Настала ранняя весна.
Приглушенное, светло-серое небо.
Взойдет солнце, взойдет солнце,
Но не сейчас.
В твоем мрачном взгляде
Я вижу: тебе безразлично это место.
И все же…
Здесь ты можешь найти свое сердце
Совсем рядом.
Вскоре наша любовь затопит мрак.
Она подбирается к тебе все ближе,
Она уже за твоим плечом.
Скоро наша любовь затопит мрак.
Tamino — Sun may shine
Гарри решает, что он не будет уходить из-за Тома, как раньше. Поэтому он выходит в зал, перехватывает бокал или два и разговаривает с каждым любопытным незнакомцем. Сначала это расслабляет, но когда очередной надоедливый энтузиаст пытается вовлечь его в дискуссию о проклятии Рассыпающихся костей и о том, как скоро и от чего умирает человек (от того, что сломанные кости задевают органы или же кости достаточно быстро превращаются в пыль и смерть наступает после?), Гарри начинает утомляться. Драко спасает отвратительную ситуацию своим появлением. — Мистер Даниелсон, позвольте украсть у вас мистера Поттера на время. — Мистер Малфой, — с недостаточно тщательно скрытым презрением произносит мужчина, — конечно, только если сам мистер Поттер не против. Драко кривит губы, но благоразумно молчит и ждет ответа Гарри. — Я бы завершил наш разговор позже. Мистер Даниелсон вежливо кивает и уходит — они наконец остаются одни. Драко закатывает глаза. — Не могу поверить, что он решил, будто обсуждение отвратительной смерти от проклятия может быть интереснее разговора со мной. Гарри улыбается. — Приятно понимать, что некоторые вещи не меняются: твое эго все еще не помещается в комнате. Малфой с насмешкой смотрит в ответ. — Да я с того конца зала увидел твою кислую физиономию. — Как благородно с твоей стороны было прийти и спасти меня, — с сарказмом говорит Гарри. Драко неожиданно начинает мяться и крутит бокал в руках, как будто хочет что-то сказать, и Гарри заранее напрягается, подозревая, что это будет очередное никому не нужное предупреждение о Томе. — Если ты сейчас хоть слово скажешь о Томе, я развернусь и продолжу разговор о костях. — Я не… — пытается Драко. — Ладно, я хотел поговорить о нем и твоих планах. — Моих планах? Я приехал отдохнуть, а не воскрешать далекое прошлое. Гарри вдруг чувствует усталость. Он приехал домой и желал держаться подальше от всего этого, а выходит так, будто все хотят выпнуть его в центр прожектора. И все из-за Тома. Как всегда. — Я беспокоюсь о тебе, Министр Риддл не стал мягче с годами, и ты… — Драко, моего терпения не хватит сейчас даже на то, чтобы просто развернуться и уйти, — разозлившись, цедит Гарри. — Я не собираюсь никого спасать, я не собираюсь ничего делать касаемо Тома. — Никто и не говорит о спасении… Ладно, хорошо, молчу, — недовольно кривит губы Драко в знакомой манере. — А где твоя родственная душа, позволь спросить? Раз ты так обеспокоен моей. Видимо, это и есть его слабое место: Малфой прячет глаза и нервно поправляет прическу. — Ничего интересного. Маглорожденная девчонка, а я… Хоть это и не совсем правильно, Гарри становится намного легче на душе — справедливость восторжествовала, он мучается не один. — А ты у нас за чистоту крови и любишь хуи, — резюмирует Гарри. Драко презрительно смотрит на него, как будто бы даже разочаровано. — Видимо, не один Риддл стал жестче с годами. — Удивительная наблюдательность, Малфой, — Гарри отводит взгляд от злого Драко. На что он вообще надеялся? «Гарри, Том опасен!», «Раз так, Драко, давай я теперь буду с тобой»? Или Гарри опять надумал себе всякое, и Драко всего лишь по-дружески решил бросить намек-другой, чтобы не повторилась давняя история? А с другой стороны, он что, дама в беде, чтобы все подряд к нему приходили и предостерегали? — Я не хочу ссориться, — пытается сгладить ситуацию он. — Я сам разберусь. — Ладно, — повторяет Драко, а потом, помявшись, выдает: — Я не должен был лезть. Это почти что извинение, и настроение Гарри ползет наверх. Ему становится очень любопытно, как выглядит та бедняжка, которая «идеально» ему подходит. — А ты тоже разорвал связь? — осторожно интересуется он. — Пока нет, — немного краснеет Малфой, — только не говори родителям. В принципе как всегда. Когда они переспали, Драко тоже это сказал. Гарри оглядывает зал в поисках нового бокала — а еще лучше бутылки, но, как назло, официантов не видно, зато Тома заметно сразу. Он стоит у стола с закусками, тени от свечей смягчают его черты, и он выглядит потусторонне красиво. Рядом с ним молодой мужчина с чересчур прямой спиной и аккуратно подстриженными светлыми волосами. Что-то в нем выдает иностранца — немца или австрийца? Хоть он и немного выше Тома и гораздо крупнее, Том все равно выглядит намного внушительнее — он что-то говорит с расслабленной, но хищной полуулыбкой. — У нас на вечере иностранцы? — любопытствует Гарри. — В Германии скоро выборы министра, Риддл налаживает отношения с предполагаемым победителем — Августом Гофманом. Том продолжает что-то твердить немцу. Август сдержанно кивает на слова Тома. Они пожимают руки. — Он хочет контролировать немецкое Министерство? — предполагает Гарри. Своего-то ему мало. — Мы же не говорим о Риддле снова? Гарри хмурится. — Идем на воздух, — предлагает он. — И захвати огневиски, не могу пить эту кислятину. В итоге вечер проходит не так и плохо: они с Драко выпивают, у Гарри кружится голова так сильно, что огни особняка вертятся в калейдоскопе, и приходится жмуриться, чтобы не укачало. Как он оказывается дома, загадка для него самого. Казалось, что только он был в холле особняка, моргнул, а открыл глаза уже на холодном диване в своей гостиной. Снится ему какая-то мешанина из запахов, звуков и образов: темное небо, приглушенное шипение, скользкая чешуя, ползущая по рукам, обхватывающая шею, клыки, впивающиеся в кожу. Черные-черные глаза, кровь, блестящая и темная под лунным светом, скелет, который сидит у пустынного берега, а на фоне его костей, за ребрами, неспешно бьется сердце. Чей-то голос: — Когда проклятье поражает, ломающиеся кости сначала разрывают органы, пока не остановится сердце. Вот так. Костяные пальцы вытаскивают бьющееся сердце, только чтобы тут же его с силой сжать. Гарри смотрит, как кровь льется на мокрый песок, и тихое море втягивает капли в свою глубину. *** Утром Гарри просыпается с путанными мыслями в голове — они создают неприятный шум, как будто слушаешь не настроенное радио. На секунду невозможно понять, кто он и где, и ему почему-то мерещится тень рядом с диваном. «Опять Том встал раньше меня», — думает он. Эта мысль, когда-то привычная, разливает тепло по его венам, прежде чем его сознание проясняется, и он понимает, что в доме он совсем один. Настроение портится окончательно, поэтому, когда Рон появляется на пороге, Гарри борется с искушением не открыть дверь. — Я принес сконы и джем! Это подкупает. Рон стоит, улыбается заискивающе, и Гарри решает дать ему шанс. Они молча рассаживаются на темной кухне — в тишине слышно, как по дому гуляет сквозняк. — Ходят всякие слухи, — заговаривает Рон, — о тебе и твоих похождениях. Это правда, что тебе пришлось сражаться с химерой на юге Греции? Гарри с удовольствием пускается в подробный рассказ, и на секунду кажется, что они снова в Хогвартсе: шутливые подтрунивания, долгие разговоры, сплетни. — Да ты бы видел лицо Кормака, когда ему сказали, что он уволен! Жаль, не могу тебе показать, это зрелище стоит того. Рон широко ухмыляется, намазывая остатки сливок с вареньем на скон. Гарри даже забывает о похмелье. — Я скучал по тебе, друг, — говорит вдруг Рон, — не верится, что прошло столько времени со школы. Ощущение, что вечность. — Я знаю, ты взбесишься, а мне потом выговорит Гермиона, — начинает Рон спокойно, решительно, — но судя по всему, Риддл собирается прибрать к себе немецкое Министерство. — Я видел их разговор на приеме, — отвечает Гарри, не давая раздражению выплеснуться наружу. — Не то чтобы это автоматом значит их злодейский сговор. — Орден часто видел немца в нашем Министерстве, а Перси как-то обронил, что вскоре у нас будет выгодный союз с соседями. — Союз не означает взятие чужой страны под контроль. — Думаешь, простые союзы когда-то могли быть целью такого отбитого тирана, как Риддл? — наседает Рон, нервно крутя в руках фарфоровую чашку с остатками чая. — Я не могу ничего утверждать, я его теперь не знаю, — говорит Гарри, хотя вчера очень уверенно отстаивал свою полную осведомлённость о характере их министра. — У немцев два основных кандидата, и ты легко можешь предугадать основные различия во взглядах и политических интересах: Гофман поддерживает политику полной сепарации от магглов, Грета Вагнер, его оппонент, — мирного сосуществования. И чистокровных в Германии не так много, как полукровок и магглорожденных — а после Гриндевальда все очень аккуратно обходят острые углы с магглами, не дай Мерлин кто из мирового сообщества усмотрит намек на нового Темного Лорда или его политику. — Ты намекаешь на возможную скорую смерть этой Вагнер? Если иначе не добиться победы Гофмана, — устало спрашивает Гарри, встав из-за стола в попытке увеличить дистанцию. — Смерть, отказ от политической гонки по псевдо-личным причинам, неизлечимая болезнь… Риддл разнообразен в методах, — яростно отвечает Рон и тоже встает, надвигается на Гарри. — Переживаешь за жизнь неизвестной женщины? — А ты теперь вообще ни о ком не переживаешь? Будешь наблюдать за тем, что мог предотвратить? Гарри, которого я знал, никогда бы не бросил, не попытавшись! — Ты не прав, — Гарри отталкивает его от себя, чувствуя на языке кислый вкус разочарования — в себе, в Томе, в Роне? — Я уже ушел, я уже сбежал тогда! Рон застывает, но пока в его глазах нет презрения, которого боялся увидеть Гарри. — Но ты вернулся. Я решил, ты устал убегать. Я был не прав? Гарри проходит мимо него к дивану и зажигает камин движением палочки, чувствуя, что его бьет дрожь. — Зачем вам я? Хотите, чтобы я приручил Тома — как будто это возможно? Рон смотрит на него выжидательно, и Гарри внезапно вспоминает их шахматные партии и чувствует себя если не пешкой, то ферзем — важная фигура, от которой почему-то зависит исход всего. Только вот пока кажется, что Ордена на доске нет — они стоят и двигают фигуры. — А зачем ты приехал? Встать рядом, закрыв на все глаза? Утомило одиночество? Гарри хочется ударить Рона, но он стоит на месте и пытается дышать глубоко и размеренно. Наверное, этот разговор невозможно было избежать. — Не думаешь, что я просто хотел посмотреть на то, каким он стал? — Перед тем, как снова уйти, или перед тем, как остаться? Рон очень, очень хороший игрок. — Или зависит от того, что ты увидишь? — не останавливает он. — Тогда не закрывай глаза! Знакомая тактика. Удобно обманывать самого себя, когда заталкиваешь в глубину сознания подозрения, несоответствия, ложь, сказанную в лицо? От правды не убежишь — Гарри бегал семь лет, но она настигла его, как только он посмел остановиться. И Том, и Рон, Драко, Орден — все ждали от него решения, которое он смог принять тогда, которое боится принять сейчас. Пора признать: он надеялся на то, что лазейка есть, что связь держится хотя бы как-то, но что он полагал с ней делать? Он бегал от любого упоминания того, что Том не изменился, чтобы не принять то решение, которое не осмелился принять в школе — не до конца. Он не хотел быть один. Но закрывать глаза и бегать больше не могло быть его тактикой, в этом Рон прав. — Я должен сам убедиться и принять решение. Дай мне время. Рон кивает. Видно, как расслабляются его плечи — как будто в любой момент он был готов наброситься и встряхнуть Гарри или даже ударить. Гарри чувствует странную решительность. Время пришло. *** Прогулка по вечернему Лондону расслабляет и помогает успокоиться. Гарри доходит до Челси, заходит в Физикс Гарден, ходит среди теплиц в одиночестве — из-за дрянной погоды он единственный посетитель. Потом прогуливается вниз по улице, вдоль ухоженных домов, по бокам которых изгибаются черные ветви голой магнолии. В одном из дворов он присаживается на скамейку, которую незаметно осушает заклинанием, следит за медленным полетом тяжелых облаков, за светом фар, скользящих по мокрому асфальту — люди как раз массово возвращаются с работы. По пути домой он заходит в Сейнтсберис и покупает еды на ужин, решив позволить себе расслабиться на вечер, прежде чем решать судьбы. Его надеждам не суждено было сбыться: когда он заходит в дом, он сразу же слышит стук в окно, как будто нетерпеливая сова бьет по стеклу клювом. Так и оказывается: белый филин сидит снаружи, недовольно нахохлившись. Гарри открывает окно и отвязывает от лапы письмо — оно, к его удивлению, оказывается от Люциуса. Он срочно требует явиться в Министерство для одного важного дела, о котором в письме говорить нельзя. Гарри хмурится: неужели Том решил действовать через своего зама? Или случилось что-то серьезное? В Атриум Гарри решает отправиться немедленно. Из-за позднего времени там совсем немного людей — рабочий день кончился часа два назад, поэтому путь до лифта и наверх, в кабинет Люциуса Малфоя проходит без остановок: на него смотрят, но не тревожат. Гарри хватает на два коротких стука — ради видимости приличия; однако он не дожидается ответа и заходит в кабинет сразу же после них. Люциус сидит за столом в строго оформленном кабинете, и Гарри сразу с интересом отмечает внушительную коллекцию книг за его спиной — посчитать бы, сколько там ранее запрещенных работ. Между шкафами висит огромный портрет — но человек на нем молчит, только серьезно окидывает взглядом Гарри, будто оценивая его полезность. — Мистер Поттер, — произносит Люциус, — попрошу вас присесть. Гарри подходит к креслу напротив и садится, пытаясь по тону и взгляду опознать причину его приглашения сюда. Читать людей у Гарри удается не очень — особенно тех, чья работа скрывать свои мысли. Том — скорее исключение, и то обрыв в семь лет не дает Гарри достаточно уверенности в своих выводах. — Насколько нам известно, вы — выдающийся ликвидатор заклятий, проклятий и ядов, — Люциус подался вперед. — Я бы не назвал себя выдающимся ликвидатором, скорее вынужденным — мои путешествия спонсировал в том числе Гринготтс, а без знания как обезвредить яд змеи бумсланг я бы прожил в некоторых местах, куда меня послали, не дольше месяца, — признает Гарри. — Однако если вам надо решить загадку с проклятием, не могу сказать, что я достаточно квалифицирован — вряд ли больше нашего дорогого министра. Он позволяет себе расслабиться — это не о Томе. — Знание теории, как бы хорошо оно ни было, никогда не переплюнет практику, — не соглашается Люциус. — Если вас это утешит, мы обращались к разным ликвидаторам, однако безрезультатно. — Не говорите только, что я «ваш последний шанс», — насмешливо тянет Гарри, скрещивая ноги в попытке устроиться поудобнее. — Не собирался. Но вы — один из последних, не буду скрывать. — Гарри кривит губы, и Люциус вдруг добавляет: — Министр не знает о нашем диалоге, и я смею надеяться, так и останется. Гарри становится интереснее и интереснее — все же он долгие годы провел не на родине не только из-за не сложившихся отношений, но и из-за неутихающей жажды приключений и острых ощущений. Загадки и интриги всегда приводили его в восторг. — Действуете за спиной диктатора? Все настолько серьезно? — Я бы не стал разбрасываться словами, мистер Поттер, — кривит губы Малфой, — мы выбираем нашу власть. — Ну конечно, — Гарри становится смешно, но спорить настроения нет. — Министр Риддл против вашего вовлечения в любые дела, даже оправданные, — признает Люциус. — Полагаю, так и есть, — хмыкает Гарри. Дразнить Малфоя доставляет удовольствие. Раньше Гарри терпеть не мог игру «вокруг да около», когда говорят одно, подразумевая другое — однако сейчас это не хуже сражений с мантикорой, только последствия тонких намеков никогда не будут смертельнее реальных когтей. От Люциуса никогда не исходит такой опасной ауры, как, например, от Тома. Гарри еще не решил, что все же страшнее: полемика с Риддлом или все же битва с разъяренной тварью. — Один человек на данный момент отравлен этим ядом, — продолжает Малфой, вытаскивая из-под стола склянку, — это все, что есть. Жизнь утекает из пациента, а остановить это нет возможности из-за неустановленных ингредиентов этого яда, а нет точного состава — нет противоядия. — Полагаете, я мог бы разгадать задачку и спасти несчастного? — Я полагаю, вы захотели бы попробовать. У нас в запасе две недели. Половину от имеющегося яда мы отдали французской группе ликвидаторов, так что дать его вам — моя личная предосторожность. Гарри задумчиво осматривает темно-синюю жидкость в склянке, чувствуя азарт перед вызовом. — Мне нужны симптомы и уже известные компоненты — еще лучше личный осмотр пострадавшего. — Это значит, вы согласны? — уточняет Люциус, заметно расслабляясь — неужели что-то личное? — Это значит, я попробую. — Отлично, — Малфой отдает яд и достает исписанный пергамент. — Здесь подробное описание симптомов. — А встреча с потерпевшим? — расстроенно уточняет Гарри, предчувствуя отказ. — Боюсь, встреча невозможна — он опасается, что все станет известно прессе. — Ну конечно, это же важнее жизни, — недовольно качает головой Гарри, беря в руки пергамент и складывая его со склянкой в захваченную сумку. — Время еще есть, — спокойно парирует Люциус, — тем более это его жизнь. И он не хочет, чтобы семья знала. Гарри перебирает знакомых с семьями и политическим влиянием. — Это же не вы сами? Люциус хмыкает, Гарри даже, кажется, видит смешинки в его глазах — как будто это предположение нелепо. — Вы его не знаете. — Или знаю, но недолюбливаю? — предполагает Гарри. Это имеет в его глазах смысл: хотелось бы ему стараться для кого-то неприятного — может, Том поэтому и против? Он-то прекрасно знает, кого бы Гарри не стал бы спасать. — Это ведь не Долорес Амбридж? — Ваши предположения не имеют ничего общего с реальностью, а если бы и имели, я бы не сказал, — спокойно отвечает Люциус, — не тратьте ни свое, ни мое время. Гарри закатывает глаза. — И не переживайте: вознаграждение предусмотрено, — продолжает Люциус невозмутимо — как будто Гарри сам спросил. — Конечно, если сможете. Люциус знакомо высокомерно усмехается — один в один Драко, и Гарри кивает. — Как скажете. Напишу по прогрессу, — он встает и направляется к двери. — Четырнадцать дней, — напоминает Люциус, — я поставил на вас, мистер Поттер, — признается он с легкой ухмылкой. — Какая честь, — насмешливо говорит Гарри, открывая дверь и выходя в коридор. Он успевает пройти пару метров, когда дверь, мимо которой он прошел, открывается и из нее выходит недовольный министр. — Мистер Поттер, — сразу же ухмыляется он, — что привело вас сюда? Только его тут не хватало. — Министр Риддл, — притворно заискивающе улыбается Гарри, — не вашего ума дело. — Как вы верно заметили, — Гарри с удовольствием наблюдает, как мрачнеет лицо Тома, — я министр. Все, что происходит в Магической Британии — моего ума дело. — Не припоминаю такого в наших законах. Они стоят слишком близко друг к другу. Желания отступить не возникает ни у одного. — Вероятно, вы их в жизни не читали. Еще немного — и Гарри коснется носом его щеки. — Ваша правда. — Зайдете на чай? — спрашивает Том, гипнотизируя его губы глазами. — Раз сам министр просит, — подмигивает Гарри, с трудом делая шаг, чтобы пройти мимо Тома в его кабинет. Кабинет у него огромный и стерильно чистый: папки одного цвета, книги в одинаковых обложках, вся мебель из одной кожи или дерева, документы в ровных рядах — мечта психопата. Гарри сразу же снимает пальто и кидает на диван, игнорируя вешалку — просто, чтобы этот кабинет хоть немного походил на человеческий. Хотя представлять, как Том сам складывает листочки в ряд, забавно. — Чаю? Кофе? — спрашивает Том, спокойно проследив за вероломным созданием хаоса. — Кофе, — Гарри подходит к столу, старательно не глядя на то, как Риддл подворачивает рукава рубашки, чтобы налить ему чашку. — Что будет, если я разворошу твои бумаги? — Я сложу их обратно. — Выгоняешь ли ты неаккуратных, но талантливых сотрудников? Гарри садится на оказавшийся мягким диван. Риддл подходит к нему и протягивает чашку, сам садится рядом. — Ты серьезно хочешь узнать сейчас именно это? — тон Тома невозмутим, но Гарри помнит этот взгляд — он недоволен. Гарри оттягивает серьезные разговоры настолько, насколько это возможно. — Видимо, ты хочешь изменить тему беседы. Дерзай. — Рассматриваешь ли ты возможность восстановления связи? «Рассматриваешь ли ты возможность вновь меня полюбить?» Гарри вздрагивает. Он всегда был в их отношениях фейерверком эмоций, Том же скрывал все намеки под маской хладнокровия — в какой-то момент Гарри даже поверил, что внутри него пусто и что все это не притворство. Только Гарри признавался ему в любви. Единственный раз, когда Том явно, не сдерживаясь, проявил чувства — когда Гарри уходил. Его лицо исказилось, и столько всего отразилось на нем: боль, ненависть, злость, ужас, что Гарри не мог точно сказать, злится ли Том, потому что не желает расставаться с удобной любящей игрушкой или потому, что искренне его любит. Даже сейчас, смотря в настороженные глаза, он не мог понять: хочет ли Том вернуть себе свою «вещь» или он действительно в нем нуждался и ждал? Он бы все отдал, чтобы прочесть его мысли. — Зачем тебе это? У тебя есть все, чего ты хотел: влияние, власть, деньги. Ты рискнул нашими отношениями ради всего этого. — Это было давно. — Сейчас бы ты поступил иначе? Сомневаюсь. Том молчит. Их разговор — диалог слепого с глухим, и так было всегда. — Не притворяйся, что тебе это надо меньше, чем мне. — Как ты любишь повторять, я был тем, кто ушел, — бросает Гарри, стараясь выглядеть невозмутимо, — так что, ответь на простой вопрос: зачем тебе я? Приятное дополнение? — Ты никогда не был «приятным дополнением». — Однако всегда был чуть ниже твоих амбиций. Том вскакивает и нависает над ним в желании вернуть контроль над ситуацией. — Опять про мои амбиции? — Можно говорить о них вечность — вряд ли даже мир вместит их целиком. Гарри допивает кофе, стараясь скрыть дрожь рук. — Сейчас мы говорим о нас. — Вот именно, — тянет Гарри, выпрямляясь, тем самым приближая свое лицо к его, — а на вопрос все еще нет ответа. — Ответ был всегда, просто ты упорно его игнорируешь, — понижает голос Том, его губы едва касаются щеки Гарри. — Раз он так очевиден, почему бы не произнести его вслух? — Я никогда не отличался красноречием. Фраза «ты же министр» остается не произнесенной, потому что Том преодолевает мизерное расстояние между ними и целует. Поцелуй внезапно полон страсти, как будто Том пытается донести какую-то мысль. Он зарывается рукой в его волосы, перебирает пряди — Гарри обожал эту его привычку. Том садится обратно на диван и тянет Гарри на себя, чтобы он сел на его колени. Пустая чашка остается лежать на диване. Гарри даже не замечает смены позы, увлеченно облизывая чужие губы и забираясь руками под рубашку. Он горит и совершенно не желает, чтобы его тушили. Том позволяет себя раздеть, позволяет кусать его шею, толкаться бедрами. Гарри чувствует себя сумасшедшим — в голове ни одной мысли. Связь снова просыпается — и этого достаточно, чтобы не осталось тормозов вовсе. Том снова меняет их положение — и каким-то образом Гарри оказывается лежащим на диване, а Том нависает над ним, прокладывает дорожку из укусов-поцелуев вниз. Гарри ощущает просыпающуюся связь всей горящей кожей и готов отпустить, дать ей волю, снова связать их вместе, но внезапно в его голове зарождается вопрос. — Том, каков ответ? Том, не задумываясь, слишком увлеченный, бросает: — Ты мне просто нужен. Гарри окончательно приходит в себя: — Неверный ответ. Связь пропадает, и они оба смотрят друг на друга с недоумением и растерянностью. У Тома настолько потерянное выражение лица, что Гарри почти его жаль. Почти. — Я, пожалуй, подожду другой.