начало апреля, Тэхен
Я плюхнулся в его машину, как будто растеряв все свое изящество и наплевав на манеры. Его «мазда» была вместительной, уютной, с кожаными сидениями благородного коричневого оттенка. Мне нравилось тут, не было никакого пафоса, все для комфорта, изыски без излишеств, вполне в его стиле. Юнги, спустя мгновение, сел на водительское рядом, и я не без удовольствия поежился, взглянув на него. — Ну… - выдохнул он, легко ударяя по рулю. — Куда поедем? — А какая разница, - хмыкнул я, прикрывая глаза. Тут и в самом деле было тепло, и только в его машине я понял, как околел. Юнги тут же это заметил, завел мотор и включил печку, от чего я расплылся в довольной улыбке. Вот же внимательный, все подмечает. — Ладно, без разницы, так без разницы, - легко согласился он, одним движением выруливая на съезд, чуть хмурясь, наблюдая за дорогой. — Но я заправляю плейлистом, - я воодушевленно достал свой телефон и получил «Зеленый свет», не встретив никакого сопротивления. — Ехать будем прилично, пристегнись, - бросил он мне, оглядываясь назад и съезжая на восточную трассу. Я накинул ремень безопасности и коротко посмотрел на него, включая «Flawless» The Neighbourhood. Я вдумался и тихо рассмеялся про себя, идеально подходящая ему песня. Я понятия не имел, куда он намеревается меня везти глубоким вечером, но уже был согласен на что угодно. Все-таки, мужчины за рулем — это слабость всех нормальных людей, особенно если за рулем такой мужчина, как Юнги. Он выцепил зубами сигарету из пачки и поджег ее, нахмурившись. Я смотрел, как огонь медленно поедает его лицо, и тени путаются в его волосах, и, блять. Мин Юнги, сидящий за рулем своей шикарной тачки, откинувший руку в окно с сигаретой меж пальцев во фривольном жесте, легко поворачивая руль расслабленной кистью – это слишком. Серьезный, сосредоточенный, с небольшой складкой меж бровей. Рукава его свитера задрались, обнажая тонкие костистые запястья. Он не делал ровным счетом ничего, чтобы выглядеть охрененно-потрясающе этим вечером, но у него получалось, или я правда все еще пьян от него. Будь бы на моем месте любой человек, он меня бы понял. Я сделал медленный выдох и мысленно дал себе подзатыльник. Прекрати залипать, Тэхен. — Разобрались с концертной программой? - спросил я, не зная, куда деть свои глаза. Он вздернул вопросительно бровь, в манере: «Это правда то, что ты хочешь обсудить?», сделав короткую затяжку и хмыкнув. Ладно, это было не то, о чем я хотел поговорить, но я хотел знать в любом случае. — Я получил втык за опоздание, - он зажал сигарету в губах, двумя руками выкручивая руль и выравниваясь, после выдохнул и стряхнул пепел в окно. — Думаем над Пуленком или Мендельсоном. Мне не особо принципиально, что играть, надо узнать, насколько готов оркестр. — Через сколько планируете премьеру? — Да хрен его знает, может быть, через три недели или вроде того, - дернул он плечом. — Отличная песня. Я кивнул, улыбнувшись, и включил «Way down we go» Kaleo. У меня была особая категория песен как раз для того, чтобы куда-то ехать глубоким вечером, когда зажигаются первые звезды, или с кем-то целоваться посреди ночи на мосту. Ужасно романтично. Это была определенно одна из них. Я закусил губу, чтобы не улыбнуться сильнее, да чтобы черт меня побрал, веду себя, как малолетка. — Как так вышло, что ты снова разговариваешь? Терапия? - он коротко взглянул на меня, и я оцепенел. Этого быстрого взгляда хватило, чтобы у меня в горле пересохло, и я совершенно растерялся. Я готовился к этому разговору, он был неизбежен, и все равно был застигнут врасплох, как будто бы меня пригвоздили к месту. Юнги не торопил меня с ответом, его руки оставались такими же расслабленными, а лицо спокойным и невозмутимым. — Мне приснился сон, - тихо сказал я, глядя на свои пальцы, покоившиеся на коленях. — Это правда, что я ходил на терапию, и твое предположение, что из тишины меня может выбить нечто очень шокирующее… — Но не поцелуй, — перебил он меня и тихо рассмеялся, быстро взглянув в окно. — Не поцелуй, - улыбнулся я. — Я, конечно, удивился, а потом разозлился на тебя, потому что, как оказалось, это была какая-то твоя проверка, которая не сработала. Но, в целом, я ожидал чего-то подобного, это в твоем духе — действовать радикально и разбираться с последствиями уже после. - я выдохнул и посмотрел на свое отражение в окне, наблюдая, как утухают огни города где-то вдали. — Весь месяц я ходил на лечение. Когда мы приехали с Чеджу, я был в отчаянии. Я зажмурился, вспоминая, как я рыдал в истерике у Хосока дома, как даже надрался до беспамятства, мне казалось, что все закончено, будто я опять вернулся в свой персональный ад без возможности выбраться и спастись на этот раз. Я не спал, не ел и чувствовал себя откровенно паршиво. — В тот месяц я практически не вспоминал о тебе, особенно в первые недели. Я был слишком потрясен, у меня хватало своих навалившихся проблем, разобраться с которыми было важнее. - он ничего не сказал, лишь кивнул. — Я не хотел лечиться, честно говоря, у меня не было на это сил, но врач уговорил меня сходить на могилу сестры, убедил, что это необходимо для моей терапии. Все мои мысли изо дня в день крутились вокруг меня самого, я очень сильно жалел себя и злился на судьбу, оглядываясь назад, я понимаю это особенно ясно. Я замолчал и тяжело выдохнул, коротко скрипнув зубами. Я постарался сосредоточиться на реальности, чтобы не уйти в свое отчаяние с головой. Запах сигарет Юнги, его парфюм со вкусом сандалового дерева, тепло обнимающий меня, «Someone you loved» из динамиков. Я потрогал свои волосы, ощупал свои пальцы, растер бедра. Это помогало осознать, что я здесь, в своем теле, живой и настоящий, и он, встревоженный рядом со мной, тоже совершенно реальный. Я скинул ботинки и прижал к себе колени, положив на них подбородок. — Я принес ей белые герберы, ее любимые. Я тогда ничего не сказал ей, мне было нечего ей сказать, кроме того, что на ее месте должен был быть я. Они ехали на мой концерт, она везла мою скрипку, потому что тот концерт я исполнял на своей второй скрипке, на которой очень редко играл, я не знаю, как так вышло, просто случайность, что именно в тот день я взял ее. На следующий день у меня была репетиция, а эта скрипка была концертной, может быть, поэтому она захватила основную с собой, я не знаю, и уже не узнаю. А после концерта мне сообщили, что… - я выдохнул и сжал зубы, чувствуя его ладонь на своей коленке. Тепло. Я мимолетно взглянул на него и увидел его сосредоточенный профиль с упрямо смотрящими глазами, изредка облизанный фарами встречных машин. Со стороны могло показаться, что он слишком увлечен вождением, но я знал, что он слушает меня самым внимательным образом и ловит каждое мое слово так жадно, будто это единственное, что имеет ценность. — Я понял, что должен жить дальше, даже если я проживу ее жизнь, а не свою собственную, я не имел права покончить с собой или что-то сделать, это было бы оскорблением ее памяти. Я плохой человек, но я был замечательным братом и сыном. - я замолчал и закусил губу. — После нашего расставания в аэропорту и накатившего отчаяния я привыкал жить по-новому, в тишине. Я не собирался отказываться от преподавания, еще и Чонгук приехал, а Хосок очень рассчитывал на меня, я ведь пообещал ему и не мог все бросить на самотек, поэтому… - Я резко выдохнул и слабо улыбнулся. — Я, вроде как, смог взять себя в руки. — Это не смешно, Тэхен. - он сказал это без упрека, но я заметил, как он необычайно серьезен. — Это истерическое, - отмахнулся я. — После нашей встречи я долго думал, что же к тебе чувствую. То, что меня тянуло к тебе, как магнитом, было очевидно, но недостаточно. Ты смог встряхнуть меня, ты как будто раскачал меня, как на лодке, и выкинул в ледяную воду, когда я не умею плавать. Меня возмущала такая беспринципность, то, как легко ты влияешь на меня, и я совсем не могу держать себя в руках, когда ты рядом. Ты будто прощупываешь меня и проверяешь, каждый раз, и я постоянно ждал от тебя подвоха. — Я примерно так и думал, - кивнул он честно. — Это бесит, Юнги, когда заявляется незнакомый человек и ведет себя так, будто бы все про тебя знает, и когда я сказал тебе, что ты ничего не понимаешь, ты попросил меня объяснить. Тебе нужно было понять меня, бога ради, я понятия не имел, зачем тебе оно надо. Ты, гонимый какими-то призраками прошлого, зацепился за меня, хотя я… - я зажмурил глаза и сжал руки в кулаки, — Я вообще не тот человек, которого ты мечтал встретить, но ты все равно хотел узнать. Мне мечталось остаться в твоей памяти светлым, улыбчивым и вдохновляющим, а не разбитым и покалеченным, разбивая и тебя попутно этой реальностью. Я долго сомневался, потому что ты разочаруешься и уйдёшь, когда твои идеалы не совпадут, а потом понял, что решаю за тебя и плюнул. Я устал бороться с самим собой. — Зачем ты поцеловал меня? - спокойно поинтересовался он, убавляя звук. Видимо, чтобы лучше вникать в мою речь и не отвлекаться. — Поддался моменту? - слабо улыбнулся я. Он помотал головой, не особо мне веря. — Что-то другое, - только и заключил он. Я задумался. — Почему ты так считаешь? — Ты не из тех людей, которые сначала делают, потом думают, как я, следовательно, это решение взвешенное и обдуманное, даже если неозвученное во всех смыслах, в первую очередь, для тебя самого. — Почему ты такой противный, - засмеялся я. Признавать его правоту — как уколоться, но сейчас истина из его уст звучала очень легко и правильно. Я выдохнул и взглянул в окно. — Я провел целый месяц в слезах и кошмарах с капельницами в руках, а до этого полжизни считал себя поломанным и изувеченным. Пустышка, кукла, из которой все достали и вытряхнули. Я привык жить в своей неправильной реальности, смирился, и ты почему-то упрямо пытался исправить мой порядок вещей. Я четко отладил свою жизнь, свел все к расписанию и графику, у меня все было разложено по полочкам, я не думал о том, что я плыву по течению вслепую, а ты почему-то это увидел и упрямо пытался до меня достучаться, верил в меня, сколько бы я не доказывал тебе обратное. Когда тебе в глаза открыто заявляют, что вся твоя привычная жизнь — ошибка, это задевает за душу. В конце концов, я знаю, кто я такой, знаю, что у меня за жизнь, я сам все выстроил так, чтобы меня все устраивало, и тут какой-то хрен с горы заявляет, мол, то, как ты живешь, нихрена не правильно, как будто лучше меня знает, как мне надо. — Полагаю, так и было, - согласился он с грустной улыбкой. — Я никак не мог поверить, что ты разбился. Твои безжизненные глаза… - он окатил меня ледяным взглядом, и я снова оказался прикован к месту, глядя, как красный свет подсвечивает контуры его лица, — Это совсем не о тебе, Тэхен. Мне важно было выяснить, напускное ли это или ты изменился сознательно до глубины своей души, перекроил все свое нутро. Ты пытался доказать мне второе, но я слышал твою скрипку, даже если ты играл той частью своей личности, о которой ты пытался забыть. — Твоя искренность просто шокирует, - шепотом сказал я, не смея оторвать от него глаз. Он наклонился, оглаживая мою скулу и медленно прошелся по моим губам своими. Я почувствовал, как сердце остановилось на полсекунды и перестало качать кровь по организму. У меня закружилась голова, как будто бы я выкурил десять сигарет за раз. В горле заныло, я накрыл его ладонь, что правильно покоилась на моей щеке, своей, даже не пытаясь что-то сделать, успев лишь закрыть глаза. Тело окутала слабость, все казалось до жути нереальным и очень откровенным. Его тихая нежность терзала меня, это было так нечестно, что он смог меня успокоить одним дурацким жестом. Почему-то все это не ощущалось, как в типичном фильме, когда влюблённые целуются в машине, я был уверен, что они целуются по привычке, мимолетно, у Юнги на любое действие есть какая-то причина. Он успокаивал меня, поддерживал и приводил в чувство одновременно, пусть и очень своеобразным способом, он вкладывал очень глубокие чувства в любой свой поступок, он имел свой собственный способ доносить до меня свои намерения и свою веру, смешанную с упрямостью, и я не был уверен, что выдержу, если так все продолжится. Он отстранился, дернув ручку коробки передач, и мы поехали дальше. Я понятия не имел, где мы, время близилось к половине первого ночи, но мне совершенно не было никакого дела до этого. Руки были онемевшими, тело очень легким, как будто бы у меня была температура, та самая противная, в духе 37,4, недостаточно высокая, чтобы слечь, но вышибающая из колеи напрочь. — Почему ты так веришь в меня, когда я сам в себя уже не верил? - только и смог я спросить, не поднимая на него глаз. — Отключись от машины, - попросил он, на что я кивнул, хмурясь. Он что-то искал в телефоне, а потом выдохнул, прибавил звук и упрямо сжал руль. Я услышал первые аккорды и замер, открыв рот от удивления. Аккорды в верхних октавах, которых нет в оригинальном произведении. Измененная гармония в четвертом такте, другая тональность. Я знал это произведение наизусть, я сам написал эту аранжировку. Это была моя «К Элизе», но он исполнял ее, его манеру игры я ни с чем бы не спутал никогда в жизни. Я слушал, поджимая губы, чувствуя, как в горле встает противный ком. Я ощущал в этот момент так много, он запомнил мое исполнение почти досконально. Он играл арпеджио по-другому, оно было более раскидистым, певучим и насыщенным, чем у меня, стало больше баса и какой-то тихой драматичности, тоски, тепла и надежды. Мелодия стала похожа на колебания волн, но не таких, как у меня, моя игра была похожа на прибой, его — на шторм, который поднимается из самих глубин где-то за горизонтом, когда уже бушует ураган. Это была необычайная экспрессия, динамичная, ласковая на слух, тихая и обнимающая. Я не знал, как звучало со стороны то, что я играл, но, наверное, после него очень пусто и серо. Я уткнулся лицом в ладони и почувствовал, как мы остановились. Его музыка всегда была откровеннее любых слов, и это было так в его духе, выражать свои чувства поступками, а не словами. Он вышел из машины, ничего не спрашивая и подрываясь с места, будто бы у него был четкий выверенный алгоритм действий в таких ситуациях, открыл мою дверь и молча обнял меня, позволяя уткнуться себе в плечо. Он исполнял мою версию, как будто бы это была та же самая «Элегия» Рахманинова, с чувством, так, как играл он, а не пианист, безукоризненно выступающий на публике. И это была самая большая вещь, которую он мог сделать. — Эй… - тихо шепнул он, поглаживая меня по спине. Я обнял его за шею и коротко всхлипнул. Он опустился рядом на корточки, молча вытирая пальцами мои щеки. Он не просил меня успокоиться и перестать плакать, он ни в чем меня не упрекал, я не чувствовал себя так, будто бы допустил какую-то оплошность или споткнулся. Я не ощущал себя уязвленным и слабым, он не давал мне этого почувствовать. Он позволял мне чувствовать, не говорил, что это неправильно, и я не должен чего-то испытывать. Он говорил, что все мои чувства от и до правильные, и это не то, что я должен запрещать себе. Моя пьеса, вверенная в его руки… Это было настолько же интимно, как говорить шепотом по душам ночью в машине по дороге куда-то на восток. Это было откровеннее, чем занятие сексом, потому что он натурально касался моей души. Я мог бы сказать, что люблю его, но было слишком рано и мелочно, эти слова не имели никакого смысла. — Тебе лучше? - тихо спросил он, заглядывая мне в глаза и отодвигая волосы за уши. Я шмыгнул носом и кивнул. — Твоя аранжировка была написана, чтобы я ее исполнял. — Это слишком нагло и самодовольно, - Я тихо посмеялся, вытирая нос. Я был рад, что он смог так неожиданно разрядить обстановку. — Как раз в моем духе, не находишь? - тепло улыбнулся он, взяв меня за руки и легко поглаживая костяшки. Я смотрел, как завороженный, как его пальцы блуждают бледными призраками по моим ладоням. Он выдохнул, прислоняя мои кисти к своему лбу, будто прося о чём-то. Он делал такие громкие вещи так легко и просто, будто был совершенно бесстрашным и мог совершить все, что угодно, хоть горы свернуть, хоть океан переплыть, хоть в космос полететь. — Ты ненормальный, - только и выдохнул я, чувствуя, как глаза снова туманятся. Мне казалось, я весь истекаю кровью, он такой невероятной силы человек, честный и настолько откровенный, что я терялся от такой мощи рядом, когда он признавал свое поражение, держа с благоговением мои ладони. Я просто млел от его силы духа, потому что у меня бы не хватило никакой смелости признать сильнее человека, который, очевидно, был слабее. Среди проигравших нет победителей. — Кажется, ты и так пережил кучу дерьма, разве нет? - он слабо улыбнулся, долго целуя мои пальцы, чуть нахмурившись в секунду, будто бы ему больно, и это осознание поразило меня так сильно, что я поспешил отдернуть руки, но он упрямо сжал их сильнее и посмотрел на меня, заставляя забыть обо всем. — Ты запрещал себе чувствовать, запер себя в клетке из собственных воспоминаний, где исписано все вокруг фразами, что делают тебе еще больнее, ты запрещал себе быть счастливым, потому что чего-то там не заслуживаешь, считая себя хуже, чем ты есть на самом деле. Ты загнал себя в колодец, не удосужившись поставить лестницу, чтобы вылезти. Но ты гордый и упертый, ты живой и настоящий, и эта часть твоя существует на самом деле, это не маска, за которой ты предпочитаешь прятаться. Ты слишком долго был несчастлив, ты не думаешь, что уже хватит горя в твоей жизни? Я смотрел на него, не моргая. Как он может говорить такие вещи? Как у него хватает смелости делать что-то настолько честное и откровенное? Как может существовать человек с такой чистой душой? Как мог кто-то однажды сделать больно? — Ты живешь прошлым еще больше, чем я, - прошептал я, легко заправляя прядь волос ему за ухо. Он грустно улыбнулся, вставая и опираясь на дверь машины. — Ты прав. У нас чуть разные ситуации. Мое прошлое преследует меня в настоящем, каждый день я живу с сожалением, что вообще существую. Каждый день я нахожусь в прошлом и думаю, что же я сделал не так. Что я мог изменить, что мог исправить. Это моя клетка, с которой я стараюсь бороться. - меня кольнуло, и я с силой закусил губу, опустив глаза. — Ты оставил свое прошлое в прошлом, но это, несомненно, сказалось на тебе в настоящем. Это неизбежно, это нормально, события и обстоятельства ткут нить нашей личности, мы все сложены из боли и воспоминаний. Но ни ты, ни я не преодолели это. Ты решил оставить все, как есть, смирившись, я отчаялся и устал. Пожалуй, твоя ситуация даже еще хуже моей, потому что я чувствую боль, ноющую и тупую, почти постоянно, ты же закрылся и не чувствуешь ничего. - он посмотрел на меня, я сглотнул и почувствовал дрожь по всему телу. — Поэтому ты и отключился от жизни. Тебе еще хуже, чем мне, Тэхен. Ты уже сломался, а я только треснул. Я неотрывно смотрел на него, мне казалось, что еще чуть-чуть, и я взорвусь. Я чувствовал, как темнота сгущается вокруг меня плотным кольцом, ощущал, как мои цепные псы начинают злобно рычать, но я был так резко и внезапно раздавлен его словами, что не мог ничего сказать, не заметив, как слезы опять катятся из моих глаз. Это было хуже, чем удар под дых, это как подножка, мелочно, низко и обидно. Во мне столько намешалось, такая нежность к нему, открытость и эта отрезвляющая боль, как от ножевого. Я чувствовал себя нагим рядом с ним, потому что он видел, и говорил то, что я не готов был от него услышать. Он сказал, что сказал, неважно, что он имел в виду, я почувствовал, как меня резануло. Он наверняка даже не понял, что сейчас произнес, и какое значение это имеет для меня. Все верно, меня нельзя спасти. Я знал об этом с самого начала. Я тихо рассмеялся. Услышать это и признать оказалось чертовски больно, даже если мне уже давным-давно об этом было известно. Я не должен злиться на правду из его уст, но то, с какой он легкостью сказал это, даже не задумавшись… — Мне приснился сон, - посмеялся я и облизнул губы, двумя пальцами надавливая на веки. — Сон, в котором на месте моей сестры был ты. Раздавленный старой дверью, окровавленный, с моей скрипкой в безжизненной руке. И я не мог тебя спасти, я ничего не мог сделать. - я отвернулся и коротко выдохнул. — Я проснулся и начал разговаривать, вот и все. А сейчас ты говоришь мне, что я совершенно безнадежный случай, будто бы я этого и сам не знаю, будто бы ты нарочно хочешь мне сделать еще больнее. Ты думаешь, люди сами не видят своих минусов? Что толку тыкать в них, если я живу с этим каждый день? Ты думаешь, я такой слепой дурак? — Тэхен… - дергано сорвался он. — Да пошел ты, - я встал с места и прошел вперед, быстро вытирая щеки. Я не хотел спорить и бороться, препираться и язвить, я ничего не хотел, мне было плохо, и я хотел остаться с самим собой наедине. Вот правда, которую я хотел услышать, надо дать ему награду за честность. — Тэхен, блять, я не это имел в виду, - он взял меня за локоть, разворачивая к себе, но я вырвался, нервно сжимая руки в кулаки. — Мать твою, Юнги, да что не так с тобой? - я обессиленно посмотрел на него. — Ты делаешь меня таким счастливым и потом в сто раз несчастнее, окуная в ушат с ледяной водой. Как только мы становимся ближе, ты говоришь такие вещи, которые меня ранят, но из-за того, что мы на другом уровне отношений, я не могу это проигнорировать и послать тебя нахуй, выкинуть из жизни и забыть. Я просто пытаюсь двигаться дальше, так, как могу, да хоть как-то, и бывают такие периоды, когда проснуться — это настоящий подвиг, и этот косяк у меня прямо перед носом. Я слепой, конечно, - я снял свои очки и развел руки в стороны в глупом отчаянном жесте, — Но я в состоянии заметить сам свои минусы, не обязательно меня тыкать, как котенка в плошку, что я пустышка, я не просил у тебя совета или помощи. Ты имел в виду то, что сказал, тут нет никаких подводных камней. Я выдохся и махнул рукой, садясь на корточки и утыкаясь лбом в сложенные замком пальцы. — Тэхен, я придурок. - шепотом выдохнул он где-то рядом. Я ничего не ответил, с силой сжимая глаза. — Да нет, - тихо возразил я, — Ты умный, потрясающий, проницательный и пробирающийся прямо до сердца, говорящий точные фразы, искрометно исполняющий любое произведение… — Пожалуйста… — Внимательный и осторожный, - перебил я, — до ужаса терпеливый, умеешь держать себя в руках, а еще ты очень честный, неважно, касается то музыки или еще чего-то. Ты сказал то, что было у тебя на уме, потому что ты даже не осознал, что именно ты сказал. Ты в самом деле считаешь меня таким никчемным? Зачем ты тогда тут нянчишься со мной? — Посмотри на меня. - это была просьба. Я поднял голову и открыл глаза, медленно его разглядывая. Я бездушная сволочь, мне позволено. Он сидел на корточках напротив, его губы были обкусаны и кровоточили кое-где. Я большим пальцем вытер нижнюю, ему не идет это. — Прости меня, пожалуйста. — За что ты извиняешься? За правду? - глухо спросил я, слыша, как что-то трещит и бьется. — Перестань, Юнги. Ты не из тех людей, кто к себе легко подпускает, не будь таким несчастным сейчас. Я не чета тебе, сломанное не заклеишь и не починишь. Просто отвези меня домой. — Не будь таким, прошу тебя, - он взял меня за плечи, с силой сжимая их. — Я не мог настолько облажаться, я залез, куда не надо, я сказал не то, что имел в виду. — Чего ты хочешь от меня? - мой голос звучал очень спокойно и устало. Он прислонился головой к моему плечу и загнанно дышал. Я поднял голову и посмотрел на небо, делая размеренный ровный выдох. В ночном небе красным блеском мерцал Марс. Я подумал, что я самый одинокий человек на этой планете, как кит, поющий на своей частоте, которого никто никогда не сможет услышать. Вселенная будто показывает мне косточку, как щенку, манит и подзывает, и я даже сомневаюсь и упрямлюсь до последнего, что это точно для меня, но высшие силы меня будто убеждают: «Да, Тэхен, это тебе, не отберу, честное слово, все будет хорошо.» И когда я решаюсь, меня все же кидают. Каждый раз. И врежут при этом обязательно лишний раз, прямо наотмашь, не жалея, будто бы я этого заслуживаю. Какой смысл в том, что я заговорил? В этом нет абсолютно никакого толка. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, - шепотом выдохнул он. — Это невозможно, - отозвался я, чувствуя, как он вздрогнул и пальцы на моих плечах сомкнулись сильнее. — Все возможно, пока ты жив. — Я не жив. — Ты живой! - он оторвался и встряхнул меня за плечи. — Ты тонко чувствуешь эту жизнь и все происходящее, ты можешь доносить мысли без слов, ты танцевал на мосту, ты поцеловал меня… - он задыхался. Я думал о Деймосе и Фобосе, страх и ужас, большие безжизненные глыбины, хотя едва ли их в принципе видно с Земли невооружённым взглядом. Я вздохнул и опустил голову, заметив его покрасневшие глаза. Он злился. — Не надо меня спасать, Юнги, - упрямо и уверенно заявил я, глядя на него в упор. — Тебе сначала нужно выбраться самому. Все хорошо, - я погладил его по влажным щекам и улыбнулся. — Все в порядке. Тебе не нужно извиняться, в конце концов, ты сказал правду. Ты пытался достучаться до меня, подкопаться и выяснить, напускное ли это. Ты веришь в меня, спасибо, но… — Не говори этого, - он закусил губы, — Не говори, что я ошибся. Я не ошибся, я почувствовал очень многое, и ты тоже почувствовал. — Да, и поэтому мне больно сейчас, - грустно улыбнулся я, замечая, как он резко сглотнул и перестал дышать. — Ты нужен мне. Пожалуйста, не закрывайся сейчас, это очень сильно ранит меня. — Ты сам себя ранишь, Юнги, - я слабо погладил его по волосам, заправляя прядь за ухо в каком-то мягком жесте. — Оставь моих демонов мне, не надо их приручать. — Не защищайся со мной, пожалуйста. Это возможно? - его голос почти болезненно полоснул по мне, и я шумно втянул воздух, — Я не тот, кто собирается причинять тебе боль. — Ты знаешь ответ на свой вопрос. — Блять, - он рывком поднялся, с силой проводя пальцами по своим волосам. — Я сделал тебе больно, Тэхен. Сейчас, когда ты был предельно откровенен со мной, рассказал, как ты провел все это дерьмовое время. Расковырял больное и надавил на кровоточащую рану наждачкой, как полный долбоёб, которому совершенно поебать на чувства других людей. Но мне не поебать! Я сделал глубокий вдох, встал, потрогал волосы, поправил очки, ощупал костяшки пальцев. Все вполне реально, я ощущал землю под ногами. Как до этого все дошло? — Я не смогу без тебя. - только и сказал он, стоя в тумане под фарами машин, что огибали его силуэт. Я коротко выдохнул. Он злился на себя, а не на меня. — Ты знаешь, что сможешь, ты жил как-то без меня все это время. Он замер и со злостью скрипнул зубами. Мне показалось, что он сейчас ударит меня. Ну и пусть, нам обоим нужно прийти в себя. Я подошел к нему ближе на свой страх и риск и обнял за шею, притягивая к себе крепче и оглаживая волосы. Я чувствовал его напряженное тело, которое било ударами наотмашь, но я стоял, прикрыв глаза и гладил его, пока он не выдохнул и не расслабился. — Ты не даешь мне шанса, - сказал он, обнимая меня за поясницу. — О чем ты сейчас думаешь? - спросил я, оглаживая позвонки на его шее. — О том, что ты — самое лучшее, что со мной случалось, даже если я просто влюбленный кретин, и несу всякий романтический бред, в который ты не поверишь, не зная блядских правил о личном пространстве человека. Просто… - он сжал мой пиджак и замер, — Не оставляй меня, пожалуйста, не закрывайся. Я не прощу себе, если проебу тебя самым дурацким образом. — Ты нравишься мне, - сказал я на выдохе и сам удивился, как легко это прозвучало. — Мне все еще обидно, но моих чувств это не меняет. Если в один момент боль пересилит, я уйду. — Тэхен, я тебе не враг, - он глубоко вдохнул. Я думал, что его волосы удивительно мягкие, сыпятся из моих пальцев, как ниточки шелка. Меня завораживало. — Прекрати винить себя, я уже не злюсь. Обида такая вещь, которая рассасывается лишь со временем, подкрепляемая уверенностью, что такого больше не случится. - это было больно, но я считал это важным жестом со своей стороны, одолжив у себя в кредит недюжую долю силы и терпения. — И ты поедешь сейчас со мной? - я кивнул. — Куда угодно? — Куда угодно, Юнги. Я отошел, слабо улыбнувшись и прислонился к капоту бедром, прикуривая сигарету. Я не знал, что сейчас со мной происходит, и попытался на этом сосредоточиться. Я хотел остаться с ним, хотел вернуть ту легкость между нами, но меня действительно задели его слова, и если это то, о чем он думает в подсознании, то нет никакого смысла здесь находиться. Sometimes love is not enough. Итак. Я разозлился, я снова позволил себе это, я прожил это чувство, я все сделал правильно и не стал все это запирать в себе, я объяснил ему причины своего недовольства и почему меня задела эта ситуация. Я загнул четыре пальца и кивнул себе. Пусть это не очень приятно, но злиться необходимо, я уже давно это понял. Люди все время пытаются выработать в себе какой-то защитный механизм, чтобы контролировать свою агрессию, чтобы лишний раз не злиться и не выходить из себя. Но злость — это эмоция, ее невозможно контролировать и изменить, но с ней можно работать, исправляя свое отношение к непосредственному триггеру. Злость — это и есть защитный механизм психики человека, когда кто-то пытается посягнуть на его личное пространство. Или когда кто-то делает что-то, что не вписывается в моральные установки человека. Если бы мы не злились, мы бы никаким образом не смогли донести до другого, что дальше нельзя совать свой нос. Иными словами, злиться необходимо, чтобы отстаивать свое право на личность. — Почему тебя так разозлили мои слова? Что тебя так обидело? - спросил он тихо, не глядя на меня. — Ты сказал, что я пустышка без шансов на спасение из своей ситуации, - ответил я и выдохнул дым. — Я этого не говорил, - возразил он, скребя ногтями по металлу. — Значит, - затянулся я, нахмурившись, — я что-то не так понял. Или ты сформулировал свою мысль таким образом, что я ее неверно истрактовал для себя. — Прошу тебя, не будь таким умным, ты злишься, я понимаю, - его голос звучал глухо и отчаянно. Я все еще не смотрел на него, тем не менее, пытаясь найти ответы для себя и разложить мысли по полочкам. Он продолжал. — Почему ты так обиделся? — Я уже ответил на твой вопрос, - я втянул воздух сквозь сжатые зубы. — И что? Что с того? - я нахмурился и недоуменно посмотрел на него, скрещивая руки на груди и оставив сигарету тлеть в зубах. Я ждал объяснений. Он смотрел на меня своими пронзительными, совершенно смелыми глазами, будто собирается прыгнуть в пропасть. — Даже если с тобой что-то не так, даже если ты реально безнадежный случай, что это меняет? — Вообще-то… - задумался я, и с каждым ударом сердца я вдруг начал четко осознавать, что это за ловушка с его стороны. — Это меняет все. Он спрашивал меня, на какие отношения между нами я рассчитываю. Если я скажу, что рассчитываю на дружбу, ответ будет одним, но… Он проверяет, готов ли я вступить в какую-то романтическую связь, потому что если я скажу это, значит, я признаю это перед самим собой, в первую очередь, и его ответ поменяется. «Что это меняет?» — спрашивает он, подразумевая: «Если мы будем в отношениях, мне не будет никакой разницы, ты нужен мне любой», но чтобы он мог сделать такое заявление, он должен понимать, что я сам себе отдаю отчет в первую очередь. Как хитро, Мин Юнги. Я тихо рассмеялся, растирая лицо руками и взъерошивая волосы. — Это ничего не меняет, - сказал он. «Ты почувствовал обиду, потому что подумал, что ты не нужен мне, такое поломанный и безнадежный, и я этим заявлением отказываюсь от тебя, узнав о твоих минусах», — расшифровывал я, тут же вникнув, что тут к чему. Получается, меня так кольнула его фраза, потому что я испугался, что он меня бросит, и уйдет, но, черт возьми, когда я вообще успел так к нему привязаться, чтобы бояться остаться одному? Он заставил меня признать перед собой сейчас за какую-то долбаную минуту, что это ОН мне нужен, а не я ему. Вот же змей проклятый. Злость — это работа с триггером, и вот что было триггером для меня? Одиночество и чувство покинутости? Как тривиально, Тэхен. Обиду и гнев, как рукой сняло, я почувствовал себя до ужаса глупо, будто бы у меня отобрали игрушку, и я разозлился на это. Полный придурок. Я со смехом выкинул окурок куда-то в темноту, где не было видно наших теней. — Послушай, Юнги, - я четко знал, что он будет мне втолковывать, и решил действовать на опережение. — Я не твоя половина, я вообще не чья-нибудь половина, я не обломанная вещь, не мозаика и так далее. Понимаешь это? - он замер, растерянно моргая, но кивнул. — Как и ты тоже. Ты не моя половина, ты не предмет, чтобы принадлежать или не принадлежать кому-то, и ты не стакан, чтобы биться, мы испытываем чувства только первые несколько часов, все остальное время работает мозг. — Тэхен… — Подожди, я не договорил, - остановил я его, выставив перед собой ладони в предупреждающем жесте. — На какие отношения со мной ты рассчитываешь? Я посмотрел на него из-под нависшей челки, довольный тем, что он не ожидал этого и совсем был сбит с толка. Я его посыл уловил замечательно и смог кое-что понять, а его, со своей стороны, заставлял произнести все это вслух, ставя на свое место. Это было немного нечестно, но я был доволен собой. Что ты теперь скажешь? Он бегал по мне глазами, кажется, понимая все, и выдохнул, опустив расслабившиеся плечи. — Хочу затащить тебя в постель, играть тебе на фортепиано, завести собаку и прожить всю жизнь. Так пойдет? — Придурок, - я ударил его кулаком в плечо. — О таких вещах не заявляют вот так легко. Это тебе не за хлебом сходить. — Тот факт, что ты так серьезно говоришь об этом и задаешься такими вопросами, показывает твои намерения куда ярче, чем мои мечты в лучшем раскладе, - хитро сверкнул он глазами, на что я цокнул языком и закатил глаза. — Да, я отношусь серьезно к отношениям, очень осторожно и требовательно, и если быть со мной — это то, на что ты рассчитываешь, я должен знать честный ответ, чтобы начать придираться к тебе еще сильнее. — Как успехи? Сколько минусов уже записал в свой список? - он выдохнул с улыбкой, но я заметил что-то грустное в его интонации. — Хочешь, перечислю, но вообще-то… - я тихо бубнил себе под нос и ссутулился. — Не так уж и много… — Чувства либо есть, либо нет, Тэхен, и если они уже есть, как ты не пытайся их обозвать другими словами, обманывая себя, они останутся неизменными. Просто иногда нужно больше времени, чтобы признать их перед собой. Ты испугался, что я брошу тебя, потому что ты такой весь неисправимо несчастный и поломанный? Поэтому ты так остро отреагировал? — У тебя тысячи вариантов, Юнги, - сдался я, выдыхая, — Зачем тебе связываться с человеком, вроде меня? Ты сказал правду, просто… - я потер глаза ладонями, поднимая очки на волосы, — Я уже начал на что-то надеяться, к хорошему очень легко привыкнуть, но я — единица, а не половина, самостоятельная, цельная личность, у меня нет никакой «второй половинки», потому что я самодостаточен сам по себе. У меня нормальная жизнь, я сам ее такой построил, просто иногда с какими-то людьми она становится лучше. Но у меня не дерьмовая жизнь, Юнги, мне не нужен кто-то, кто будет меня дополнять, и все в этом духе. Ты понимаешь, что я хочу сказать? - я внимательно посмотрел на него, столкнувшись с его твердым взглядом, а после он молча кивнул. — Поэтому, по большому счету, никто никому не нужен и все безо всех смогут прожить. Я реалист и материалист, привыкший твердо стоять на ногах. — Хорошо, я понял тебя, - согласился он и в таком легком жесте взял меня за руку, будто это было естественно и очевидно. Я больше не обижался на него и даже не злился, потому что я разобрался с первопричиной. Возможно, позже я еще раз прогоню все это в своей голове, чтобы закрепить полученные выводы, но в целом обстановка стала ощущаться намного спокойнее. — Я тоже буду следить за своим языком. Но все равно буду говорить, что ты нужен мне. Даже если я могу сам, я знаю, но не хочу, больше не хочу, зная, каково может быть с тобой. Он подошел совсем близко, не расцепляя наших рук, и прислонившись ко моему лбу своим. Я вдохнул и растерянно моргнул. — Ты, придурок, пожалеешь сто раз… - глухо прошептал я. — Тогда попробуй разочаровать меня, - почти пропел он, улыбнувшись, наконец-то, свободно и легко. Я почувствовал, как невольно напряглась моя спина, когда я резко глубоко вдохнул. Это звучало так приторно и по-дурацки, совершенная романтическая чушь, и я не должен был вестись на это, постоянно спуская себя в реальность. Никаких воздушных замков. — У меня все еще будет своя жизнь… — Я знаю. —… не зависящая от тебя, свои дела, свое окружение и работа, от которых я не собираюсь отказываться, - продолжал я самозабвенно. — Хорошо, - прошептал он. — … и мой мир не сойдётся на тебе клином, я не буду с тобой постоянно двадцать четыре часа, я не буду менять свои распорядки и прогибаться под тебя, я буду спать исключительно один, не буду пытаться тебе угодить и быть таким, каким ты хочешь меня видеть… — Меня совершенно устраивает. В конце концов, если ты будешь меняться, это уже будешь не ты, а я влюбился в тебя именно в такого, мне не нужна никакая улучшенная и выдрессированная версия. Я сжал зубы, все еще не веря, что так реально бывает. Как это называется? Здоровые отношения? — Ты невыносимый упрямец! — Ого, меня повысили, - хмыкнул он, мазнув ладонью по моей щеке. Я замер и прикусил губу. У меня кружилась голова, я в толк не мог взять, почему каждый раз, когда он рядом, весь мой мир идет кувырком? Он все во мне выворачивал наизнанку и переворачивал, доказывал мне что-то, не собираясь сдаваться, кажется, его наоборот закаляла вся ситуация и раззадоривала. — Слушай, Юнги, если ты хочешь просто меня добиться, потому что я такой весь из себя недоступный… — Закрой рот, - засмеялся он. Я даже не обиделся. Он припал к моим губам медленно, мягко, не настаивая и не делая ни одного резкого жеста. Я вздрогнул и улыбнулся, то ли от неожиданности, то ли от его нежности. Ей богу, чокнутый, и, судя по всему, это заразно. Я прекрасно чувствовал и осознавал, что он вкладывает в это и что хочет донести до меня, но позже я обязательно заставлю его произнести это вслух, потому что я хитрый засранец. Я задерживал дыхание и сбивчиво дышал через нос, чувствуя тонкие колющие иголочки в районе диафрагмы. Я положил руки ему на шею, улыбнулся и неторопливо сминал его губы, отрываясь и целуя верхнюю. Я чувствовал, как его сердце дергано стучит, и отчего-то мне было очень приятно знать, что он живой. Может быть, поэтому спящих принцесс будили исключительно поцелуем? Он никуда не торопился, изредка пропуская сквозь пальцы пряди моих волос, будто бы порываясь сжать их, но тормозя себя и терзая мои губы еще медленнее. Я не знал, это просто какое-то сумасшедшее наваждение, любовь или все вместе разом, и не собирался в это углубляться. Я прижался к нему, закинув руки на шею, и чуть поворачивая голову, изменив угол совсем немного, но этого оказалось достаточно, чтобы он с нарочитой медленностью прошелся по моим губам мягким языком. Я хотел целоваться с ним, мне это нравилось, и это все, что я должен был понимать в этот момент, слабо прикусывая его губу и с улыбкой оттягивая ее на себя. Он дёргано выдохнул и быстро накрыл мои губы с новой силой, прижимая ближе и не давая отстраняться. Это было долго, тянуче, мягко и очень чертовски уверенно. Я слишком давно ни с кем не целовался, отчего чувствовал неимоверную слабость во всем теле, будто бы жизнь дала мне легкую затрещину, но недостаточную, чтобы назвать это сотрясением. Потрясением, скорее. Я, черт возьми, хотел чего-то большего, но я совершенно не был готов к этому, исступленно пропуская его в свою душу. Я гладил его шею, щеки, сжимал плечи, и мне нравилось это чувство. Упрямый и невыносимый придурок Мин Юнги, отчаянно целующий меня посреди трассы глубокой ночью в тумане под светом фар своей блядской машины. Я прикусил его губу и быстро облизал ее, мазнув кончиком языка по деснам. Я злился на свою слабость перед ним и был невероятно доволен исходом событий. Существование с ним — постоянный когнитивный диссонанс. Он шумно втянул воздух через нос и быстро оставил на моих губах несколько целомудренных легких поцелуев. Я улыбался. Мне впервые захотелось поверить, что все будет хорошо, и этот чудик каким-то невероятным образом добьется именно этого любой ценой. Если он уже принял какое-то решение, его не остановишь, и это вторая вещь, которую я понял, заглянув в его блестящие одурманенные глаза. Потому что я был тем, от кого он сходил с ума. Я был чертовски доволен собой.***
— Тэхен… - меня легко потрясли по плечу, — Эй, просыпайся. Я медленно раскрыл глаза и потер их пальцами, тут же тихо шикнув от боли в конечностях и моментально проснувшись. Тело затекло и кое-где неприятно покалывало, мышцы сводило, и я пытался безуспешно их растереть. — Сильно болит? - поинтересовался он рядом, я нахмурился и кивнул, стараясь вытянуться, чтобы боль быстрее прошла. — Нормально, - скривился я, мимолетно выглянув за окно. — Где мы? — В Канвондо, Тонхэ. - он заглушил мотор и замолчал. — Это же самый восток побережья, - изумился я, — Когда я уснул? — Где-то с час назад, - сказал он почти шепотом. — Как ты себя чувствуешь? Он положил руки на руль и мирно опустил голову, поглядывая на меня из-за плеча. Я заметил, каким он был уставшим, под глазами залегли синяки, волосы были растрепаны, в конце концов, мы ехали около четырех часов или даже больше, наверняка, дорога сильно его вымотала. Я дотянулся и легким движением поправил его челку, пропуская пряди меж пальцев. В этом движении было что-то такое тихое, важное и до ужаса необходимое. Он прикрыл глаза и молча принимал этот жест, не задавая никаких вопросов. — Я в порядке, - выдохнул я, гладя его по волосам. — Сильно устал? Я поведу в обратную дорогу, отдохнешь. — Ты умеешь водить? - устало улыбнулся он. — Почему я совсем не удивлен? Было еще темно, но на горизонте уже светало, тучи медленно расступались, и над морем скромно проглядывали первые сероватые облака. В машине было тепло, мне казалось, что Юнги дремлет, пока я не решался остановиться, надеясь, что это его убаюкивает и успокаивает. Сейчас он казался расслабленным, умиротворенным, похожим на море в абсолютный штиль. На его лице не было ни одной морщинки, он был невозмутимо спокойным, мягким и уютным. Его мешковатый свитер подчеркивал красивые кисти и запястья, темные вихры волос смотрелись совершенно очаровательно. Я невольно улыбнулся сам себе. — Тебе никуда не надо завтра? - пробубнил он, не открывая глаз и ластясь под пальцы, как кот. — Нет, - ответил я, запутывая прядь его волос себе на палец. — Слава богу. Останешься у меня? - Я замер на секунду и остановился. Он поспешил продолжить. — Я не смогу тебя отвезти домой, прости, ты сможешь вызвать себе такси, если хочешь, или поспать у меня. — Хорошо, давай так и сделаем, думаю, ты и правда очень вымотался, - выдохнул я, заправляя волосы за уши. — Зачем ты меня сюда привез? — Не знаю, просто рассвет встретить, мы в порту Мукхо, тут очень красивый маяк. Я выглянул в окно, не переставая трепать его по волосам, и заметил небольшие домишки, совершенно ничем не примечательные. Над ними, устремленный вверх, возвышался белый маяк, все еще светивший куда-то в море интервалами света. Я медленно вышел из машины, как завороженный, и почувствовал, как ветер порывом откинул волосы назад. Маяк был не самым впечатляющим, он не был очень высоким и массивным, но я чувствовал его немую мощь, которая присуща всем маякам совершенно по всему свету. Я стоял и смотрел, как прикованный, как свет то появляется, ярко освещая море, подобно луне, расчерчивая дорожки на волнах до самого горизонта, то исчезает, отчего все погружается в темноту. — Сразу вспоминается та цитата из Гарри Поттера, - хмыкнул Юнги, вставая рядом, — Счастье можно найти даже в темные времена… — … если не забывать обращаться к свету, - закончил я за него и улыбнулся. — Да, Дамблдор. Тот еще хитрый старик. — А мне он нравился, - миролюбиво произнес Юнги, — хотя ты прав, очень противоречивый персонаж. — Здесь я больше солидарен со Снейпом, когда он заявил, что Гарри растили, как свинью на убой. - задумался я, вдыхая предрассветный морской воздух. — Так ты слизеринец, вот в чем дело. - сонно улыбнулся он и вытянул сигарету. — Учишься балету, Поттер? - с усмешкой в голосе передразнил я, дернув бровью и поправляя свой пиджак. — О, заткнись, у тебя слишком хорошо получается, - рассмеялся он, толкнув меня в плечо. Он поджег сигарету, и я в который раз завороженно следил за каждым его выверенным движением, не имея сил прекратить смотреть. Он затянулся и выдохнул, предлагая мне прикурить прямо из своих пальцев. Я наклонился, придерживая мешающие волосы, и сделал затяжку прямо из его пальцев, и это показалось мне таким до жути откровенным, что я поежился. — Холодно? Я хотел было возразить, что и вовсе мне не холодно, но он обошел меня сзади, обнимая за поясницу и укладывая подбородок на мое плечо, отчего что-то говорить расхотелось. Небо серело и светало, пока дым щекотал мне глаза, облака простирались до самого горизонта, где тонуло море. Я взял сигарету из его рук, почувствовав, как он сжал меня чуть сильнее в своих руках, и неспешно вдохнул в себя дым, протягивая ему через плечо. Юнги чуть потянулся вперед и шумно вдохнул у меня над ухом, размеренно выдыхая куда-то в волосы. Шею обожгло, и мне не было никакого дела, что мой дорогой кашемировый пиджак пропахнет табаком. Из машины доносилась какая-то акустика, ветер гнал облака, маяк затих и перестал светить. — Что это за песня? - тихо спросил я, откидывая голову назад и прикрывая глаза, накрывая его ладони своими. Он все равно услышит, даже если я вообще не буду говорить, я уже убедился в этом. Небо постепенно розовело, заполоняя все вокруг прозрачным теплым туманом. — Пессенджер, - произнес он с очень хорошим английским акцентом, — «Меч из камня». — Экскалибур? - улыбнулся я, — Как у короля Артура? — Как у короля Артура, - мягко выдохнул он, положив ладонь мне на край челюсти и притягивая к себе ближе, заставляя меня откинуть голову еще сильнее. Я послушался, что мне еще оставалось. Он целовал меня медленно, вдумчиво, большим пальцем оглаживая скулу и накрывая своей большой ладонью мою щеку, путаясь в волосах. Я чувствовал, как он размеренно дышит мне в уголок щеки, очерчивая контуры подбородка. Это было до жути тянуче, и романтично, черт возьми. Я мельком подумал, что, пожалуй, к его поцелуям можно быстро привыкнуть. Он целует меня, чтобы понять меня, я целую его, чтобы он поверил мне. Я повернулся в его объятиях, не разрывая поцелуя, и закинул руки на его шею, прижимая к двери машины. Я хотел поговорить с ним, но разговоры нам удавались хуже всего. В ту ночь, когда я видел его окровавленное мертвое тело, я так сильно испугался, что решил ни за что не допустить этого. Дело не в том, что было шокирующе потерять кого-то, а в том, что это был именно он. Все решилось так быстро, мой мозг уже сам подумал, что для меня важно, будто бы это работало на каком-то интуитивном уровне. В конце концов, Юнги прав, чувства либо есть, либо их нет, и даже если я отказывался чувствовать и признавать их наличие, они никуда не делись. Притяжение к нему было почти судьбоносным и неконтролируемым. Мы ничего не делали для того, чтобы сближаться, и все равно сталкивались. Поразительно, но этих встреч оказалось достаточно, чтобы понять очень многое, ибо увидеть его — как попасть в лютый девятибалльный шторм, когда всколыхивается все нутро. Я не верил в сказки, в духе, все будет хорошо, любовь побеждает все и так далее, но его присутствие однозначно давало мне много сил, чтобы двигаться дальше, и я был очень благодарен ему за терпение и немое присутствие со мной рядом. Я далеко не самый простой человек, не ладный и не хороший, но он показывает мне мир, открывает какие-то грани реальности, о которых я не задумывался ранее. Это было странно и сумасшедше, но я совершенно не боялся этого. Я не верю в то, что люди меняются, но, возможно, во мне есть какая-то часть, которую я успел похоронить, а он берет и садит невероятнейшие белые лилии на моей могиле, призывая воскреснуть. Я кусал его губы, прижимаясь, и чувствовал, как взошедшее солнце грело мою спину. — Я повторяю тебе из раза в раз, рай — это место на земле, рядом с тобой, расскажи мне обо всем, что ты хотел бы сделать. Я слышала, ты любишь плохих девчонок, дорогой, это правда? - тихо пел я, прислоняясь к нему лбом с закрытыми глазами и гладя по теплым щекам, — Это лучшее, что я могу узнать, они говорят, что мир был создан для двоих. Жизнь имеет смысл лишь тогда, когда кто-то тебя любит… — Я знаю, откуда это, - улыбнулся он, щекоча дыханием уголок моих губ. Я кивнул и не допел последнюю строчку. Я все еще не был готов к тому, чтобы это сказать, мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этому чувству, оно казалось слишком громким, чтобы произнести это вслух. Я слишком привык быть один, справляться со всем сам, мне была тяжела мысль, что он не берет меня под свой протекторат, такого бедного и несчастного, из жалости, а делает это по своей воле, потому что сам этого хочет, и ждет, чтобы я сдался и нуждался в его помощи, потому что он действительно нужен мне. Признать перед собой такую слабость — это наступить на горло своей гордости, и мне еще предстоит с собой поспорить, но тот факт, что я стоял на краю восточного побережья в его объятиях, жадный до поцелуев под первыми лучами теплого солнца, разве не свидетельство того, что я уже сдаюсь? — Baby, now you do, - допел он за меня и задержался губами в районе виска, подставляя лицо порывам ветра, пристально взглядываясь за горизонт. Небо стало розовым, как сахарная вата, мягким и всеобъемлющим, окутывающим и теплым. Яркие лучи сквозили сквозь ночные тучи, рассекая их надвое и озаряя все вокруг. Я запутался носом в его волосах, утыкаясь и прячась от ветра, как за стеной. Мне захотелось поверить, что он сможет меня защитить даже от себя самого. Как же я быстро проиграл.