***
Гермиону нечасто водили в роскошную ванную на третьем этаже Нотт-мэнора. По первости, когда она едва могла двигаться, мсье Фальконе применял легкую форму Очищающих чар, наблюдая, как отреагирует на применение магии пораженный позвонок. Позже, после того как наметились первые успехи в ходьбе, раз в несколько дней Грейнджер подхватывали на руки и осторожно относили в самую отдаленную ванную комнату поместья. Из-за капюшона, закрывавшего лицо, она не видела пути. Но чувствовала каждый поворот, потому была уверена, что находится в самом конце длинного коридора на Южной стороне. Ее не оставляли одну. Даже в столь интимный момент, когда Гермиона едва поднимающимися руками расстегивала джинсы и, пошатываясь, переступала через них. Когда морщилась от боли, снимая бюстгальтер. Когда тяжело вздыхала и, полностью обнаженная, погружалась в горячую ванну — она была не одна. С ней в комнате неизменно оставалась Паркинсон. К ее чести, Пэнси не проявляла никакого интереса к Грейнджер: она не помогала ей ни раздеться, ни одеться. Лишь лениво накладывала Очищающие чары на сброшеную одежду, прежде чем подать Гермионе махровое полотенце. Все то время, что ведьма позволяла себе забыться в воде, Паркинсон сидела к ней спиной, выдерживая буквально хрустальную тишину: казалось, сквозь нее можно было заметить малейшее колебание воздуха. У них не было общих тем для разговора. Если честно, то и желания их искать — тоже. Они позволяли себе не замечать друг друга, словно обе были незатейливым предметом интерьера. Паркинсон могла подолгу рассматривать ногти. Иногда строчила что-то на пергаменте. Пару раз даже притаскивала с собой книгу. Гермиона же просто закрывала глаза и откидывала голову на изогнутый бортик, позволяя себе раствориться в ощущении комфорта. Когда-то давным-давно она любила проводить время так — с пустой головой, погруженная в пенистую воду, над которой поднимается тонкий аромат роз. Стыдно признаться, но должность старосты привлекала ее в первую очередь не своей статусностью, а безграничным доступом к Ванне Старост. Поразительно: еще зимой на протяжении нескольких месяцев Грейнджер грезила о том, чтобы вдоволь полежать в ванной. А сейчас, наконец получив возможность осуществлять это трижды в неделю, все никак не могла полностью расслабиться. Ведь ее держали взаперти. Золотая девочка в золотой клетке. Грейнджер чувствовала, как вода шелком обволакивает кожу. Нотт, удерживая ведьму на руках по пути сюда, осторожно сообщил ей, что добавил туда какие-то травы, которые оставил Фальконе. Что-то вроде восстанавливающего бальзама, чтобы помочь свести синяки — в последнее время кожа ведьмы так истончилась, что любое неосторожное прикосновение оставляло гематомы. Маркус всю голову сломал, ища способ ускорить их исчезновение. Это была уже четвертая добавка в воду, которая должна была помочь. Пока что безрезультатно. Свет от хрустальной люстры слепил. Приходилось надолго смыкать ресницы, чтобы глаза перестали слезиться. Сегодняшней ночью — а ее водили в ванную только в это время суток — Грейнджер кое-как собрала волосы в пучок, устав на полпути. Длинные прядки, которые так и не удалось убрать в прическу, скользили по шее, погруженной в пушистую от пены воду. Лицо ведьмы выглядело изнеможенным: и без того бледная кожа обрела синий подтон, веснушки почти исчезли. Под глазами залегли огромные синяки, появились мешки. Кожа на впавших щеках шелушилась, губы стали бесцветными. Она сидела в ванне, прижав колени к груди, и молча смотрела перед собой. Сегодняшний день ее измотал: сначала уроки ходьбы с Фальконе, а потом… Потом целитель кратко обмолвился о делах Ордена. Помогая ей усесться на кровать, он аккуратно наклонился и быстро прошептал на ухо, что не слышал за последнюю неделю плохих новостей. Помогая Нарциссе Малфой и будучи вхожим в логово Пожирателей, он знал только, что те по-прежнему ищут способы изловить участников Золотого трио. И вместе с тем, как Фальконе оторвался от ведьмы, мягко потрепав ее по кудрявой голове, Грейнджер почувствовала, как внутри словно треснуло стекло. Она смотрела на Маркуса безэмоциональными, пустыми глазами — скорее всего, такими же, как сейчас, — и только кивала. В их реальности отсутствие плохих новостей всего лишь означало, что никого не находили мертвым. Значит ли это, что Гарри и Рон действительно живы? Что не пострадали? Ведьма чувствовала, как усиливается тревога от осознания: друзья в неведении, что с ней случилось, уже которую неделю. Они не знают, жива ли Гермиона. И это было… тяжело. Окажись она на их месте, то перестала бы спать. Все ее мысли занимал бы поиск ребят. По соседству раздался тяжелый вздох. Гермиона против воли устремила взгляд на Паркинсон. Ей была видна только темноволосая макушка да хрупкие плечи, привалившиеся к бортику ванны. Сегодня Пэнси не взяла с собой ничего, чем можно заполнить длящуюся ровно час тишину. Да и вообще, насколько заметила Грейнджер, выглядела очень плохо — что было совершенно ей несвойственно. При всей нелюбви к Паркинсон было бы глупым не признать, что слизеринка выглядела вылощенной в любых обстоятельствах. Неважно, во время вспышки гнева, нервной истерики или в разгар ссоры, но Пэнси всегда представляла собой что-то вроде античной скульптуры — холодной, потому что сделана из камня, но неизменно искусной. А сейчас она казалась неживой. Увидев ее в ванной комнате, Гермиона даже на секунду засомневалась, точно ли перед ней Пэнси, настолько уставшей та была. Лицо отекло, глаза раскраснелись — она выглядела так, словно весь день рыдала. И, судя по тому, как Паркинсон шмыгала носом время от времени, именно так дела и обстояли. На ней был какой-то бесформенный свитер серого цвета и черные брюки — элегантные, но потертые, будто им уже не первый и даже не третий год. Никогда раньше Гермиона не видела, чтобы Пэнси носила что-то подобное. Обычно ее гардероб состоял из коротких юбок плиссе да утонченных платьев. В общем, Паркинсон вела себя странно. Что-то с ней было не так, но Грейнджер искренне не знала, стоит ли лезть в это болото. Все-таки каждый раз, когда Гермиона открывала рот вблизи Пэнси — или, не дай Мерлин, смела обращаться к самой ведьме, — та лишь закатывала глаза и громким звуком высказывала свое недовольство, не соизволив ответить хотя бы простого «отвали». Поэтому-то Грейнджер и не планировала начинать диалог. Она просто искренне не хотела получить в ответ очередную порцию пренебрежения. И все же, когда Пэнси сдавленно всхлипнула, утерев ненакрашенные глаза рукавом свитера, Гермиона не сдержалась. Она осторожно повернулась, держась пальцами за краешек бортика, и уперлась в него подбородком. Их головы разделяли сантиметры. — Ты в порядке? — ненавязчиво спросила Грейнджер. Зачарованная вода не теряла высокой температуры, тем самым не позволяя обнаженной коже покрыться мурашками. — Не твое дело, грязнокровка. — Паркинсон чуть отползла в сторону, увеличивая расстояние между ними. Гермиона раздосадованно поджала губы и прикрыла глаза. Ну… так все обычно начиналось и сразу заканчивалось. Она уже хотела вновь откинуться на изголовье белоснежной ванны, как Пэнси вдруг продолжила: — Тебе все равно не понять меня. Грейнджер, конечно, не являлась образцом сочувствия и сопереживания, но эта фраза проехалась по живому. Она закусила губу и выдавила тихое: — Я могу попробовать. Сама не зная, зачем. И Пэнси, видимо, тоже этого не ожидала, потому что на долю секунды взгляды девочек пересеклись. Паркинсон выглядела абсолютно несчастной, как бы усердно ни пыталась это скрыть. Она злобно фыркнула, вновь отводя взгляд на дверь. — Пробуй сколько угодно, ты не поймешь меня. — Пэнси сделала паузу, притягивая ноги к груди. Она шмыгнула носом. — Ты не знаешь, что это такое — чувствовать себя ненужной. Вокруг тебя все так и носятся, будто ты по меньшей мере золотой трофей. — Это не совсем так. — Гермиона положила вторую руку на бортик. Послышался всплеск воды. — Я… часто чувствую себя подобным образом. — Потому что ты неблагодарная грязнокровка, — Пэнси оскалилась, жмурясь от подступающих слез. Она смотрела на Гермиону с физически ощутимой враждебностью. — Ты и понятия не имеешь, как тебе повезло заболеть, Грейнджер. Ведьма удивленно приподняла брови. На пару мгновений ей показалось, что она ослышалась. Или травы Фальконе, добавленные в воду, оказали какой-то другой, неожиданный эффект. Потому что поверить в то, что кто-то всерьез станет утверждать о проклятии Грейнджер в контексте невероятного везения — это просто… абсурд. Полнейшая чушь. Но Паркинсон была более чем серьезна, и об этом кричало почти все в изящном силуэте. Ее скованные телодвижения и то, как она вдавливала пальцы в тонкие бедра. Ее искрящиеся ненавистью радужки ясного зеленого цвета. Ее полный пренебрежения голос. — Ты вообще себя слышишь?.. — прошептала Гермиона, качая головой. Пэнси лишь фыркнула. — Я умираю, Паркинсон, о каком везении ты говоришь? — Зато посмотри, сколько внимания ты получаешь! По ее щеке сползла первая крупная слеза. Пэнси смахнула ее в сторону двери, морщась. — За тобой бегают, как… как Салазар знает за кем! Тебя носят на руках в ванную, кормят с ложки, тебя все поддерживают, почти в рот смотрят, чтобы ты нечаянно не поранилась! А ты… ты такая… — Паркинсон поджала губы. Ее брови изогнулись, в глазах скопились слезы. — Ты такая неблагодарная сука. На твоем месте я бы ежедневно благодарила Мерлина за болезнь. Я была бы счастлива, что меня окружают такой заботой! — Ты… ты это серьезно? Ты вообще не понимаешь, что значит слово «умирать»? — Гермиона нахмурилась в неверии, выдыхая сквозь приоткрытые губы, будто от удара под дых. — Я ходить нормально не могу, Пэнси. Мне осталось жить всего год — год! В лучшем случае я проживу чуть больше трехсот дней, а ты говоришь о заботе? Ты правда думаешь, что лучше не дожить до двадцати, но получить двойную порцию внимания? — Я же говорила. — Она самодовольно подняла брови, утирая слезы рукавом. — Ты меня не поймешь. Пока ты играешь в жертву, я бы сама бросилась под проклятье, лишь бы обо мне позаботились. Какая разница, сколько мне там осталось, если меня так любят? Гермиона тяжело вздохнула, прикрывая глаза. — Пэнси, что бы ни происходило в твоей жизни, мне жаль. — Оставь свою долбанную жалость при себе, грязнокровка. Тебе явно нужнее. Мерлин свидетель, каких усилий Грейнджер стоило сохранять спокойствие. Она сделала пару глубоких вдохов, приходя в себя, прежде чем продолжить: — Но ты абсолютно не понимаешь, о чем говоришь, рассуждая о болезни. Поверь, нет ничего страшнее, чем осознавать, что любое твое неосторожное движение может привести к почти мгновенной смерти. Или… однажды проснуться и понять, что не можешь двигаться, хотя еще вчера все было нормально. — Гермиона прикрыла горящие от подкатывающих слез глаза. — Никакое одиночество не стоит тех страданий, которые приносит немощность. Ничто с этим не сравнится. — А насильственный брак сравнится? — Пэнси громко всхлипнула, хватаясь за корни волос. — А риск быть выданной за Фенрира Сивого? А то, что с твоим появлением я стала лишней в компании, потому что все носятся вокруг какой-то драной грязнокровки? Или это всего лишь очередные «временные трудности», которые вы, гриффиндорцы, мастерски решаете одним взмахом палочки? Гермиона снова прикрыла глаза, сглатывая ком в горле. Так вот, где упало яблоко раздора. Внутри что-то натянулось, как канат над разверзнутой пропастью: Грейнджер не знала, что ответить. Она не могла подобрать контрагрумента достаточной степени убедительности, потому что они стояли по разные стороны баррикад, целясь друг в друга. Пока Паркинсон говорила о том, как сильно хочет внимания, Грейнджер столь же страстно мечтала от его оков освободиться. И оба желания были навязчивыми, поскольку занимали собой полностью все мысли — заполняли все тело. Поменяйся они местами — что бы случилось? До этого момента Гермиона даже не предполагала, что доставляла Паркинсон своим присутствием такое количество неудобств. Безусловно, сложно проигнорировать истерические выкрики о нежелании находиться бок о бок с поганой грязнокровкой, но… чтобы настолько? Грейнджер еще ни разу не задумывалась о том, что за инфантильным поведением Паркинсон стоит не эгоизм, а такое простое, такое знакомое одиночество. В своем горе Грейнджер становилась слепой, и все ее внимание подчинял себе острый страх. Ее жизнь словно зависла одной ногой над пропастью, опасливо покачивая руками. И неизвестно, что будет дальше: падение, сопровождаемое оглушительным криком, или пятка обретет более крепкую опору. Грейнджер чувствовала себя бесконечно несчастной. Моментами — жалкой, когда не могла совладать с собственным телом и заставить себя просто сделать шаг. Когда с трудом поднимала руки, чтобы завязать волосы. Ведьма превращалась в марионетку — причем ту, что реже остальных показывали на сцене. Брошенную и обездвиженную. Сложно думать о ком-то другом, находясь в подобном положении. И как же все-таки слепит собственное несчастье. Грейнджер ощущала себя так, будто ее растормошили после долгого сна. Она смотрела на Пэнси — ту самую Пэнси, которую за глаза называла «мопсом». Которая была подобна визгливой банши с поправкой на объективно завораживающую внешность. И прямо сейчас, сидя в горячей ванне, Гермиона не могла рассмотреть в ней прежних черт. Потому что оказалось, что Паркинсон больно. Что она такая же золотая девочка в золотой клетке. И обе заточены в кандалы обстоятельств. Пэнси была одинока. Тео боялся стать подобием отца. Малфой лишился родителя. Забини жил в хронической тревоге. Все они были на волоске от смерти. Они все впятером сидят в наручниках. Они — заключенные судьбы. Грейнджер долго смотрела на дверь, сохраняя молчание. На языке плясала горечь словно после недавней рвоты. Ресницы механически смыкались, и все тело вплоть до маленького участка кожи за ушами покрылось плотными мурашками. При жизни они никогда бы не потеплели друг к другу. А вот в присутствии витающей вокруг них смерти… все стало и легче, и сложнее одновременно. Гермиона осторожно скосила взгляд в сторону Паркинсон. Та казалась невероятно хрупкой. Будто надтреснувшая статуэтка. — Я понимаю, что мои слова вряд ли что-то сейчас решат. Но… — Гермиона со звучным выдохом отвела взгляд на мраморные стены. Паркинсон услужливо молчала, только сдавленно всхлипывая. — Пэнси, ты выше того, чтобы рассуждать подобным образом. Ты какая угодно — озлобленная, агрессивная или неадекватная. Но никак не жалкая. Паркинсон неуверенно повернула голову к Гермионе, изгибая брови. На нижних веках скопились слезы, вот-вот готовые сорваться на бледную кожу щек. Слова давались с трудом — Грейнджер чувствовала себя так, будто вышла на лед ранней весной. И вместе с тем предложения продолжали срываться с ее губ: — Та Паркинсон, которую я знаю, скорее удавится, чем станет выпрашивать внимание. Она скорее сделает какую-нибудь гадость и раздует скандал, но не будет… — Ведьма облизнула бледные губы. — Не будет опускаться до крайностей, рассуждая о смертельной болезни, чтобы ее пожалели. Это… не ты. Отчаяние — это песня не про тебя, Пэнси. Они смотрели друг на друга. Смотрели прямо, не стесняясь ни боли, ни страха, ни осуждения. Гермиона, погруженная в пузыристую пену, склонила голову ниже, прислоняясь щекой к бортику ванны. Паркинсон прикрыла глаза и зажмурилась. — И что ты мне предлагаешь? Убить Сивого? Сбежать от отца? Грейнджер улыбнулась. Она слегка пожала плечами. — Я предлагаю тебе снова стать собой, Паркинсон. Наглухо отбитой стервой, которая сведет всех с ума, но добьется своего. — Гермиона сделала паузу, когда Пэнси едва слышно хмыкнула. На губах Грейнджер заиграла ухмылка. — Нет, ты подумай. Ты снова станешь злыдней — я приду в бешенство и начну активнее думать, как бы мне сбежать. А как только приду к решению, тут же его осуществлю и наконец оставлю тебя разбираться с остальными тремя остолопами. Пэнси шмыгнула заложенным носом, шумно выдыхая сквозь рот. Ее пухлые губы изогнулись в привычной слизеринской полуулыбке — кривоватой, оставляющей ямочки на щеках. Паркинсон благодарно кивнула. — Звучит как неплохой план. — Она сосредоточила взгляд заплаканных глаз на Гермионе. — Но имей в виду: это ничего не меняет. Твое общение мне нахер не сдалось, так что подругами мы не будем. Ни при каких условиях. Ясно, грязнокровка? Грейнджер тихо фыркнула. Она приподняла брови, стараясь снова посмотреть на Паркинсон со знакомым отвращением. Вместо этого вышло лишь что-то отдаленно похожее на то, что люди называют пониманием. — Ты тоже держись от меня подальше, больная.***
Она смиренно молчала. Честно говоря, плотно сомкнутыми Гермиона держала губы не только потому, что ей было нечего сказать — просто ведьма чувствовала, как ее лихорадит. Ночь была густой, почти непроглядной. Облака завесили весь небосвод, скрывая даже луну. Казалось, сама природа помогает спрятать Грейнджер, облаченную во все черное под стать окружающему мраку. Паркинсон, одетая в такую же глухую мантию, хранила тяжелое молчание. Раздавалось лишь редкое уханье сов — даже колеса инвалидной коляски, на которой сидела Гермиона, не издавали ни единого звука благодаря чарам. Все началось минут сорок назад. Тео вбежал в подземелье ровно в тот момент, когда Грейнджер почти заснула — сегодняшней ночью с ней оставалась дежурить Пэнси, так что единственным развлечением было крепкое забытье. Однако Нотт… Парень кричал. Почти вопил, округляя глаза, его волосы были взъерошены, а грудь вздымалась часто-часто. Паркинсон единственная сразу сообразила, в чем дело — Гермиона оказалось слишком медлительной, пытаясь понять, что происходит. Ударная доза Успокоительных, которые вливал в нее Фальконе в конце каждого дня, исправно действовала, увлекая все глубже в темноту. И даже когда обмякшую Грейнджер подняли с постели и пересадили на коляску Драко, когда отлевитировали на задний двор, она все еще не могла понять, что случилось. Возможно, это к лучшему — то, что ее нервная система оказалась частично парализована, а сознание плутало в тумане. Потому что если бы Грейнджер, будучи в трезвом уме и твердой памяти, услышала, что Нотт-старший вернулся из дипломатической поездки, она бы наверняка свихнулась. Паркинсон катила коляску по сочной траве, то и дело оглядываясь. Где-то по дороге их должны были перехватить Блейз и Драко — по крайней мере, так поняла Гермиона из сбивчивой речи Тео. Сам он остался в поместье подчищать следы длительного пребывания грязнокровки. — Ты в норме? — полушепотом спросила Пэнси, не замедляя бодрого шага. Гермиона кивнула болванчиком. — Сколько тебе дали зелий? Грейнджер нахмурилась, вздыхая. Она тяжело перебирала воспоминания: сначала было то розовое, потом перламутровое и… — Три. — Во имя Мерлиновых штанов, почему именно сегодня?! Почему именно сегодня? Ну, тут все относительно просто: их очередная ссора с Малфоем довела Грейнджер до предыстеричного состояния — которое усугубилось, когда чуть позже она услышала, что на Гарри и Рона готовят покушение. Нотт между делом нашептал об этом Паркинсон, искренне веря, что Гермиона спит, а вовсе не прячется под видом спящей, как делала это систематически. И Грейнджер затянуло в водоворот страха. Ее колотило: боль в горящем позвонке ослабляла физическое состояние, а усилившаяся тревога — моральное. Вот Фальконе и влил в нее аж три зелья подряд. И они подействовали как-то слишком мощно, потому что теперь Гермиона не могла заставить себя почувствовать хоть что-то. Ее просто расплющивало внутренней пустотой. — Ты… — язык во рту едва ворочался, — сама как? Паркинсон молчала. Они шли по лесу — не в такой глуши, чтобы испугаться даже вопреки утраченной чувствительности, но и не у самой его кромки, чтобы быть замеченными. Гермиона лениво размышляла, не полнолуние ли сегодня, когда в мыслях вдруг грянуло громом: она не в подземельях. Она на улице. Впервые за несколько недель. Осознание тянулось горячей карамелью. Грейнджер скользнула бестолковым взглядом по деревьям, по бесконечно высоким верхушкам, что щекотали небосвод. Даже несмотря на мрак, одеялом укрывающий землю, ведьма видела зеленые травинки. Не было ни снега, ни луж — разве что грязь липла к крупным колесам кресла. В последний раз, когда Гермиона была на улице, все только начинало оттаивать. А сейчас… весна пришла. Как и обещала, ворвалась с разбегу, танцуя в теплом ветре и свежести воздуха. Должно быть, тут не так давно прошел дождь — пахло приятной сыростью. Может, Грейнджер и не была волком, но сейчас ее глаза буквально приклеились к темноте леса. Той, что таила свободу. Даже под мощными седативными Гермиона чувствовала, как ускоряется сердцебиение. Простая мысль — она может сбежать — придала сил, помогая справиться с туманом в голове и даруя волнение вблизи тазовых косточек. — Я… — Паркинсон откашлялась, постукивая пальцами по подлокотникам кресла. — Мне нашли другого жениха. Гермиона медленно повернула голову, встречая растерянный взгляд Паркинсон. Та передернула плечами. — Подумала, тебе будет интересно. Ну, либо ты наконец перестанешь так пялиться на чертов лес. — Она откинула с лица черную прядку, поджимая губы. — В общем, вчера получила от него первое письмо. И колдографию. Вроде он ничего. Гермиона уставилась на нее, не зная, может ли задавать вопросы. По правде говоря, тот диалог в ванной был их первым и последним. Они обе соблюдали договоренность и не действовали друг другу на нервы попытками сблизиться — лишь иногда обменивались парой слов по бытовым вопросам во время ночных дежурств. Однако когда они были не наедине, Паркинсон неизменно включалась, если разговор с Гермионой заводил кто-то другой. Она стала менее колючей. Пэнси была подобна розе, с которой срезали самые острые колючки, но оставили парочку — так, на всякий случай. И Грейнджер… остерегалась. Не хотела уколоть палец о мелкие шипы или видеть, как вырастают новые. Ей было по-странному комфортно с Паркинсон, и рушить их своеобразную идиллию отстраненности первой она бы точно не стала. — А как… — Гермиона натужно нахмурилась. Она даже легонько прикусила язык, пытаясь расшевелить его, но все было без толку. — А с Сивым что? — Устроила отцу истерику. — Паркинсон беззаботно пожала плечами. — И папа пересмотрел решение. — Это хорошо. Надеюсь, больше проблем не будет, — добавила наконец Гермиона после недолгого молчания. Пэнси, в который раз оглядываясь, кивнула. — Моя главная проблема — это ты, Грейнджер. Если, конечно, не брать в расчет тот факт, что мы премся по лесу Салазар знает куда в три часа ночи. Гермиона хмыкнула. Взволнованный, но все еще блуждающий взгляд устремился в сторону рощи. Ведьма сглотнула кислую от предвкушения слюну и облизнула губы. Апрельская свежесть ласкала легкие, привыкшие к спертому влажному воздуху подвала. — Ну, у меня есть идея… как облегчить твои страдания. — Гермиона говорила ужасно медленно, с трудом связывая слова в осмысленные предложения. — Ты можешь помочь мне бежать. Паркинсон выдержала небольшую паузу, в то время как сердце Гермионы забилось быстрее. Она была в шаге от того, чтобы дать деру. Уговорить Пэнси довезти ее до какого-нибудь безопасного места или отправить мальчикам сову, чтобы они забрали свою несчастную подружку прямо отсюда, из леса. И Грейнджер уже открыла рот, чтобы попытаться собрать все аргументы воедино, но Паркинсон ее опередила: — Не помогу, Грейнджер. — Ее голос прозвучал так серьезно, что Гермиона против воли обернулась. О чем тут же пожалела, поскольку позвонок запылал огнем. — Если ты уйдешь, мне будет не с кем сравнивать свою жизнь и понимать, что у меня, в целом, все неплохо. Гермиона шумно вздохнула. Она попыталась прикинуть, что могло бы заставить Паркинсон изменить мнение, но мысли как назло еле ползли под тяжестью зелий. Ведьма подавила зевок. — Мне кажется… — Грейнджер нахмурилась: ее повело в сторону. — Может, ты меня обманываешь? Не хочешь отпускать, потому что на самом деле привязалась ко мне? — Еще чего, — Пэнси фыркнула и будто бы специально наехала коляской на камень, заставив Гермиону запоздало вздрогнуть. Паркинсон воровато огляделась. Она понизила голос до полушепота: — Ты мне никто. Уйдешь и уйдешь. Я чисто физически не могу к тебе привязаться, иначе просто перестану себя уважать. — Что-то не вяжется, Пэнси. — Грейнджер сделала вынужденную паузу. — Вроде говоришь, что я твоя единственная проблема… А избавиться от меня не можешь. — Ее пальцы почти сжались в кулак, когда коляска наехала на палку. — Либо ты мазохистка, в чем я сомневаюсь. Либо ты ко мне привязалась. Паркинсон раздраженно вздохнула. Гермиона скользила взглядом по деревьям, не собираясь останавливаться. Даже если ей отвесят пощечину, Грейнджер продолжит в том же духе — говорить про побег. Сама она, очевидно, с кресла не встанет. Помимо огромного количества зелий ее ноги все еще плохо поддавались контролю: шаги выходили неуверенными и короткими, ведьма часто падала. Но вот… если Пэнси ей как-нибудь поможет? Тогда это вполне возможно. — Грейнджер, ты обо мне совсем дурного мнения. Я, может, и сука, но не настолько, чтобы бросить посреди леса инвалида в коляске, — Паркинсон смешливо фыркнула. — Так что отвали со своим побегом. Я тебе помогать не буду. — Ну почему сразу «бросить посреди леса»? — Гермиона снова попыталась обернуться, но Паркинсон насильно развернула кудрявую голову вперед. — Ты можешь отправить сову Гарри. Он меня заберет, а ты подождешь здесь со мной. Тогда мы будем квиты. — Нет. — Почему нет? Я помогла тебе с женихом — ты можешь помочь мне с побегом. — Гермиона сглотнула. Язык немел. — Взаимопомощь. — Ты ходить сначала без посторонней помощи научись, умнейшая ведьма столетия. — Интонация Пэнси сочилась ядом. Кажется, пощечина не за горами. — О взаимопомощи она заговорила. — Просто подумай: я уйду, и ты снова станешь главной в вашем квартете. Больше никаких неудобств и посторонних, ведь я буду далеко. Только представь… — Блядь, Грейнджер! — Паркинсон зашипела, агрессивно подтолкнув кресло. — Клянусь, еще одно слово про побег, и я навечно замурую твой рот Силенцио! Воцарилось недолгое молчание. Гермиона отчего-то улыбнулась. — Раз ни один аргумент не сработал, то у меня осталась только одна причина, почему ты не хочешь меня отпускать. Я тебе нравлюсь. — Иди к чертовой матери, грязнокровка. И заткнись. Это был первый раз за бесконечно долгие три недели, когда Гермиона оказалась так невероятно близка к свободе. Если бы она могла передвигаться хоть немного увереннее, вскочила бы с кресла и понеслась в самую глубь леса — так далеко и так быстро, как только получится. Грейнджер залезла бы на дерево и сидела бы на самой верхушке, пока Паркинсон не потеряет ее в лесной чаще — и тогда она бы изо всех сил постаралась расправить крылья, чтобы наконец упорхнуть обратно домой. Но Гермиона была слаба. Она была накачана успокоительным под завязку и еле-еле ходила. Плохо соображала. Поэтому, продолжив их путь в тишине, Грейнджер лишь глубже вдыхала запах лесной ночи, сама не понимая, что вместе с жадными глотками кислорода ее тело наполняется силой. В следующий раз, когда Гермионе подвернется шанс, она сбежит. Чего бы то ей ни стоило.***
Пэнси стала тем гонцом, которому за плохие вести впору отрубить голову. Гарри пострадал от руки Пожирателя, который сел им с Роном на хвост. Паркинсон не вдавалась в подробности: после того, как Драко спешно покинул комнату, Пэнси осторожно приоткрыла дверь и присела напротив все еще ошеломленной Грейнджер. Все еще чувствуя тепло поцелуя, Гермиона будто касалась головой облаков — от покалывания на губах. От тепла в позвонке и резкого изменения привычного образа Малфоя. Ей было так волнительно, так необыкновенно горячо — и все это тут же сорвалось в пропасть, как только отрешенная, словно мучимая чувством вины Паркинсон произнесла тихое: «Твоего дружка прокляли. Извини». Гермионе казалось, что она сейчас сойдет с ума. Ее всю колотило от паники, желудок скручивался в немыслимые узлы, а пальцы ног леденели. Грейнджер не могла вдохнуть добрые несколько секунд и только тупо пялилась на Паркинсон. А та молчала. Не рассказала больше ничего, потому что, как призналась позже, и сама не знала подробностей. Просто услышала, как Пожиратели восторженно обсуждают ранение Поттера. Что при внезапной атаке Ордена на особняк его удалось задеть и задеть серьезно. Что скоро за ним, ослабленным, придет Лорд. Грейнджер задыхалась. Стены давили, вторя беспомощности, которая неожиданно громко заверещала в ушах. Гарри — перед ее глазами рисовались жуткие картинки случившегося: как друг лежит в кровавой луже, сраженный тем же самым проклятием, что танцевало в ее венах. А вдруг его прокляли чем-то еще более страшным? Комната вокруг сотрясалась; у нее не получалось справиться с паникой, чтобы вдохнуть нормально, без хрипа в горле. Поэтому ее быстро увели. Отконвоировали под шумок в одну из многочисленных неиспользуемых комнат Малфой-мэнора, чтобы она смогла успокоиться и подышать свежим воздухом, сочившимся сквозь открытые окна. Принять ванну — Пэнси предлагала ей так много вариантов, чтобы помочь прийти в себя, а Грейнджер думала только об одном. Гарри ранен. Поттеру пустили кровь. Гермиона не сразу поняла, что в закрытой комнате нет никого, кроме нее и Малфоя. Когда он появился — Грейнджер пропустила. Она вообще ничего не понимала: окружение потеряло все краски, заменяясь ощущением глубокого шока и как никогда ясного осознания: сейчас. Сейчас самое время для того, чтобы уйти. Ей нужно к Гарри. Начало ссоры, ядовито-красными огнями окутавшей поместье Малфоев, было успешно пропущено. Гермиона нашла себя в предельной близости к Драко с высоко задранной головой и глазами, полными животной ненависти. Со стороны она даже могла напомнить молодую версию Беллатрисы Блэк, вот только ее сумасшествие крылось в отчаянии. В страхе, в невыносимой беспомощности. Она клялась быть защитой для Гарри — такой же крепкой стеной, какой он был для нее. А сейчас… она ничего не может сделать. Они попались. Попались, когда проникли на территорию Малфой-мэнора. Ради нее, ради Гермионы. Гарри пострадал из-за нее. Он почти ее нашел. — Ты удерживаешь меня силой! Малфой перехватил ее тонкое запястье, сжимая. Гермиона лишь взбрыкнула, пытаясь высвободить руку. Вот только хватка Драко оказалась чересчур крепкой — достаточно уверенной, чтобы не позволить сопротивляться, но не слишком сильной, чтобы сделать больно. Ее всю колотило мелкой дрожью. Или судорогой. Гермиона не могла устоять на одном месте — все тело вздрагивало, и сама она была похожа на выброшенную на сушу рыбу. Дыхание было неровным. Перед глазами — пелена. Она даже была не в силах сосредоточить взгляд на Малфое. — Я сказал тебе, что ты никуда не пойдешь. — Он дернул Гермиону на себя, глядя на нее сверху вниз. Его челюсти были так крепко сжаты, что желваки проступали жабрами. — Ты будешь находиться здесь столько, сколько захочу я, и мне совершенно неважно, что ты думаешь на этот счет. — Неужели ты совсем меня не понимаешь? Гарри ранен! Ты слышишь? Его почти поймали из-за того, что он пришел за мной! Гарри ранен, Малфой! — Гермиона смахнула слезы отчаяния. Она сделала паузу, сглатывая тяжелый ком в горле. — Если ты действительно неравнодушен ко мне, тогда отпусти меня к моему другу! Я вернусь. Просто дай мне его увидеть. Он должен знать, что я жива. Ее нижняя челюсть дрожала, а зрачок поглотил всю радужку, когда Малфой лишь усмехнулся. Едко — так, словно то, что только что сказала Грейнджер, не было чем-то стоящим внимания. И от этого безразличия внутри будто сорвало плотину. Подобно адскому огню наружу хлынуло все то тяжелое, что она сдерживала эти несколько недель. — Теперь у тебя новые друзья, Грейнджер. И мы решили, что ты остаешься. — Вы не имеете никакого права на меня, Малфой, — она скривилась, повышая голос. Драко дернулся от этих слов, как от удара. — Да что тебе вообще от меня нужно?! Что, Малфой, скажи! — Гермиона в отчаянии взмахнула ладонями. Изгиб ее бровей надломился. — Еще один поцелуй? Может, секс? Делай что хочешь, только отпусти меня. Гарри пострадал из-за меня, я обязана быть с ним рядом! Драко смотрел на нее стеклянными от ярости глазами. Он медленно вздохнул и так же медленно — как хищник, готовый вкушать кровь жертвы, — облизнул губы. — Еще хоть раз ты произнесешь подобную чушь, и я напишу твоим уродцам из Ордена, что ты мертва. А если заявятся сюда снова — я больше их задницы прикрывать не буду. Пусть здесь и помирают. — Он спокойно улыбнулся, глядя, как вспыхнула Гермиона. — А тебе я сотру память. Можешь кричать сколько угодно, все равно сдела… Он не успел закончить — пощечина прилетела быстрее. Вместе со звучным шлепком, заставившим голову Драко отлететь в сторону, открылась дверь, и в комнату вбежала Паркинсон, попутно накладывая на дверь Запирающее заклинание. — Ну конечно. Чего еще ожидать от грязнокровной суки, — Драко ядовито усмехнулся. Пэнси подлетела к парочке и схватила Гермиону за плечо. Но Грейнджер только выше подняла подбородок, в отвращении кривя губы. Она не сводила разочарованного взгляда с Малфоя, что не мог двинуться с места. Прошли секунды прежде, чем лицо Гермионы исказилось отчаянной, напоминающей оскал улыбкой. У Драко дернулся кадык. — Не забудь рассказать своему хозяину, как тебе понравилось целоваться с грязнокровкой. — Тут Паркинсон повторно потянула ее за собой, и на этот раз Грейнджер покорно отошла. — Уверена, он оценит. Она выглядела разочарованной. И тем не менее продолжала улыбаться. — Грейнджер, успокойся сейчас же, — прошипела Паркинсон, отпихивая ее дальше от Малфоя к кровати. — В гостиной собрались Пожиратели. Драко отмер. Он расправил плечи и опасливо покосился на дверь. Его брови плотно, до глубокой морщины, сошлись на переносице. — Нам нужно спустить ее в пристройку. Гермиона не сопротивлялась, когда Малфой подошел к ней почти вплотную и неаккуратно, но все еще бережно схватил за предплечье. Если честно, она чувствовала себя истощенной — почти так же сильно уставшей, как и беспомощной. Пока в голове раз за разом крутились страшные образы, становясь все более ужасающими, Грейнджер позволяла таскать себя по комнате, как тряпичную куклу: куда потянут, туда и тело. Это было практически невыносимо. Ей было…***
Гермиона зажимала рот ладонью. Спина прижималась к холодной стене. Щека вдавливалась в пол. Шаг. Короткий уродливый каблук царапает пол. Шаг. — Я чувствую твой страх… Во рту уже скопилась слюна. Колени, плотно прижатые к грудной клетке, задрожали. Глаза широко распахнуты. Она здесь. Воздушный шар в конце концов налетел на иглу. — Вы, — пауза, вытягивающая последнюю гласную, — хо, — фальшивая нота, — ди. Туфли остановились напротив испуганных глаз Гермионы. — Где она, Драко? — Истеричный, притворно ласковый голос, казалось, оседал на полу змеей. Длинной отвратительной гадюкой, которая вот-вот заползет под опущенное зеленое покрывало и бросится Гермионе в лицо. Грейнджер делала такие редкие глотки воздуха, что мозг потихоньку закипал от нехватки кислорода. Перед глазами плыли рыжие пятна. Все тело было напряжено, как струна. Шаг. Лампа падает вниз, и осколки разлетаются по полу. Один из них замирает в сантиметре от головы Гермионы. Шаг. — Тетя, я был бы очень благодарен, если бы ты прекратила разбивать мои вещи, — невозмутимо произнес Малфой. Послышалась вспышка дикого смеха. — Я знаю, что она здесь, Драко! — Дерзкий хохот зажег комнату. Гермиона слышала, как раздается медленный цокот каблуков. Ладонь вжалась в кожу с еще большей силой. Она не могла заставить себя моргнуть, хотя картинка перед глазами расплывалась из-за образовавшейся пелены. — Где она, мальчик? Я чувствую чужой запах, Драко. Покажи нашу гостью. Грейнджер зажмурилась, содрогаясь от ужаса, когда послышался резкий хлопок. Дверь ударилась о стену. На пол тяжело обвалилась гардина. Скрипнули дверцы шкафа. Осталось только покрывало. Она следующая.***
— Салазар! Подожди минутку! Я за Успокаивающим, ладно? — Пэнси заглянула в глаза Гермионе, сдавливая ее руки. — Они ушли. Они все ушли, не бойся. Сейчас мы одни в поместье. Не беспокойся, хорошо? Мы одни. Они ушли. Грейнджер не слушала. В голове зажевавшей пленкой повторялись звуки черных туфель, истеричный лай Беллатрисы и жуткие, леденящие душу слова. Она ее унюхала. Как собака-ищейка, как самый большой и опасный нюхлер, какой только может существовать. Гермиона пошатнулась. Прислонила руку ко взмокшему лбу. У нее до сих пор гудело в ушах, а невыразимый ужас, ампулой вонзившийся в вену, готов был вот-вот разорвать изнутри. Пэнси усадила Гермиону на кровать и, пролепетав в очередной раз, что все будет в порядке, пулей вылетела из комнаты. Было слышно, как торопливо она перебирает каблучками. Как буквально слетает с лестницы, чтобы как можно быстрее вернуться обратно. И ровно в ту же секунду, когда Паркинсон, вероятно, коснулась каблуком мрамора, в голове Гермионе зажглось: Бежать. Ей нужно бежать. Гермиона подорвалась с кровати и, стараясь не издавать ни единого звука, бросилась в смежный узкий коридор напротив ванной. Он вел к кабинету, который принадлежал мсье Фальконе — тот периодически останавливался в поместье, навещая Нарциссу Малфой. Там точно должен быть камин! Казалось, ее сейчас вырвет собственными же органами. Грейнджер бежала вдоль обитой дорогой тканью стены, скользила по темному дубовому полу, терялась среди полумрака. Что было сил она дернула за золоченую ручку двери и тут же влетела внутрь. Взглядом просканировала комнату на пред… Вот оно! Грейнджер схватила горсть Летучего пороха из небольшого вычурного горшка, стоящего на камине. Она старалась быть осторожной, но дрожащая ладонь подвела: неаккуратное движение — и горшок полетел на пол, с треском разбиваясь. Порох мелкой пылью разлетелся по всей комнате, и ведьма звучно глотнула воздуха, мысленно чертыхнувшись. Сдерживая головокружение, она подскочила к столу. Рука, крепко сжимающая порох, подрагивала, пока свободной ладонью Гермиона ворошила бумаги. Адрес, ей нужен хоть какой-нибудь безопасный адрес, куда она сможет переместиться прежде, чем рвануть на площадь Гриммо. Взгляд выхватывал все подряд — рабочие записки, рецепты зелий и лекарств, истории болезни — Грейнджер принялась рывками вытаскивать ящики один за другим и копошиться в бумагах. Ее тошнило. Сердце стучало буквально в глотке. У нее совсем мало времени. Должно же здесь быть хоть что-то. Хоть что-нибудь! Гермиона вывалила на пол содержимое последнего ящика и быстро раскидала в сторону, ища какую… Визитка. Визитка! Мерлин! Грейнджер схватила аккуратную визитку черного цвета. Просканировала взглядом и почти завизжала от облегчения: «Маркус Стефано Фальконе, целитель, специалист по темным проклятиям». В адресной строке была указана какая-то улица в Лондоне — наверняка его рабочий кабинет. Слезы подступили, и Гермиона, прошептав слова благодарности Безликим, бросилась к камину, чуть не подскользнувшись на рассыпаном порохе. Глубокий вдох. Гермиона украдкой сверилась с адресом на визитке. — Р… — Какого…? Гермиона испуганно распахнула ресницы: послышался звук разбитого стекла. Рука с визиткой сама собой сжалась в кулак. В дверях стояла Паркинсон. Все еще держа перед собой руки, из которых явно выскользнула какая-то посуда, она стояла, приоткрыв рот и прищурив глаза. Не двигалась с места — лишь смотрела на Гермиону. Та тоже замерла, не мигая. — Ты… — Пэнси на мгновение прикрыла глаза. Как только она вновь посмотрела на Гермиону, идеальный тон ее кожи ушел в невероятно бледный. — Ты что, блядь, сбегаешь? — Пэнси, мне нужно уйти, — затараторила Грейнджер, поднимая свободную ладонь в защитном жесте. Визитка упала на пол. — Прости. Прости, ладно? Я не могу… Это уже слишком. Мне… — Ты, блядь, сбегаешь! — Паркинсон взвизгнула, поднимая палочку и нацеливая ее на Гермиону. Последняя вжалась спиной в каминную полку. Она сбивчиво дышала. — Пэнси, послушай! — Грейнджер с трудом сглотнула. Дыхание участилось. — Послушай, я очень вам благодарна. Вы спасли мне жизнь, вы… вы стали мне близкими людьми. Но я не могу… после того, что… Я не могу. Грудная клетка Гермионы вздымалась так часто, словно она пробежала по меньшей степени марафон. Грейнджер сморгнула слезы и, облизнув губы, помотала головой — будто пыталась отговорить Пэнси от мыслей, что роились у той в голове. — Грейнджер, лучше сейчас же выйди из камина, и давай вернемся в пристройку. — Строгость голоса Пэнси разбавлялась неподдельной ненавистью. — Клянусь, если ты хотя бы шевельнешься в ту сторону, я не сдержусь. Я сделаю тебе больно. Гермиона молча глотала слезы. Она всхлипнула, пялясь на Паркинсон. — Выйди из камина. — Нет, — задушенным шепотом произнесла Грейнджер. — Пэнси, я должна уйти. — Ты должна остаться! — Паркинсон взвизгнула, и рука, что сжимала палочку, угрожающе вздрогнула. — Куда ты пойдешь?! Ты только-только начала нормально ходить, ты не можешь… Ты нас подставишь, Грейнджер! Гермиона опустила уголки губ, старательно сопротивляясь истерике. Порох жег руку — напоминал, что пора уходить, пока есть время. Гермиона громко всхлипнула. Липкое ощущение присутствие Беллатрисы где-то неподалеку сводило с ума. — Пэнси, прости. — Очередной всхлип прервал тишину. — Передай Драко, что мне очень жаль… — Остановись. — Паркинсон предупредительно взмахнула палочкой. Цепкий, почти ненавидящий взгляд вгрызался в кожу. — Ты… сраная предательница, остановись! — Она сделала маленький шаг к камину. — После всего, что мы для тебя сделали? Ты просто подставишь нас из-за своей трусости? — Меня только что чуть не нашли, Пэнси! — Гермиона взвыла, упираясь лопатками в поверхность камина. — Она знает, что я здесь! Меня найдут, Пэнси, это дело пары дней! Достаточно применить Обнаруживающие чары, и я… и вас… — Она почти согнулась от истеричных всхлипов, разрывающих грудную клетку. — Мне нужно к Гарри. Он ранен из-за меня! Пэнси сделала еще один шаг. Палочка целилась прямо в голову Гермионе. — Грейнджер, выйди из ебаного камина, пока не поздно. — Сумасшествие в глазах Пэнси возрастало. — Никто тебя не найдет. Мы перевезем тебя в другое место, ты будешь в безопасности. — Еще один шаг ближе, и Гермиона вдавилась всем дрожащим телом в каменную поверхность. Слезы безостановочно текли по ее лицу. — Если ты уйдешь, тебя наверняка перехватят. И мы пострадаем. Из-за тебя. Гермиона покачала головой, жмурясь от слез. — Пока я здесь, вы рискуете не меньше. Передай Драко: мне жаль, что я его ударила. Я не должна была так поступать. Я благодарна ему — нет, я благодарна вам. Вы стали мне важны, но… — Грейнджер, остановись! — Я не могу. Я так не могу. Извини, Пэнси, — задыхаясь, произнесла Гермиона. Она подняла руку с Летучим порохом. И ровно в тот момент, когда с ее губ слетело: «Роузвуд стрит, 45», а порох коснулся каминного пепла, Паркинсон в ужасе выкрикнула: — Обливиэйт! И как только Гермиону выплюнуло из камина на той стороне, она почувствовала резкий удар о твердую поверхность. Перед глазами потемнело.