Я смотрю на тебя,
Перед глазами реальность:
Мечта из моих снов
Совсем не та, чем кажется…
Открой же дверь,
Зажги свет,
Покажи еще немного,
Скажи, что все в порядке.
Рай внутри тебя,
Рай, когда ты рядом.
Рай, желаешь ли ты меня?
Этот рай существует только в моей голове?
I Monster — Heaven
Гарри решает для начала обойтись без подсказки Люциуса — поэтому разбирает яд до позднего обеда, полагая, что свежий взгляд будет не лишним. Состав оказывается своеобразным: корень асфоделя как-то соседствует с Уидосоросом, настойка полыни с белым бадьяном. Гарри мог бы предположить, что это медленнодействующий яд — хотя бы потому, что у него есть четырнадцать дней до смерти бедняги, но что именно дает отложенный эффект и от чего в итоге погибает волшебник, не понятно. Мешанина ингредиентов дает только намеки: слабость, сонливость, замедленный кровоток, лихорадка. Что-то связывает окончательно части в целое, и, судя по выданным записям (которые он на третий час все же решил посмотреть), это-то как раз и есть главная загадка. Гарри начинает шерстить всю библиотеку Блэков, но безрезультатно. Голова окончательно тяжелеет, а от бесконечной пыли, которую он же сам и поднял, Гарри постоянно чихает. Ответ надо искать не среди книг — иначе бы его уже нашли. Но тогда где? Неужели Люциус полагал, что Гарри узнал в своих путешествиях что-то, что нигде не прописано? Тогда его ждет горькое разочарование: ничего Гарри не приходит на ум. В итоге он решает проветриться. Рон и Гермиона звали его на ужин в дом Уизли, но Гарри так и не дал точного ответа, придет он или нет, а теперь мысль отвлечься кажется притягательной. Идеи часто приходят к нему спонтанно, и в этот раз может случиться так же. Прежде, чем аппарировать, Гарри гуляет. Мысли снова и снова возвращаются к вчерашнему вечеру. Почему спросить напрямую так сложно? Осознал ли сам Том, что Гарри хотел услышать? Конечно, признания в любви после стольких лет разлуки, когда они еще толком не поняли, какими людьми стали, как минимум выглядели бы не совсем правдой. Но Гарри хотел знать, любил ли Том его хоть когда-то и что он готов сделать ему навстречу столько шагов, сколько потребуется, потому что в прошлом только Гарри шел в его направлении, тогда как Том шагал куда угодно, только не к нему. Наверное, действительно стоило бы поговорить напрямую, без всяких иносказаний и аллегорий, но когда они облегчали себе жизнь? Даже когда Гарри уходил тогда, он был готов остаться, если бы Том подобрал верные слова, но Том говорил совсем не то, что Гарри жаждал услышать. Вместо убеждений попробовать измениться, Гарри услышал только нападки в свою сторону за то, что он не может принять своего партнера полностью. На самом деле выходило, что ни Гарри, ни Том не были к этому готовы: Том переходил черту морали, которую выстроил в своей голове Гарри, и Том требовал перестроить границы так же, как Гарри требовал их не пересекать. Гарри вернулся, чтобы дать им шанс, но он не готов давать этот шанс Тому, каким он был в школе. Он ожидал изменений и пока не видел. Они, казалось, никогда не смогли бы договориться между собой, и Гарри иногда не понимал, откуда вообще возникла их связь. Заметили бы они друг друга, будь они пустыми? Гарри не мог ответить на этот вопрос, хотя когда-то был готов сказать твердое «да». Заморосил дождик, когда Гарри подходит к дому Уизли. Дом приветливо горит окошками, разгоняя вечернюю мглу и отвратительные фаталистические мысли. В лихорадочных рассуждениях он всегда был мастером. Дверь открывает Молли Уизли. — Гарри, неужели ты? — восклицает она, обнимая и затягивая внутрь дома — к запаху свежей выпечки и шуму голосов. Она с его детства взяла на себя роль материнской фигуры в его жизни — с момента гибели родителей Гарри в его семь лет от рук последователей Гриндевальда. Его крестный Сириус всегда воспринимался Гарри как свободный и смешной друг родителей — это те люди, который суют тебе лишний галлеон в карман, «пока мама не видит», подливают втихушку вино на застольях и привозят из своих приключений безумные вещи, — поэтому было сложно построить иные отношения между ними. Гарри никогда не думал о нем как об отце, хотя очень его любил. После его смерти на задании — он был аврором — только Молли помогла Гарри перестать ощущать себя совсем одним в этом мире — все-таки ровесники никогда не смогут дать то чувство защищенности, которое даруют детям взрослые. — Дорогой, что тебе наложить? Как удачно, что я напекла пирог с патокой! — засуетилась Молли. — Позови Рона и Гермиону — они надеялись, что ты придешь, и не поели со всеми! Ее энтузиазм передается и Гарри — меланхолия окончательно покидает его. Друзья находятся в гостиной — они тихо что-то обсуждают и замечают Гарри, только когда близнецы громко его приветствуют. — Гарри! — Гермиона встает со своего кресла и заключает его в крепкие объятия, явно обрадованная его приходом. — Я до последнего думала, что ты не придешь. «Из-за Рона» — остается не высказанным, но понятным для них троих. — Я решил развеяться, — улыбается Гарри, — меня здесь всегда настигает ощущение, что мы только вчера закончили школу. — Поверь мне, приятель, — тянет Рон, — и дня не проходит на моей работе, когда я не думаю о том, как было бы здорово вернуться в Хогвартс! Гермиона закатывает глаза, и они втроем идут на кухню к уже ждущим их тарелкам. Гермиона заводит ничего не значащий разговор о своей работе в Министерстве, однако Гарри с изумлением разглядывает въевшиеся в ее черты лица следы печали — как будто она долго страдала и привыкла к такому состоянию. Он не мог припомнить: было ли это все в прошлый раз? Или он эгоистично упустил из виду такие изменения? Гермиона всегда казалась ему непоколебимым и счастливым человеком — она была пустой, цельной и свободной от проклятия родственных душ. Она никогда не теряла голову от связи и разумно подходила к выбору партнеров — что-то, чего Гарри бы хотел и для себя. Долгие ночи рефлексии о навязанности любви родственных душ были прерваны одним диалогом с Гермионой, которая с энтузиазмом бралась изучать все магическое, что они с Роном умудрялись воспринимать как нечто не нуждающееся в изучении. Она сказала, что, как и влюбленность, проснувшаяся связь заставляет партнеров на время «походить в розовых очках», однако спустя месяц-два эта пелена исчезает, и можно разглядеть свою судьбу с полной трезвостью ума. Конечно, познав полноту связи, тяжело потом от этого отказаться, но, хоть связь и заставляет влюбиться, она не может заставить любить, поэтому бывало, что родственные души расходились, и, хоть это и не случалось очень часто, это не считалось чем-то совсем уж из ряда вон, особенно новым, достаточно свободолюбивым, поколением. Только чистокровные до сих пор видели нечто безумное в отказе от родственной души. Когда Рон поднимается, чтобы сходить за вином, Гарри наклоняется к Гермионе и тихо спрашивает: — Гермиона, ты в порядке? Выглядишь подавленно. Она вздыхает, руки перебирают кружевную салфетку на столе — явный признак тревожности. — Все в порядке, Гарри, просто много работы, вот и… Она отводит взгляд. — Ты никогда не умела врать, — мягко говорит Гарри, — собираешься в одиночестве переносить плохие эмоции? Может, мы смогли бы помочь? Мы с Роном всегда готовы, ты же знаешь. Когда Гарри расстался с Томом, Гермиона здорово ему помогла: поддерживала во время отката от оборванной связи, подсказала пройти собеседование в Гринготтсе на работу ликвидатора проклятий, писала письма каждую неделю-две все это время, чтобы держать его в курсе. Неизвестно, какие дрова бы он наломал, не будь на его стороне ее с Роном. — Я знаю, Гарри, просто ситуация довольно… щекотливая. — Какая такая ситуация? — спрашивает вернувшийся внезапно Рон, еще не совсем осознавая напряжение, застывшее в воздухе. — Нашу Гермиону кто-то расстроил, — предполагает Гарри, желая показать ей, что она может расслабиться и сказать им все, что угодно. Это срабатывает: Гермиона улыбается краешком губ, прежде чем снова стать серьезной. — Я не говорила вам, — начинает Гермиона, — но я больше не пустая. Рон перестает жевать, Гарри застывает — он ожидал услышать что угодно, только не это. — И ты знаешь, кто это? Связь может возникать в зрелом возрасте? Или вы только сейчас встретились? — Рон наклоняется к ее лицу, полностью теряя интерес к еде. — Нет, я знала этого человека давно, — грустно признает она, а потом вновь возвращается к своему менторскому тону: — Я прочла множество работ по душевной связи, и такое действительно бывает: когда один из пары по какой-то причине отвергает партнера еще в детстве — из-за предрассудков среды, в которой человек вырос, или нетерпения к таким, как родственная душа, а потом по какой-то причине либо меняет мировоззрение, либо проводит ритуал поиска, который предполагает желание принять партнера. Я бы и не догадалась, если бы мой партнер не воскресил связь — раз он был тем, кто отверг меня давным-давно, даже до осознания наличия между нами связи. Конечно, Гермиона разобралась во всем — Гарри легко может представить ее хмурое и непонимающее лицо, когда она поняла, что она не пустая. И ему было больно, что рядом с ней никого не было — ни его, ни Рона. — И теперь он принял тебя, потому что поменял свое мнение? — уточняет ошеломленный Рон. — О нет, — печально отзывается Гермиона, не желая смотреть кому-либо из них в глаза, — он провел ритуал. Видимо, полагал, что просто не встретил свою душу или хотел проверить, действительно ли он пуст. К его сожалению, мы оказались связаны. Гарри начинает видеть ужасающую картину: будучи тем, кто отвергает свою родственную душу, он никогда не представлял себя на месте отвергнутого, особенно без особой причины. На Гермиону больно смотреть — она съежилась и обняла сама себя руками в утешающем жесте. — Он чистокровный, что ли? — догадывается Рон. Гарри ощущает наплыв того чувства, когда еще немного — и картинка сложится воедино. — Да, он чистокровный. Гарри протягивает руку и гладит Гермиону по волосам, пока она пытается сдержать слезы. Тогда он и чувствует внезапную тошноту от ужасающей догадки. — Это Малфой? Гермиона все же начинает плакать, не отвечая, Рон вскакивает, сжимая руки в кулаки, готовый тут же аппарировать в Малфой-мэнор и набить Драко лицо. Гарри злится — на приеме Малфой обмолвился, что нашел свою половинку, но даже не намекнул, что это лучшая подруга Гарри, при этом не стесняясь расспрашивать его о длительности его визита с неизвестной целью! Неужели он ожидал, что правда никогда не всплывет? Или просто по жизни такой тупой? — Я прибью его, — гневно шипит Рон. Гарри пытается держать себя в руках при Гермионе, полагая, что неминуемая смерть отпрыска Малфоев никак ее не утешит. — Он разорвал связь? Гермиона качает головой. Что ж, это что-то. — Я примерно понимаю ход мышления Драко: он эгоистичен и жаден до своего как ребенок, но теряется, когда нужно пойти наперекор родителям, — убедительно говорит Гарри, обнимая девушку за плечи. — Если ты еще не готова разорвать связь со своей стороны, тогда дай ему время: он просто обязан сообразить, какое сокровище ему досталось. — Я сама не пойму, отчего мне так плохо, — шепчет Гермиона, благодарно к нему прижавшись, — от того, что это оказался именно он, или от того, что моя родственная душа меня не хочет даже видеть. — А что он сказал, когда вы почувствовали зов связи и оказались друг перед другом? — Он побледнел — хотя я полагала, что еще сильнее невозможно, — говорит Гермиона, уставившись куда-то поверх плеча Рона, — и промямлил что-то невнятное типа «невозможно», «не может быть» и всего такого. Потом сбежал и вечером прислал с совой путанное письмо с неясными извинениями непонятно за что и просьбой повременить с каким бы то ни было решением. Там было много «сама понимаешь», хотя я как раз не понимаю. — В духе этого слизняка! — злобно выплевывает Рон, а потом острожно продолжает: — Но ты же вроде как считала это все… — он мнется, — … ненужной глупостью? Так что ну и похер на него, да? — Да, я так говорила, — спокойно признает Гермиона. — Но это не значит, что я готова была получить внезапно связь, наконец почувствовать то, о чем пишут в этих идиотских романах, только чтобы понять, что я-то своей родственной душе не нужна! Она закрывает лицо руками, и парни с ужасом осознают, что она сейчас заплачет. Рон сдерживает свою ярость — на время — и садится рядом с ними, чтобы обнять Гермиону с другой стороны. — Герми, ты всегда можешь разорвать ненужную связь и жить пустой, как и раньше, как будто он умер от рук, например, твоего же лучшего друга. Она усмехается, благодарная за его неуклюжую попытку пошутить. — Как человек знающий, я могу проклясть его так, что никто и не заметит, — кивает Гарри. — И он никогда не был достаточно умным, — подхватывает Рон, — не стоило ожидать, что годы прибавят ему мудрости и мозгов. Гермиона вытирает слезы, успокоившись. — Мне приятно, что вы готовы на убийство ради меня, — шутит она, — пока столь радикальные меры не нужны. Я еще раздумываю. Гарри тихо смеется — ему легче на душе от того, как видимо проще стало Гермионе после того, как она перестала хранить тайну. А с Драко он еще поговорит. Пока они тихо шепчутся на кухне, у входной двери нарастает шум. Гарри не сразу осознает, что голоса ему знакомы, но не принадлежат семейству Уизли. Окончательно его догадка крепнет, когда он слышит голос Дамблдора — а уж он вряд ли бы стал посещать Нору с вежливым визитом. — Сегодня собрание Ордена? Рон округляет глаза. — О Мерлин, совсем вылетело из головы, — тихо бормочет он, — обычно приходят немногие, но они, видимо, как-то узнали, что ты здесь… — Раз пришел Дамблдор, они точно знают, — кивает успокоившаяся Гермиона. — Можешь уйти через заднюю дверь, мы тебя прикроем. — Я не сбежал от мантикоры, думаете, я боюсь парочки манипуляций и давления на мою совесть? — шутит Гарри. Рон успевает насмешливо хмыкнуть на замечание, когда шаги останавливаются у двери, кто-то неспешно поворачивает ручку и заходит в комнату. Конечно же, это Дамблдор. — Мальчик мой, как приятно тебя снова видеть! Гарри кивает, всем своим видом показывая нежелание говорить. Дамблдор с невозмутимым видом игнорирует его невербальные сигналы. — Мы все очень рады видеть тебя в родной Британии, — продолжает он. — Надеемся на твое здесь длительное пребывание. Позади него кучкуется небольшая группа людей: Гарри успевает заметить Дина, Симуса и внезапно — мистера Даниелсона, любителя жутких проклятий. Они охотно прислушиваются к разговору. Когда-то у Гарри были достаточно неплохие отношения с директором, но после того, как Том открыл ему глаза на парочку его типичных манипуляций, и после того, как Гарри убедился в его предубеждении и даже неприязни по поводу Тома, которые вылились в бесконечные попытки обсудить их связь, Гарри с опаской стал относиться к Дамблдору. Именно он подтолкнул к мысли проследить за Томом и он был виновен в раскрытии глаз Гарри — а как бы он хотел продолжать быть в неведении! Дамблдор оказался прав, но все равно почему-то часть своего разочарования своей родственной душой Гарри перенес и на доносчика. — Посмотрим, — бросает Гарри. — Позволь полюбопытствовать, — Гарри едва удерживается от невежливого «не позволю», — общались ли вы уже с нашим министром? — Имел честь, да. — Что же вы думаете о векторе его политики? Наверняка в путешествиях у вас было время обдумать свои убеждения по поводу спорных вопросов и прийти к формированию определенных принципов. Директор возвышается над ним, и Гарри встает, чтобы перестать ощущать себя нашкодившим школьником. — Директор… — О, прошу, ты давно не мой ученик, — прерывает с улыбкой Дамблдор, и Гарри не сдерживается: — Хорошо, Альбус, — Дамблдор не реагирует, но Гарри все равно чувствует удовлетворение, — я действительно сформировал определенные взгляды, но не понимаю, какое значение это имеет. Я не политик и вступать в политическую гонку не планирую. — Позвольте не согласиться, мальчик мой, — возражает директор, — вы оказались втянуты в политику в ту минуту, как почувствовали связь. — Которую я оборвал! — Гарри, я прекрасно понимаю, что ты сделал, а что нет. Гарри чувствует уже знакомый гнев. — Когда я вернулся, всем что-то от меня надо, как будто это я сижу на министерском кресле! Обивайте пороги Министерства, потому что я не вижу, как окончательно разорванная связь поможет вашему кружку по интересам! Гермиона успокаивающе сжимает его плечо, Рон выглядит немного задетым, а за спиной Дамблдора начинают шептаться. — Гарри, ты не совсем верно интерпретировал мои намерения, — спокойно продолжает директор. — Никто здесь не желает прерывания такого чуда, как взаимная связь — даже если она с очень спорным человеком. Наоборот, мы были бы рады, если бы ты возобновил ваши отношения и стал голосом разума Тома. — Голосом разума? — поражено переспрашивает Гарри. — Да-да, мальчик мой, — мягко, как с больным, проговаривает Дамблдор, — а если у тебя возникнут затруднения с общением, мы всегда были бы рядом, чтобы держать руку на пульсе и помочь по мере возможностей. — То есть по сути, — угрожающе начинает Гарри, чувствуя приближения головной боли, — вы предлагаете мне манипулировать нашей с ним связью, чтобы поменять его политику по вам угодным условиям? Вы думаете, что подмена понятий усложнит мне раскрытие вашего замысла? К вашему сожалению, я уже давно не тот школьник, который готов вам в рот заглядывать! Гарри сдерживается и не тянется к палочке, хотя очень хочется проклясть одного старика. Гермиона недовольно поджимает губы — Гарри надеется, что она недовольна не им, а Дамблдором. Она действительно не сводит с директора глаз, пока Гарри берет свои вещи и прокладывает себе путь к выходу из дома. — Гарри, послушай… — пытается остановить его Дамблдор. Гарри не слушает и продолжает идти. — Что за детские выходки! — слышит он громкий шепот любителя проклятий и едва не разворачивается, чтобы хорошенько ему вмазать, но Гермиона оказывается по его правую сторону и крепко держит его руку. Они молча выходят. — Гарри, это ужасно, — сочувственно говорит она, — если хочешь, пойдём в какой-нибудь паб. Рон вываливается из дома, взгляд у него растерянный, словно он не может решить, кто прав. — Я очень ценю заботу, но я, пожалуй, все же пойду. На сегодня достаточно душераздирающих разговоров. Она кивает и отпускает его руку, чтобы он смог аппарировать. Рон так ничего и не говорит.