Уголок Грейнджер

      Когда Гермиона почувствовала холод кушетки, ее вновь настигла тревога. Только совсем иная, отличающаяся по вкусу от обыденной — та присасывалась к коже пиявкой и тянула, тянула силы. Эта же была другой. Грейнджер чувствовала, будто весь мир замер в предвкушении, и часы остановились лишь для одного — чтобы ведьма смогла сделать достаточно глубокий вдох. Ветер за окном притих. В кабинете молчали: Фальконе собирался с мыслями, а Гарри просто был рядом. МакГонагалл о чем-то разговаривала с Малесой за дверью, вне досягаемости ушей Грейнджер.       Весь мир молчал. Не пропускал ни единого звука, и даже мысли улеглись, делая голову абсолютно пустой.       До этого был разговор. Тяжелый, неприятный, думать о котором не хотелось. Фальконе брал долгие паузы во время диалога и тер глаза от усталости. Даже сказал, что выкурил бы сигарету, хотя бросил эту привычку десять лет назад. Гермиона тогда кивнула: она тоже хотела курить. Пусть и не сделала в жизни ни единой затяжки.       — От вас я жду тишины, — Фальконе строго оглядел МакГонагалл и Гарри. — Не мешайте ни Гермионе, ни мне. Даже если будет казаться, что операция идет не по плану — не вмешивайтесь ни в коем случае. Любая ошибка может стоить мисс Грейнджер нормальной жизни. Надеюсь, все это понимают. — Маркус посмотрел на бледную ведьму. Гермиона с трудом кивнула.       Фальконе рассказал, как будет проходить операция. Повторил все несколько раз, разжевывая детали не только пациентке, но и мельтешащему Поттеру. Он четырежды сказал о тишине: и Гермионе, и Маркусу нужна была полная концентрация. После этого молчание затопило стены. Утащило всех на дно, где нет ни разговоров, ни звона в ушах. Целитель предупредил, что надлом будет одним из самых болезненных опытов в ее жизни, и Грейнджер нервно улыбнулась: хотелось пошутить про проклятие, но рядом сидел не ведающий подробностей Гарри, поэтому она лишь сглотнула. Нервно. Подавилась собственной же слюной, потому что желудок крутило, стенки горла царапал подступающий ком тошноты, а голова шла кругом. Иногда Гермиона моргала, и мир будто переворачивался на пару секунд. К щекам поступал жар. Холодно.       Каждая броская деталь в кабинете сводила с ума. Как и предостережение: если она начнет выталкивать Фальконе, защищаться от его магии, он повредит ей мозг. Сделает инвалидом. Лишит… чего-нибудь. Гермионе не хотелось доживать остаток дней в инвалидной коляске. Или без возможности разговаривать, смеяться. Она хотела жить нормально. И поэтому клялась себе, что не допустит ни единой ошибки.       А еще Гермиона молилась. Судорожно ткала текст из «прошу» и «убереги», обращаясь к кому-то без лица. Не потому что хотела. Просто в такие моменты единственное, на что можно полагаться, — лишь воля судьбы и кого-то с властью божества. Грейнджер надеялась, что Безликий ее услышал. Потому что своего голоса она больше не различала.       Прикрыв глаза, Гермиона вдохнула полной грудью. Задержала дыхание. Выдохнула сквозь приоткрытые губы. И еще раз. И еще. И еще, пока тело не перестало напоминать размякшую вату.       — Вы готовы?       — Да, — Гарри кивнул. Гермиона покосилась на друга, приподнимая брови. — Извините…       Фальконе дружелюбно улыбнулся, вопросительно глядя на Грейнджер. Она не могла ответить: ее мутило. Ведьма кивнула. Щеки были бледными, а горели так, будто вся кровь организма собралась там.       — Я рядом. Если что, я рядом, ладно? Говори, как ты себя чувствуешь, не сопротивляйся, не нервничай, я… — Гарри тараторил, потряхивая ногой.       — Мистер Поттер, думаю, мисс Грейнджер поняла это с первого раза, — Маркус подмигнул парню. Гарри повторял одно и то же по несколько раз, видимо, думая, что Гермиона забыла. — Помните о том, что я говорил вам в коридоре. И о тишине.       — Конечно. Я просто хотел сказать, что я рядом. Теперь молчу, — Поттер шумно вздохнул. Пятка его ботинка ритмично стучала по полу, и в гробовой тишине звук напоминал оглушающий выстрел.       Фальконе, вдохнув, приблизился к посеревшей ведьме. Он сел на кожаное кресло, что стояло рядом с кушеткой, и похрустел шеей, разминая. Гермиона вся сжалась, плотно смыкая коленки. Она походила на промерзшего воробушка: маленькая, худенькая, словно покрытая инеем. Руки дрожали, и Грейнджер сдавила резиновый мячик, предложенный целителем.       — Сделайте глубокий вдох.       Гермиона послушно вдохнула через рот. Она с доверием смотрела на Маркуса, держа глаза широко распахнутыми, и лишь изредка моргала.       — Выдыхайте.       Ведьма шумно выдохнула, опуская голову. Гарри делал то же самое.       — Мистер Поттер, будьте добры, сосчитайте до пяти по моей команде. — Фальконе все еще смотрел на Грейнджер. — Когда ваш друг дойдет до последней цифры, я прикоснусь к кокону. Если вы не будете сопротивляться, мы прорвем его за три, самое большое, четыре минуты. Соберитесь, Гермиона, хорошо? Что бы ни случилось, ни в коем случае не выгоняйте меня из своей головы. — Он прикоснулся к девичьим вискам, чуть потирая кожу. — Я не успею выйти из ваших воспоминаний. Вам нужно позволить мне сделать надрез, даже если будет очень больно. Сжимайте этот мячик. Но осторожно, — он многозначительно кивнул, — не пораньтесь.       Дверь приоткрылась, и в кабинет бесшумно зашли Малеса с МакГонагалл. Ассистентка тут же отошла к кушетке Гермионы и принялась массировать ее запястье — там, где выстукивал пульс. Директор остановилась за спиной Поттера и положила ладони ему на плечи, чуть сжимая.       — Хорошо, — кивнула Грейнджер. — Сделайте это, мсье.       — Я приступаю?       — А можно Гарри будет считать и дальше? Я… мне бы это помогло… понимать, сколько осталось до конца.       — Как вам угодно. Мистер Поттер? — Фальконе обернулся на интенсивно закивавшего Гарри. Целитель умилительно хмыкнул. — Ваш друг пообещал считать. А вы, — он приподнял широкие брови, ласково глядя на ведьму, — выполните свое обещание, которое дали вчера. Договорились?       — Конечно.       Маркус безотрывно смотрел в ее испуганные карие глаза на протяжении пары секунд, после чего прикоснулся ко впавшей щечке, чуть прищипывая кожу. Гермиона непроизвольно улыбнулась, однако страха в ее глазах меньше не стало.       — Постарайтесь думать о чем-нибудь хорошем. О своем коте, например.       — Я подумаю о том, как буду рада, если мои догадки на ваш счет подтвердятся, — губы Гермионы дрогнули в еще более нервной ухмылке. Фальконе засмеялся.       — Все что угодно, Гермиона, лишь бы вы были здоровы и счастливы. Готовы? — Грейнджер едва заметно кивнула. — Тогда начинайте, мистер Поттер.       Фальконе обхватил ее лицо, не давая шанса отвернуться, а Малеса прижала хрупкие плечики к спинке кушетки. Гермиона с тревогой смотрела в эти тягучие, черные, как патока, глаза. Смотрела то в один зрачок, то в другой, и очень часто моргала. Грудина вздымалась все чаще. Маркус погладил большими пальцами ее скулы, легко улыбаясь. Он глубоко вдохнул и прошептал одними губами: «Льву не пристало трястись».       И тут же нырнул ей в голову.       — Раз.       Воспоминания о прошедшем дне, разговор с МакГонагалл, заживающий позвонок.       — Два.       Подготовка мемориала, Малфой-Малфой-Малфой, Тео, Невилл, разговоры — много болтовни, страх упасть. Много страха.       — Три.       Пьяная Джинни, Малфой, учеба, морозы. Элиза, пионы, список, кладбище.       — Четыре.       Первый день в Хогвартсе этого года, первая боль в позвонке, Нора. Рон, Гарри, Джинни, Молли. Дни восстановления, дни ожидания смерти, дни пустые и холодные. Зеленая вспышка.       — Пять.       Гермиона выгнулась в спине, раззевая рот. Она безуспешно попыталась податься вперед, вцепилась в чертов мячик так, что он выскочил из руки. Грейнджер хватала воздух, чувствуя давление.       Ее вмиг затошнило. Голова дрогнула, будто к горлу подступила рвота, и Гермиона схватилась ладонями за подлокотники кушетки, норовя вырваться. В глотке застыл сиплый крик.       Неописуемая боль. На голову словно обрушилась кувалда и раздробила череп, при этом оставляя Грейнджер в сознании. Она чувствовала, как нечто острое притрагивается к самим мозгам, и глаза увлажнились. Будто по мозгу водят лезвием, препарируя каждую извилину. Гермиона зажмурилась. Она промычала, сдавливая истошный вопль. Позволяя Фальконе надрывать, скользить по воспоминаниям. Воздуха не хватало. Она задыхалась.       Больно.       Что-то в сознании подцепилось, и это ощущалось так, словно в мозг вогнали нож по самую рукоятку. Гермиона сдавила зубы до того, что желваки онемели. Трещина пошла глубже, отдавая глухим ударом во лбу, и ведьма звучно вдохнула, поперхнувшись. Она чувствовала сопротивление организма. Лицо покрылось испариной, щеки были бледными. Сердце стучало слишком быстро.       Больно. Очень.       — Остановитесь…       Гермиона попыталась дернуть головой, чтобы вырваться из рук целителя. Она чувствовала что-то невыносимое, чувствовала, что голова вот-вот разорвется, ей было больно, телу было больно — каждой клетке было так, блядь, больно, что Грейнджер больше не могла сдерживаться. Голову заливала кровь.       Ей не прорывают кокон.       Ее убивают.       Силы утекали. Мерлин, эта магия разрушительна. Она несла такую боль, что Грейнджер только металась из стороны в сторону, пытаясь сбросить крепчавшую хватку Малесы на плечах. Гермиона не могла оставаться в том же положении и старалась отодвинуться, выбраться. Ведьма прикладывала максимум усилий, чтобы уклониться: несмотря на сдавливающие ладони, она напрягала шею и медленно уводила голову в сторону миллиметр за миллиметром. Фальконе не отпускал. Он смотрел ей прямо в глаза, и взгляд его был рассредоточен, словно замылен чем-то. Щеки горели.       — …девяносто! Гермиона, прошло полторы минуты! Еще немного! — донесся откуда-то голос.       Но все, что сейчас происходило во внешнем мире, было таким бессмысленным. Гермиона ничего не слышала, она чувствовала только, как ее мозг выворачивают наизнанку. Мигрени? Нет. Ничто в мире не сравнится с тем, что ломало ей сейчас голову. Грейнджер не знала, куда деться, куда ей, блядь, спрятаться от бензопилы в сознании.       Ее лихорадило. Выступил пот, по спине скатывались капли. Ее всю трясло. Бледная ведьма дрожала как от холода в минус сотню градусов. Боль походила на изощренный Круциатус, сконцентрировавшийся исключительно в голове. Слишком много. Всего было слишком много — и особенно чертовой боли. Мысли переполняли.       Она знала, что делать. Перерыв — ей нужен перерыв, ей так больно, что она вот-вот отключится. Гермиона собрала все силы и зажмурилась, слабо толкнув чужую магию. Голова качалась из стороны в сторону. Шея устала. Верхняя губа приподнялась, и Грейнджер, морща нос и заливаясь слезами, постаралась снова оттолкнуть Фальконе. Убрать его. Он делал ей больно. Так больно…       — Гермиона, — прорычал сквозь зубы Маркус, сильнее сдавливая ее голову, словно желая раздавить собственными руками.       Но Гермиона не слушала. В тот самый момент, когда сознание полыхало огнем, Грейнджер умирала. Ей очень хотелось жить. Она не могла умереть на глазах у Гарри. Она боролась каждый день, и теперь…       Гермиона толкнула Маркуса. Отбросив руки Малесы, она схватилась за его ладони и изо всех сил потянула в сторону, чтобы оторвать от своих щек. Уже плевать, повредит ли он ей мозг. Это невыносимо. Такую боль невозможно терпеть — ни одна живая душа не выдержит.       Фальконе сдавил руки еще плотнее. Его нажим стал сильнее, и сознание покачнулось. Гермиона злилась. Она ненавидела. Она сопротивлялась: ей делали больно, и она выгонит. Выгонит. Выгонит. Грейнджер наседала на чужую магию в своей голове, пытаясь подавить на корню. И снова — вспышка. Слепит.       — …сто сорок семь!       Гермиона промычала. Хорошенькое личико исказилось в рыдании. Грейнджер плакала, громко всхлипывая и пытаясь оттолкнуть Маркуса — теперь физически, просто толкая его в плечо.       — Остановитесь, — Гермиона жалобно пискнула сквозь плач. — Умоляю, мне очень больно…       У нее не было больше сил. Ее словно били, били нещадно, с животной жестокостью, по вискам и особенно затылку. Не жалели. Нисколечко.       Вспышка.       Слепит серым.

***

      Она проснулась, когда небо за стеклом было черным. Гермиона лениво, словно нехотя приоткрыла глаза, стараясь прийти в сознание, и попыталась шевельнуть пальцами на руках. Тело оказалось тяжелым, неподатливым. Грейнджер осторожно повернула голову в сторону и тут же сморщилась от глухого удара в висках. Во рту пересохло. Ведьма провела рассеянным взглядом по сторонам, хмуря брови от болезненного импульса.       Она не в кабинете Фальконе. В какой-то палате — должно быть, Гермиону принесли сюда, когда она осела на кушетке куклой. После последней попытки вытолкнуть чужое присутствие Грейнджер уже не чувствовала ничего: ни боли, ни собственного тела. Просто глупо, даже механически смотрела в сосредоточенные глаза Фальконе и изредка смаргивала слезы. Она оставалась неподвижной, кажется, пока не уснула. На краю сознания запечатлелся черный взгляд целителя.       По телу до сих пор проскальзывали фантомные всполохи боли: тяжело было даже пошевелиться, а мысли оказались до того туманны и спутаны, что Гермиона с трудом понимала, где находится. Ясно ощущалась только жгучая жажда. Язык прилип к небу. Пытаясь привнести хоть какую-то ясность в свое положение, Грейнджер осмотрелась.       Выбеленные стены — по канону всех больниц. На комоде рядом с окном стоял букет белых пионов, и на губах Гермионы тут же пригрелась ненавязчивая улыбка. Кроме крайне неудобной койки, на которой лежала Грейнджер, имелись еще кресло по соседству, тумбочка с графином, ее палочкой и небольшим зеркалом на дубовой поверхности и… комод с цветами. Все. Палата была неприветливой и казалась совершенно пустой. Под стать воспоминаниям Гермионы.       Дверь тихо приоткрылась, и Гермиона метнула взгляд в сторону, вся сжимаясь. Резкие движения провоцировали боль. Ведьма моргнула пару раз, глядя на приближающегося Фальконе, и попыталась улыбнуться, но уголки губ лишь устало дрогнули.       — Как вы себя чувствуете? — Маркус подошел к постели Грейнджер, прикладывая ладонь к ее лбу. Гермиона обессиленно прикрыла глаза. Ей хотелось спать.       — Можно воды?       Фальконе без лишних слов подхватил с тумбочки графин. Сквозь закрытые глаза Гермиона услышала, как льется вода, и глотку свело в предвкушении. Целитель подложил руку под девичью шею, помогая подняться, и приложил к ссохшимся губам Грейнджер стакан.       — Вы понимаете, где вы?       Гермиона удивленно посмотрела на взволнованного Маркуса. Она пару раз моргнула и шумно вздохнула.       — Да. Я в палате Мунго. После операции по надрыву Обливиэта. А сколько я тут нахожусь, кстати?       — Часов шесть. — Целитель смотрел, с какой жадностью ведьма глотает воду. — Все прошло благополучно. Никакой угрозы уже нет, но… — он озадаченно замолчал. — Гермиона, своими действиями вы могли убить себя. Я был в шаге от того, чтобы навредить.       Она отвела голову, упираясь щекой в шершавую ладонь Фальконе. Грейнджер изнуренно выдохнула.       — Я же предупреждал, что нельзя сопротивляться. — Маркус положил голову Гермионы на подушку, после чего присел на соседнее кресло. — Благо, у вас не так много сил. Иначе операция могла бы закончиться совсем по-другому.       Гермиона молчала, размеренно дыша. Она сглотнула и приоткрыла глаза, рассматривая Фальконе. Губы изогнулись в подобии улыбки.       — Мне было очень больно, — почти отсутствующий голос звучал сипло. Фальконе кивнул и легонько потрепал кудрявые волосы, будто Грейнджер была малым ребенком. — Извините за все. И… спасибо.       — Благодарите Мерлина за свою удачливость, — Маркус тяжело вздохнул, натянуто улыбаясь. Взгляд его был уставшим. — Если бы не это… не хочу представлять, как все могло бы сложиться.       Гермиона слабо кивнула, вдавливаясь щекой в подушку. Головная боль мячиком отпрыгивала от черепной коробки. Ведьма рассматривала целителя. Утомленного, со слабым блеском в глазах, напряженного. Фальконе выглядел так же, как колдомедики Мунго во время войны. Казалось, сегодняшний день вытянул из него все силы.       — Я не знаю, как вам это удалось, Гермиона, но вы заблокировали мне выход из вашей головы.       Грейнджер нахмурилась.       — Я не мог выйти из ваших воспоминаний. Я хотел сделать это сразу же, как только вы начали сопротивляться — мне бы еще хватило времени. Но ваш Обливиэйт… — Маркус удивленно покачал головой, опуская уголки губ. — Тот, кто наложил на вас заклятие, вероятно, был потрясающим волшебником. Потому что прорвать такой кокон… — целитель посмотрел на Гермиону, — …было невероятно сложно.       — Почему? — спросила ведьма спустя пару секунд молчания.       — У него очень толстые стены. Он как будто… — Фальконе свел брови на переносице. — Как врачу мне не следует так говорить, потому что это далеко от правды. Но ваш Обливиэйт будто защищался. Он… словно не хотел, чтобы я его прорвал.       Гермиона внимательно смотрела на Фальконе. И пусть сознание клонило в сон, а тело будто наполнило свинцом, ведьма попыталась сесть — но тут же осеклась. Рука, которой она попыталась упереться в матрас, подогнулась. Грейнджер устало вздохнула.       — Мечтаю ударить человека, который наслал на меня Обливиэйт.       Фальконе тихо рассмеялся. Он потер бороду и укрыл пациентку одеялом по шею.       — Я надеюсь, что вы не будете жалеть об этой операции, — мужчина поджал губы.       — В моем положении глупо жалеть о чем-либо, кроме медлительности на поле боя, — Гермиона попыталась улыбнуться. Маркус смотрел на нее с сочувствием, после чего опустил взгляд на свои колени и как-то особенно грустно хмыкнул.       — Ваши воспоминания, Гермиона… Они могут быть не так просты, как вам кажется. Я переживаю за ваше состояние.       Грейнджер непонимающе покачала головой. Аккуратные бровки вновь сошлись на переносице, и ведьма вздрогнула от вспышки боли в затылке. Маркус на нее не смотрел.       — Мсье, я не наивная. — Она помолчала. — Я понимаю, что… под Обливиэйтом наверняка пытались спрятать что-то важное. Но… — Гермиона подняла взгляд вверх, рассматривая потолок. Она глотнула ртом воздуха. — А что если там люди, которые знают, как мне помочь?       — А если нет, Гермиона?       Они пересеклись взглядами. Ее — уставший, потухший.       И его. Будто уничтоженный.       Маркус покачал головой, болезненно щурясь.       — А если те люди не знают, как вам помочь? Вы возложили на них столько надежд, не зная даже имен. А если это были случайные товарищи по несчастью, которые чудом помогли вам на первом этапе, но не имеют ни малейшего понятия, что делать дальше?       — Тогда я хочу их хотя бы поблагодарить… — тихо произнесла Грейнджер, опуская взгляд. — Даже если они разведут руками на мои вопросы, я хочу поблагодарить их за спасение.       Маркус молчал.       — Я думаю, им будет тяжело принять вашу благодарность, Гермиона. Потому что избавить вас от проклятия у них не получилось.       — Но они старались, — Грейнджер сжала кулаки, болезненно глядя на Маркуса. Фальконе с горечью усмехнулся.       — Гермиона, правда в том, что людям плевать на старания, если нет результата. Даже если они приложили максимум усилий, это мало что меняет. В конечном итоге, мы все еще не знаем, что делать.       Гермиона не знала, что ответить. Она молча смотрела на разочарование в глазах Фальконе и изредка моргала, собираясь с силами, чтобы задать тот самый вопрос, что мучал ее изо дня в день с их первой встречи.       Поначалу Гермиона часто думала о Фальконе, надеясь таким образом вытянуть ответ, что засел где-то на кромках сознания. Она знала Маркуса. Совершенно точно знала: его лицо, тембр голоса, шершавость ладоней — все это казалось словно… вызубренным. Заученным. Грейнджер казалось, будто она перечитывает параграф из старого школьного учебника и с каждой прочитанной строчкой вспоминает материал.       Глядя на Маркуса сейчас, слыша его голос, вдумываясь в разговор, она понимала. Понимала, что сомнений больше не осталось.       — Мсье, — Гермиона подала голос. У нее быстро билось сердце. — Вы ведь были одним из тех, кто пытался меня спасти, верно?       Фальконе улыбнулся. Он прикрыл глаза, поджимая губы, и слегка повел плечами.       — Вы сами ответите на свой вопрос, когда вспомните. А теперь отдыхайте. — Фальконе уперся ладонями в бедра и поднялся. Он отошел к двери и обернулся, встречая цепкий взгляд Грейнджер. — Вы чудесная ведьма, Гермиона. Возвращайте свои воспоминания, а я буду думать, как вернуть вам жизнь.       Маркус почти вышел, но замер в проеме. Грейнджер наблюдала, как он вновь прикрывает дверь и поворачивается к ней, прищуриваясь.       — Знаете, в моем роду была одна женщина… Моя мать говорила, что она не предсказывала будущее, но всегда чувствовала прикосновение смерти на чужих плечах. — Целитель почесал бороду, хмурясь. — Мне тоже передалось это умение. Поэтому я и пошел в колдомедицину.       Он умолк, глядя на Грейнджер. Ведьма тревожно перебирала пальцами одеяло.       — Вокруг вас клубится смерть, Гермиона. Я впервые за столько лет практики чувствую такое… — Маркус сжал зубы, глядя в сторону. — Вас спасает только то, что она по какой-то причине не может к вам прикоснуться. Словно решает, пришло ли время. А может, вас слишком усердно оберегает ваш ангел-хранитель.       Ведьма вздрогнула. Интуитивно натянув одеяло на плечи, Грейнджер сдавила челюсти и шумно выдохнула через нос. Ей было холодно и страшно. Складывалось ощущение, что этот холод, что ежедневно ее преследовал, предвещал приближение костлявой. Словно она стояла позади и то приближалась, то отдалялась, маневрируя. Словно… с каждым движением смерть становилась смелее, сокращая дистанцию между ними.       Гермиона поежилась. Она испуганно поджала коленки к груди, сворачиваясь калачиком, и нашла взглядом свою палочку.       — Будьте предельно осторожны в ближайшие дни. У меня дурное предчувствие по поводу вашего самочувствия. Не… — Фальконе сощурил глаза, едва заметно улыбаясь, — не отталкивайте своего ангела, Гермиона. Он вам как никогда нужен.       — Это, знаете ли, не самые ободряющие слова, которые можно было сказать на ночь.       — Я не мог вас не предупредить. — Он сделал паузу, открывая дверь. — Мистер Поттер ждет вас в коридоре. Я скажу ему, чтобы он зашел. Но сначала, — Фальконе выразительно поднял брови, — сделаю выговор за вашу самодеятельность с Обливиэйтом. Я все помню, маленькие хулиганы.       Гермиона натянуто улыбнулась. Вместе с прощальным хлопком двери она схватилась ослабевшей рукой за лежащую на тумбе палочку и прошептала: «Люмос», возвращая в комнату свет. Ведьма провела ладонью по лицу в попытке стереть тревогу. Дыхание сбилось.       Вокруг вас клубится смерть.       Она надавила пальцами на виски, собираясь с мыслями. Спутанное сознание не позволяло мыслить четко и структурированно — Гермиона чувствовала себя до жути уставшей, а веки словно налились свинцом и против воли закрывались. Вот только… страх. В ней вновь слишком много страха, разве что с иным послевкусием. Гермиона нервничала, беспокоясь, что Фальконе окажется прав. Что последующие дни таят угрозу.       Грейнджер попыталась убедить себя, что Маркус говорил о проклятии. Что целитель просто в очередной раз напомнил ей о настоящем положении дел: заживший позвонок, трещина в Обливиэйте — все это ведь не означает вернувшегося здоровья. У Мунго все еще нет кроволиста, а испарение до сих пор не замедлилось. Грейнджер все чаще сталкивалась с ухудшением чувствительности пальцев. Она постоянно мерзла, и этот холод словно въелся в тело, стал продолжением ее личности.       Фальконе был прав. Смерть ждала января.       А Гермиона — спасения.       Ведьма сквозь силу приподнялась на кровати, неловко садясь. Ей было трудно думать, ее клонило в сон, но…       В груди заболело. Грейнджер положила ладонь на сердце и нахмурилась, шумно выдыхая.       Она и правда вечно ждала спасения. Ждала все эти месяцы, что на нее снизойдет нечто поразительное, что даст силы бороться со страхом, трусливостью, с выученной беспомощностью, а потом и с болезнью. Все это время с марта Гермиона только и делала, что полагалась на всех вокруг. На обстоятельства, мадам Зизз, Фальконе, людей из воспоминаний — Грейнджер грезила, что кто-то непременно поможет ее спасти. Кто-то — кто угодно, кроме…       …нее самой. И одна лишь мысль об этом заставила скривиться от отвращения.       Она искала помощи у всех, но только не у себя. Она отказывалась от ответственности за свою жизнь, пыталась переложить ее на других и выставить себя жертвой случая, неприятельницей судьбы.       И, Мерлин. Грейнджер больше не хотела так жить.       Гермиона выдохнула, опустив плечи. Растерянным взглядом она скользила по палате, не замечая призраков прошлого. Ей было до того горько от осознания, сколько времени она потратила теряя себя. И до того радостно чувствовать, что силы к ней возвращаются. Но… прошлую жизнь не вернуть. У нее больше и возможности-то нет вести себя так, словно мир не перевернулся на сто восемьдесят градусов.       Грейнджер больше не хотела жить прошлым.       Ей хотелось жить прямо сейчас. Прямо в этот момент чувствовать себя счастливой, не задумываться о том, сколько крови было пролито на этот самый пол, о том, что в этой палате погиб очередной боец. Грейнджер хотела видеть во всем жизнь, а не смерть. И особенно сильно она хотела видеть ее в себе.       Ведьма осторожно, рассчитывая собственные силы, свесила ноги с постели и аккуратно перенесла вес тела на ступни. Постояла несколько секунд, тяжело сглатывая и привыкая. Проверяя, сможет ли сделать шаг и не свалиться. Подхватив с тумбочки зеркало, Гермиона трансфигурировала его в трость и, опираясь на нее, чтобы не упасть, медленно двинулась к двери.       Раз Гарри все еще здесь, нужно с ним поговорить. Гермиона чувствовала необходимость признаться, наконец, во всем, потому что чем дольше тянулась эта вереница лжи, тем хуже Грейнджер себя чувствовала. Тем неправильнее становились ее утекающие дни. От этого нужно избавиться, пока еще есть силы быть откровенной. Пока есть возможность исправить положение.       Гермиона с трудом открыла дверь, оглядывая коридор. Гарри, потупив глаза, внимал Фальконе. Целитель, грозно выставив указательный палец, размахивал им у него перед носом. Поттер пытался открыть рот, чтобы вставить пару слов в свою защиту, но Маркус не давал ему ни шанса. Грейнджер улыбнулась: пора спасать друга.       — Гарри… — сиплым голосом окликнула его она.       Поттер вздрогнул, тут же находя Гермиону взглядом. Следом на ведьму посмотрел и целитель, раздраженно вскинув руки.       — Cazzo! Ну конечно вы встали, мисс Грейнджер. Ну конечно!       — Годрик, Гермиона! — Гарри подлетел к подруге и закинул ее тонкую руку себе на шею. Он обернулся к Фальконе и кивнул: — Спасибо за лекцию, мсье. Я больше не рискну повторять ничего подобного.       — Уведите несчастную, мистер Поттер, пока я не приклеил ее к кровати! А вы, мисс Грейнджер… — Маркус ткнул в нее пальцем, — с вами я поговорю чуть позже! Готовьтесь: это будет очень неприятный разговор.       — Договорились, — Гермиона улыбнулась, щуря глаза от коридорного света. Гарри подхватил подругу и быстро донес до постели. Он помог ей улечься.       — Зачем ты встала? Целители сказали тебе лежать.       — Я подумала, что у тебя проблемы. Фальконе может быть немного… нравоучительным.       — Не то слово… — Гарри хмыкнул, иронически изгибая губы.       Гермиона устроилась поудобнее, вздрагивая от мурашек озноба. Она устало улыбнулась и указала подрагивающей ладонью на кожаное кресло по соседству. Гарри будто ожидал момента, когда же наконец сможет пересесть с неудобного стула на что-то более мягкое. Он плюхнулся в кресло и удовлетворенно выдохнул, двигаясь туда-сюда на мягком покрытии.       — Мы можем наколдовать тебе одеяло и подушку, чтобы ты остался со мной. Если, конечно, у тебя не будет проблем с Джинни…       — МакГонагалл сказала, что позаботится о причине нашего отсутствия, так что вопросов не должно возникнуть. Да и, честно говоря, я не очень хочу оставлять тебя одну. Тяжелый денек выдался.       Гермиона скромно улыбнулась, и улыбка эта была полна изнуренной благодарности. Ведьма опустила глаза на покрывало и еле заметно прикусила нижнюю губу, чуть втягивая. Поддерживать обыденный диалог ей не хотелось. На то не было сил, да и Грейнджер прекрасно понимала: если они сейчас ударятся в бытовые беседы, она так и не расскажет тяжелую правду. Это станет очередной попыткой сбежать.       — Я очень за тебя испугался сегодня. — Поттер приподнял очки и потер глаза выступающими костяшками кулака. — Боюсь представить, каково было тебе.       — Больно, — она ухмыльнулась. — Просто больно. Но оно того стоило. Надеюсь, теперь я вспомню нужные вещи.       Гарри тяжело вздохнул, осматривая ведьму. Она лежала на боку укрытая одеялом, поджав коленки к груди. Лицо ее не было безмятежным: брови постоянно сводились к переносице, а мышц касались нервные импульсы, чуть спазмируя и вызывая непроизвольную дрожь в уголках губ. Гермиона протянула ладонь и взяла друга за руку, особенно цепляясь за пальцы. Она неловко посмотрела на него, явно что-то выискивая в уставшем, но спокойном лице. И пока Поттер думал, что же конкретно ищет Гермиона, ведьма внутренне решалась на открытую беседу.       С Гарри ведь всегда легко. Даже самые сложные вещи становятся простыми, стоит только поговорить без утаивания. Что бы ни происходило в жизни, достаточно прийти к нему, заболтаться, засмеяться — и поганая тревога разжимает ладонь на горле. Ты начинаешь дышать. Начинаешь жить.       Ему нельзя было больше врать. Он элементарно не заслуживал такого отношения, и Гермиона особенно ясно осознала это после его вчерашних слов. Его поддержка… Мерлин, Грейнджер до сих пор не поняла, как относится к этому. У нее была вся бессонная ночь на раздумья. Все ее ожидания, все страхи о возможной реакции потрескались, словно старая фреска. Рухнули, подобно ветхой постройке при сильном ветре. Гермиона чувствовала себя так же: свирепый ветер перемен трепал тонкие стены. Пришло время дать им рухнуть, чтобы построить на их месте нечто новое. И в основу крепкого дома Грейнджер хотела заложить правду.       Она ведь всегда была такой. Честной, искренней, прямолинейной. В школьные времена Грейнджер делилась с Гарри всем, начиная с абзацев, которые могли помочь в очередном расследовании, и заканчивая первой влюбленностью. Грейнджер чувствовала, что в ее скромном мирке не было человека важнее Гарри. Он был ей не просто другом и даже не братом. Поттер… напоминал, скорее, родственную душу. И скажи кто Гермионе, что она станет систематически врать ближайшему человеку, ведьма бы, наверное, ударила подлеца. Вмазала бы кулаком прямо по лицу, потому что обманывать Гарри? Ни за что.       Вот только у жизни были другие планы. И долгое, слишком долгое время Грейнджер видела спасенье во лжи. Она пользовалась ею как броней, которая должна была защитить, но на деле сломалась в первом же бою, оставляя голые участки тела уязвимыми.       Пришла пора рассказать всю историю. Нужно найти смелость, чтобы наконец столкнуться с последствиями, потому что бегать от них Грейнджер слишком устала. Последние месяцы, начиная с двадцать второго марта, она только и делала, что бежала. От себя, от принятия неизбежного, от тяжелых мыслей, друзей и особенно от правды. Не было больше времени молчать — каждый день обходился слишком дорого, и слова Фальконе про клубящуюся смерть только подтверждали это. Если прямо сейчас не разобрать весь этот ужас затяжной лжи, от нее уже никогда будет не отмыться. Она заполнит сердце Гермионы мусором, токсинами, превратит разум в свалку.       Она потирала кожу его ладони, глядя на сплетение их рук, и мирно улыбалась. Хотелось продлить этот момент, в котором Гермиона — всего лишь лучшая подруга, героиня войны и никак не умирающая гриффиндорка, что потратила непозволительно много времени на жалость к себе. Грейнджер усмехнулась: оказывается, Империус можно сотворить и без магии. Достаточно просто обманывать себя на протяжении долгого времени, а дальше ты сам идешь у лжи на поводу.       — Я тебя люблю, знаешь? — Гермиона несмело посмотрела на Гарри. Он мягко улыбнулся.       — Ты заботилась обо мне, даже когда носила крестраж. Так что думаю, знаю.       — Это хорошо… Я хочу, чтобы ты помнил об этом, ладно? И… воспринял мои следующие слова с пониманием: все, что я делала, было исключительно из желания защитить любимых людей.       Грейнджер смотрела на Поттера с надеждой. Сонливость прошла: Гарри подобрался, сжал ее ладошку сильнее. И только спустя пару секунд кивнул. Гермиона шумно вдохнула.       — О чем ты? — он непонимающе покачал головой.       — Вчера вечером… Когда я пришла к тебе на поле, я… — Гермиона заморгала, поджимая губы. — Я соврала тебе.       Гарри смотрел на нее с хлесткой тревогой. По его лицу было видно, как Поттер измотан: круги под глазами напоминали синяки от удара, и на стройном лице выделялись мешки. Наверное, Гермионе следовало бы поговорить с ним утром, когда они оба отдохнут и придут в себя после операции, но… Если она не скажет сейчас, то вряд ли осмелится позже.       Гермиона чувствовала, как в животе что-то оборвалось. Желудок крутило.       — Я сказала, что не знаю, чем конкретно меня прокляли. Это… — она потупила взгляд, — это неправда. Я знаю. Знала с сентября.       Грейнджер сделала паузу.       — Помнишь, как до нас дошли слухи, что Пожиратели готовят какое-то проклятие для маглорожденных? Тогда еще решили, что это лишь провокация… — Гермиона сделала внушительную паузу, проглатывая ком в горле. Уголки губ дрожали. Сколько ни храбрись, сознаваться во лжи неимоверно трудно. — Оказывается, оно правда было. Это проклятие иссушения крови. Оно… заставляет кровь маглорожденных испаряться. В Мунго не знают, по какому принципу оно работало и почему воздействовало исключительно на грязнокровок, но обычно…       Гермиона, умолкнув, перебирала ткань одеяла пальцами свободной руки. Взгляд был устремлен на белоснежное покрывало. И как бы Грейнджер ни хотелось говорить глядя Гарри в глаза, стыд за сказанную ранее ложь оказался в разы сильнее. Потому она прятала взгляд, заглушая голос.       — Обычно жертвы умирают где-то через час, потому что место проклятья начинает сильно кровоточить, и кровь не остановить. Когда… когда я… — Грейнджер провела ладонью по лицу, слабо улыбаясь. — В общем, меня прокляли в седьмой позвонок. Тот самый, который выступал. Там, в лесу… я задыхалась кровью. Она просто текла у меня изо рта, и я… ничего не могла сделать. Я смутно помню тот день, если честно, но тот… ужас, который я испытала, когда увидела свои руки… Я не могу забыть. Я пыталась. Много раз пыталась, но этот кошмар меня преследует.       Гарри выдернул ладонь из цепкой хватки подруги. Гермиона только мрачно усмехнулась: смотреть на него не хотелось. Девичьи брови свелись, и Грейнджер поджала губы в опечаленном жесте.       — Как оно работает? — голос у Гарри глухой, грудной. Похож на рык разъяренного хищника.       — Я мало что знаю. Только… — она облизнула губы, — только то, что мой организм пытается себя обескровить. Он считает кровь вредоносным элементом, от которого нужно избавиться. Если я поранюсь… это станет фатальным, даже при маленькой царапине. А если не допускать увечий… кровь просто будет испаряться сама по себе. Ее становится меньше. С каждым… днем. Если не часом.       Гарри смотрел на нее совершенно пустыми глазами. Он глядел, как Гермиона, повесив голову, перебирает ткань руками и смаргивает слезинки. Капли соскакивали с дрожащих ресниц прямо на одеяло и впитывались влажными пятнами. Чуть растрепанные, буйные кудри Грейнджер прикрывали ее бледные щеки.       Поттер накрыл лицо руками и провел вверх, вцепляясь в волосы. Очки припечатались к коже, и стекла запачкались от прикосновения. В обычное время Гарри тут же снял бы их, протер линзы. Но теперь… это было так неважно. Так неважно по сравнению с комом страха, засевшим в груди. Его начало потряхивать, да так ощутимо, что во рту пересохло. Это была предпоследняя стадия испуга, когда сознание еще функционирует, но организм уже сдает позиции и следует предписаниям тревоги.       — Я попрошу тебя быть честной со мной. Хотя бы сейчас, — сипло произнес Гарри, сдавливая челюсти. — Ты умираешь?       Гермиона не ответила. Прошла секунда, две — десять. Она молча смотрела на свои руки и бесшумно плакала.       Гарри зажмурился. Рот приоткрылся, и дыхание участилось. Градом обрушились слезы. Кольнуло где-то в солнечном сплетении, и по венам разнеслась тупая боль.       — Ты умираешь? Ты умираешь, Гермиона? — Он вскочил на ноги, задыхаясь от слишком частых вздохов.       Не в силах стоять на одном месте, Поттер заходил по палате. Он тер грудину и всхлипывал. Слезы непроизвольно скатывались по скулам, и Гарри не мог… не мог. Не мог. Эта мысль — эта страшная мысль, что Гермиона…       — У меня есть три месяца.       Он замер. Словно в замедленной съемке, Гарри повернул голову к подруге. В зеленых глазах — пустота. По губам скатилась слеза, и Поттер неосознанно слизнул ее кончиком языка. И без того бледное, уставшее лицо, кажется, стало совсем меловым.       — Три месяца?.. — прошептал Гарри, моргнув. — Три месяца до чего, Гермиона?       — Меня вылечат, — она пискнула, ссутулившись. — Нужно только найти Дьявольский Кроволист, и меня вылечат. Кровь обновится.       — Сколько его уже ищут? Сколько?!       Грейнджер тихонько всхлипнула.       — Полтора месяца.       — И ты… ты полтора месяца молчала о том, что умираешь?! Ты… соврала. Гермиона, ты соврала мне, ты обманывала столько… Что же ты наделала…       Приложив ладонь ко лбу, Гарри осел на пол. Он резко перестал дышать. Глупо, словно в прострации, он не моргая смотрел перед собой, на ножки постели.       Гермиона наконец подняла голову. Карие глаза выделялись на зареванном лице красными пятнами. Губы припухли, и Грейнджер провела по коже языком. Она всхлипнула.       — Я не могла сказать, Гарри. Я… думала, что справлюсь сама. Вы были так погружены в новую жизнь без войны, что я…       — Так это мы виноваты?       Он поднял на нее пустой заплаканный взгляд. И это ударило больнее пощечины. Гермиона покачала головой, морщась от слез.       — Нет. Нет, Гарри, я знаю, что дол… — Гермиона поперхнулась слезами и шмыгнула заложенным носом. — Я должна была сказать сразу, но мне так… — она уткнулась лицом в ладони, не прекращая рыдать, — страшно. Пожалуйста… я тебя умоляю, не злись на меня. Я не могла поступить по-другому. Я не хотела беспокоить вас своими проблемами.       — Проблемами? — Гарри рассмеялся сквозь пелену слез. — Ты умираешь, Гермиона! Это не проблема, это гребанная катастрофа! Ты… Гермиона, я так зол на тебя. Я так на тебя зол… Ты знала, что у меня нет никого, кроме вас с Роном! Ты знала и… молчала. Ты…       Гарри накрыл глаза ладонью и уткнулся в поджатые к груди колени. Оба плакали. И это было невыносимо.       Гермиона, сжимаясь от боли в висках, неловко подползла к краю постели, чтобы быть ближе к другу. Руки были совсем слабыми, и пару раз Грейнджер падала из-за того, что локоть непроизвольно сгибался. Она схватилась за изголовье кровати.       — Пожалуйста, постарайся меня понять, — прошептала она, и от шевеления губ слезы соскочили на подбородок. — Я не думала, что все сложится именно так. Клянусь, Гарри, я… Долгое время я и вовсе не знала, что со мной происходит. А когда мне сказали, было уже слишком поздно, и…       — Никогда, — Поттер прорычал, сжимая свои волосы в кулаках, — не бывает поздно для правды. Никогда.       — Бывает. Поверь, бывает. У правды есть срок годности. Только она портится от количества лжи, а я слишком долго и много всех обманывала. И себя в том числе.       Гарри обреченно покачал головой. Они молча смотрели друг на друга, и в этой тишине было все. Злость. Обида. Ощущение предательства и вины, стыд. Но больше всего — страха. Им обоим было бесконечно боязно, потому что они впервые осознали бедственность положения. Гермиона умирала. Как бы сильно ей ни хотелось остаться здесь, с ними, одного желания слишком мало.       Поттер с болезненным смешком отвел глаза на дверь. Он безостановочно плакал.       — И… что дальше? — спросил Гарри мертвым голосом. — Какой план дальше, Гермиона?       — Выжить.       Они встретились взглядами. Грейнджер слабо улыбнулась, стирая слезы с шеи.       — Мунго ищет Дьявольский Кроволист. Сейчас задача вспомнить, что было со мной в тот месяц. Я уверена, что те люди, которых я видела во сне, знают, как помочь. И мне нужно задать им вопросы.       — А позвонок?..       — Последствия проклятья, наверное. Я не знаю. Никто не знает. В нем концентрируется темная магия, но какого рода — непонятно. Скорее всего, позвонок и есть та причина, по которой я так долго продержалась. Он каким-то образом отсрочивает… — Гермиона умолкла. Она почти произнесла это страшное слово.       Это страшное слово «смерть».       — Затормаживает процесс распространения проклятья. Это единственное предположение, которое выдвинули в Мунго. Позвонок заживает. Заживает после терапии Фальконе.       — Я пойду к нему, — Гарри встал, всхлипывая. — Я хочу с ним поговорить. А ты… Тебе нужно рассказать Джинни и Рону. Ты должна.       — Я знаю. Только… — Гермиона осторожно посмотрела на Поттера. — Пожалуйста, не уходи сейчас. Мне страшно… Мсье Фальконе сказал, — Грейнджер зажмурилась, — что у него плохое предчувствие. Теперь мне страшно.       Парень стоял так, будто не знал, куда себя деть. Он осматривал палату, смотрел на Гермиону, сжимал и разжимал ладони. Потерян — Гарри выглядел потерянным после того, что она сказала ему, и от этого становилось невыносимо совестно. Будь у Гермионы возможность, она бы прямо сейчас нажала на тревожную кнопку и попросила бы о встрече с Элизой. Просто чтобы поговорить, чтобы хоть как-то справиться с повисающим над головой мрачным облаком стыда. Но Бурд уехала на конференцию, и Мерлин знает, когда у них получится встретиться в следующий раз.       Гермионе, поверившей в свои силы, предоставилась возможность справиться с грузом последствий самостоятельно. Нужно было придумать, хотя бы предположить, что делать. Но в пульсирующей от слез и операции голове пока было пусто. Одна лишь засевшая занозой боль, что с каждой секундой разрасталась, пуская корни глубже по телу.       — Знаешь, — начал Гарри тихо, и Гермиона с надеждой взглянула на друга. — Когда я узнал о том, что мне суждено умереть, я… даже не пытался думать о другом исходе. Я не хотел погибать, тем более от руки Реддла, но… что стоила моя жизнь, когда на другой чаше весов был весь мир? Моя жизнь была важна, только потому что я фигурировал в пророчестве. — Поттер подошел к Гермионе и присел рядом с ней, усмехнувшись. — И поэтому меня оберегали. Я был не просто человеком — я был спасителем.       — Я берегла тебя совсем не поэтому, Гарри.       Он молча улыбнулся, с осторожностью подхватывая тоненькую ладонь Гермионы с проступавшими под бледной кожей жилками. Поттер закрыл глаза, и по его щекам вновь заскользили слезы.       — Но ты, Гермиона… Ты не такая, как я. Ты не должна думать о смерти, потому что твоя жизнь важнее. Важнее моей в несколько десятков раз. Важнее… всего.       — Не говори так… — она покачала головой.       — Я не прощу ни тебя, ни себя, если ты умрешь.       Гарри, заплаканный и уставший после изматывающего дня, смотрел на Гермиону со всей серьезностью, что была подвластна изнуренному сознанию. Его лицо припухло от слез, капилляры в глазах полопались. Грейнджер улыбнулась, сжимая крепкую ладонь. Она кивнула.       — Я клянусь, что выживу. Я очень осторожна, я принимаю зелья Фальконе, слежу за самочувствием — я даже прохожу терапию, занимаюсь с психологом! Я справлюсь с болезнью, Гарри. Я не хочу умирать. Не сейчас.       — Ты обещаешь, что…       — Обещаю, — ведьма прервала друга, кивнув. Чего бы он ни просил, она согласна.       Поттер потянулся к ней и с неестественной осторожностью притянул Гермиону за шею, обнимая. Его руки едва касались тонкой кожи. Гарри казалось, что от любого чересчур резкого движения Грейнджер рассыпется, как с трудом склеенная фарфоровая статуэтка. Аккуратно, почти неощутимо он провел ладонью по ее острым лопаткам, прочувствовал каждый прорезавший хрупкую спину позвонок.       Им, обнимающимся, было невыносимо страшно. Страшно друг за друга.       Гермиона знала, что былая тревога Гарри, которая так докучала ей и раздражала, только усилится. Теперь, когда тайна стала явной, с нее не спустят глаз. За ней будут присматривать, если не контролировать каждый шаг, думая, что это поможет сдержать проклятье.       Гарри же понимал, что все его сны, в которых Гермиона истекала кровью, не были пустыми кошмарами. И это уязвляло сильнее всего: пока он шел у других на поводу, списывая все на паранойю, сознание пыталось предупредить о происходящем. Он не мог ее потерять. Не мог отпустить и лишиться одной из оставшихся родных людей. Гермиона не могла умереть, и пока Поттер сам жив и ходит по этой выжженной болью земле, он приложит максимум усилий, чтобы она оставалась с ним рядом. Ведь она пообещала Гарри Поттеру, Мальчику, Который Выжил, что станет девочкой, которая справится несмотря ни на что.