***
Требуется пять сеансов с машиной Шури, прежде чем она объявляет, что Баки свободен от триггерных слов. Тестирование, которое он проходит, чтобы подтвердить это, долгое и трудное, не говоря уже о его монотонности. Одно дело проходить через рутинный процесс с Шури, которой он стал доверять довольно сильно за три недели своего бодрствования, и совсем другое – пройти через это с доктором, на котором настаивал ТʼЧалла или с полудюжиной других медицинских специалистов, присланных ООН для его проверки, или, еще хуже, с юристами. Но Баки справляется. Кроме того, Баки чувствует себя лучше от этого. К четвертой попытке он почти не вздрагивает, когда слышит эти слова. К шестой – его челюсти почти не сжимаются. На девятой попытке ТʼЧалла настаивает, чтобы его оставили без ограничителей, когда зачитывают их. Он должен быть безупречен, когда его будут проверять в суде. Чем меньше он реагирует, чем меньше он позволяет психологической травме и тревоге овладевать собой, тем лучше это будет выглядеть для присяжных. Доктор, назначенная ему ТʼЧаллой, сосредотачивается прежде всего на этой цели. Она встречается с ним по три раза в неделю на индивидуальных сеансах, она специалист по посттравматическому стрессу и имеет опыт в психотерапии. И Баки не может не задаваться вопросом, что скажет Тони, когда Баки расскажет ему, что, наконец, прошел терапию, в отношении которой тот был так непреклонен. Эта мысль поднимает ему настроение. Мысли о том, что сделал бы Стив, будь он здесь, тоже подбадривают его, хотя он знает, что Стив был бы зол. Он не был бы таким тактичным или вежливым, как ТʼЧалла, в своих протестах против всех требований ООН, и хотя это все усложнило бы – могло бы даже поставить под угрозу все дело, в зависимости от того, насколько раздраженным стал бы Стив – но представляя разозленное лицо крутого парня он немного легче переносит дерьмовые моменты этого испытания. Но единственное, что помогает ему пережить по-настоящему мучительные моменты – моменты, когда он привязан к креслу в окружении людей, которые больше всего хотят увидеть его казненным – когда слова-триггеры эхом отдаются у него в голове, когда он охвачен ужасом, что они все еще могут иметь над ним какую-то власть – единственное, что помогает ему выдержать, - это мысли о Питере. Солнце за грозовыми тучами. Вот что такое Питер, ждущий его в Нью-Йорке. Иногда Баки думает о Прошлом, утешая себя этими драгоценными воспоминаниями об их дерьмовой квартире, о том, как он учил Питера готовить, о том, как тренировал его, о том, как лежал ночью без сна, уставившись на диванчик, наблюдая, как мягко поднимается и опускается грудь мальчишки во сне. В этих воспоминаниях есть утешение, осязаемые вещи, за которые можно цепляться в самые мрачные моменты этого процесса. А иногда, когда ему нужен дополнительный импульс решимости, когда он измучен и испытывает искушение сдаться, уверенный, что гора перед ним слишком крута, чтобы взобраться на нее, он думает о том, что будет После. Он думает о том, чтобы вернуться домой до конца лета. Он думает о том, что чтобы выйти на улицу не нужно будет маскироваться, что он пройдется по Центральному парку сам, как Баки Барнс, свободный человек. Он думает о том, чтобы взять Питера поиграть в мяч на бейсбольном поле. О том, как заставит Стива бросить вызов Кони-Айленду вместе с ним, как когда они были детьми. В основном он думает о мелочах. О спокойной жизни со своим партнером и сыном. По вечерам помогать Питеру с домашним заданием. Познакомить Стива с Фрэнком и Шэрон. О квартире, которую они будут делить втроем, украшенную всеми безделушками и научными проектами, которые Питер когда-либо приносил домой. Он думает об их доме, теплом и безопасном. Он думает о поездках на север штата, чтобы снова покататься на лошадях, думает об их маленькой, нестандартной идеальной семье, ночующей в палатках под звездами. Он думает о жизни, которая у них троих будет, и у него появляется надежда, и вершина горы внезапно перестает казаться такой далекой. Всякий раз, когда Баки чувствует, что больше не может, он думает о Питере, о мальчишке, которого он планирует когда-нибудь назвать своим, и это служит ему напоминанием, что он может. Что он должен.***
Неожиданно оказалось, что больше всего его преследует не список убитых им людей, хотя с каждым днем он вспоминает их все больше и больше – не всех, машина Шури не восстановила все воспоминания, и, несмотря на все усилия его терапевта, все еще остается много пробелов, которые остаются пустыми. Сотни людей, которых он убил за эти годы, - это пятно, которое, как он знает, никогда не смоется, но, со своей стороны, он смирился с этим. Отчасти это происходит благодаря его терапии. Он не думает, что простил себя… но он сделал первый шаг. Для его собственных ушей это звучит не так дерьмово, когда он говорит себе, что не несет ответственности за то, что Гидра заставила его делать. Он не может сказать, что полностью верит этим словам… но он не отрицает их так сильно, как раньше. Это немного, но, по крайней мере, хоть что-то. Так что его кровавое прошлое – это не то, что не дает спать по ночам, когда он лежит в своей камере и пытается думать о своей семье, ждущей его. То, что преследует его, - это семья, которую он уже потерял, о воспоминаниях о которой позаботилась Гидра. Бекка. Его младшая сестра. Это стало шоком, когда именно этот блок был задет. Он не потерял сознание, но был близок к этому, и подозревает, что ему следует благодарить Шури за то, что остался в сознании. Именно об этом Стив пытался ему сказать. То, о чем он так боялся говорить после того, что случилось в спортзале. Бекка Барнс, единственная живая семья Баки, самый любимый человек во всем мире. Девочка, которую он вырастил после смерти родителей. Этот бойкий маленький спиногрыз, который боготворил его. Который смотрел, как он улетает на войну. И умер, веря, что он никогда не вернется. Он практически сразу же попросил ТʼЧаллу найти хоть что-то. Что-то о Бекке Барнс, что должно было сохраниться, где-то – фотографию, родственника, могилу – что угодно. Что угодно, что Баки сможет увидеть, подержать в руках и вспомнить ее. Он практически умолял об этом, как только прошел шок. На следующий день ТʼЧалла принес ему именно то, что он хотел. В своей камере, находясь под постоянным наблюдением, не могущий говорить или упоминать семью, ждущую его в Нью-Йорке, у Баки все равно есть это. Фотографии, документы, множество страниц того, что ТʼЧалла смог найти – архивные документы, как догадывается Баки, благодаря его связи с Капитаном Америкой, и заодно с Беккой. Множество страниц архивных писем, которыми они обменивались, пока Баки был за границей. Не оригиналы, нет, просто напечатанные копии – но он смутно помнит слова, что достаточно для того, чтобы понимать, что они подлинные. Письма Бекки к нему. Умная маленькая девочка, которая была в два раза более красноречивой, чем ее тупоголовый старший брат. Он вспоминает, что она была первым человеком, назвавшим его «Баки». Он вспоминает почти все, когда листает страницы и находит одну, заполненную фотографиями. Старые, отсканированные копии его детских фотографий. Черно-белые семейные портреты, для которых он с трудом помнит, как позировал. У его семьи были деньги. Он помнит большую фотографию их четверых, которая висела над камином в их большой комнате, с гордостью демонстрируя семью Барнсов всем, кто входил. Он помнит лицо Бекки. Единственная ее фотография, сделанная, как он уверен, по настоянию матери, приклеена к стене рядом с его кроватью, и большую часть ночей он смотрит на нее, в ожидании того, когда сон накроет его. Он помнит ее копну каштановых кудрей. Ее большие темные глаза. Ее озорную усмешку, которая никогда не обманывала его, ни разу. Ее косички, как она заставляла его заплетать их каждый божий день. То, как она цеплялась за него, когда упала и сломала колено. То, как он укачивал ее, чтобы она заснула после смерти их матери, хотя она была слишком большой для этого, и как он держал ее так долго, что у него болели руки. Как он все равно делал это каждую ночь, в обязательном порядке. Как учил ее играть в мяч, когда она ревновала его, что он проводит слишком много времени со Стивом. Учил ее ездить на велосипеде. Водил ее за мороженным. На Кони-Айленд. Проверял, все ли в порядке с ней в школе, не дразнятся ли мальчишки, не игнорируют ли девочки. Предлагал помощь с домашним заданием, хотя она никогда в этом не нуждалась и не стеснялась говорить ему об этом. Его младшая сестра. Она прожила долгую жизнь, но не вышла замуж и не завела детей. Баки молится, чтобы, несмотря на это, она нашла свою семью, так же, как он нашел свою. Всеми фибрами своей души, смыкая мокрые глаза, он молится, чтобы она нашла место, которое смогла бы назвать своим домом, отчаянно пытаясь заглушить слова Питера, печально звучащие в голове: Вы знаете, каково это, быть одному?.. Знать, что… во всем мире, в любой момент времени, ни… ни один человек не думает о тебе? Думал ли кто-нибудь о Бекке после того, как Баки упал, а Стив врезался в лед? Осталась ли она одна, как Питер? Неужели она умерла вот так? Баки позволяет себе всхлипнуть. Он держит себя в руках в отношении всего остального – терапии, тестов, допросов, изоляции, невозможности спросить, увидеть или услышать своего ребенка – в отношении всего этого он держит себя в руках. Но не в этом. В этом он позволяет плотине прорываться так часто и сильно, как ему хочется. Бекка была центром всего его мира. Она нуждалась в нем. Она зависела от него. А он даже не подозревал о ее существовании, когда она умерла. Это был самый большой страх Питера. И это случилось с его младшей сестрой. По крайней мере, в отличие от Питера, Баки может обсуждать Бекку во время терапии. Иногда это все, о чем он может говорить. В других случаях он отшатывается от этой темы, как испуганное животное. Нелегко предсказать, с какого рода смятением он столкнется при упоминании ее имени, но, как и в большинстве случаев в его нынешней жизни, у Баки нет особого выбора.***
Возможно, это немного наивно, но Баки по-настоящему полон надежд в тот день, когда его наконец экстрадируют обратно в США. Даже с отрядом вооруженной охраны, неприступным военным самолетом, с вибраниумным наручником, пристегивающим его правую руку к ремню, с отсутствующими левой рукой и Орби, неохотно конфискованными ТʼЧаллой, но каким-то образом он все еще полон надежд. Его снова и снова предупреждают, что это самая трудная часть, но он просто не понимает этого: с его плеч свалилась тяжесть, и наивно это или нет, но он будет наслаждаться кратковременным облегчением. Присяжные приняли решение. Джеймс Бьюкенен Барнс не несет ответственности за преступления Гидры и Зимнего солдата. По крайней мере, это означает, что казнь исключается, а это немалая победа. ТʼЧалла снова и снова предупреждает его, что предстоит самое трудное – настоящее испытание. Вторая половина этого судебного процесса, посвященная тому, представляет ли Баки Барнс (конечно, не по своей вине) опасность для общества. Позволят ли ему жить свободной жизнью после всего того, что он сделал не по своей воле. Представляет ли он угрозу для себя или других людей. Можно ли ему доверять. Обвинение неделями наблюдало за ним, как стервятники, кружа и ожидая, чтобы вцепиться, когда Баки совершит ошибку, разозлится, проявит какие-либо признаки нестабильности, на которые они могли бы указать и сказать: «Видите? Он животное, а не человек. Ему никогда нельзя разрешать ходить свободно, как одному из нас». Теперь мяч на их стороне поля. Обозначить его опасным – жертвой, да, конечно, но опасным – и упрятать под замок, как можно дальше от гражданского общества. - Они попытаются надавить на тебя, - говорит ему адвокат, готовя к первому дню в суде. – Они намеренно будут провоцировать тебя, Барнс. Чем угодно – оскорблениями, подначками, издевками – они захотят, чтобы ты отреагировал. Разозлился. Дави на жалость, но не впадай в истерику. Никаких рыданий. Ты должен быть спокойным, но все же человечным и контактным. Думаешь, у тебя получится? - Да, - говорит он. Он сможет. Это именно то, к чему он готовился – сейчас мнение присяжных о нем решает все. Это будет разница между свободой и заключением. Они должны верить, что он достаточно здоров, чтобы жить среди них, после того, как его адвокаты так неустанно трудились, чтобы доказать, что он имеет на это право. Почти у цели, - уверяет он себя. – Почти все закончилось, Пит. Его камера содержания в Нью-Йорке довольно значительно уступает его камере в Ваканде, но Баки настолько рад вернуться на американскую землю, что ему на самом деле все равно. Ему разрешено оставить папку с письмами Бекки, их семейными фотографиями и адресом ее могилы, и учитывая это и знание, что все почти закончилось, ему больше ничего не нужно. По крайней мере, он так думал. Когда они стоят за дверями зала суда – Баки, его команда адвокатов и ТʼЧалла – ожидая, когда их вызовут, Баки слышит знакомый голос, зовущий его по имени, и мгновенно понимает, что он нуждался гораздо в большем. Он поворачивается и улыбается, уставший, но испытывающий большее облегчение, чем может выразить, глядя на улыбающееся лицо Стива. - Бак. - Привет, Стиви. Охранники выглядят немного напуганными, но они не препятствуют Стиву броситься вперед и сжать Баки в объятиях. Баки не может обнять в ответ с одной рукой все еще пристегнутой к поясу, но он все же может навалиться на грудь Стива, и для них этого достаточно. - Я скучал по тебе, - выдыхает Стив. Баки прижимается к его плечу. Им приходится притворяться, что прошло гораздо больше времени, чем на самом деле. Несмотря на то, как сильно ему этого хочется, Баки не может спросить, где Питер, здоров ли он, все ли у него в порядке последние три месяца. Но каким-то образом, когда он отстраняется и смотрит в спокойные, уверенные голубые глаза Стива, он знает ответы. - Я тоже скучал по тебе. - Ты готов к большому дню? Баки улыбается: - Первый из многих, меня предупредили. - Да, - соглашается Стив. – Но все уже почти закончилось, Бак. Баки делает глубокий вдох и кивает. Все почти закончилось.***
В первый день в суде Баки сковывают перед присяжными и заставляют слушать, как обвинение зачитывает вслух триггерные слова на четком, резком русском языке. Возможно, он немного переигрывает, но как сказал его адвокат, его выступление должно быть идеальным. Так что Баки замирает и слушает слова, летящие в него, как шальные пули. Он сохраняет спокойное выражение лица, но не безэмоциональное. Ближе к концу он позволяет легкому намеку на беспокойство, связанному с посстравматическим расстройством, проступить на своем лице, и когда все заканчивается, и последнее слово зачитывается громко и целенаправленно в тихом зале суда Баки выдает глупую облегченную улыбку, которая расплывается по его лицу. Может быть, это немного драматично, но это делает свою работу. Он встречается взглядом с несколькими присяжными, зная, что его улыбка заразительна, практически сияющая, когда некоторые из них осторожно улыбаются в ответ. «Правильно, - думает он, выступая в зале и поворачиваясь, чтобы посмотреть на Стива и ТʼЧаллу, сидящих на своих местах. – Это моя победа, и вы все празднуете ее вместе со мной, нравится вам это или нет». Стив, похоже, готов закатить глаза, но ТʼЧалла одобрительно кивает ему. Он проходит первое испытание, но по-настоящему важно второе. Дача показаний. Его адвокаты первыми спрашивают его, это своего рода легкий опрос, к которому он готов: описать, каково это было «очнуться» в Вашингтоне. О чем он думал. Что он чувствовал. Общался ли он с кем-нибудь из Гидры за те два года, которые потребовались Мстителям, чтобы найти его. Почему он не обратился за помощью к Мстителям. Почему он не связался со Стивом. Баки тысячу раз прокручивал в голове свои ответы, но он знает, что не может позволить им звучать отрепетированными. Они должны звучать достоверно. По-настоящему. Вызывая сочувствие, но не беспокойство. По большей части он справляется, и ему удается соблюдать грань между искренними и доработанными ответами. Он говорит правду, опуская только те важные части, о которых никто не может знать, бережно сохраняя при себе каждое упоминание о своем сыне. Насколько он может судить, присяжные, по большей части, выглядят убежденными. Гидра была повсюду, и Баки, как хороший человек, пытался уберечь мир от Зимнего солдата, держась тише воды, ниже травы. Большинство, к счастью, похоже, им верят. А затем слово берет обвинение. - Теперь, мистер Барнс, - говорит обвинитель, пожилой, светловолосый, вкрадчивый мужчина, ведущий линию допроса оппонентов, - еще раз, не могли бы вы рассказать нам, что произошло в ту ночь, когда Брок Рамлоу – Кроссбоунс, как он известен в профессиональной среде – нашел вас? Баки хмурится. Из всех обстоятельств, с которых он думал, они начнут, он действительно не думал, что с этого. - Рамлоу загнал меня в угол и попытался вызвать сущность Зимнего солдата. Я смог одолеть его, прежде чем он закончил. Обвинитель задумчиво мычит: - И как вам это удалось? Баки мнется. - Этот человек – Брок Рамлоу, шпион Гидры и один из многих агентов ЩИТа, который оказался двойным агентом, - он был вашим куратором, верно? Когда вы были Зимним солдатом? - … Да. - Итак, с профессиональной точки зрения, работа этого человека заключалась в том, чтобы «будить» Зимнего солдата, за неимением лучшего термина, и командовать им, вы бы сказали, что это верно? - В основном, - говорит Баки, - да. - И все же, - мужчина улыбается ему, - несмотря на то, что вы были одни, в уединенном месте, и с пройденными двумя третями пути к активации сущности Зимнего солдата, по вашему же признанию, вы – впервые за семьдесят лет, учитываем это – были в состоянии одолеть своего куратора. Не реагируй, - думает он, и его внутренний голос звучит странно, как голос ТʼЧаллы. – Они давят на тебя. Ты знал, что так будет. Твоя реакция – вот что самое важное. Сохраняй спокойствие. - Да, - просто отвечает он. – Я смог одолеть его. - Хм, - говорит мужчина, выглядя притворно впечатленным. – Ну, это была большая удача, не так ли? Вы просто… одолели его. Без малейшего труда. То, что вы не смогли сделать, даже когда он и другие кураторы в прошлом приказывали Зимнему солдату убивать невинных людей. - Ситуация была другой, - говорит Баки. Твердо, но не конфликтно. Выразительно, но не эмоционально. – Гидра никогда не использовала меня. Зимний солдат всегда «активировался» задолго до того, как мне разрешали покинуть их базы. У меня не было шанса дать отпор, когда я был в сознании достаточном для того, чтобы понять, что поставлено на карту. Они мне его не дали. На худом лице мужчины появляется недовольство. - Мистер Барнс, еще раз, будьте так добры, пожалуйста, просветите нас относительно того, как именно вам удалось одолеть мистера Рамлоу. Эхо пронзительного, мучительного крика Питера всплывает в памяти. Баки делает глубокий вдох, не забывая о необходимости вызывать чувство сострадания, и тихо выдыхает, говоря: - Мне казалось, что я был всего в нескольких минутах от того, чтобы снова оказаться под их контролем. – Его собственный адвокат кивает ему, и он продолжает, - это потребовало огромных усилий, но я из кожи вон лез, чтобы сбежать от него. – Это не ложь. Просто не вся правда. Они не должны узнать о Питере. Он прочищает горло. – Как раз перед тем, как он закончил произносить слова, я бросился на него и ударил его по лицу изо всех сил. - Сколько раз? Баки изо всех сил старается не смотреть на присяжных: - Я не считал. – Когда юрист прищуривается на него, он добавляет, - я понимал, что если дам ему еще один шанс заговорить, он закончит воздействовать на меня триггерными словами. Я не хотел быть жестоким, но другого возможного варианта не было. Я ударил его несколько раз, пока он не потерял сознание, и стало безопасно остановиться. Но, если бы не Питер, Баки знает, что этого не произошло бы. Он бы забил Рамлоу до смерти, как собаку, и весь этот судебный процесс происходил бы по-другому. - Вы не хотели быть жестоким, - медленно произносит юрист, как бы подчеркивая очевидную ложь в речи Баки. – Тем не менее, когда бесчувственное тело Брока Рамлоу было найдено брошенным на парковке, он был, по словам лечившего его врача скорой помощи, опасно близок к смерти. – Он критически оглядывает Баки, в его голосе слышится надменность. – Мистер Барнс, даже в ваших крайне исключительных обстоятельствах есть предел самообороне. Я задаю себе вопрос, как, я уверен, и многие из присутствующих: знаете ли вы, где он заканчивается? - Знаю, - говорит Баки. Он встречается взглядом с мужчиной, тщательно изучающего черты его лица. Это не сражение, говорит выражение его лица. Я не имею ничего против тебя. Мы все здесь друзья и вместе добираемся до сути этого дела. Просто одна большая команда на одной стороне. По крайней мере, он надеется, что именно так написано на его лице. Вполне возможно, что он далеко не так хорошо в этом дерьме, как ему кажется, и его истинные чувства выставлены на всеобщее обозрение: я не клюну на твою гребаную наживку, придурок. - Рамлоу выжил, потому что я не хотел его убивать. Как только он потерял сознание, я отнес его в ближайшую больницу и оставил прислоненным к машине скорой помощи, где, как я знал, парамедики найдут его и помогут. Я даже подождал на соседней крыше, чтобы убедиться, что его нашли. Я не причинил ему большего вреда, чем мне пришлось, - «ради моего сына», - даже после всего, что он и его организация сделали со мной. Я… Лишь немного. Он позволяет правде вырваться наружу, лишь немного, тончайшим проблеском эмоций в голосе. Едва заметный намек на его истинные чувства. - Я… ненавижу жестокие поступки, которые я был вынужден совершать под их контролем. Больше раз, чем я могу сосчитать, с того дня, как я сбежал от них в Вашингтоне, я думал про себя, что если бы это могло предотвратить все это кровопролитие, то я действительно хотел бы умереть, когда упал с поезда, как об этом подумал весь мир. Он не может встретиться взглядом со Стивом после того, как произнес это. А вот обвинитель выглядит абсолютно взбешенным. Баки позволяет появиться на своем лице легкой, печальной улыбке. Спасибо за неопровержимое доказательство, приятель. - Несмотря на то, что Рамлоу сделал со мной, я не хотел причинять ему вред. Несмотря на травму от того, что Гидра заставляла меня делать, я и себе не хочу причинять вред. Я не хочу иметь ничего общего с насилием. Мое присутствие в этом зале суда ярче всего демонстрирует, насколько я хочу сражаться до конца своих дней. Со своего места ТʼЧалла одаривает его победоносной улыбкой. Этот процесс почти закончен, говорит эта улыбка.***
На второй день судебного процесса всех шестерых психоаналитиков Баки вызывают для дачи показаний. Включая его основного врача из Ваканды, прилетевшую, чтобы представить свою официальную оценку его состояния. Она не слишком отличается от оценки других врачей, хотя каждый из них был вызван из разных уголков земного шара. По ее очень профессиональному мнению, Баки Барнс мягкий, сострадательный человек, который сделал замечательные шаги в восстановлении своего психического здоровья и, что самое главное, не представляет опасности ни для себя, ни для других. Адвокат обвинения выглядел так, словно кто-то помочился в его хлопья, когда она сказала ему об этом. В конце концов, после всего их планирования, всей работы, которую его адвокаты вложили в построение его дела, всех усилий, которые Баки приложил, чтобы убедиться, что он сможет очаровать присяжных, именно его врач и ее откровенная, прямолинейная манера говорить выиграют его суд. Обвинение допрашивает ее, пытаясь загнать в угол, где она будет вынуждена признать, что Баки способен причинить большой вред, ухмылка на лице светловолосого обвинителя, когда он спрашивает: - Разве эти симптомы посттравматического стрессового расстройства, которые вы изложили в своей оценке, не являются еще одной причиной полагать, что мистер Барнс может быть подвержен – возможно, и гарантированно – к развитию дополнительных проблем с психическим здоровьем, которые сделают его непредсказуемой угрозой для себя или других? Его врач с непроницаемым лицом, которого Баки никогда раньше ни на ком не видел, поедает взглядом вкрадчивого юриста и говорит: - Если бы мы бросали людей в тюрьму на том основании, что они потенциально могут когда-нибудь совершить преступление, у вас было бы намного больше коллег по цеху за решеткой, мистер Ландман. Ландман. Точно. Так зовут этого скользкого ублюдка. Лицо Ландмана становится красным, как раздавленная слива: - Это смягчающие обстоятельства. Мстители… - Мистер Барнс не является Мстителем, - говорит она. – Он американский гражданин, который попал в плен. Отказать ему в праве на свободу сейчас означает позволить террористической организации, известной как Гидра, забрать еще одну невинную жизнь. Обвинитель кипит от злости: - Возможно, он еще не Мститель, но его сила… его способности… - Каждый год в этой стране тысячи детей рождаются с геном мутанта Икс, - ее резкий тон останавливает его. – Некоторые со способностями намного большими, чем у Баки Барнса. Их не арестовывают в тот момент, когда проявляются эти способности, даже если они потенциально могут быть опасны. Это то, с чем мы все живем, мистер Ландман. Закон существует для того, чтобы предотвращать само судебное преследование невиновных, которое вы и ваши коллеги в настоящее время пытаетесь осуществить. Он не позволяет нам наказывать того, кто еще не совершил преступления. Баки не знает, что он сказал и сделал, чтобы заполучить эту женщину на свою сторону, но он любит ее. Ландман, видимо, нет. Но Баки сможет с этим жить.***
Первый день в суде оказался неожиданно успешным. Второй день прошел легко. На третий день, наконец, случается ужасное. Баки действительно пытался не дать надежде вскружить себе голову. Баки изо всех сил старался не увлекаться их многочисленными микро-победами, понимая, что борьба не закончится, пока все не закончится. Но это было тяжело. Надежда была заразительной, и они все чувствовали ее. После их второго дня в суде ТʼЧалла ухмыльнулся и хлопнул Баки по плечу так сильно, что чуть на оставил синяк от удара от волнения. Стив обнял его так, словно пытался заставить его выкашлять все свои органы, и был слишком счастлив, чтобы беспокоиться, когда Баки выдохнул, что не может дышать. Его представительство, по мнению Баки, состоящее по большей мере из серьезных, прямолинейных людей, вообще обмолвилось о том, чтобы пойти выпить, чтобы отпраздновать их неизбежную победу. Баки позволил себе думать, что этот судебный процесс практически закончился. Но на третий день в суде Ландман встает со своего места и говорит: - Обвинение хотело бы вызвать Тони Старка для дачи показаний. Баки вскидывает голову. Тони? Здесь? Они не виделись и не разговаривали друг с другом с того дня, как Баки улетел в Ваканду, и хотя Баки хотел, но он не мог спросить Стива или ТʼЧаллу, как поживает Тони по тем же причинам, по которым не мог спросить о Питере. Последнее, что он слышал о нем, было, когда ТʼЧалла разбудил его и сказал, что Тони занят доработкой поправки к Соглашениям. После этого шанса спросить о его друге не представилось. Он поворачивается на своем сиденье и наблюдает, как Тони подходит к месту для дачи показаний, сразу пораженный двумя вещами: потрясенными взглядами на лицах ТʼЧаллы и Стива, и… И взглядом полным ненависти на лице Тони. Баки в замешательстве смотрит ему вслед. Лицо Тони мрачное, не похожее ни на что, что Баки когда-либо видел. Даже когда они впервые встретились, и Тони ошибочно полагал, что Баки опасный террорист, манипулирующий невинным ребенком ради собственной выгоды, он никогда не смотрел на него так. Он не может отвести вопросительный взгляд, когда Тони садится напротив него, и пристально смотрит на него, отчаянно пытаясь понять, что не так. И что, черт возьми, планирует обвинение. - Мистер Старк, - говорит Ландман, сияя улыбкой. – Спасибо, что нашли время в своем очень плотном графике, чтобы присоединиться к нам сегодня. Уверяю вас, это не займет много времени. Тони пронзает его равнодушным взглядом. Никакой реплики. Ни остроумного замечания, ни снисходительной шутки. Тони, какого черта? Что с тобой случилось? - Мистер Старк, не могли бы вы описать ваши отношения с обвиняемым? Холодный взгляд Тони скользит от Стива к Баки: - У меня их нет. Что-то внутри Баки скручивается. - Но вы узнаете его? Вы знаете, кто он такой? - Процесс века, транслируемый в каждом выпуске новостей в любое время суток? Да, я бы сказал, что знаком. «Слава Богу, - думает Баки. – Это все еще он». Что-то не так, но, по крайней мере, это все еще Тони. - Мне любопытно, мистер Старк, если бы я задал ему тот же вопрос, как вы думаете, он знал бы ответ? Во что, черт возьми, он играет? - Вы произнесли мое имя, по крайней мере, один раз в каждом заданном вопросе, так что я скажу «да». - Но как вы думаете, он бы вас узнал? Вы думаете, он знал бы, кто вы? - Он сидит прямо тут, Сократ, почему бы вам не спросить его? - Значит, вы не знаете, прав ли я, предполагая это? Вы не верите, что мистер Барнс узнает вас? Пристальный взгляд Тони становится еще пронзительней. Его голос напряженный: - Скорее всего, нет… Улыбка обвинителя достаточно остра, чтобы резать камни: - А как насчет вашего отца? Все тело Тони замирает. Мысли Баки мечутся. - Мистер Старк? Вы считаете, что обвиняемый узнал бы вашего отца, если бы увидел его лицо? В зале суда стоит полная тишина, но все, что Баки слышит – это шум крови в ушах. Что, черт возьми происходит? - Мистер Старк? - Да, - говорит Тони. - Да? Вы думаете, что он узнал бы вашего отца, если бы увидел его? Выражение лица Тони сейчас такое мрачное, что Баки даже не узнает его. Но Тони снова говорит «да». Ландман ухмыляется, широко и по-волчьи: - Я думаю, было бы целесообразно выяснить точно. Жесткое выражение лица Тони сменяется… паникой. Мужчина поворачивается и делает знак одному из своих помощников, стоящему в стороне, и тот выкатывает большой серебристый проектор в центр помещения. У Баки такое чувство, как будто у него кружится голова. Он понятия не имеет, что, черт возьми, происходит, когда включается проектор, демонстрируя широкий голографический экран. - Включите видео, пожалуйста. Он пристально смотрит на Тони, но тот не отрывает взгляда от экрана. Он выглядит так, словно в любой момент может начать задыхаться. «Что за херня творится?», - в отчаянии думает Баки, поворачиваясь на своем стуле, чтобы молча умолять Стива о помощи, но Стив… Стив выглядит таким же паникующим, как и Тони. Паникующим. Злым. И совершенно, блядь, беспомощным. Загорается экран, достаточно большой, чтобы его могли видеть все присутствующие. Начинает воспроизводиться старое, зернистое, незнакомое видео. Но дата. Дата в углу. Это… Внезапно в его голове раздается голос Земо, забытая мысль, воспоминание, которое было стерто его всепоглощающим горем: А теперь, Солдат. Отчет о миссии. 16 декабря 1991 года. Баки резко дергается на своем стуле. Все возвращается в одно мгновение. Тони. Он смотрит на него, на своего друга, который все еще выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание, и чувствует, как его сердце разрывается пополам. О Боже, нет, Тони, нет, нет, пожалуйста. Ландман оборачивается, встречается с ним взглядом. И улыбается. И тогда Баки понимает. Он понимает, что это не уловка, чтобы выиграть суд. Он понимает, что обвинение прекрасно осознает, что они проиграют, что Баки, его врачи и адвокаты ТʼЧаллы слишком хорошо изложили свое видение дела. Он понимает. Теперь он это видит. Речь идет не о победе в суде. Все дело в том, чтобы сделать больно. Он не может отвести взгляд от разворачивающейся перед ним сцены. От темной, заснеженной дороги. Память восстанавливается с каждой секундой воспроизведения видео. Авария. Баки – Зимний солдат – подъезжает к машине. Мать Тони зовет на помощь. Боже, нет, Тони. Пожалуйста, Тони. Все его тело трясет. Тони погружается в себя, наблюдая, как умирают его родители – наблюдая за Баки, человеком, ради которого он рисковал собственной шеей, чтобы спасти, как тот убивает его мать и отца. Видео не длинное, и оно заканчивается бесстрастным и спокойным лицом Солдата, уставившегося в камеру, прежде чем попытаться уничтожить улики. Когда все заканчивается, мгновение в зале никто не двигается и не издает ни звука. Баки не думает, что смог бы, даже если бы захотел. Он убил Говарда Старка. Друга Стива. Он сделал Тони сиротой. Нет, нет, нет, нет. Боже, пожалуйста, нет. Он чуть не теряет сознание, но твердая, уверенная рука протягивается и хватает его за запястье под столом. Баки вздрагивает от прикосновения, но его адвокат не убирает руку, пока он не делает глубокий вдох и не заставляет свое тело расслабиться. Он не может сломаться перед присяжными. Он не может. Но на мгновение последствия всего этого теряют свое значение, потому что злая, коварная мысль затуманивает его разум: будет ли это иметь значение сейчас, если он выиграет? Будет ли это иметь хоть какое-то значение, если его освободят? Вернет ли Тони ему сына теперь? Приходит осознание. В отношении ненавидящего выражения лица Тони, когда они увидели друг друга. Он знал. Он знал это еще до того, как адвокат назвал его имя. Он знал, что Баки убил его родителей, он узнал об этом факте, пока Баки был вне игры – при этом заботился о сыне человека, который отнял у него все. С ним был Питер. «Успокойся, - лихорадочно думает он. – Ты не в себе. Он не причинил бы вреда Питеру. Ты знаешь, что он не причинил бы вреда Питеру. Как бы сильно он тебя не ненавидел. Он бы никогда этого не сделал». Но не оставит ли он его у себя? Не разлучит ли он их сейчас, назло? Или чтобы уберечь Питера от человека, которому он теперь никогда не сможет доверять? - Мистер Старк, - говорит обвинитель голосом, в котором слышно фальшивое участие. – У меня есть только один вопрос к вам сегодня. Ему требуется время, но Тони удается поднять голову. Он не смотрит на Баки, но ему и не нужно. Выражение его лица говорит более, чем достаточно. Тони выглядит так, как будто ничего так не хочет, как увидеть Баки мертвым. В зависимости от того, что Ландман спросит дальше, Баки с медленно нарастающим ужасом понимает, что Тони может просто получить свой шанс. - Учитывая ужасную сцену, свидетелями которой мы все только что стали, - говорит Ландман, - согласны ли вы, мистер Старк, что этот человек не только опасен на совершенно беспрецедентном уровне, но и что для блага всех нас, включая его самого, крайне важно, чтобы он был приговорен к самым строгим мерам безопасности, санкционированным судом? Баки не смеет дышать. Холодный взгляд Тони переходит на него. Это оно. Шанс для Тони отомстить. Все, что ему нужно сделать, это сказать «да». Да, Баки Барнс – это угроза. Угроза для каждого, с кем он встретится. Его следует запереть в камере с самыми толстыми стенами. Это все, что нужно. Одно короткое слово, и Баки понимает, что присяжные последуют за ним, как Мстители последовали за ним, как это сделал и Питер. Тони Старк просто такой человек. И прямо сейчас в его власти гарантировать, что Баки больше никогда не увидит своего сына. Это будет хуже смерти, но Тони это знает. И, судя по выражению его лица, он совершенно не против этой мысли. Баки, застывший до глубины души, ждет, когда Тони решит его судьбу. Но Тони открывает рот и говорит: - Ни в коем случае. Баки вздрагивает. Ландман, явно сбитый с толку, бессвязно бормочет и говорит: - Простите, мистер Старк, не могли бы вы… не могли бы вы повторить? Тони бросает на него свирепый взгляд: - Я сказал, ни в коем случае. - Вы не думаете, что этот человек – обвиняемый – заслуживает тюремного заключения за преступление, свидетелями которого мы все только что стали? Как бы жестоко и ужасно это ни было? - Я думаю, что присяжные уже решили, что Баки Барнс не несет юридической ответственности за преступления Зимнего солдата, - резко говорит Тони. – И по утверждению всех медицинских специалистов, которые его осматривали, нет никаких доказательств того, что он собирается случайно сорваться и впасть в кровавую ярость, не больше, чем все мы. У вас нет никаких оснований. Он встает, пристально глядя на Ландмана, пока спускается со своего места и направляется к двери. Ландман на мгновение застывает, пока то, что только что произошло, не настигает его, и он раздраженно проводит рукой по своим редким светлым волосам и запоздало объявляет: - У меня больше нет вопросов.***
На пятый день в суде, через три недели после его экстрадиции в США, Баки Барнс полностью оправдан судом присяжных ООН. Стив, присутствует там, как и на каждом судебном разбирательстве, и в тот момент, когда с запястья Баки снимают наручники, он оказывается в крепких, эмоциональных, отчаянных объятиях. Однорукий и измученный, Баки цепляется за него в ответ. Он не может сдержать улыбку, несмотря на то, как сильно он устал. Он сделал это. Он сдержал свое обещание. Он свободен от Гидры, и с сегодняшнего дня ему больше не нужно убегать или прятаться. Он достиг вершины горы. - Слава богу, - шепчет Стив ему в плечо. Каким-то образом, Баки понимает, что тот плачет, хотя не видит этого. – Спасибо, спасибо, спасибо. Слава богу, черт возьми. - Полегче, Роджерс, - шутит Баки, но делает это на автопилоте. – Если мы и должны кого-то благодарить, то это определенно ТʼЧаллу. - Всегда пожалуйста, Баки. Баки поворачивается со Стивом, продолжающим в основном цепляться за него, чтобы поприветствовать своего друга и спасителя. ТʼЧалла открыто улыбается ему, с явным облегчением, и протягивает ему длинный серебристый футляр. - Я полагаю, это твое, - говорит он. – Чтобы отметить твою победу. - Я бы не смог это сделать без тебя, - говорит Баки, но послушно протягивает руку и открывает футляр. Его глаза немного затуманиваются при виде руки – левой руки, черно-золотой, и определенно созданной Шури – и, что более важно, сидящего рядом с ним с выжидательным выражением на мордочке, Орби. – Привет, приятель. Орби возмущенно пищит ему, и Баки не может удержаться от смеха. Он поднимает робота и передает его Стиву, прежде чем закрыть серебристый футляр. - Не знаю, как отблагодарить тебя за все, что ты сделал для меня, ТʼЧалла. - Есть один способ отблагодарить меня, - говорит король. - Назови его. - Иди домой, - говорит ТʼЧалла с мягкой улыбкой на лице. – Иди домой к своему сыну и скажи ему, что ты его любишь. Его сердце, кажется, колотится где-то в горле, когда он обнимает ТʼЧаллу одной рукой и прощается. Без него все это было бы невозможно. Пока Баки жив, он никогда не сможет отплатить за то, что ТʼЧалла, Шури и вся остальная Ваканда сделали для него и его семьи. Семьи, к которой ему нужно вернуться. Когда ТʼЧалла и его команда скрываются из виду, Баки поворачивается к Стиву: - Питер…? - …ждет, - говорит Стив, улыбаясь. – Он хотел прийти, но… на всякий случай я притормозил. Он ждет нас. - Где? – Баки не может не спросить. – Он… Тони…? Печаль появляется на усталом, довольном лице Стива. - Тони позволил нам остаться в башне на эти последние несколько месяцев. Он, в основном… отсутствовал. Я думаю, он жил в другом месте. Но он всегда возвращался, если мне нужно было быть в другом месте. Он был рядом с Питером, когда меня не было. Просто… никогда одновременно со мной. Баки моргает: - Ты… знал? – понимает он. Он никогда не видел Стива таким виноватым. - Я нашел записи об этом, когда совершал набеги на базы Гидры, пытаясь найти тебя, - говорит он. – Я никогда не говорил Тони. - Стив… - А ты… ты не помнил? – нерешительно спрашивает он. – Ты не знал? Баки качает головой: - Я многое помню. Но, черт возьми, точно не это. - Прости, Бак. - Просто скажи мне одно, - умоляет Баки. – Питер… он был там, когда Тони узнал? Ему пришлось иметь с этим дело? Мне нужно знать. Стив морщится, прижимая Орби к груди. - Тони известно уже несколько месяцев, - говорит он. – ТʼЧалла сказал ему перед твоим отъездом в Ваканду. ТʼЧалла. В тот день, когда Тони пробил дыру в собственной крыше и улетел. - Блядь. - Ага, - говорит Стив. – У меня такое ощущение, что тот день прошел бы совсем по-другому, если бы с нами не было Питера. У Баки замирает сердце. Он улыбнулся Тони и заставил его пообещать присмотреть за своим ребенком, за несколько минут до того, как тот узнал, что Баки убил его родителей. И он все равно заботился о Питере, пока его не было. А затем, по сути, сказал обвинителю ООН, чтобы тот пошел к черту. Боже. Во время своих размышлений о том, как он может извиниться и поблагодарить Тони, чтобы это что-то значило, пока они выходят из дверей суда, они видят самого Тони, садящегося на заднее сиденье машины. - Тони! – зовет Баки, перепрыгивая через три ступеньки здания суда за раз. – Тони… Голова Тони вскидывается при звуке его голоса, он останавливается, одной ногой внутри машины. Он наблюдает за приближающимся Баки, его выражение лица при этом наполовину скрыто солнцезащитными очками. Баки останавливается и понимает, что понятия не имеет, что, черт возьми, сказать. - Тони, - пытается он. – Я… Мне так чертовски жаль. Я так чертовски благодарен. Тони молча смотрит на него, его челюсти сжимаются, когда Стив останавливается рядом с Баки. Через мгновение он делает глубокий вдох и говорит: - Питер ждет тебя в башне. Лицо Баки расплывается в улыбке облегчения: - Я… - Я не хочу видеть тебя там, когда вернусь. – Его голос холодный. Это не просьба. Его голова наклоняется в сторону Стива. – Любого из вас. - Тони, - умоляюще говорит Баки, но Тони заканчивает садиться в машину и захлопывает дверь. Стив кладет руку ему на поясницу, пока они смотрят, как он уезжает. Странно, насколько болезненна эта потеря. Баки обрел свободу. Свое право снова быть гражданином своей родной страны. Он в нескольких шагах от воссоединения со своим ребенком. Но он потерял хорошего друга. Боль гложет. - Пошли, - говорит Стив, ведя его по тротуару. – Наша машина скоро будет здесь. Глубоко вздохнув, Баки кивает, загоняя противоречивые чувства как можно глубже. Еще так много нужно отпраздновать. Поблагодарить. С нетерпением подождать. - Я готов, - говорит он. – Я просто хочу увидеть своего сына.