Полгода без секса/ Полгода с Атакой Титанов

      — Т-ты только подсказывай, если что не так, — ты шепчешь себе под нос, уверяя себя, что он слышит, осмеливаешься посмотреть на него снизу вверх. Он кажется напуганным даже сильнее тебя. И почему все из-за секса с ума сходят? Самая смущающая вещь на свете. Хуже 一 только общая душевая.       Ты тяжело вздыхаешь, кусая губы, тянешься ладонью к его боксерам, краснея всем телом впридачу. Влажное пятно красуется на его белье, и ты не хочешь думать, кому оно принадлежит. Ты пытаешься стянуть ткань с его бедер, но резко вздрагиваешь, когда он хватает тебя за руку.       — Стой-стой-стой! Я простил, я все простил, прекрати только!       — Ч-чего?       — Не нужно! Ничего не нужно! Я не могу смотреть. Не могу тебя заставлять, ладно? Не могу больше!       — Н-не можешь что?       Твой голос ломается, когда ты снова слышишь его, такого, как и всегда. Без чертовой надменности и высокомерия, которая всю твою веру в людей порушила за каких-то полчаса.       — Не могу выдержать больше, черт, прекрати сидеть там! — ты не успеваешь опомниться, когда он снова тянет тебя к себе за руки, но уже не так резко и безразлично, как раньше. Он помогает тебе подняться, а ты совсем не можешь понять, что, черт возьми, происходит, — Я думал, что ты не сделаешь этого, что ты пошлешь меня как обычно, какого черта ты вообще собиралась?       — Т-ты ведь сам попросил.       — Прости, блять, Боже мой, — ты чувствуешь, как щеки обжигает горячая влага, когда он касается губами твоего солнечного сплетения, гладит спину дрожащими ладонями и трется носом о тазовые кости. Ты сжимаешь его плечи, заставляя поднять глаза, и тебе кажется, что ты умираешь. Ты никогда не видела его таким напуганным.       — Я сделала что-то не так?       — Я сделал. Все, что только было возможно, — ты мотаешь головой, наблюдая за тем, как он снова терзает свои губы от переживаний, как он обычно справляется с ними. Ты делаешь то, что все еще кажется тебе единственным правильным вариантом, снова возвращаясь на его колени, проскальзывая ладонями в его волосы. Он реагирует моментально, прижимая тебя ближе, как будто впервые, снова накрывая твои губы своими, но теперь совсем по-другому: невозможно напугано, но также нетерпеливо.       Ты громко всхлипываешь, когда чувствуешь, как он начинает дрожать под тобой. Как будто проваливаешься в него все глубже, ощущая жар его щек в своих ладонях. Он улыбается в твои губы, пока ты не можешь перестать плакать. Что вообще происходит?       — Ты правда простил?       — Я простил еще в тот же вечер, когда мы поссорились, малышка. Я такой придурок. Как я мог заставить тебя сделать это все…       — Ты не придурок!       Должно быть, единственное, что ты сейчас хочешь, чтобы он знал точно, что ты больше не собираешься говорить о нем плохо. Ты не хочешь сделать ничего, что могло бы его обидеть. Лишь бы только этих чертовых ссор никогда не повторилось и он снова не ушел.       — Ты такая красивая, малышка. Я не могу поверить, что ты правда пришла, — живот скручивает от боли, когда он начинает шептать сквозь поцелуи то, что ты так давно не слышала, чего он никогда не переставал говорить, и ты почти сошла с ума, когда это исчезло, — Ты правда хочешь, чтобы я был рядом?       — Пожалуйста, Жан, пожалуйста, пожалуйста, — в твоей голове это точно звучало не так жалко. Он не может сдержать улыбки, совсем не давая тебе дышать сквозь настойчивые поцелуи. Ты думаешь, что точно его задушишь, но кажется, что он и не думал сопротивляться.       — Я такой идиот. Я был так зол, что испортил все. Мне не нужно было делать всего этого. Прости, малышка, это…       — Ты не идиот, Жан, все в порядке, — тебе кажется, что ты тонешь: растворяешься в его теплом шепоте, отчаянных объятиях, дыхании с запахом вишни. Ты тихо стонешь, когда он касается влажными губами твоей шеи, оставляя след невесомых поцелуев до твоей линии челюсти. Ты никогда не чувствовала такого. Отдашь все, только бы он не останавливался.       — Ты невероятная, самая красивая, что я видел. Я хочу поцеловать каждый дюйм твоего тела, ладно? — крупный холодок не покидает твою спину, пока кровь вскипает в самых венах. Ты не можешь прекратить улыбаться, мажешь губами по его лицу, даришь ему громкие выдохи, на грани со стонами. Снова краснеешь, когда ощущаешь его стояк между бедер, но теперь это приятно. Теперь хочется большего.       — П-почему ты так долго ждал? Почему не пришел?       — Ты ведь сказала…       — Тебя никогда это не останавливало.       — Я думал, что ты ненавидишь меня, — ты тяжело сглатываешь, когда он опаляет дыханием твое ухо, снова заставляя задохнуться, — Когда ты сказала, что я мешаю тебе встретить кого-то нормального, я решил, что больше не стану мешать тебе.       — Ж-Жан…       — Я знаю, что всегда мешал, просто не думал, что мог бы действительно стоять на пути того, кто мог бы сделать тебя счастливой.       — Мне жаль. Я совсем не имела этого в виду. Не хочу никого другого, только тебя, Кирштайн, ты мне веришь? Я даже не знаю, как могла и подумать об остальных придурках, которые не ты.       — Уже успела сравнить?       — Боже, не спрашивай.       Вы рассмеялись в унисон, переводя дыхание, когда он начал гладить твою спину. Хотелось сказать ему так много. Рассказать обо всем, что только было в голове, но это казалось таким бессмысленным, когда ты просто могла целовать его, сколько бы сил хватило.       — Наверное, просто… иногда тебе нужно потерять что-то, чтобы понять, как сильно тебе это дорого.       Жан тяжело сглатывает, прежде чем заглянуть в твои алые от слез глаза. Его кожа горит от ушей до самого кончика носа, а теплая улыбка не сходит с уст. Его глаза цвета карамели и осеннего леса, кажется, пытаются заворожить тебя, или же уже давно сделали это, ведь они действительно стоят той мясорубки, через которую он пропустил твою душу.       — Ты тоже дорога мне, буквально бесценная, но ты и так это знаешь.       — Была бы дорога, мучал бы ты меня так долго?       — Прости, я… не мог поверить единому слову. Все еще не могу, — ты поджимаешь губы, когда слышишь его неуверенный шепот. Кроме тебя, конечно, в этом некого винить. Ведь даже извинения не с первого раза вышли, но теперь то, уже лучше? 一 Я бы отступил, если бы это правда сделало тебя счастливой. Я не хотел, чтобы ты делала все эти вещи с тем, на кого тебе наплевать.       — Разве я могла бы делать что-то подобное с тем, на кого мне плевать? — твое собственное дыхание сбивается, когда ты оставляешь ворох мягких, неумелых поцелуев на его щеках. Гладишь пальцами непослушные волосы, ловишь его смущенные улыбки и дрожащие ресницы. Его высокий голос как нельзя идеально заполоняет твою голову тихими стонами и выдохами, да так, что там совсем ничего не остается.       Хочется целовать его плечи, пульсирующие вены на шее, острые ключицы, усыпанные мелкими родинками, странно бледную кожу в ушибах и краснеющих ссадинах. Кажется, что глаза открываются, ведь он провел с тобой так много времени, но сейчас ты будто видишь его впервые. Он осмеливается нарушить твое внутренне спокойствие, все же напоминая, что его терпение не бесконечное и совсем на грани. А тебе и не хочется, чтобы он сдерживался.       — Ты только останови меня, если что не так, — ты незаметно киваешь, вздрагивая от его тихой просьбы в твоих волосах, когда он находит губами твои слабые места на шее, и кажется, что кожа сгорает под его напором. Как будто ты надеялась, что он не собирается оставить напоминание о себе прямо на твоем теле. Ты не до конца улавливаешь все его движения: слабые укусы, язык на горящих отметинах, но он оставляет кожу пылать, где бы он не находился. Только пальцы успеваешь прикусывать, чтобы сквозь стены не было слышно.       Он снова находит твои губы, чтобы заглушить хоть на пару минут, и тебе самой крышу сносит, когда ты кусаешь его в ответ, наверное, слишком сильно. Но не то чтобы он возражал. Ты нервно смеешься в его рот, пока он возится с застежкой твоего бюстгальтера и не может выиграть в этой совсем неравной борьбе. Он пытается, видимо, справиться силой и просто разорвать ее. Ты не сможешь сдержать смеха, когда ничего не выходит.       — Думал, что все так просто? — ты ерзаешь на его коленях, зарываясь носом в волосы, когда он меняет стратегию, намереваясь просто стянуть его через голову.       — Ему еще повезло, что я оставил его в целости и сохранности, — ты смеешься, задирая руки, что конечно же не удобно, но сейчас — единственный выход. Тебе хватает осознанности, чтобы все же прикрыться и словить его непонимающий взгляд, утыкаясь носом где-то в районе его груди. Самое время задуматься о стеснении.       — Ты уверен, что это обязательно?       — Ты боишься?       — Н-нет, просто, вдруг тебе не понравится? — ты и сама не знаешь, почему делаешь это. С ним ведь действительно не страшно. Особенно сейчас, когда ты и сама хотела бы почувствовать его всем телом, но как не переживать? Кто угодно бы переживал.       — Брось, было бы что прятать.       — Чего?!       — Я имею в виду! Что тебе нечего скрывать от меня, ладно? Я столько раз их уже представлял, что мне понравится в любом случае.       — О господи, — ты снова чувствуешь, как дымится кожа на щеках, а пальцы скручивает судорога. Он обнимает тебя за плечи, оставляя незаметные поцелуи в волосах, а его сердце, кажется, совсем останавливается.       — Малышка, я люблю тебя, слышишь? Ты идеальная для меня, не смей даже и думать по-другому, — тебя пробирают мурашки с ног до головы, и единственной мыслью было обнять его посильнее, даже если для этого придется полностью открыться. Ты доверяешь ему достаточно, чтобы сделать это. Превозмогая дрожь и ужасное смущение, ты прижимаешь его за шею руками, ощущая его распаленную кожу своей, и кажется, что все тело — сплошной оголенный провод, а каждый открытый участок — маленький лесной пожар.       — К-какого черта ты такой горячий, — ты слышишь лишь его сбивчивое дыхание и короткий гортанный звук, ни на что до этого не похожий. Он срывает твои тихие стоны, когда подается бедрами вперед, заставляя твои ноги дрожать от ощущения его стояка между твоих бедер. В теории, ты знаешь, что именно там должно быть хорошо, но неужели даже сквозь белье можно так сильно почувствовать?       — Потому что ты слишком сексуальная, — ты кусаешь его губы, когда сама подаешься ему навстречу, ерзая бедрами сверху, задевая новые местечки каждый раз. Слишком хочется продолжить. Хочется почувствовать его. Тебе нужно, чтобы он дотронулся, или сделал совсем все, что умеет — очень уж хорошо получается.       Ты привстаешь на коленях, чтобы оказаться немного выше его, цепляешь его грудь сосками и стонешь неожиданно громко даже для себя, когда опускаешься на его член сквозь боксеры, задевая каждый возбужденный нерв в своем собственном белье.       — Черт, малышка, что же ты делаешь, — ты чувствуешь, с какой силой он сжимает твои бока, кусая ключицу в странном порыве. Спустя секунду ты оказываешься на его мятых простынях. Да так резко, что спина от матраса пружинит, когда он буквально перебрасывает тебя через плечо, как на тренировках в спарринге. Ты смеешься от шока и его ужасного нетерпения, когда он оказывается между твоих ног, вжимая в простыни своим весом.       — П-полегче, Кирштайн, я же тебе не манекен тренировочный, — ты смеешься сквозь его поцелуи, и он не собирается останавливаться даже на секунду, чтобы извиниться. Ты чувствуешь его теплую ладонь под своей поясницей. Тихо вскрикиваешь, когда его бедра вжимаются между твоих ног. Боже, как там мокро. Так и должно быть, правильно?        Ты теряешь последний воздух, когда он обводит горячим языком твои ключицы, касается губами дрожащих плеч, оставляет поцелуи на груди. Ты закрываешь лицо ладонями, пока он целует возбужденные соски и хочется рыдать от того, как это приятно. Зарываешься ладонью в его волосы, чтобы ослабить хватку, но не уверена, что это работает. На миг кажется, что он определенно потерял контроль, но короткого туманного взгляда сквозь пепельную челку достаточно, чтобы прогнать любые тревоги и неуверенности.       Ты закусываешь пальцы, когда он осыпает поцелуями твои ребра, впалый живот и тазобедренные кости с такой бережностью и желанием, будто это лучшее, что с ним случалось. Бедра инстинктивно сжимаются, когда он опаляет дыханием твое солнечное сплетение и снова возвращается к твоему лицу, чтобы не заставлять нервничать.       — Как можно быть такой невероятной и чего-то вообще смущаться?       — Кого-то, вообще-то.       — Меня? А смысл? Погоди пока все будут недоумевать, как такому придурку досталось такое сокровище.       — И как она ему позволила себе всю шею разукрасить, — он тихо смеется, бережно целуя твой нос, смахивая надоедливые волосинки с лица, и ты в миллионный раз недоумеваешь, как удалось так быстро преодолеть ту огромную пропасть между вами парой поцелуев, — Ты тоже красивый, Жан.       — Думаешь?       — Конечно, — ты ведешь коготками по его лопаткам, заставляя расслабиться, и он прижимается еще более тесно, если это вообще возможно. Хоть дышать практически невозможно, тебе хочется ощущать его еще ближе, а лучше вообще раствориться в его руках, которые ты никогда не думала, что будешь так обожать.       С перерывами на кислород и короткие обрывки фраз, ты даже не понимаешь, сколько проходит времени, а распухшие влажные губы, кажется, скоро совсем перестанешь чувствовать. Бедра инстинктивно двигаются навстречу, когда он снова предпринимает попытку вжать тебя в матрас намертво. Тихие стоны и неразборчивое бормотание заставляют его двигаться быстрее, упираясь членом между твоих ног. Ты совсем на грани, чтобы попросить его дотронуться, выводишь узоры на его спине короткими ногтями, пока он снова терзает твою кожу редкими укусами и шершавым языком. И все кажется таким естественным, как будто всегда так было, и вы никогда не ссорились, а ты никогда не была идиоткой, что отталкивала человека, который заботился о тебе сильнее, чем кто угодно на свете.       — Ж-Жан, ты только не уходи больше никогда, ладно? Я точно с ума сойду, если ты снова исчезнешь.       — Даже если ты скажешь, что я тебя раздражаю?       — Н-ну, ты конечно можешь бесить меня иногда, но все равно я хочу провести с тобой каждую раздражающую минуту.       — Заметано.        Ты снова громко стонешь в его рот, когда он сжимает грудь горячей ладонью, кусая собственные губы почти до крови. Толчки бедрами становятся такими резкими, что коленки начинают дрожать то ли от возбуждения, то ли от напряжения. Кирштайн выглядит так, словно уверен в каждом своем движении, будто уже сотню раз так делал. И ты хочешь доверять ему действительно сильно.       — Ж-Жан, я думаю, что хочу тебя, — шепот срывается с уст, когда его недоуменный взгляд встречает твой — сам от себя перепуганный, — Так ведь говорят, когда хотят чего-то большего?       — Так, но… ты точно уверена?       — Я не знаю, мне просто хочется тебя ближе. Ещё ближе… чем сейчас.       Ты снова краснеешь, пока Жан пытается придти в себя и хотя бы рот прикрыть для приличия. Он кажется таким же непоколебимо уверенным, когда ведет ладонь к твоим бедрам, вздрагивая от одного прикосновения к твоему белью.       — Черт, да ты совсем промокла.       — Это хорошо ведь?       — Это значит, что я все делаю правильно, — он широко улыбнулся, когда ты закатила глаза от его призрачной горделивости. Твои глаза расширяются, когда он без лишних сомнений избавляется от собственного белья, даже не удосужившись тебя предупредить. Ты нервно смеешься, закрывая глаза, но все же пытаешься рассмотреть сквозь пальцы.       — Мог бы и посвятить в свои планы для начала.       — А? — он недоуменно бросает на тебя взгляд, замечая твое смущение и тоже улыбается во все лицо, — Ближе только так, малышка. Я сниму твои тоже?       — Л-ладно, — странный укол паники пронзает все тело, когда он поддевает пальцами твое белье, нетерпеливо избавляя тебя от последней одежды. Боже, какого черта ты делаешь?       Смелости хватает лишь на то, чтобы окинуть его взглядом и сойти с ума окончательно. Умом ты понимаешь, что ничего страшного в голом Кирштайне нет, но поджилки трясутся так, что тошнота к горлу подступает. Он гладит ладонями твои бедра, которые ты сейчас не сможешь перестать сжимать даже под страхом смерти. Твои укусы и поцелуи расцветают багряными маками на его шее и плечах, и все становится слишком реальным: его обжигающие движения, дрожь в твоих пальцах и нарастающая тревога в груди.       Он смотрит так, как хищник на добычу, заставляя попятиться к изголовью. В голове проносится все то, что он вообще собирается делать. Он так возбужден, что даже головка покраснела, а это, наверное, совсем плохо? Он собирается заняться сексом? А если будет больно? А если ты не хочешь, чтобы он трогал тебя прямо сейчас? Да кого ты обманываешь, ты отключишься еще в тот момент, когда он бросит взгляд между твоих ног. Вы еще даже не встречаетесь. Боже, какого черта ты натворила.       Ты чувствуешь, как по щекам катятся слезы, но и слова сказать не можешь, лишь наблюдаешь за его силуэтом, что пытается тебя успокоить, оставляя поцелуи на бедрах. Чем ближе его лицо к твоей промежности, тем меньше у тебя шансов остановить это все, и все же у тебя хватает сил, чтобы схватить его за руку в последний момент до катастрофы.       — Ж-Жан, а мы же можем… можем подождать?       Ты физически ощущаешь, как его в узел сворачивает от твоего жалкого писка, и он отстраняется так быстро, как будто его током бьет.       — П-прости?       — Нет-нет! Я не совсем отказываюсь, просто немного позже. Потом, через какое-то время, ладно? Я… — ты пытаешься заставить свой голос звучать уверенней, но сквозь потоки слез выходит отвратно. Боже, и ради этого он тебя столько лет терпел? Наверное, будет честно, если теперь он пошлет тебя с твоими идиотскими просьбами, которые ты и сама контролировать не можешь.       — Когда скажешь, ты чего, эй? — ты снова чувствуешь его объятия на своих плечах, теплое дыхание в волосах, и все как будто еще хуже становится. Громкие всхлипы оглушают комнату, и кажется, впервые он так растерян.       — П-прости, я знаю, что я сама попросила, но еще слишком рано, понимаешь? И так страшно стало, вдруг бы…       — Страшно? — черт, теперь он еще и будет думать, что ты боишься его, а объяснить что-то точно не сможешь. Как же сложно это все, только рыдать в его шею и остается, — Ты ведь знаешь, что ты не должна бояться ничего рядом со мной, да?       — Да?       — И что я защищу тебя от чего угодно в этом мире, чего бы мне это не стоило.       — Т-тоже да.       — И что я скорее умру, чем сделаю тебе больно.       Новая волна слез срывается на его шею, пока он не перестает шептать в твои волосы, заставляя забыть о том, какая ты глупая. Ты чувствуешь его улыбку и мягкий голос, что заставляет успокоиться и лишний раз напомнить о том, что он всегда знает, что именно нужно сказать и сделать.       — Боже, не на это ты подписывался.       — Прекрати, ты такая милая.       — С красными глазами и соплями по всему лицу?       — Любая, — он бережно стирает слезы с твоих щек, чтобы коснуться твоего носа своим, и ты даже находишь силы, чтобы улыбнуться, — Моя малышка самая красивая, всегда.       — С чего это твоя?       — Ну а разве… нет? Я думал…— ты усмехаешься, пока наблюдаешь за тем, как он заставляет шестеренки в голове крутиться, и понять, чего ты хочешь от него.       — Меня никто не спрашивал, вообще-то.       — Точно, как я не подумал, — он облегченно выдыхает, снова переворачивая тебя на спину, нависая на локтях сверху, — Так ты хочешь… ну…       — Слушаю?       — Боже, как это говорится вообще? — вы оба смеетесь, пока Жан пытается подобрать правильные слова, и ты уже готова дать утвердительный ответ, каким бы странным не был вопрос, — Хочешь, чтобы мы были вместе, да? Согласна потратить свои лучшие годы на такого придурка, как я?       — Худшие тоже, не переживай, — он снова дарит тебе самодовольную ухмылку, покрывая поцелуями все твое лицо, и тебе кажется, что ты не могла быть счастливей. Посреди его ужасного беспорядка, в самом сердце самого депрессивного места на свете, среди немногих счастливых моментов, твоей, скорее всего, не самой долгой жизни, этот точно запомнится надолго, — Боже, ты все еще возбужден, да?       — С той самой секунды, как ты вошла в комнату, — ты видишь тень сомнения на его лице, прежде чем он снова вжимает тебя в постель, но теперь все немного по-другому. Он же чертовски голый, как и ты. Черт, как это могло произойти.       — Это твой?…       — Член.       — Ага, — тебе нужно слишком слишком много усилий, чтобы не рассмеяться, ведь это довольно неуважительно? Ты ерзаешь под ним, ощущая его стояк где-то в районе паха, и хочется раствориться в воздухе прямо в эту же секунду.       — Мне одеться?       — Н-нет, стой, не хочу оставлять тебя так, — ты кусаешь губы, прежде чем сменить ваше положение и заставить его лечь на спину. Ты устраиваешься немного ниже его паха и буквально видишь, как его лицо снова наливается краской, но он пытается выглядеть уверенным, — Мне Хитч когда-то рассказывала. Это довольно невинно, но тебе должно понравится.       — А тебе?       — И мне тоже, — ты прочищаешь горло, пытаясь выглядеть так соблазнительно, как он тебя и видел в каждой своей фантазии. Ты скользишь пальцами по его вздымающейся груди, выводя странные узоры, пересиливая свое нутро, чтобы рассмотреть его получше, — Боже, вот откуда твое прозвище.       — Прозвище? — ты мысленно осекла себя, ведь повторять его не было смысла, зная, как сильно он его ненавидит, но некоторые вещи стали яснее. Для его худощавой комплекции, его член действительно был чем-то, что могло заставить челюсть отвиснуть. Хоть ты и была готова плеваться от тех иллюстраций в книге полового воспитания, этот все же показался тебе горячим. Таким горячим, что внизу живота скрутило.       — Должно быть, мне повезло с тобой, да?       — Я так всегда и говорил вообще-то, — действительно, как ты не додумалась? Ты снова улыбнулась, благодаря всех богов, что с ним смущение преодолеть — проще всего в мире. Снова прижалась к его губам, опираясь на широкие плечи, коснулась возбужденными складками его члена, медленно покачиваясь по всей длине, и почувствовала, как хватка на твоей талии стала тверже, — Ч-черт.       — Нравится?       — Пожалуйста, делай все, что захочется, — ты сплела ваши языки, заставляя глушить его тихие стоны в горле, дрожа каждой мышцей от дикого жара между вами. Ты усилила напор, скользя половыми губами по его длине, срываясь на странный писк, когда он сам прижал тебя ближе. Его горячая кожа коснулась клитора, и ты не поняла, в какой момент комната расплылась перед твоими глазами.       — Эт-то, блять, хорошо, — ты оторвалась от его губ, чтобы расправить плечи и контролировать свои движения более уверенно. Продолжала скользить от основания до самой головки, размазывая собственную смазку по его члену, ощущая каждую пульсирующую вену оголенными нервами. Ты не была уверена, кто наслаждается этим больше, но быстрый взгляд на его искусанные губы и нахмуренные брови расставил все на свои места.       Ты чувствовала, как немели твои пальчики, пока ты находила минимальную опору на мышцах его пресса и сжимала бедра, чтобы создать еще большее напряжение для него. Или для себя. Ты уже не была уверена. Мыслительной деятельности хватало лишь на крупную дрожь и звонкие стоны на его члене. Не буквально, конечно. Но все же ближе, чем когда-либо до этого.       — Малышка, прости, я не продержусь так долго, — ты и не думала, что сможешь заставить его кончить, но пульсация между твоих бедер точно твердила об обратном. Ты подняла на него смущенный взгляд, полный похоти и желания, на которые ты никогда не думала, что будешь способна. Он шептал тихие комплименты сквозь рваные выдохи, держался, наверное из последних сил, чтобы позволить тебе закончить начатое, и не спугнуть своим давлением.        Когда твои стоны превратились в бессмысленное хныканье, сквозь которое лишь его имя разобрать можно было, а его член полностью покрылся твоей смазкой, ты думала, что и сама так долго не продержишься. Ноги свело приятной судорогой, когда он направил тебя, чтобы задеть твои складки горячей головкой и ты определенно не собиралась сопротивляться. Хотелось сделать ему хорошо, как ему самому захочется. Ты качнулась сверху еще несколько раз, когда он сжал твои бедра ладонями, заставляя остановиться, кончая себе на живот со звонким стоном, на который только его голос способен.       Ты тихо рассмеялась, когда заметила его улыбку, тяжело вздымающуюся грудь и дрожащие пальцы на твоей талии. Он сделал еще пару толчков в свою ладонь, заставляя светлую жидкость разлиться на животе, а тебя — вернуться в реальность, чтобы поставить под вопрос свои жизненные выборы. К этому еще предстоит привыкнуть.       — Т-ты главное эту херню не трогай. Лучше даже руками не прикасаться, и… и всем остальным тоже, — ты рассмеялась, когда он попытался найти что-то, чтобы устранить беспорядок на расстоянии вытянутой руки, и не обнаружив ничего подходящего, просто стер все своим покрывалом.       — Жан, с ума сошел?! Покрывало же испачкаешь!       — Да к черту его, иди ко мне, — ты не успела опомниться, когда он притянул тебя за руки, чтобы снова заставить задыхаться от его самых нетерпеливых, но все же бережных поцелуев. Его уютные, невесомые объятья заставляют падать в самое небытие, подниматься до самого неба и забывать, что что-то кроме него существует вокруг, — Мне никогда не было так хорошо, малышка. Я и мечтать не мог о такой, как ты.       — А это всего лишь легкий петтинг. Боюсь и представить, что ты скажешь дальше.       И он снова смеется в твои волосы, спасая от всего, что могло бы залезть в голову, и заставить вспомнить о бессмысленности и смехотворности солдатских любовных потуг. Смешно ведь, конечно же. Любовь до гроба или, по крайней мере, до встречи первого титана. Здесь уж не подгадать. Но с ним хотелось верить, что не так и серо все впереди, и он правда мог бы защитить от всего. Как всегда и делал. Просто был рядом, чтобы спасти от этого мира, а иногда и от самой себя.       — Я тоже люблю тебя, Жан. Прости только, что так много времени ушло, чтобы это понять.       — Погоди, что?       Его как будто тысячью вольт прошибает, и он отрывается от постели, чтобы заглянуть тебе в глаза и проверить, видимо, все ли с тобой в порядке. Ты снова нетерпеливо ерзаешь под его взглядом на коленях, а он, наверное, ожидает объяснений.       — Ну ты сам же говорил — «любовь всей жизни». Или ты не серьезно?       — Серьезно, я просто… не думал, что ты когда-нибудь ответишь.       — Прости, но лучше ведь поздно, чем никогда?       — Постой, ты не шутишь? Ты любишь меня?       — Конечно, что-то не так?       — Как же Йегер? — ты нервно усмехаешься, совсем не понимая, к чему он клонит. Наверное, шок слишком сильный.       — При чем он здесь?       — Ну ведь он самый главный суицидник, надежда человечества, куда уж мне до него? — ты непонимающе хлопаешь глазами, не в силах сложить два и два. Может, это ты глупая?       — Жан, ты только не обижайся, но до Эрена тебе действительно далеко, и до остальных придурков вместе взятых, потому что ты превосходишь их всех в тысячи раз, ладно?       — А?       — Это субъективно, конечно же, но я не знаю никого честнее и расторопнее тебя. Ты знаешь, чего хочешь, и как этого достичь. И я никогда не чувствовала себя более комфортно, чем рядом с тобой. Даже в наши самые ужасные перепалки.       — Я, ох черт… — наверное, ты могла бы сказать больше, и не сводить свои чувства к рациональности, но и дураку было понятно, что он хотел услышать больше всего.       — Я люблю тебя, Кирштайн, честно, спасибо что… подождал, пока до меня дойдет, — в твоих глазах точно потемнело, когда он сжал в объятьях твою грудную клетку, утыкаясь носом где-то в районе шеи. Он даже не сказал ничего в ответ, но как будто что-то еще было нужно? Разве что, только постараться не отключиться и сделать вид, что ты тоже не собираешься плакать, или замечать его рваное дыхание и дрожащие пальцы на своем теле. Может, настоящие мужчины и не боятся эмоций, но он бы точно не хотел, чтобы ты стала свидетелем его слабости. Твое сердце точно дало трещину, позволив себе подумать о том, как больно было никогда не слышать взаимного ответа. И как теперь, наверное, сложно поверить. Ты коснулась носом его волос с ароматом вишни, и была готова дать ему все время мира, чтобы снова заговорить.       — Ты мне только пару лет дай, ладно? Хоть сейчас и кажется, что все хреново, но как только мы в десятку попадем, то смоемся отсюда так быстро, что и пискнуть не успеешь.       — Думаешь, мне светит десятка?       — Уверен, и Марко тоже. Он хоть и на своем короле повернутый, но тоже в пасти титанов подыхать не собирается.       — Если ты поможешь мне с УПМ, а Ботт — с теорией, то может что и выгорит.       — Да ты скажи только.       — Ладно-ладно, как тебе не верить, — ты рассмеялась, когда его лицо снова украсила самодовольная улыбка, которой ты бы доверила все на свете, если бы он попросил.       — Ты ведь останешься сегодня?       — Ботт меня вышвырнет утром. Ещё и наряд влепит, командир чертов.       — Марко я беру на себя, и все остальное тоже, ты только скажи, если что-то нужно, ладно? Я как только смогу…       — Ладно! Только покрывало постирай!       — Ладно!       — Ладно.