущение. Я… мне дискомфортно рядом с ним, потому что я не могу даже гипотетически предположить, что последует дальше. Он может быть потенциально опасен? Но он ведь ничего не делает. Наоборот, Малфой… — Гермиона потерла виски. — Малфой постоянно оказывается рядом, когда мне нужна помощь. И он действительно помогает, без всяких оскорблений. Меня это пугает. Эта неопределенность. Что может хотеть такой человек, как он? Дружбы? Исключено. Выслужиться? — Грейнджер зажмурилась. — Не перед кем больше.       — Драко кажется непростым парнем. — Элиза прищурилась, глядя в сторону. — Я бы тоже терялась на вашем месте, Гермиона. Помнится, мы как-то о нем уже разговаривали. Почему бы вам… — Бурд поджала губы, задумываясь. — Почему бы вам не прояснить ситуацию? Спросить у него напрямую, например, что происходит?       — Нет! — Грейнджер округлила глаза. — Нет, я не хочу с ним разговаривать. Вообще! Никакого контакта. Вы представляете, какой дурой я буду выглядеть? «Привет, слушай, ты себя странно ведешь, давай поговорим об этом. Почему странно? Ну, в прошлом ты меня постоянно оскорблял, а теперь нет». Да я лучше стану обедом для гиппогрифа, чем сделаю это!       Элиза не скрывала улыбки. Она лукаво смотрела на Гермиону, считывая каждый хлопок ресниц. Бурд вобрала воздуха в легкие и кивнула.       — Гермиона, вы только что сказали, что он изменился. Попробуйте понять, в чем корень изменений, какой он сейчас человек. Не думайте о прошлом. Абстрагируйтесь. Хотите — разговаривайте с ним. Можете наблюдать. А можете просто посидеть и подумать. Кажется, вам нужно сначала разобраться со своими мыслями, а потом уже анализировать поступки вашего знакомого. Невозможно читать книгу на новом языке, предварительно не изучив его. Вы попросту ничего не поймете.       Гермиона не заметила, как засмотрелась на Малфоя. Как он встретил ее взгляд своим — с широкими, поглощающими зрачками. Стоя на последней ступеньке, Грейнджер смотрела ему в глаза. Такие… необъяснимые. Они напоминали рисунки мороза на окнах. На светлых радужках вились лозы, напоминающие переплетения живого плюща — сплетались, соединялись и вновь разъединялись. Это был не просто серый. Это был серый с примесью.       Гермиона стояла вблизи Драко, одолеваемая жаром прикосновения и клубящегося парфюма, что горечью оседал на губах, и моргала. Смотрела в эти странные серые глаза, похожие на густой клуб пыли. И чувствовала, как сдавливает глотку.       Вот что значит заглянуть в глаза Сатане.       — У кошек есть шестое чувство, Грейнджер… — шепнул Малфой, не отрывая от нее взгляда.       Она быстро тряхнула головой, никак не комментируя его слова. Спрыгнула с последней ступеньки, одергивая рукава свитера, и отошла в другой конец зала. Ей страшно хотелось пить. И стереть взгляд, прилипший к позвоночнику.       — Твою мать, Драко, ничего не работает! — Пэнси злобно ударила по проигрывателю. Раздался громкий треск.

***

      Гермиона наконец-то присела на скамью, одолженную из класса по соседству, и вытянула ноги. Она положила пальцы на закрытые глаза и чуть потерла веки, выдыхая. У них ушло около четырех часов, чтобы украсить зал в достаточной степени — сделать его хоть немного похожим на тот концепт, что придумали они с Невиллом. Изначально ей казалось, что на восстановление помещения уйдут дни, если не недели, однако совместная работа со слизеринцами ускорила процесс. Все пошло до того быстро, что Гермиона рискнула украсить стены, чтобы спрятать видимые несовершенства и трещины, которые не получилось залатать. Теперь главное не забывать опрыскивать цветы время от времени, но за это поручился Невилл.       Предстояло еще много работы, и Грейнджер зевнула. Спать не хотелось, но сгущающаяся темнота, как и одолевающая зябкость, брали верх.       Она достала из сумки ежедневник и, раскрыв его на нужной странице, принялась методично вычеркивать пункты. Критически оглядывая список дел, которые нужно было успеть до праздника, Гермиона прищурилась. Следующей задачей стояла организация стендов. Самое сложное. Помимо того, что уже пора было определиться с расположением в зале и заручиться разрешением близких на использование личных фото погибших, требовалось составить памятный материал с их портретами и краткой биографией. Некоторые Грейнджер могла восстановить по памяти. Люпина, например. Или… Фреда. Однако каждый раз, когда ведьма садилась за составление краткой выжимки о жизни боевого товарища, ее одолевали слезы. Невозможно. Невозможно рассказать в одном абзаце на семь строк все то невероятное, что делала та же Луна. В каждом из погибших столько… жизни. Мерлин. Гермиона зажмурилась, чувствуя, как в горле пощипывает от подступающих слез. Наверное, стоит делегировать кому-то эту задачу, потому как сама Гермиона просто не в силах это сделать.       Организация — это одно. Она готова, искренне готова посвятить всю себя этому залу, вложить душу в каждый из уголков. Но… составлять краткую биографию? Это не по ней. Гермиона бы никогда не смогла обойтись несколькими фразами, рассказывая о погибших, потому что даже перечисляя только военные подвиги, ей никак не уместиться в чертовы семь строк, о которых просила Минерва.       На зал, что организовывала Гермиона, сделали большую ставку. Как только МакГонагалл утвердила идею, по новостям тут же разлетелось: «Героиня войны откроет мемориал, посвященный Второй Магической». Грейнджер чувствовала огромную ответственность, потому что в списке посетителей значились и пресса, и министерские чиновники. Обязательства давили, и справиться со всем самостоятельно казалось невероятно сложным. Единственное, что вынесла Гермиона из поднявшегося балагана, — открытие должно произвести фурор. Как бы кощунственно то ни прозвучало, но Музей войны должен был впечатлить всех, он был обязан соответствовать тому ужасу, что пережили остальные.       Поэтому, прогнав тревожные мысли, Грейнджер перевернула страницу и быстро нарисовала схему расположения стендов. Она критично осмотрела рисунок, сомневаясь. На секунду замялась. И, шумно вздохнув, подала голос:       — Малфой, можно тебя?       Драко поднял голову. Он и Гермиона остались в зале последними: Пэнси убежала сразу после вспышки агрессии на граммофон, Нотт и Долгопупс — чуть позже, когда время подошло к ужину. Малфой складывал в коробку архивные газеты, что не пригодились для дела. После диалога у стремянки он больше не произнес ни слова, позволяя Грейнджер порхать по залу и корректировать недочеты. Его аккуратно сложенный пиджак лежал на скамье чуть поодаль Грейнджер: Драко был в одной водолазке. Один рукав закатан. Метка оставалась прикрыта тканью.       Малфой присел рядом и очистил руки палочкой.       — Я составила примерный план. Посмотри, пожалуйста, все ли в порядке? Я не уверена насчет расположения основного стенда. — Грейнджер ткнула на схему кончиком пера. — Мне кажется, его можно переместить на середину зала, примерно… — она провела тонкую линию, — сюда.       Драко нахмурился, всматриваясь. Он поднял голову, глядя на место в зале, куда указывала Гермиона на схеме, и покачал головой.       — Неудачная идея. У тебя слишком много всего нагромождено. — Драко взял ежедневник Гермионы и перехватил ее перо. Он перевернул страницу и быстро нарисовал что-то похожее на предыдущий набросок, только со стендами вдоль стен. — Видишь? У тебя истории войны прилегают к уголкам погибших. Вот тут, — он обвел середину, — слишком много места. Либо вынеси сюда главный стенд, либо меняй расположение, чтобы все стенды были в строгом порядке.       — Мерлин… — Грейнджер заправила волосы за уши, прикусывая нижнюю губу. — Я не подумала об этом. Спасибо!       Драко ухмыльнулся, возвращая ежедневник. Он слегка отклонился назад, кладя ладони на скамейку по обе стороны бедер.       — Мама открывала картинную галерею пару лет назад. Расположение было примерно таким же, как ты предложила. — Он помолчал, глядя на цветущий уголок пионов. — Вышло дерьмово. Люди не замечали некоторые картины.       Гермиона хмыкнула, поджимая губы от воцарившегося молчания. Она перекручивала перо пальцами и рассматривала рисунок Малфоя. Его линии были острее. Более… отрывистыми, не такими плавными, как у нее.       — Уверена, остальные мероприятия были чудесны, — произнесла она, желая поддержать разговор. Грейнджер несмело глянула на профиль Драко.       — Да. Да, мама редко ошибалась. Вы чем-то похожи, — Малфой сглотнул, кивнув. — Иногда одинаковыми фразами говорите.       Он не улыбался. Его взгляд не был ни печален, ни радостен — то были совершенно пустые глаза. Драко покусывал внутреннюю часть щеки, не реагируя на наблюдающую за ним Гермиону.       Грейнджер молча отложила ежедневник с пером в сторону. Она понуро посмотрела перед собой.       Попробуйте понять, какой он сейчас человек.       Гермиона могла бы назвать Малфоя несчастным. Наверное… он всегда таким был. Может быть — Грейнджер никогда не общалась с ним достаточно близко, чтобы сделать подобные выводы. Она лишь строила догадки. Счастливый человек не станет олицетворением грубости. Особенно счастливый ребенок. Но если раннее невежество можно было списать на окружение, в котором воспитывался Драко, то сейчас…       Все в нем, во взрослом парне, в его уставшем лице с потухшими глазами уже не намекало — прямо говорило о несчастии, о крайней ненависти к жизни. У него были причины стать таким — угнетенным, грузным, как серая туча, что вот-вот пройдется по земле ливнем.       Драко потерял не одного родителя. И пусть физически ушел лишь Люциус, от той Нарциссы, которую знали раньше, тоже не осталось и следа. Гермиона видела своими глазами. Может, семейству Малфоев достался плохой фотограф, но то, как выглядела мать Драко на снимках с суда, действительно ужасало. Она исхудала до того, что щеки ввалились, а глаза ярко выделялись на фоне ссохшейся кожи. Нарцисса проронила несколько обрывков предложений на слушании в защиту сына. Вымолвила только: «Драко заставили», с долгими перерывами на кашель после каждого слова. Она больше не могла говорить. Не могла вести светские беседы, как и полагается чистокровной леди. Ее — той, что красовалась на страницах хроники — больше не было.       От Малфоев остался лишь Драко. Все остальные — частично или полностью — канули в их платиновую преисподнюю, как того и желала Грейнджер. Правда, почему-то сейчас Гермиона не чувствовала, чтобы сердце сжималось в руках победы. Не ощущала триумфа.       Зато испытывала отчаянное сожаление.       Она смотрела не на слизеринца, бывшего Пожирателя, сына дьявола и обидчика. Она смотрела на студента последнего курса Хогвартса, который ест зеленые яблоки на обед, любит своих родителей, носит водолазки, скрывает метку и глупо шутит.       Она смотрела на человека, который совершил много ошибок по глупости и за каждую расплатился с дикой наценкой.       Что-то в этом образе заставило ее сглотнуть тугой ком, засевший в глотке, и накрыть его горячую ладонь своей ледяной.       — Ты скучаешь по ней? — Гермиона спросила тихо. И пусть они в зале вдвоем, ей казалось, что такие вещи нельзя спрашивать в полный голос. Драко смотрел перед собой несколько долгих секунд, после чего повернулся к ней и слабо кивнул.       — Она стала другой. — Его взгляд соскользнул на подбородок Грейнджер. Малфой снова замолчал.       Серый взгляд рассредоточился. Драко слегка приоткрыл губы, отодвигая челюсть чуть в сторону. Он молчал. Позволял увидеть то странное, что отображалось на его лице, и хранить тишину. Комфортную. Без надрыва — такую, в которой нуждаются тяжело больные и раненые.       Гермиона рассматривала его. Открыто, без всякого увиливания и поисков причин, почему она это делает. Смотрела на бледную, почти фарфоровую кожу, на словно выцветшую радужку, темные брови, между которых залегла тонкая линия морщин. Он, наверное, много хмурился в обычной жизни. Грейнджер прошлась по прямому носу с высокой переносицей, вгляделась в темные круги под глазами и спадавшие на лоб светлые волосы. И ровно в ту секунду, когда ее взгляд коснулся изгиба губ, Драко переплел их пальцы, обжигая ледяную ладонь.       Сердце пропустило удар.       И, кажется, еще с пару десятков.       Она попыталась вдохнуть, раскрывая грудную клетку до хруста. Вот только кислород отчего-то не шел, будто легкие и так оказались наполнены до краев. Не воздухом — водой. Гермиона захлебывалась, ощущая на кончике языка тугую смесь паники и чего-то неестественного, странного, инородного. Чего-то, что ухнуло от желудка прямо к тазовым косточкам, размазывая все органы по стенкам брюшины.       Драко не поглаживал ее кожу. Он не делал ничего из того, о чем писали в романчиках на маминой книжной полке — Малфой просто держал ее за ладонь и смотрел на девичий подбородок, выглядя совершенно отрешенным. Словно этого мира и не существует. Его рука отогревала мороз ее ладони, чуть сжимая.       Гермиона озадаченно пялилась на переплетение пальцев, не решаясь спросить, какого черта происходит. Она осипла. Онемела, оглохла — с ней происходили дикие метаморфозы, и единственным верным выходом представлялось прямо сейчас вскочить, понестись в больничное крыло и умолять мадам Помфри отрубить Грейнджер руку. Или обновить слой кожи, чтобы наверняка стереть прикосновение Малфоя. Чтобы ни единая клетка тела не помнила об этом. Чтобы мозг никогда больше не задумывался о том, что ладони у Драко аномально горячие, как та августовская ночь, когда Гермиона впервые столкнулась с болью в позвонке. И стоило бы попросить Малфоя не трогать ее больше. Вырваться, убежать — но тяжесть прикосновения давила на трахею, парализовав всю нервную систему.       Грейнджер не могла выдавить из себя и пары слов. Не могла ни шелохнуться, ни вдохнуть поглубже. Это все — чей-то странный сон, никак не реальность.       Они сидели в полнейшей тишине, держась за руки. Он — отстраненный, углубившийся в мысли. Она — вовлеченная настолько, что начинало тошнить.       И что?.. Что делать дальше? Малфой взял ее за ладонь, как себя вести? Гермиона оторвала взгляд от их рук и осмелилась наконец вдохнуть. Поразительно: она сидела десять секунд не дыша вовсе. Голова — кругом. Грейнджер облизнула губы и прочистила горло.       — Гермиона, нужно поговорить.       Она испуганно взглянула на Драко. Тот впервые посмотрел ей в глаза, и на нее хлынула серость, разбавленная карим пятнышком у каемки. Он выглядел серьезно. И тон его не был шутливым.       Малфой назвал ее по имени.       — О…       И ровно в тот момент, когда Грейнджер почти вытолкала из себя вопрос, дверь открылась. Тео оглядел Малый зал, откашливаясь.       — Драко, ты закончил?       Нотт, наконец нашедший друга взглядом, застыл с настолько выразительным удивлением на лице, что губы Грейнджер растянулись в плохом подобии нервной улыбки. И тут же с щек схлынула вся краска. Пришло осознание: Тео видит не просто сидящих рядом заклятых врагов — он видит, как они держатся за руки. Грейнджер моментально вырвала ладонь и, скинув вещи в сумку, вылетела из зала. Она не сказала ни слова, потому что знала: разинь она сейчас рот, и ее, скорее всего, вырвет.

***

      Холодный октябрьский ветер обдувал лицо, заставляя морщиться и останавливаться во время сильных порывов. Гермиона прятала нос в шарф. Ей было до жути холодно. Темнота вокруг сгущалась в преддверии ночи, и осенний закат растворился, так и не успев показаться. Кроны клонились к сырой земле.       По-хорошему, стоило бы вернуться обратно в стены Хогвартса. Залезть в теплую ванну и, прикрыв глаза, раствориться в блаженстве теплоты. Вот только расписание не позволяло: после того, как Джинни начала лечение, у девочек появилась привычка каждый вечер прогуливаться по окрестностям. Джин говорила, что начинала выпивать примерно в это время. Чтобы не поддаваться соблазну, она гуляла, и Гермиона составляла ей компанию. Так они разминали кости и перемывали их же всем подряд, хохоча и сплетничая.       Но сегодня привычный разговор не складывался. Шел уже третий час, как Гермиона не находила слов. Мысли сгустились настолько, что вытянуть что-то одно не затрагивая другого казалось попросту невозможным. Сердце все никак не успокаивалось, а ком эмоций, застрявший в глотке рыбной костью, никак не рассасывался.       Грейнджер кидало в жар, когда она думала о… когда думала. О чем им разговаривать? Чисто гипотетически Гермиона могла придумать парочку тем, но все они казались слишком… странными, чтобы обсуждать их с Малфоем. Им элементарно не о чем говорить: они не друзья и даже не приятели. Было ли в его словах что-то важное? Хотел ли он чем-то поделиться?       Ее подташнивало от пережитого, а воспоминания обухом били по затылку, поваливая на колени. Прикосновение Малфоя до сих пор ощущалось как ожог, проникший куда-то прямо в нервные окончания. Гермиона мыла руки четырежды и усердно, с диким остервенением терла то место, где запечатлелось чужое прикосновение. И лишь когда кожу начало пощипывать, она позволила себе выдохнуть. Вспомнила, что если разотрет покровы до крови, то пострадает, поэтому сразу же пошла в комнату и нанесла жирный слой крема.       Она вышагивала по хрустящим листьям и трогала это место, потирая его пальцами. Взгляд рассредоточен. Мысли все — о дьяволе. Речь Джинни терялась на фоне зудящих, выкрученных на полную громкость мыслей, и Гермионе искренне чудилось, что повсюду, даже в едва видневшемся инее на редкой траве кроется Малфой.       Проще говоря, Грейнджер сходила с ума.       — Ты сегодня задумчивая, — Джинни шмыгнула розовым носом, поворачиваясь к подруге.       — Что? — Гермиона глупо моргнула, глядя на Уизли. Она прокрутила пластинку фонового шума в голове и коротко выдохнула облако сизого пара.       Сизого.       — Я… э… — Грейнджер нахмурилась, часто моргая. — Подготовка непросто идет.       Джин озадаченно подняла брови. Они шли по грязным листьям, что звонко хрустели под подошвой.       — Ага… — Уизли снова шмыгнула носом. — Тебе же не мешают?       — Нет-нет. В этом плане все здорово. Ребята довольно милые. — Гермиона вытащила из кармана варежки, надевая. Она быстро спрятала ладони в куртку.       — Прямо… все?       Гермиона фыркнула. Она засмотрелась на беспокойную гладь озера.       — Ну, Нотт бывает задницей, если ты об этом. Он упертый. Сегодня не полез на стремянку, потому что побоялся, что я трансфигурирую ее обратно в яблоко, а потом сказал, что я только командую и ничего не делаю.       — Вот урод, — Джинни улыбнулась. Она подхватила Грейнджер под локоть, уводя в сторону от кладбища. — Извини, что не могу тебе помочь. Я очень хочу, но… сама знаешь, — шумный выдох Уизли растворился паром. Ненадолго повисла пауза. — А остальные как?       — Пэнси хорошо справляется. Они даже болтали с Невиллом пару раз! — Гермиона глянула на удивленную Джинни и улыбнулась, кивнув. — Да. Это было мило. Невилл ее так внимательно слушал. Он вообще очень хороший.       — Да, ты права. Невилл — чудесный парень. Да простит меня Гарри, конечно, — Джин весело фыркнула.       Девочки проходили мимо лавочки у озера. Свистящий ветер толкал воду, и пожухлая трава вокруг намокла.       — Как у вас с ним, кстати?       Гермиона осторожно посмотрела на Джинни. Уизли пожала плечами и глубоко вдохнула морозного воздуха.       — Сложно пока сказать, если честно. Я… э-э… кое-где занимаюсь сейчас… ну, мне там помогают вроде… с алкоголем и… прочее. — Джинни подняла глаза на небо, когда на нос упала капля. Она как будто колебалась. — Короче, думаю, Гарри был прав, когда сказал, что нам нужен второй шанс. Что-то вроде начать с начала. Заново познакомиться, ходить на свидания. Влюбиться заново.       Гермиона широко улыбнулась, кладя голову на прямое плечо подруги. Ветер трепал кудри.       Она не стала уточнять про помощь. Джин не любила разговаривать о своих проблемах — лишь однажды спросила у Гермионы, какая магловская клиника может помочь с алкоголизмом, и после этого больше ни разу не затрагивала эту тему. Грейнджер не хотела тревожить то, что все еще болит. Поэтому только глянула на Уизли и шмыгнула носом.       — Звучит романтично. Посмотреть с новой стороны на старого человека.       — Да, что-то в этом духе. — Джинни покосилась на Гермиону, что рассматривала голые ветви деревьев. — Ты когда-нибудь делала так?       Гермиона знала, что это был не случайный вопрос. Джинни чувствовала, что настроение выбивается из привычного для их прогулки, и осторожно закидывала удочку, рассчитывая разговорить подругу о брате. Она была не в курсе того, что случилось у них с Роном, и, вероятно, желала узнать хоть немного деталей.       Вот только говорить об этом Гермионе не хотелось: она все равно не сможет найти правильных слов, чтобы объяснить всю ситуацию и причину отказа. Ей как никогда требовалась честность. И пусть в ее силах сейчас солгать, притвориться, будто не поняла вопроса, или съюлить любым иным способом, Гермиона больше не собиралась врать. Никому. Особенно себе.       — Кажется… — Гермиона умолкла. — Кажется, я сейчас это переживаю. Смотрю на человека, которого знаю много лет, новым взглядом.       — И… как тебе?       Грейнджер издала рваный смешок.       Ох, Джинни, если бы ты только знала, сколько времени я провела, корпея над этим вопросом.       — Сложно сказать. Это довольно странно.       Джин запустила руку в карман гермиониной куртки, подхватывая ладонь подруги. Она выжидающе смотрела в надежде на продолжение. И Грейнджер честно подбирала слова. Но не для убедительной лжи, а для того, чтобы наконец придать форму тому, что занимало голову. Хотя бы для себя.       — Знаешь, это похоже на… — Гермиона протянула последнюю букву, рассматривая грозное небо. — Как будто ты не чувствовал вкусов очень долгое время. А потом, когда они вернулись, попробовал нелюбимую еду и нашел ее не такой уж и отвратительной.       Джинни не сразу ответила.       — Да, это действительно странно.       — Человек… — Гермиона вновь облизнула губы. Она потянулась заправить волосы за уши, но лишь плотнее натянула теплую шапку, затем вновь прихватывая ладонь Джинни. — Человек, о котором я говорю, меня довольно сильно путает, потому что я прекрасно понимаю все его недостатки, но как будто… Не знаю, как будто его плохие стороны появились, потому что людям просто нужно что-то ненавидеть. — Грейнджер замолчала на мгновение. — А я не могу больше ненавидеть пустоту. Мне нужны доказательства, что человек — дерьмо. Их просто нет. Больше нет.       — Получается, твой человек исправился? — Джинни хмуро, но без недовольства посмотрела на Гермиону. Грейнджер пожала плечами.       — Мне кажется, он не исправился. Скорее, исчезли факторы, которые делали его плохим. Когда исключаешь из рациона сладкое, кариес перестает быть угрозой, верно? — ведьма с надеждой посмотрела на рыжую. Джинни задумчиво склонила голову.       — А если эти факторы снова появятся?       — Поэтому я и говорю, что человек не исправился. — Гермиона шумно вздохнула. — Мне сложно рассуждать об этом, Джин. Не морально, а с логической точки зрения. Этот человек собрал в себе столько противоречивых вещей, что у меня нет четкого мнения. Плохой ли он? Да, он определенно делал вещи, которые делают его отвратительным. Но ровно то же можно ответить на вопрос: «Хороший ли он?».       Гермиона посмотрела на вязкую грязь, поднимая ботиночки. Она нахмурилась.       — Он мне помогает. Он… оказывается в нужном месте в нужное время. И… говорит иногда правильные вещи. — Грейнджер замолчала. — Я вижу, что ему непросто. Разве абсолютно плохие люди могут страдать?       Она посмотрела на Джин. Та покачала головой, отвечая на взгляд.       — Я не знаю, Гермиона. Никогда не была в шкуре Малфоя, чтобы дать тебе ответ.       Грейнджер закрыла глаза с тяжелым стоном. Девочки остановились напротив Гремучей Ивы. Джинни не отпускала ладонь. Не смотрела на подругу так, словно та оказалась предательницей. Она была рядом и, вероятно, ждала вразумительного ответа или опровержений, но Гермионе было нечего сказать в свою защиту.       — Это не значит, что у меня что-то там… Не знаю, что-то. Нет. Я просто думаю. — Ведьма распахнула ресницы и облизала губы. Она подняла взгляд вверх, на гонимые ветром облака серого цвета.       — Мы не думаем о людях, которые нам безразличны, — Джинни покачала головой.       — Нет, Джин, мне правда на него все равно, — Гермиона поморщилась. — Я мучаюсь, потому что… Не знаю, меня просто вводит в ступор его внимание. Я постоянно анализирую то, что он делает в отношении меня, что он говорит. — Грейнджер пожевала краешек нижней губы, умолкнув. — Но это абсолютно ничего не значит. Я ни на йоту не изменила свое мнение о нем. Честно.       — Гермиона, даже если и изменила, я больше не собираюсь тебя осуждать. — Джинни закатила глаза, чуть кривясь в задумчивости. — Я наблюдаю за ним слишком долго, чтобы не заметить, как он смотрит на тебя. Как реагирует. Он, мне кажется, вообще реагирует только на тебя. Но… — Уизли стиснула ее ладонь крепче. — Он сломлен. Причем до такой степени, что починить будет сложно. Думаешь, ему нужна помощь? И, главное, хочешь ли ты ввязываться в спасение утопленника?       Гермиона смотрела на Джинни стеклянными глазами. Она моргала и тяжело дышала, чувствуя, как с языка рвется правда. О своем надломе. О трещине, пускающей кровь. Грейнджер опустила взгляд и сомкнула губы, жалостливо приподнимая брови.       Опять не смогла.       — Не суйся в болото, даже если держишься за самую толстую ветку, Гермиона. В конечном итоге она тоже обломится, и ты пойдешь ко дну.       Гермиона кивнула. Она сделала бесшумный шажок вперед и, стыдливо поджав губы, обняла Джинни. Крепко сдавила ее плечи. Зажмурилась изо всех сил, так, что на коже залегли морщинки.       Гермиона обнимала Джинни, надеясь, что это скажет ей больше, чем она могла передать. Надеясь, что подруга поймет.       И Джин, кажется, понимала. Потому что обнимала ровно так же в ответ, гладила по волосам. А потом сказала:       — Надеюсь, ветка не сломается.       И снова замолчала.