***
Входя в Большой зал, Гермиона усердно убеждала себя, что всеобщее внимание — всего лишь закономерная реакция на наведенный марафет. Оценка стараниям Паркинсон, которая с вернувшейся к ней уверенностью направилась за свой стол, цокая каблуками и качая бедрами. А может, это у Джинни, аккуратно подталкивающей в спину застывшую Грейнджер, выросли рога. Ведьма перебирала в голове самые безумные варианты, усиленно пытаясь избежать простого осознания. Все в этом гребаном замке знают о ее болезни. Даже призраки, встретившиеся по пути, останавливались и задавали вопросы. Гермиона стискивала зубы, осторожно пробираясь между столов. Она смотрела в пол и жала губы, стараясь не прислушиваться к преследующему ее шепоту. Сердце стучало так, что дышать было трудно. Она просто не знала, как себя вести. Что теперь делать, как… как быть нормальной, когда все вокруг… Что бы сказала Элиза? Может, предложила бы сбросить это напряжение и распрямить плечи в горделивом жесте? Грейнджер сглотнула, подходя к своему привычному месту. Она подняла глаза на позеленевшую Парвати, которая зачем-то даже привстала, освобождая пространство рядом с собой. Джинни сжала плечо Грейнджер, пытаясь поддержать. Как там говорила Бурд? Пошел к черту, я еще тебя переживу? Гермиона скинула сумку с плеча и села. За столом было невыносимо тихо. Да во всем зале, черт возьми, было тихо! Ведьма положила себе немного каши и только взялась за графин с молоком, как вдруг ее руку накрыла чужая. Растерянный взгляд встретился с мягким, почти умоляющим. — Я помогу, — Невилл скромно улыбнулся, перехватывая кувшин и наполняя стакан Гермионы молоком. Она глухо сглотнула. — Мне так жаль, что это случилось… — Парвати наконец тяжело вздохнула. — Падма уехала в экспедицию и, наверное, еще не знает… но уверена: она тоже очень сильно сожалеет по поводу случившегося… — Да. Прими наши соболезнования. — Какая-то девчонка с курса помладше закивала. — Прости, а… получается… ну, как работает твое проклятие? Ты… нормально себя чувствуешь? — Спасибо, вполне, — Гермиона натянуто улыбнулась, отпивая теплое молоко. Первый вопрос она принципиально пропустила мимо ушей. Парвати провела взглядом по столу, после чего пододвинулась ближе к Грейнджер. Она покрутила вилку в руках. — А чем именно тебя прокляли? — Боюсь, вам придется подождать вечернюю статью, чтобы узнать об этом. — Гермиона попыталась состроить дружелюбную гримасу, но вышло крайне неправдоподобно. — А почему сейчас не скажешь? Там что-то противное? — Ричи Кут с третьего курса внимательно смотрел на ведьму, жуя булочку. Гермиона дернула шеей. Раздражение становилось физически ощутимо. — Нет, я всего лишь боюсь испортить вам интригу. — И все же это ужасно, Гермиона… — Эмили Тейлор поправила свисающую косичку, светлые брови сложились домиком. — Такое горе! Я очень сожалею. Гермиона чувствовала, как стакан начинает плавиться от ее прикосновений. Это было пятнадцатое «сожалею» за утро, исходившее от учеников. Еще с десяток было в письмах. — Как… — Лаванда старалась не смотреть в глаза Грейнджер, ковыряя тыквенный пирог. — Как твое проклятье… сейчас? — Как только научится разговаривать, спрошу, — Гермиона ощетинилась. И тут же зажмурилась, выдыхая. В голове мелькнули слова Элизы: иногда сожаление — это большее, что люди могут предложить. Стало стыдно. — Извини, Лав. Я погорячилась, у меня непростой день. Со мной все в порядке, а все ответы вы узнаете из статьи, она выйдет сегодня вечером. Пожалуйста, дождитесь ее и не думайте, что я изменилась за одну ночь. Я все та же Гермиона Грейнджер. — Ну, до недавних пор ты не называла Пожирателей своими друзьями. — Деннис Криви как-то огорченно поджал губы. Джинни хмуро взглянула на соседа. — Они и мои друзья. У тебя какие-то проблемы с этим? Криви молчал. Он буравил незаконченный завтрак взглядом, будто решал что-то у себя в голове. Между его бровей образовалась глубокая морщина. — Я просто не понимаю… — пробурчал он себе под нос. — Как ты вообще решилась на интервью? Да и может, я что-то неправильно понял из анонса — я, если честно, надеюсь на это. Потому что Гермиона Грейнджер, которую я знал, никогда не дружила с такими людьми. — Люди могут меняться, Деннис. Война всех нас изменила. — Грейнджер сдавила стакан. Она не сводила взгляда с сокурсника. Молчание за столом становилось оглушающим. — И я вправе самостоятельно решать, с кем мне дружить, а с кем — нет. Деннис наконец поднял глаза на Гермиону. Его пальцы сжались на ложке, а взгляд заострился — еще немного и распорет тонкую кожу ведьмы. Он сглотнул и, закусив губу, тихо произнес: — Такие, как они, не меняются. Это у нас была война. — Криви попытался улыбнуться, но его губы дрожали. — А у них были затяжные каникулы. — Ты не знаешь, что им пришлось пережить. Да никто не знает, Деннис, но все равно продолжают осуждать. — А что они теряли? — Парень округлил глаза. — Время, помогая своим папашам убивать наших ребят? — Деннис, ты перебарщиваешь. Серьезно, остановись. — Джинни бросила предупредительный взгляд в сторону соседа. Он, казалось, даже не услышал — все его внимание было сосредоточено на побледневшей Гермионе. — Во время летних слушаний их признали невиновными и оправдали почти по всем статьям. Они не прикладывали руку к тому, что творили их родители, это доказанный факт. — Грейнджер смотрела исподлобья, чувствуя, что злится. Сложившаяся ситуация начинала выводить ее из себя. — Не бывает неподкупных судей, Гермиона. Они не невиновны хотя бы уже потому, что Малфой портил жизнь моему брату. Понес ли твой новый друг за это хоть какую-то ответственность? — Криви повысил голос, в его взгляде проявилось что-то отчаянное. — Они виновны, потому что бездействовали! Молчали и прятались по своим шикарным поместьям, позволяя своим однокурсникам умирать! — Да откуда… — прорычала Грейнджер, стискивая зубы. Криви болезненно глотнул воздуха. — А себя вспомни! Вспомни, как они издевались над тобой! Ты правда можешь назвать этих нелюдей друзьями? Поставить их в один ряд с Гарри и Роном? Действительно можешь простить им слухи, как они обзывали тебя «грязнокровкой» и угрожали, что ты станешь следующей жертвой Василиска? Грейнджер поджала губы, изо всех сил стараясь не вспылить. Нога нервно стучала под столом, в глазах скопились слезы обиды. — Из-за таких, как Малфой, и погиб мой брат, — закончил Криви. Он бросил ложку на тарелку, и она неприятно звякнула. — И если ты отныне считаешь его своим другом, готова пригласить его в свой дом и разделить с ним еду, то для меня… прости, но для меня это слишком. Никто не решался разрядить повисшее молчание. Даже Джинни утихла, яростно сжимая челюсти. Грейнджер неожиданно усмехнулась. Она опустила взгляд на стол и, облизнув губы, еле заметно свела брови. — Что ж, я выслушала достаточно. Всем приятного аппетита. — Гермиона… — прошептала Джин, но было поздно. Ведьма подхватила сумку и уже удалялась от стола быстрым шагом. Ей в спину смотрели. Ее преследовали взгляды, и Гермиона чувствовала, как кожа раскаляется, словно от прикосновения кочерги. Задрав подбородок, чтобы случайно не расплакаться, она поспешно шагала к выходу. Грейнджер готовила себя к чему угодно, кроме того, что ей завуалированно выдал Криви. Что с ней противно сидеть за одним столом. Сердце будто разрывалось на части. Ее тошнило от всего, что она услышала всего лишь за завтрак. Гермиона прикрыла глаза, чувствуя, как подкатывают слезы. В горле образовался ком. Она села на подоконник поодаль от Большого зала и нервно вздохнула. Прикрыла глаза, обхватила ладонями голову. Ей… как же ей не хватало сейчас мальчишек. Рядом с ними она чувствовала, что жизнь под контролем, а теперь… над ней словно поднялась волна и закружила, как песчинку. Унесла куда-то далеко-далеко. С анонса интервью не успело пройти и суток, а все вокруг уже то выражали бесконечное сочувствие, то открыто называли ее врагом народа. А что будет дальше? Чего ждать, если даже после пары строк люди задают глупые вопросы и терзают ее душу громкими заявлениями? Мимо проходили студенты, и парочка нет-нет да подходили выразить сожаление. Некоторые в открытую предлагали помощь, но, встречая натянутую улыбку Гермионы и отрицательные кивки, тут же ретировались. Грейнджер чувствовала себя отвратительно. Будто грязной из-за взглядов, которые хотелось содрать с кожи, как пластыри. А еще ей хотелось плакать. Прямо вот так, сидя на подоконнике в одиночестве, чувствуя, как вновь затекают ноги. Хотелось склонить голову еще ниже и разразиться слезами, своеобразно умоляя окружающих не давить на больное — потому что Гермиона только-только смирилась с происходящим, и ее мир еще слишком хрупок для такого вторжения. Ей хотелось обнять своих мальчишек. Снова попасть под их защиту, чтобы они были рядом и отстреливали все эти сожалеющие взгляды. Потому что без них, без Гарри и Рона, Гермиона чувствовала себя до боли в животе одиноко. Да, с ней Джинни, да, ее окружают слизеринцы, но вмешивать кого-то из них в это?.. Рассказывать, как липко она себя чувствует после каждого вроде бы участливого, но такого пустого «мне жаль»? Это была не их война. У них ситуация еще сложнее, и Грейнджер нужно быть сильнее, чтобы постараться защитить их, когда придет время. Даже если ее броня совсем испортилась и пропускает не только свирепый ветер, но и болезненные удары. Она должна быть рядом с ними, но они совершенно не должны вставать с ней в один ряд. — Не впечатляет популярность? Грейнджер подняла затуманенный взгляд и проморгалась, кивнув. Тео появился буквально из ниоткуда, как привидение. Его лицо все так же украшали очки, а на пухлых губах играла широкая улыбка. Он плюхнулся на место по соседству и склонил голову на девичье плечо. Мимо них вдруг прошел Малфой. — Ты чего так поздно на завтрак идешь? — Гермиона прочистила горло, обращаясь к нему. Но слова угодили в спину: Драко не удосужился даже посмотреть на нее, не то что ответить. Грейнджер вновь опустила взгляд на колени, поджимая губы. Тео постарался ее утешить: — Не обращай внимания. У него день откровенно охеревшего характера. Гермиона печально фыркнула. И Джинни еще спрашивает, с чего она взяла, что предложение о совместном появлении на Самхейне отозвано? Как бы все происходящее на позвонке не сказалось… — Тео, составишь мне компанию в воскресенье? Тот оторвал голову от плеча, вглядываясь в черты лица Гермионы. — Э-э, кудряшка, не пойми меня неправильно… — Нотт выпучил глаза. На радужках отражался активный мыслительный процесс. — Ты мне очень нравишься, но только как лучшая подруга. А у меня есть правило: ну… понимаешь, не обжиматься с лучшими друзьями. Грейнджер показалось, что она ослышалась. Но, судя по испарине, выступившей на лбу Тео, он действительно это сказал. Ведьма выдохнула сквозь приоткрытые губы, качая головой. — Прости, а с чего мы… должны обжиматься? — Потому что это делает каждая парочка после бала. Это золотое правило. — Тео одарил ее таким взглядом, словно она только что спросила, как правильно держать палочку. — Я после Святочного девственности лишился. А ты мне правда нравишься, Гермиона, но… дружба важнее, да? — Даже не знаю, как я это переживу, Тео… — Она прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать смех. Парень заметно нервничал. — Но, может, ты хотя бы немного пожалеешь свою умирающую подругу и сходишь со мной на бал в качестве друга? Нарушим золотое правило и обойдемся без обжиманий? Тео неуверенно кивнул. Ладно, одной проблемой меньше. По крайней мере, она пойдет не одна и не будет как идиотка сидеть за столиком на протяжении всего вечера. Так подумать, Нотт отличный вариант! Ей предстояло открыть мемориал, а из Золотого Трио в Хогвартсе осталась только Гермиона. Надежный спутник — залог успеха, верно? А Нотт отлично танцует, великолепно держится на публике, а еще с ним явно не бывает скучно. Тео определенно был одним из лучших кандидатов, если не брать во внимание… Стоп. Гермиона распахнула глаза, поворачиваясь к вновь расслабившемуся Нотту. — Подожди, а… Драко знает об этом правиле? — Конечно, — он усмехнулся, игриво хмурясь. — О нем знают все, поэтому и приглашают девчонок покрасивее. Что-то внутри стремительно ухнуло и почти заскулило вблизи тазовых косточек. Гермионе пришлось накрыть низ живота ладонью, чтобы хоть немного утихомирить поднявшийся жар. Она рвано кивнула — нелепо и наигранно, после чего перевела взгляд на сложенную из камня стену. Обжиматься… Черт, а что имеется в виду под этим словом? Поцелуи? Трепетные прикосновения, ощущение спадающего с плеч шелка и покалывание прохлады на обнаженном теле? Мерлин, при мысли о любом из вариантов сердцебиение учащалось, опасно приближаясь к тахикардии. В голове вспыхнуло заученное воспоминание: вот он ведет горячими пальцами по ее тонкой шее, вот массирует кожу головы и вот слегка прикусывает налитые губы. Его трепетные… — Ты какая-то бледная. Тебя проводить до лазарета? О, поверь, Тео: Малфой доведет ее до ручки быстрее, чем ты — до Больничного крыла. Гермиона исступленно прикрыла глаза, глухо сглатывая. Она… Мерлин, может, Драко и пригласил ее, потому что…? Ну, потому что… хотел… Дьявол. Мысли настойчиво отказывались закончить вопрос, но подсознание вовсю рисовало картинки. Как красиво они бы танцевали — она в белоснежном платье, он в черном костюме, все по дресс-коду. Как он проводил бы ее после до лазарета и… снова бы поцеловал. По коже прошелся мороз, когда эта мысль сформировалась и взорвалась в сознании подобно комете. Так же ярко и мимолетно, но слишком впечатляюще, чтобы проигнорировать. Грейнджер открыла рот, попытавшись глотнуть воздуха, — и ничего не получилось. Сердце готово было выпрыгнуть прямиком на пол. Годрик. Годрик, у Гермионы очень большие проблемы. И одна из них колотится в грудной клетке так, что мир переворачивается вверх тормашками. А вторая несколько минут назад прошла мимо Грейнджер, полностью проигнорировав не только прямой вопрос, но и сам факт ее существования. — Все в порядке. Я просто задумалась о том, что мне нужно… — Она откашлялась, силясь придумать, что, а не кто, ей нужно. — Нужно собраться и не срываться на людях. Не беспокойся. И постарайся не опоздать на завтрак, ладно? Тео спрыгнул с подоконника, поправляя очки. Он прокрутился на каблуках ботинок, снова щелкая пальцами и одаривая нервно хихикающую Гермиону ослепительной улыбкой. Грейнджер смотрела, как быстро удаляется его спина, как легко передвигается Нотт, словно никаких проблем и не существует. И стоило двери Большого зала закрыться за ним, как Гермиона выдохнула, прикладывая ладонь ко лбу. Прошедший мимо пуффендуец окинул ведьму тревожным взглядом, но ничего не сказал. И слава Мерлину, потому что единственная помощь, которая ей была сейчас нужна, — это разговор по душам с Элизой.***
День обернулся совершенной пыткой. После сегодняшней стычки с Криви Гермиона старалась вести себя прилежно, как пай-девочка. Дружелюбно улыбалась, когда к ней подходили и выражали соболезнования, беззлобно благодарила на все предложения помощи, спокойно отвечала на вопросы. Она прикладывала максимум усилий, чтобы не выглядеть спятившей или отчаявшейся, пусть и внутренне чувствовала себя таковой. Сама к себе она не могла относиться по-иному, потому что, войдя в Больничное крыло, с тягостью отметила, что кровать Малфоя пуста. С прикроватного столика исчезли карандаши и книги. Темно-зеленое покрывало сменилось на привычно больничное, и не было ни намека на то, что однажды Драко проводил ночи здесь. Гермиона с горечью отвела взгляд и прошла мимо, глотая усилившуюся обиду. Он был единственным, кто игнорировал ее на протяжении всего учебного дня. Даже Пивз остановился и выдал почти не оскорбительные слова поддержки. А Драко молчал. Не смотрел на нее — не смотрел ни на кого вообще. Будто погрузился в прострацию столь глубокую, что и вовсе оторвался от настоящего мира. И Гермиону это откровенно ранило. Она, наивная дурочка, почему-то думала, что все само собой решится. Что он перебесится, подойдет и… ну, все решится. Этого не произошло. Видимо, гордость в Драко была сильнее всего остального — как, впрочем, и в ней самой. Подходить первой, чтобы встряхнуть его, она точно не собиралась. Темнота за окном сгущалась. Вечера приходили все раньше, укорачивая лучики света, привычно скользящие по лицу Гермионы поцелуями, и звезды светили все ярче. Она уже битый час корпела над эссе по Алхимии. До его сдачи оставалась еще неделя, и с заданием можно было повременить, вот только Грейнджер было попросту нечем заняться. Остаться наедине с собой означало либо нервно ждать выхода долгожданной статьи, либо разбирать накопившуюся за день корреспонденцию. Последнего хотелось меньше всего: на подоконнике образовалась уже внушительная стопка невскрытых конвертов. Поэтому Гермиона выбрала погружаться в учебный материал. Все что угодно, лишь бы этот бесконечный день наконец подошел к концу. Окно было плотно закрыто, когда раздался уже знакомый до боли стук. Гермиона, гортанно простонав, бросила полный отчаяния взгляд на очередную сову — та держала в клюве маленький клочок пергамента. Брови скептически изогнулись: разве ей мало той огромной пачки, которую Джинни принесла с завтрака? Грейнджер поднялась и, лениво подойдя к окну, распахнула его настежь. Тут же ее обдало порывом ледяного ветра. По коже потянулись мурашки. Поежившись, Гермиона перехватила послание и, прищурившись, вгляделась в буквы. «Беги на поле для квидичча. Оденься теплее!» — и ни слова больше. Грейнджер немо открыла рот, оглядываясь на сову, но та уже давным-давно упорхнула в бескрайнее небо, оставив после себя лишь шелест крыльев да ночную прохладу. Гермиона провела ладонью по собранным волосам и шумно вздохнула. Она не собиралась никуда выходить. Однако вскоре нашла себя посреди коридорного мрака одетой в теплую мантию. Гермиона рассмеялась себе под нос. Да, с инстинктом самосохранения у нее явные проблемы: она даже не сказала Маркусу, куда собралась в ночи. И все же оставаться в своей комнате, занимая мысли ненужным домашним заданием, было невыносимо. Маленький побег на квидиччное поле, кто бы там ее ни ждал, казался спасением: совсем скоро рассылка экстренного выпуска «Пророка», и находиться в замке в это время — идея явно не из лучших. Записка жгла руку ровно так же, как смешавшаяся с неожиданным весельем тревога — грудь. Вокруг так темно, что черт ногу сломит. Она даже палочку с собой не взяла, забыла в кармане другой мантии. Нервный смех, усиливающийся по мере приближения к полю, оставался в воздухе облачками пара. Она остановилась, склонив голову набок. Посреди поля спиной к ведьме виднелась крупная фигура. В руке — метла. Гермиона сделала еще несколько шагов, присматриваясь. Улыбка переходила в оскал. Становилось все более и более нервно: это мог быть кто… Парень повернулся. — Блейз? — Она замерла, хмурясь. — Ты… Это ты прислал записку? — Ожидала увидеть кого-то другого? Гермиона смешливо фыркнула, отводя голову. Теплый свет, исходящий с трибун, воссоздавал ореол вокруг ее развевающихся на ветру волос. Мантия дрожала вслед северному дыханию. Она долго смотрела куда-то в сторону, после чего подняла лицо вверх к ясным звездам и наконец произнесла: — Если честно, я вообще не думала, когда шла сюда. — Она рассмеялась от собственной же глупости. Прикрыв лицо руками, Гермиона сделала несколько стыдливых шагов к Блейзу. Забини хмыкнул. Он оседлал метлу и, крепко держась за основание, подлетел к тонкой фигурке. Между ними было всего ничего: Блейз почти касался ногами заиндевевшей травы. Зависнув в воздухе, он облетел Гермиону, заставляя ее следовать за ним взглядом. — Я так и понял, что дела обстоят хреново. — Забини откинул голову, наблюдая за ней из-под опущенных ресниц. Гермиона лишь пожала плечами. — Для чего ты меня позвал? Метла замерла прямо напротив Гермионы. Забини молчал, разглядывая ведьму с неподдельным интересом. Блеск в его бесноватых глазах мог сравниться лишь с играми звезд на бесконечно темном небе. Гермиона фыркнула, когда Блейз вдруг протянул ей широкую руку. — Помнишь свое желание номер семь? Потребовалось несколько мгновений, прежде чем Грейнджер уловила суть вопроса. Она напряженно нахмурилась. — Откуда ты знаешь? — Ты упомянула о списке, и мне стало очень интересно на него взглянуть. Сегодня я его стащил, — он улыбнулся, подзывая Гермиону ближе. Не успела Грейнджер открыть рот, чтобы выразить возмущение, как Блейз поспешно добавил: — Твое седьмое желание — избавиться от страха высоты. Так что вперед, львенок. Залезай. Он чуть отодвинулся, удерживая метлу. Освободил место для Гермионы у самого основания, чтобы она могла сама контролировать высоту полета. Грейнджер сделала пугливый шаг назад. Сердце немедленно застучало где-то в ушах, как только перед глазами замелькали картинки. — Блейз, я… — Она приложила руку ко лбу, продолжая отступать. — Я не думаю, что это хорошая идея. Я правда плохо летаю. И… высота… — Она замотала головой в ответ на широкую улыбку Забини. — Нет, я не смогу. Мне страшно. Это очень высоко, и я… Нет. Нет, спасибо, но я, пожалуй, лучше вернусь в замок. Он постучал пальцами по деревянному основанию, сохраняя на лице всю ту же плутоватую улыбку. Гермиона отчего-то не могла сдвинуться с места: что-то в ней заставило тело замереть. Словно сознание подчинили какие-то животные инстинкты. — Львенок как всегда трусит, — выдохнул Блейз, закрывая глаза и поднимая лицо к небу. Гермиона смутилась. — Я не трушу! Просто это небезопасно. Ты вообще представляешь, что… — Да ты так и скажи, что написала список для психолога, а не для себя. — Забини даже не пошевелился. Девичьи брови свелись. Грейнджер сделала пару шагов на сближение, чтобы Блейз наконец посмотрел на нее, но парень упорно смыкал веки, подставляя лицо ветру. Словно издевался, игнорируя недовольство ведьмы. — Это неправда! — Голос против воли повысился, оседая в воздухе паром. Тишина озвончала недовольные ноты. — Список я написала исключительно для себя. — Так почему тогда трусишь? — Он вдруг повернулся к ней, усмехаясь. Их взгляды встретились, и Гермиона почувствовала, как желудок сводит от предвкушения. — Если это было твоим желанием, почему бы не исполнить его прямо сейчас? Грейнджер глухо сглотнула. Она вновь отвернулась, не в силах выдержать огонь в глазах Забини. Казалось, он прожигал ее кожу, мантию, и она слышала запах паленой плоти под аккомпанемент истошно верещавшего перепуганного сердца. Гермиона боялась высоты сколько себя помнила. Сначала это были лишь легкие звоночки дискомфорта. Она могла храбриться и подступать к самому краю Астрономической башни, могла испытывать себя, заставляя смотреть не на горизонт, а прямиком вниз. Но годы шли, и страх потери контроля в ней крепчал. Бывали моменты, когда Грейнджер, уверовав в себя, подходила к пролету какой-нибудь высокой лестницы и, утирая холодный пот, смотрела на проходящих внизу людей. Отвлекала себя мыслями от внутренней паники. Испытание храбростью заканчивалось спустя секунды, как только в голове мелькала одна и та же картина: кто-то мог подойти со спины, подкрасться бесшумно и столкнуть ее вниз. Гермиона предпочитала не садиться на метлу, если ситуация позволяла, и в последний раз поднималась в воздух, когда Орден тайно провожал Гарри из дома Дурслей. Тогда мозг просто отключился, подсвечивая самое важное — сохранить Поттера в безопасности. А ради него Грейнджер готова была перетерпеть что угодно, даже самый сильный страх. Последней каплей стал полет на драконе. Мало того, что Гермиона по понятным причинам остерегалась существ, превосходящих ее размерами, так еще и скорость, развиваемая дорвавшимся до свободы ящером, обернулась падением с высоты в воду и продолжительной тошнотой. После этого опыта Грейнджер зареклась перемещаться каким-либо иным способом кроме аппарации и порт-ключей. В обычное время Гермиона была чересчур беспомощна перед высотой. Наверное, потому и добавила этот пункт в список. Если уж умирать, то с ясным осознанием: даже самый сильный страх можно приручить. Ведьма сделала три глубоких вдоха и выдоха, прежде чем выругалась себе под нос и села на метлу перед Блейзом. Забини, к его чести, оставил это без комментариев — и даже его смешок почти потерялся в тягучей песне ветра. Грейнджер крепко, до побелевших костяшек, сдавила метлу и уставилась прямо перед собой. — Я… давно не летала. Мне будет комфортнее, если управлять будешь ты. Она старалась не уделять особого внимания тому, как глухо прозвучал ее голос. Лишь напряглась всем телом, зачем-то сокращая мышцы внутренней стороны бедра, и стиснула зубы. Забини накрыл ее ледяные руки своими теплыми и, оттолкнувшись ногами от земли, медленно взмыл вверх. В животе тут же скрутился узел. — Мы в метре от земли, — тихо произнес Блейз рядом с ее ухом. Грейнджер чувствовала, как по коже проходит мороз: один взгляд вниз — и ее натурально могло стошнить. Отсутствие контроля, ощущения твердой почвы под ногами нервировало. — Закрой глаза и почувствуй полет, львенок. Гермиона боролась с собой всего пару мгновений. Она делала глубокие вдохи, выталкивая пар. Взгляд сконцентрировался на границе, отделяющей трибуны от поля. — Ладно. И ее ресницы сомкнулись. Она все еще держалась за древко крепче положенного, старательно игнорируя услужливо подсунутые сознанием кадры, на которых она переламывает основание метлы, падает и травмируется. И вместе с тем Гермиона искренне старалась дышать размеренно. Делать более глубокие вдохи с каждым новым рывком внизу живота — явным признаком того, что метла поднялась выше, обогнув круг. Блейз летел исключительно над полем, и Грейнджер чувствовала, как расслаблено его тело. Ее же было напряжено до предела — даже плечи расправлены, словно ей опять одиннадцать и она на уроке мадам Хуч. — Доверишься мне? — спросил он осторожно. Гермиона кивнула, не в силах вымолвить ни слова от раздражающего зуда в икрах. Ступни сами собой двигались вверх-вниз, словно неосознанно ища поверхность. Она все еще держала глаза закрытыми, когда прохладный ветер ускорил прикосновения к ее сосредоточенному лицу. В ушах начало посвистывать, и сердце замерло на добрые несколько минут полета, пока губы вдруг не изогнулись в нервной улыбке. Почувствовав желание распахнуть ресницы, она лишь сильнее зажмурилась, и тихий смех сорвался с ее губ облаком. Она летит на метле. Она высоко. Черт возьми, она летит! Искры щипали кожу, и щеки свело от приклеившейся улыбки. Гермиона чувствовала, как полы мантии двигаются в такт ветру, оголяя облаченные в пижамные штаны ноги. Как ветер пронизывает все ее тело, сливается с костями, подхватывает и уносит куда-то далеко-далеко, словно все, что случилось за сегодняшний день, было лишь придуманным рассказом, чьей-то глупой шуткой. Легкость — вот что ощутила Грейнджер, когда осторожно оторвала одну руку и вытянула ее навстречу потоку. Она ничего не видела. Лишь слышала, слышала свист, шелест деревьев — и внутренний визг. Ведьма раскрыла ладошку. Воздух ощущался шелком: он огибал ее пальцы, он ласкал кожу. Она не переставала смеяться. Она чувствовала, как ей страшно. — Открывай глаза. К звездам можно было прикоснуться пальцами. По озеру разливались лунные блики. Ночь была так ясна и безоблачна, что поверхность зеркалом впитывала в себя звезды и черные силуэты деревьев. Гермиона хохотала в голос, осматриваясь: черничный горизонт украшали редкие совы. С этой высоты, с этой жуткой высоты Хогвартс представал как маяк, притягивающий свет со всех сторон. Она видела каждую деталь. Каждое подсвеченное окно, мелькающие фигуры возвращающихся в гостиные студентов, все мелкие и большие огоньки, зажигавшие не только свечи, но и что-то внутри нее. Воздух пах по-особенному: он был свежим, с привкусом осенней прохлады и грядущих заморозок. Там, на земле, так чувствовались сырые опавшие листья. А на высоте все было совсем по-иному. Метла летела все дальше, и с каждым пройденным метром Грейнджер чувствовала, как в ней растет что-то. Что-то громадное и оглушительно громкое — то, что она так давно хотела в себе увидеть. Свобода. Она чувствовала свободу. И готова была расплакаться от этого. Оторвав вторую руку и вместе с тем почувствовав аккуратное прикосновение Забини на талии, Гермиона зажмурилась и громко-громко закричала. Она подставлялась воздуху, этой дьявольской высоте и всему тому, что уготовила для нее жизнь. Адреналин бурлил в крови, уши заложило, щеки краснее некуда, но впервые за такое долгое время Грейнджер чувствовала, что освободилась от оков. Теперь все знают о ее болезни. Она больна, она умирает, она все еще сирота, а людям противно от выбора, который она сделала. Грейнджер больше ничем не испугать. Что бы дальше ни происходило, все худшее уже давным-давно случилось. Забини мягко смеялся, прижимая ее к себе, пока Гермиона выпускала демонов из грудной клетки. Он летел осторожно, маневрировал с аккуратностью, позволяя девичьим ногам касаться верхушек вековых елей. Вытягивать руки к звездам, а нос — к касаниям последних дней октября. Блейз молчал, когда ее плечи начали содрогаться — уже совсем не от страха. От облегчения. И всего лишь кивнул тихой, почти потерявшейся на фоне свиста просьбе спуститься вниз. Стоило ногам Гермионы коснуться жухлой травы, как она ясно осознала, до чего же ослабли мышцы. Тело совсем не слушалось, но это было даже приятно — ее до сих пор штормило от адреналина. Глупо смеясь, ведьма с благодарностью приняла помощь соскочившего с метлы Блейза. — Ну, как ощущения, львенок? — Он осторожно помог ей слезть, придерживая за ладони. Лицо Гермионы озарилось еще более яркой улыбкой — такой широкой, что скулы едва-едва выдерживали. Ведьма помотала головой. Глаза горели. — Я… просто не могу найти слов! — Она провела дрожащей рукой по растрепанным волосам, хихикая. Кожа щек обветрилась. — Я в восторге! И это… мне казалось… Мерлин, мне казалось, что меня сейчас разорвет от ужаса! Я не могу найти слов, Блейз! Забини добродушно рассмеялся, наполняя пустое квидиччное поле басистым звуком. Гермиона удивленно покачала головой. — Поверить не могу, что я реально это сделала… — Повторим? — Он легонько коснулся локтем ее руки. — Ни за что в жизни, — Гермиона округлила глаза, улыбаясь. — Это было потрясающе, но я на такое больше не подпишусь. Только если снова буду умирать. Он обхватил ее за плечи и с наигранной досадой растрепал кудри на макушке. Девичий хохот лишь усилился. Гермионе казалось, что она в момент опустела, но это была такая приятная пустота, что она не могла подобрать верных слов. Словно тело полностью обновилось — но только для того, чтобы наполниться светом. Блейз аккуратно отстранил Грейнджер от себя. Он внимательно посмотрел ей в лицо, после чего выдохнул и с улыбкой отвел взгляд в сторону. Его заметно потряхивало. Ведьма склонила голову, открыто рассматривая смутившегося Забини, когда их взгляды вдруг пересеклись. Повисло недолгое и немного неловкое молчание. Вскоре Блейз облизнул губы и провел рукой по коротко стриженным волосам. — Львенок, почему… — Он прикрыл глаза, ища нужное слово. На его лице отражалась целая гамма эмоций, и кадык нервно дернулся. — Вот почему ты… такая? — Какая? — Гермиона смешливо фыркнула, но тут же осеклась. Забини явно не был настроен на шутки: в ту же секунду он открыл глаза, обнажая перед Гермионой совершенно новый взгляд. В нем было столько… уязвимости, что у Грейнджер перехватило дух. Улыбка спала с губ, оставляя только растерянность. — Я что-то не так сделала? Он покачал головой. Его взгляд снова устремился к небу, когда подул ледяной ветер. — Нет. Ты все делаешь правильно, Гермиона. Просто я неправильно реагирую. — Забини нахмурился, будто от нервного импульса, поразившего все тело. Гермиона застыла. — Вся эта чушь с Непреложным обетом… Послушай, я… Блейз неожиданно умолк. Он смотрел перед собой несколько долгих мгновений. Гермиона видела, как мечутся его зрачки, как становятся глубже морщины. Как на лице, будто под проявляющими чарами, появляется выражение затаенной боли. Забини, казалось, вовсе не дышал, когда его взгляд наконец сфокусировался на напряженной Грейнджер. Парень гулко сглотнул. Нет. Этого не может быть. Гермиона сделала шаг назад и замерла. Она сдавила кулаки, и выражение ее лица дрогнуло. — Блейз? — Голос дрожал. Грейнджер моргнула, изгибая брови. — Я… — Он вновь облизнул губы. Замолчал. Их взгляды перекрестились, и Забини задержал дыхание, увидев опасение в глазах напротив. — Ты права, Грейнджер. Я не должен этого говорить. — Сорвавшийся шепот прозвучал особенно едко. Гермиона приоткрыла рот, чтобы сказать хоть что-то, но Забини уже подхватил лежащую метлу и отрешенно кивнул в сторону замка. Блейз двигался слишком быстро, будто убегал от следовавшей за ним Гермионы. Она молчала. Не знала, что добавить, потому что вновь ощутила себя в старой шкуре: липко и грязно, словно натворила дел и не заметила. Грейнджер думала. Думала о его словах, о поведении, думала обо всем, что знала о Блейзе. И каждая пролетевшая в голове мысль усиливала ощущение значимости ситуации. Позволив Гермионе выпустить своих демонов, он продолжал подкармливать своих. «Ай, львенок» — вот что зацикленной пластинкой вертелось у нее в голове. Тот взгляд Забини, когда Гермиона взяла Малфоя за руку. То странное появление в лазарете, та шутка про невесту. Как он там сказал? Или осуществлять, или смеяться? Гермиона готова была зарыдать. Уже в холле он торопливо попрощался с ней и удалился в подземелья. Почти перешел на бег — вот какими торопливыми были его шаги. Гермиона смотрела ему в спину, не в силах выдавить слова прощания. На душе осталась лишь тяжесть и невыплаканные слезы. Она уже едва не потеряла так одного друга. А теперь это должно повториться? Грейнджер сглотнула горечь. Сердце сжималось в лапах сочувствия. Теперь она чувствовала себя совсем плохо, почти отвратительно. Воспоминания о Забини начали складываться в единую картину. Словно складывая разбитое стекло, Гермиона склеивала осколки фраз и взаимодействий. И стоило взглянуть в это склеенное зеркало, как ведьма ощутила сильнейший укол боли. Ай, львенок, ай. Она не видела ступенек, поднимаясь по лестнице. Только чувствовала, как горят онемевшие мышцы ног. Как ее заносит от вины и сострадания, как чувства теснят грудь. Это было невозможно. Гермиона не хотела этого. Совсем не хотела. Она не понимала, не понимала, отчего… — Грейнджер. Тихий голос рывком выдернул ее из задумчивости. Гермиона оторвала взгляд от пола и тяжело вздохнула, качая головой. Возле дверей в Больничное крыло стояла Паркинсон и заметно нервничала: то и дело крутила фамильное кольцо на пальце и выглядела белее снега. Грейнджер подкралась ближе. Кажется, ее уже успели хватиться. — Грейнджер… нам… есть минутка? Гермиона со вздохом приподняла брови. Она провела пальцами по лбу и зажмурилась. — Пэнси, послушай, я очень устала и хочу спать. Это может подождать до завтра? Я постараюсь проскользнуть мимо мсье Фальконе. Паркинсон не ответила. Грейнджер напряглась: никогда раньше она не видела Пэнси в таком состоянии. Слизеринка сделала маленький шаг к Гермионе, продолжая крутить кольцо. Взгляд цепких глаз устремился в пол. Паркинсон молчала, повесив голову. — Грейнджер, я… я прочитала интервью. — Пэнси прикрыла глаза. Уголки ее губ дрожали. — Знаешь, после всего, что ты сделала, я не могу… не могу и дальше избегать этой темы. Когда… после того, как тебя чуть не нашла Белла… Тишина наполнила стены. Колени Грейнджер подогнулись, когда Паркинсон подняла на нее полные слез глаза. — Гермиона, это была я. Это я стерла тебе память.