Где же ты, Гермиона Грейнджер?

Ночью после встречи с Гарри я не сомкнул глаз, и до самого утра проворочался в постели в гостиничном номере. На душе скребли кошки. Я был обескуражен тем, что мои надежды не оправдались, и, что уж греха таить, злился на Поттера, что он не был достаточно внимателен к своей подруге, когда, вероятно, она так нуждалась в этом. Злился и на себя. Всю ночь я видел в темноте за окном кошмарные видения: мне чудились висельники, усмехающиеся в стекло, утопленники, касающиеся мокрыми пальцами водосточных труб, я слышал смех задушенных еще до рождения детей у двери. На лбу у меня выступила испарина. Я мог бы зажечь свет, и видения отступили бы, я знал это, но я лежал, отвернувшись лицом к стене, укрывшись по самую шею тонким одеялом, крепко зажмурившись и тяжело дыша. Я боялся даже шелохнуться. Мне чудилось, что в углу, у самого торшера, я снова увижу окровавленную высокую фигуру, увижу мертвую улыбку, такую жуткую, такую пугающую, увижу руки с переломанными костями, торчащими сквозь рваные рукава, увижу голую левую ногу без ботинка, белую, как мел, увижу фантастически живые глаза на лице покойника… Я пролежал так, пока за окном не стало рассветать и солнечные лучи не отогнали прочь мой ночной кошмар. Я встал, зажег все лампы, заварил в кружке дрянной растворимый кофе. Манчестер просыпался, где-то загудели первые автомобили, я услышал под окнами отеля собачий лай и последовавшую за ним брань. Сквозь сизые тучи местами проглядывало голубое небо, еще по-утреннему бледное, но по-весеннему радостное. Я с силой провел руками по лицу, отгоняя прочь ночные видения. Все это были только порождения моего сознания, только отголоски давно прошедшей войны, ничего более. Не существовало ни утопленников, ни висельников, ни мертворожденных детей, ни ужасного мертвеца, смотревшего на меня своими живыми глазами. Ничего этого не было. Это плод моего сознания. Это моя ноша, которую я вынужден нести на своих плечах, пока тени войны еще живы, пока они не отпустили меня. Когда-нибудь и они отступят прочь. Мне стоило сосредоточиться на поисках Гермионы. Я умылся, почистил зубы, побрился. Хотел было позвонить и заказать в номер завтрак, но вовремя спохватился, осознав, что еще слишком рано, и уселся за письменный стол, решив посвятить ближайшее время подробному документированию всего, что мне стало известно о Грейнджер вчера и что я знал и без этого, и что могло бы помочь мне. С досадой я обнаружил, что Гарри по невнимательности забрал последнее письмо с собой, и поэтому, пока еще я хорошо помнил его содержание, старательно записал его в свой блокнот, с которым я до окончания поисков расставаться не собирался. Конечно, я мог бы связаться с Гарри и вернуть письмо, но мне показалось, что это стало бы лишь очередным промедлением в череде досадных неудач, и без того преследовавших меня, и поэтому я отказался от этой мысли. Я подробно расписал всю известную мне биографию Гермионы начиная с девяносто восьмого года. Вместе с Гарри и Роном она закончила в девяносто девятом школу, которая в тот год переехала в другое здание, пока шел ремонт замка, и в тот же год, несмотря ни на чье мнение, поступила в Магическую Медицинскую Академию в Дувре. Всего в Великобритании было три высших учебных заведения, которые готовили колдомедиков, но Грейнджер выбрала из них не Училище при Аврорате и не Мунго, а небольшой частный университет на самом юге страны, в портовом городе, где жили и волшебники, и магглы. Академия в Дувре была основана в сорок пятом году, когда во всей Европе бушевали войны, и раненые прибывали с континента ежедневно сотнями. Сначала это был временный госпиталь, потом он стал больницей, но за шестьдесят лет он стал одним из лучших медицинских учреждений всей Магической Британии, и при всем при этом оставался единственным формально неподвластным Министерству. Во время Второй Магической он стал центром, куда стекались беженцы со всей страны, и руководство Академии давало укрытие всем несчастным и угнетенным, обеспечивая не только лечение, но и защиту. Гермиона поступила туда на общих правилах, не прибегая к своему почетному статусу Героя Войны, но, впрочем, и без этого она оказалась в пятерке лучших на вступительных и получила не только обучение за счет Академии, но и повышенную стипендию. Она жила в общежитии на территории кампуса, совсем не бывая в своей квартирке, хотя и регулярно наведывалась в Лондон. Она участвовала в программе по защите пострадавших от войны волшебных существ, но даже в эти визиты обычно останавливалась у кого-нибудь из друзей, чаще всего у Гарри или Рона, отшучиваясь, но видеть не хочет свою собственную квартиру, потому что там слишком все убрано. Как-то раз она остановилась и у нас над магазином — мы всю ночь тогда сортировали каталоги товаров, наводили ревизию сломанного и непроверенного, а под утро так и уснули во втором зале, который еще не открылся тогда после войны. Утром, когда нас нашла Верити, она долго смеялась, а Кэти, помнится, шутливо обозвала трудоголиками. Так или иначе, с августа девяносто девятого по май две тысячи первого она училась в Дувре на общем направлении медицины, после — год на узкой специализации, а в две тысяче втором, окончив первую ступень образования, уехала. Последние достоверные упоминания о ней были датированы августом того же года, когда она писала Гарри из Парижа. Я решил, что стоит наведаться в Академию. Это была другая жизнь Гермионы, незнакомая мне, незнакомая большинству наших общих друзей, и я надеялся, что хоть там смогу найти какую-нибудь подсказку. Стол был низким и неудобным, и мои ноги быстро затекли. Я отодвинул стул, вытянул их и откинулся на спинку, глядя в потолок, сложенных из аккуратных одинаковых квадратиков какого-то светло-желтого материала с блеклым узором. Почему-то потолки в гостиницах всегда такие. За стенкой послышался будильник — было уже без четверти девять, и я решил, что время для звонка уже приличное, к тому же, Анджелина всегда вставала рано, так что я не должен был бы разбудить ее. Я протянул руку к телефону и набрал наш домашний номер. — Алло? — она взяла трубку почти сразу, и я догадался, что она в комнате пьет утренний кофе, раз трубка оказалась у нее под рукой. — Привет, это я, — я переложил трубку к другому уху. — Завтракаешь? — Ага, — я услышал, как она поставила кружку на стол. — Ты где сейчас? В Англии? — Да, я в Манчестере, вчера были дела до поздней ночи, и я решил не трансгрессировать с такой усталостью, — быстро соврал я. Кажется, моя невеста приняла мои слова за чистую монету — после войны и того, как меня чуть было не расщепило в Рождество девяносто седьмого, я всегда был аккуратен с перемещениями. — Понятно, — сухо отозвалась она. — А у меня сегодня начало сборов, тренер специально перенес их, чтобы я могла уйти в отпуск за две с половиной недели до свадьбы, — она оживилась. — Здорово, да? И сегодня в гости придут Кэти и Ли, будет лазанья. Успеешь к семи? — Я сегодня еду в Дувр, не думаю, что успею, — туманно сообщил я. Мне не хотелось вдаваться в детали. — Милый, это не хорошо, — мягко сказала Анджи, и у меня где-то под ребрами зашевелилась совесть. — Ты мог бы сам предупредить меня, что уезжаешь, а ты передал через сестру. Ну кто так делает? — Прости, — искренне извинился я. — Я очень хочу позвать на свадьбу Гермиону, понимаешь? — Понимаю, — серьезно ответила она. — Я не очень хорошо знаю ее, но, вероятно, вы многое пережили вместе, в конце концов, она почти часть вашей семьи. Джинни сказала, что у тебя есть кое-какие зацепки, поэтому, думаю, тебе стоит скорее разобраться с этим и вернуться домой. — Ты не злишься? — Немного, — ответила она после короткого молчания. — Но в конце концов, у каждого человека есть своя блажь, так? Отношения должны строиться на доверии и принятии мнения другого человека. Поэтому все нормально, не переживай. — Я люблю тебя, — счастливо выдохнул я, расплываясь в счастливой улыбке. — Ты просто чудо, ты знаешь это? — Ты тоже будешь чудом, если все-таки успеешь сегодня на ужин, — рассмеялась Джонсон. — Кэт будет моей подружкой, нам надо много с ней обсудить, а в субботу нужно отдать мерки в ателье, чтобы к примерке было готово платье. У тебя хороший вкус, я бы хотела услышать твое мнение. И кроме того, я понимаю, что у тебя с шафером и так все схвачено, но ты подумай, может, сделаем хотя бы двух? Чтобы Джордан и Кэти вместе были на трибуне, это будет красиво. Уверена, ему в глубине души обидно, что его лучший друг пригласил только своего брата, а лучшего друга позабыл, — в ее голосе появилась мягкая настойчивость. — Хорошо, — согласился я. Она была права. — Сделай, как считаешь нужным. Но сразу хочу сказать, не очень-то жди меня сегодня, хорошо? — Ты неисправим, — я почти уверен, что в эту минуту она закатила глаза. — Ах, я просто мечтаю о дне, когда наконец-то увижу свое платье! Я знал, как много это платье значит для нее, и не перебивал, хотя меня так и подмывало сказать, что слово «мечта» имеешь совсем другое значение. О чем мечтал я? Сложно сказать… Помню, когда мне было десять, мы мечтали, чтобы поскорее прошел год, и мы, как и Билл, Чарли, Перси, как Седрик и другие наши знакомые скорее бы отправились в Хогвартс. Мы мечтали, чтобы по какой-нибудь немыслимой причине нам принесли заветные письма на год раньше, чтобы мы поехали вместе с Перси, чтобы скорее наступило заветное чудо, скорее появились башни волшебного замка… Забавно, что несколько лет спустя несколько лет мы мечтали в сущности о том же самом, чтобы благодаря чуду мы смогли попасть на Турнир. Когда у нас ничего не вышло, мы очень расстроились, а когда через несколько дней Кубок выбрал Седрика, того самого Седрика, с которым мы провели почти все детство в полях вокруг Норы, мы искренне стали мечтать, чтобы чемпионами стали наши друзья из Хогвартса. Диггори тогда, помнится, подошел к нам, прямо в Большом Зале, когда начался переполох из-за бумажки с именем Гарри. — Жалко, что у вас не вышло, парни, — сочувственно произнес он. — Видимо, все-таки был какой-то выход, хотя я и не верю, что Поттер сам сунул свое имя в Кубок. Тут что-то не так. — Вокруг него все всегда не так, — попробовал отшутиться мой брат. — Это же Гарри, — поддержал его я. — Надеюсь, ему ничего не будет, — серьезно сказал Седрик. — Делегация Дурмстранга в ярости. Представители Шармбатона тоже требуют разбирательства… — Тяжело придется старику, — вздохнул я. Стариком мы звали нашего директора, и в тот момент мы действительно всей душой уповали на то, что он сможет защитить Гарри. — Да, — кивнул Седрик. — Но я думаю, Поттера все-таки допустят, в конце концов, его выбрал Кубок, все честно. — Гермиона права, это опасно, — возразил я. Мой брат кивнул. — Будьте оба осторожны, — сказал он. — Будем, — обещал Диггори. — И я постараюсь приглядеть за Гарри, чтобы с ним ничего не случилось. Я знаю, он ваш друг… Седрик не сдержал тогда своего слова. Я помню как наяву, как они вывалились с Гарри из портала, как взвыли трибуны, как загудели болельщики Хогвартса. Как закричала какая-то девочка, первой увидевшая остекленевшие глаза нашего друга… Я помню, как у меня помутилось перед глазами. Я закричал, дернулся вниз с трибун, туда, к распростертым на земле финалистам, но Билл мертвой хваткой вцепился в меня, силой удерживая. Чарли и отец удерживали рядом брата. Я не знаю, что творилось на трибуне, где сидели Гермиона, Рон, Джинни — я не видел этого, я видел лишь смерть. Первую смерть, которая подкралась так близко ко мне… Когда я был школьником, я много мечтал. Мечтал о том, что когда-нибудь мы с братом откроем свой магазин, мечтал выиграть Чемпионат по квиддичу между Школами Магии, мечтал поцеловать любимую девушку, мечтал прославиться и стать звездой. Я много мечтал. Мы делили на двоих все мечты, и от этого, вопреки правилам арифметики, их становилось только больше, мы стремились ввысь, в небо, мы так многого хотели… Я помню, как мы сидели поздними вечерами в гостиной, подсвечивая чертежи светом палочек, и пытались разобраться в устройстве телескопа, чтобы увидеть звезды ближе; как мы проводили ночи, собирая в освещенном растущей луной Запретном Лесу травы для наших новых зелий; как мы ползали по старинным туннелям школы, ища тайники и секретные выходы. Мы много улыбались, мы много шутили. Мы мечтали о том, чтобы весь мир наполнился улыбками, мы мечтами о красоте, о приключениях. Когда я закончил говорить с Анджелиной, был уже одиннадцатый час. Я собрал свои пожитки и спустился вниз, быстро позавтракал в ресторане отеля и выехал. Мне предстоял длинный путь. Я дошел пешком до здания вокзала, прошел в зал ожидания для волшебников и через каминную сеть за вполне приличную сумму перенесся на вокзал Фолкстона. До Дувра было около десяти миль, оттуда до Академии — еще две или три. Я не имел официального приглашения, поэтому задержался в здании вокзала, внимательно изучил карту окрестностей с колдографиями, а затем вышел и двинулся вдоль дороги в сторону Дувра. Я шел по обочине, изредка меня обгоняли машины, в небе светило скупое апрельское солнце, и я принялся насвистывать какой-то прилипчивый маггловский мотивчик. Мне вспомнилось лето перед шестым курсом, то самое лето, в конце которого состоялся памятный Чемпионат. Мы тогда были балбесами, форменными идиотами, и в июле мы сообщили к маме, что на три недели уедем погостить к семье Джордана. Естественно, мама обещала, что не будет звонить и перепроверять наши слова, и, зная нас, конечно, позвонила матери Ли уже через четверть часа. Мягкий женский голос уверил ее, что нас действительно ждут, что все в порядке и что мы можем приехать в первые же выходные, и маман успокоилась, решив, что все чисто. Откуда ей было знать, что по телефону с ней говорила Анджелина, специально приехавшая в гости к Джордану, чтобы суметь нас отпросить! В следующие выходные мы втроем отправились в дорожное приключение. Джонсон осталась прикрывать нас перед предками, каждый из которых был уверен, что мы находимся у других, а мы водрузили на плечи рюкзаки, разменяли в банке деньги на маггловские фунты и направились вдоль пыльных дорог к далекой Шотландии. Пусть там и находился Хогвартс, это было одно, а вот реальная Шотландия, с ее природой, горами, историей и легендами — как она манила нас! Иногда мы ехали на попутках, иногда шли пешком, кое-где тратились на автобусы, но через пятнадцать дней мы оказались у заветной цели. Мы с братом всегда мечтали сделать настоящее восхождение, но в то лето оказались слишком наивны, самонадеянно беспечны и попросту не готовы: спальники были холодными, палатка едва выдерживала ветер и была маловата для трех человек, кеды не держали правильно ногу и скользили. Нам пришлось сойти с дистанции уже на третий день. Впрочем, даже несмотря на это мы получили много удовольствия, бесконечно смеясь, вопя песни любимых рок-групп и добродушно подтрунивая сами над собой. По домам мы разъехались загорелые и довольные, дав друг другу клятву никому никогда не говорить об этой нашей шалости. Я шел по дороге, вспоминая мои шестнадцать, насвистывал какие-то прилипчивые попсовые мотивы, и прошел около двух миль, когда вдруг рядом со мной затормозил автомобиль. — Мистер Уизли? — я обернулся. Плюгавый мужчина в стареньком Фольксвагене был мне практически точно не знаком, но я все равно кивнул. Полагаю, рыжая шевелюра делала меня достаточно узнаваемым в магических кругах Англии. — Да, мистер.? — Кронбери, Ричард Кронбери, — мужчина засуетился. — Мои дочери, Нейли и Бриттани, они просто обожают вас и ваш магазин! О, мистер Уизли, я сначала не поверил своим глазам… Так и оказалось. Болтливый мистер Кронбери, отец двух девочек-подростков, был магглом, но его жена была волшебницей, выпускницей Хогвартса, и поэтому в войну им с детьми пришлось туго. Теперь он работал в отделе технической поддержки магов, пользующихся маггловскими приборами, и буквально силой усадил меня в авто, утверждая, что дети и жена выгонят его из дома, если он не поможет их кумиру, и не затыкался до самых ворот Академии, куда он отвез меня. Я здорово развеселился за те четверть часа, пока слушал своего попутчика: чем-то он напомнил мне Хагрида, такой же дружелюбный и словоохотливый. На прощание он вытащил из портфеля огромную тетрадь в клеточку и протянул ее мне. — Мистер Уизли, для моих девочек, дайте свой автограф, прошу, — и я написал ему свою размашистую подпись на последней странице. Мистер Кронбери долго махал мне вслед, пока я уходил от него по аллее в сторону резной калитки для посетителей, а я все пытался представить, как же тяжело пришлось, должно быть, ему и его семье в темные годы власти Волан-де-Морта. Волшебница-полукровка, ее муж-маггл, две девочки семи и восьми лет… Им пришлось бежать из Уэльса на юг, и почти год они жили здесь, в укрытиях, которые создавали волшебники из сопротивления. Кое-какие имена из тех, которые он назвал, были мне знакомы. Джеки и Джесси Барт были всего на два года старше меня, слизеринцы, но в войну они разыскивали таких беженцев и укрывали их в обустроенных ими же убежищах. Кэролайн Грей была однокурсницей Перси, и она занималась перевозкой преследуемых волшебников на континент — помнится, мы вместе с ней вывозили родственников Римуса Люпина, за которыми Пожиратели начали полномасштабную охоту. Джон Просс… Эх, да что там, разве упомнишь всех? Вчерашние дети, совсем наивные, мы старались помочь тем, для кого находиться в Англии становилось опасно. Наши друзья из Франции принимали у себя тех, кто лишился дома и крова, волонтеры помогали им найти жилье, связаться с друзьями и семьей. Многие из нас тогда едва ли могли сами сварить себе макароны, но зато знали, с кем связаться, если необходимо срочно вывезти с острова магглов, как накладывать шины и залечивать резанные раны, что необходимо дать, чтобы снять эффект Круциатуса. Многие тогда за год постарели на тридцать лет. Иногда мне кажется, что я — не исключение. У калитки мне пришлось простоять минут пять, прежде чем ко мне вышли. Я показал свои документы и, для верности, документ о награждении званием Героя за заслуги перед Англией. — Меня интересует информация о мисс Грейнджер, она училась здесь. Она моя подруга. Вы могли бы помочь мне с этим? — охранник позвонил кому-то, и еще через несколько минут вниз спустилась худая высокая женщина в плотном твидовом костюме. — Мистер Уизли, рада приветствовать вас в нашей Академии, — поздоровалась она. О, мне благоволила удача! Стоило ей заговорить, как я тут же узнал ее. — Миссис Блейк! Я и не знал, что вы здесь, — она провела меня внутрь за ограду. Ванессе Блейк было чуть-чуть за пятьдесят. Мы познакомились в девяносто седьмом, когда вокруг бушевал хаос, а жизни рушились, словно карточные домики на ветру, когда мы изо всех сил старались сделать хоть что-то, чтобы сохранить наш привычный мир. Тогда была середина октября, промозглая и мрачная. Мы искали беженцев, когда однажды вместе с Ли мы втроем нашли в сожженной деревне на востоке страны едва живых детей-подростков, брата и сестру, и два дня старались всеми силами сохранить им жизнь. Они были очень плохи. Оба получили сильные ожоги и отравление угарным газом, промерзли до костей и никак не могли свыкнуться с тем, что все, кого они знали, мертвы. Их и самих спасло буквально чудо: кто-то из Пожирателей не потрудился запереть окно кладовки, и двенадцатилетнему мальчику удалось выбраться на улицу, когда запылал дом. Он оббежал его и успел раскрыть окна и вытащить из огня старшую сестру, но успел порядком хватануть дыма, и поэтому, когда мы обнаружили их, он был уже без сознания. Пока мы с братом пытались, как умели, оказать первую помощь и согреть детей, Джордан бросился искать помощь: он трансгрессировал, пытаясь отыскать врача, однако его усилия были тщетны, и поэтому он вернулся только тогда, когда мальчишку было уже не спасти. За это время мы успели соорудить где при помощи магии, где своими силами небольшой шалаш, где было тепло, и пытались помочь нашим подопечным. Обоих знобило, мучали ожоги, у парня было сломано два ребра. Я отчетливо помню это чувство бессилия, с которым столкнулся тогда, помню, как обнимал по вечерам брата, которому было не легче. Ли вернулся только на исходе второго дня. Я не могу его упрекнуть за промедление — он еле стоял на ногах, и за все это время не сомкнул глаз. Он был во всех больницах, во всех госпиталях, которые могли бы помочь нам, и дважды был вынужден вступить в открытое противостояние с Пожирателями, чтобы спастись. В конце концов, он вернулся к нам. Вместе с ним была еле живая от увечий волшебница — и девочка была обязана жизнью исключительно ей. Так мы и встретили Ванессу. — Отойдите, — просипела она, падая на колени около детей. — Подогрейте воды. Ели есть что-то обезболивающее, тащите сюда. Нужны бинты. Ну же!.. Она сделала все, что было возможно, а, может, даже и больше. Пока брат ассистировал ей, я занялся Джорданом: он тоже был в отвратительном состоянии и стоял, кажется, лишь благодаря силе воли. — Чувак, они убили ее мужа и сына… — бормотал Ли, пока я бинтовал его руку. — Они чуть не убили и ее… Я едва успел… Они нападают на госпитали… Они убивают врачей… Я напоил его отваром и уложил, а он все продолжал бормотать. Пожиратели и в самом деле были нелюдями. Они начали свою эпоху террора с запугивания родителей школьников, вынуждая их делать пропагандистские заявления в прессу, а, когда они официально пришли к власти, то время слов закончилось, и началось время убийств. Они нападали на семьи, где волшебники делили свою жизнь с магглами, они громили больницы и частные клиники, мучая врачей, не хотевших отказывать в помощи полукровкам, они сжигали целые деревни, если маги жили там бок о бок с теми, кто не владел искусством чародейства. В конце сентября крупнейшая школа для сквибов, уникальный проект, направленный на интеграцию в магическое сообщество детей волшебников без способностей к колдовству, был взорван. Погибло почти тридцать воспитанников и пятнадцать человек персонала. Это были ужасные месяцы ужаса. Ванесса выхаживала девочку две недели. Постепенно они обе поправлялись, и мы с ребятами помогли им перебраться на юг Британии, откуда Анджелина обещала переправить их на континент. На прощание Бекки, пятнадцатилетняя волшебница, крепко обняла нас троих, а Ванесса, едва сдерживая слезы, попросила писать, если будет возможность. Мы стояли на пристани, окруженные утренним туманом, хотя Джонсон, Спиннет, Бекки и Ванесса уже давно перенеслись через портал. Внутри едва слышно ворочалось и урчало чувство какого-то удовлетворения, что ли. — Хей, Фредди, — нарушил молчание Ли. Это был тот редкий случай, когда он обратился не к нам обоим сразу, а только к одному из нас. — Помнишь, на втором курсе, когда Джорджи лежал у Помфри, мы с тобой запустили радиомарафон в поддержку нашей команды по квиддичу? Что, если.? Так и началась история нашего подпольного эфира, нашего главного детища того года. Мы собирали нашу аппаратуру буквально из металлолома, и здесь, признаюсь, нам сильно помогли отец, любивший маггловские штучки больше всего в мире, и Дадли Дурсль, брат Гарри, который четыре года в школе был в кружке радиолюбителей. О нем вспомнила Кэти, когда мы зашли в очередной тупик, и через Кингсли мы быстро смогли отыскать парня, только надеясь, что он не откажется дать нам что-нибудь из своих книг или приспособлений. Вышло даже лучше. Несмотря на протесты миссис Дурсль, Дадли приехал к нам уже через два дня. — Если Гарри где-то отдает свою жизнь за нас, я должен сделать что-то для него, — мрачно буркнул он в ответ на наши благодарности. — Это не ради вас. Я помню, как вы подсунули мне свою конфету, вызывающую рвоту, когда приезжали за ним. Не могу сказать, что мы стали друзьями, но сработались мы хорошо. Станция работала исправно, вещание было зашифровано, были ресурсы для ведения как прямого эфира, как и пуска записи. Как только с техническими деталями было покончено, Дадли уехал из Англии обратно в Европу: для него нахождение в Великобритании было смертельно опасным. С собой он увез и стационарную станцию, которую разместил, уж не знаю, какими правдами и неправдами, в Центре Радиовещания неподалеку от Шербура. Это была наша страховка. Два или три раза, когда мы не могли выйти в эфир, он вел его за нас, а, когда мы получили сигнал, что Гарри движется в Хогвартс, Дадли Дурсль девять часов подряд сидел за микрофоном, раз за разом повторяя на всю Англию, Францию, Бельгию, на все страны, куда только доходил сигнал, что сейчас Мальчику-Который-Выжил нужен каждый волшебник, способный держать палочку в руках. — Всем, кто слышит меня. Всем волшебникам, всем волшебным существам. Гарри Поттер в Хогвартсе. Гарри Поттер жив, и прямо сейчас он вернулся в школу, чтобы дать последний бой тем, кто пытается отобрать нашу свободу, нашу жизнь. Наш мир. Я обращаюсь к вам, друзья, сейчас вы нужны ему. Не будьте равнодушными. Направляйтесь туда прямо сейчас! Я обращаюсь ко всем, кто не может принять участие в битве, я обращаюсь и к вам. К тем, кто не может колдовать, к тем, кто ранен и болен, к тем, кто слишком далеко. Передайте вашим друзьям это сообщение, передайте, что Гарри Поттер ждет помощи! Будьте готовы оказать помощь тем, кто будет ранен сегодня! Он говорил и говорил, и, хотя сейчас Министерство предпочитает говорить, что это благодаря нему столько волшебников из Британии и не только пришли на защиту замка, победа в той битве была и на счету Дадли Дурсля. Я не видел Ванессу Блейк с самого дня Битвы за Хогвартс, где она в рядах других врачей помогала уносить раненых из коридоров, держала щиты, когда хирурги прямо на полу спасали жизни героев, вправляла сломанные кости и залечивала ужасные рваные раны от проклятий темной магии. Сейчас принято романтизировать тот страшный вечер и жуткую ночь. Громкие названия книг восхваляют отчаянных школьников и храбрых педагогов, восторженные колонки в газетах к годовщине Победы говорят о роли Кингсли и всех павших, но разве можно победить целую армию силами горстки вчерашних студентов? Нет, нет, все было совсем иначе. Беженцы, спасавшие свои жизни в Европе, в тот день они возвращались в Англию, готовые отдать их в решительный час. Несовершеннолетние воспитанники школы, которых Макгонагалл отстранила от непосредственного участия, все равно помогали, подсказывая месторасположения того или иного объекта в школе ее защитникам, ассистируя врачам, выступая переводчиками для иностранных магов, пришедших на помощь. Я навсегда запомню двух малышей-второгодок, слизеринца и пуффендуйца, которые подошли к нам с братом перед началом боя и попросили разрешения делать наши с ним Зажигательные Петарды, которые мы когда-то в рамках рекламы назвали лучшим достижением развлекательной пиротехники и которые, согласно нашим заверениям, мог бы сам сделать и ребенок. Честно сказать, я не отнесся к этой их просьбе серьезно, чего не скажешь о моем близнеце: он дал им рецепт, и действительно, не прошло и часа, как я своими глазами увидел Филча, запускающего кособокую петарду в скопление Пожирателей. — Мой мальчик! — миссис Блейк крепко обняла меня. — Боже, как я рада видеть тебя! Как ты возмужал! Я тоже был рад ее видеть. Перебивая друг друга, и от этого только больше распаляясь, мы наперебой начали расспрашивать друг друга обо всем, и, кажется, такое оживление Ванессы вызвало у охранника огромное искреннее изумление. — Я теперь директор Академии, — улыбаясь сообщила она. — Заняла эту должность в прошлом году, после ухода на пенсию моего предшественника. А ведь раньше я была преподавателем курсов экстренной медицины. Уж в этом у меня опыт есть! Я был искренне рад за нее. Кто-кто, а эта женщина заслужила такое почетное место, она действительно была из тех врачей, о которых говорят, что для них главное — спасение человеческой жизни. С удивлением я узнал, что она купила тот самый дом, к котором когда-то мы прятались с ней, ожидая приезда Анджи с порталом. — Ты знаешь, моя дочь тоже сейчас здесь, приехала буквально на пару дней. Какая удача! Она будет рада тебя увидеть, — сказала миссис Блейк, когда мы шли по коридору первого этажа школы. Ее дочь? Это было что-то новое. Ванесса не казалась мне женщиной, которая была готова после гибели своей семьи снова сойтись с кем-то и завести ребенка, однако я почему-то постеснялся задать свой вопрос вслух. Впрочем, я сразу все понял, стоило ей открыть дверь какого-то кабинета и окликнуть девушку, сидевшую в кресле. — Бекки, — девушка обернулась, а затем, вскрикнув, вскочила на ноги и кинулась мне на шею. Я едва смог удержать равновесие. — Ох, ну ты и выросла, — просипел я, рукой цепляясь за стену, чтобы не упасть. Из той маленькой девочки, полуживой от ожогов и полумертвой от горя, которой я помнил ее, Бекка выросла во взрослую девушку, красивую и пышущую здоровьем. — Как дела, мелкая? — я потрепал ее правой рукой по голове. Разумеется, после такой эмоциональной встречи начать сразу расспросы о Гермионе было невозможно. Мы просидели несколько часов, обсуждая то, как изменилась наша жизнь за последние семь лет, вспоминая друзей, знакомых, рассказывая о достижениях и провалах. Бекки буквально не отпускала меня, и я снова увидел в ней ту маленькую девочку, которая жалась к нам с братом, ища защиты и веря в нас, как не верили даже мы сами. Сами того не зная, мы стали ее героями, ее защитниками. Ванесса удочерила девочку, как только они приехали во Францию, а все официально устроила в июне, как только закончилась война, и с тех пор они жили вместе. В школу Бекка не вернулась. Слишком сильным было горе от потери родителей, брата, который спас ей жизнь. Отучившись на домашнем оставшиеся три года, она поступила в университет в Германии, где успешно окончила Факультет Международного Права. Теперь она работала при посольстве Магической Британии в Берлине, и к приемной матери приезжала изредка, когда удавалось выкроить недельку отпуска. В этот день и вечер мы много смеялись и много плакали. Заговорить о Грейнджер мне представился шанс только ближе к ночи, когда мы с миссис Блейк остались одни в гостиной, где она принимала меня. Я рассказал ей о причине моего приезда в Академию, о своей предстоящей свадьбе и желании пригласить Гермиону, а заодно изложил все, что знал о ее перемещениях. Я надеялся, что Ванесса даст мне какой-нибудь совет. — Разумеется, это нарушает все мыслимые законы, — задумчиво ответила она наконец, — но я сделаю тебе выписку о ней из реестра Академии. Что же до каких-то характеристик, несмотря на выдающиеся успехи в учебе, мисс Гермиона никогда не была особо близка с преподавателями, поэтому не думаю, что смогу подсказать что-то здесь. Я думаю, тебе стоит поговорить с ее однокурсниками. У нас сейчас проходит практику Чарльз, они были одногруппниками, завтра я устрою вашу с ним встречу. Было бы хорошо поговорить также с Мэри-Роуз, соседкой Гермионы, но она после окончания второй ступени образования уехала по направлению на практику в Саутгемптон, и у меня нет ее контактов… В любом случае, надеюсь, это поможет тебе. — Спасибо, — сердечно поблагодарил я женщину. — А сейчас нам обоим пора спать. Сегодня ты переночуешь в крыле для особо важных гостей: уверена, я могу причислить тебя к таким, в конце концов, ты Герой Войны. В эту ночь мне удалось уснуть без кошмаров. Утром я встал рано и еще до общего подъема вышел прогуляться во дворик, где росли ровными рядами аккуратно подстриженные кусты. Было прохладно. Вдалеке прогуливалась какая-то девчонка, очевидно, студентка, и мне вдруг подумалось, что это Гермиона. Наваждение было таким сильным, что я едва не бросился к девушке, но, слава Мерлину, вовремя опомнился, поскольку, конечно, это не могла быть она. Это опять всего лишь мое воображение. Но ведь она гуляла здесь. Я почти видел ее фигурку, тонкую и хрупкую, как она сидит под деревом, читая что-нибудь, как ходит с друзьями между кустов, споря о чем-то, как смеется, как волнуется, как расстраивается… Она провела здесь три года. Это место должно было отложить на ней сильный отпечаток, ведь так? Интересно, быть может, она вот так, как и я сейчас, выходила рано утром, бродила, думала о прошлом? Может, иногда она вспоминала и меня. Ведь я все-таки был ее другом, так? Возможно… С Чарльзом Симпсоном, одногруппником Гермионы, мы встретились ближе к полудню, когда он закончил утренний обход стационара при Академии. Это был жилистый высокий юноша с большими ладонями, черной, словно горький шоколад, кожей и впечатляющим афро. Интересно посмотреть, как помещалась его шевелюра под врачебную шапочку! — Да, мы учились вместе с ней на общем направлении, а потом у нас были смежные потоковые лекции. Мы были вместе с ней в группе на практическом зельеварении, она была действительно очень талантливой, я в жизни не работал с таким одаренным зельеваром, я не шучу, — Чарльз улыбнулся. — Если честно, я был ужасно польщен и рад, когда из всех групп она присоединилась именно ко мне и моему другу, Брэду. Хотя, признаться честно, в итоге все было не так радужно. Я имею в виду… Это же Гермиона Грейнджер! Я выпустился из Делектатио, частной школы чародейства и волшебства в Уэльсе, и Гарри Поттер всегда был для меня легендой, чем-то удивительным, героем книг и газет. Когда я только поступал в школу, мы с друзьями все гадали, в какую из школ Магической Британии он поступит: моя мать считала, что его отправят в платную частную школу, чтобы избежать гласности, я в тайне надеялся учиться с ним. Хотя, конечно, Дамблдор не мог не перетянуть одеяло на себя. Так или иначе, кто такая Гермиона Грейнджер я знал с тех самых пор, как в Пророке впервые написали о ней как о самой талантливой молодой ведьме нашего поколения, которая смогла обдурить половину педагогического состава школы, стараясь остановить вора, пытавшегося стянуть Философский Камень. Так тогда это представляли в газетах. Когда я узнал, что мы будем вместе в университете… Боже, что тут творилось! Все как с ума посходили, ее ждали как второго Пришествия. Понимаешь, мы думали, будут истории о приключениях, шутки о всех героях, о которых нам доводилось только читать, может, ей поможет завозить вещи сам Гарри Поттер или кто-то из семьи Уизли. Увы, — он цокнул языком. — Все оказалось не так. Теперь-то я понимаю, что это мы сами своим ажиотажем напугали ее, но тогда она показалась нам замкнутой и странной, чуть ли не аутичной… Все время проводила наедине с книгами, почти не бывала на студенческих встречах и тусовках, от разговоров о ее прошлом всегда уходила. Я не знаю, чем она занималась в свободное время, у нее было какое-то хобби в городе, она уходила трижды в неделю, а на воскресенье обычно уезжала. Мы не были особо близки. — У нее здесь были друзья? — попытал удачу я. — Друзья?.. — задумчиво повторил Чарльз. — Да не сказал бы. Она хорошо ладила со своей соседкой, Мэри-Роуз, да проводила много времени с Брэдом, я уже упоминал о нем. Хотя, думается мне, его общество она ценила в первую очередь за его молчаливость. Он такой парень, ну, из него слова лишнего не вытянешь. Мы прожили в одной комнате два года в школе и три года здесь, а я до сих пор толком о нем ничего и не знаю, разве только то, что он увлекался скалолазанием. Несколько раз они вместе ездили на уик-энд, хотя и не думаю, что между ними что-то было. Думается, они сидели рядышком и читали каждый свою энциклопедию. Так что, если говорить о друзьях… — Ну может не из Академии, — попробовал я. — К ней кто-нибудь приезжал? — Полумна Лавгуд, — кивнул Чарльз. — Она заезжала достаточно часто, полагаю, каждый раз, когда ездила из Франции на родину и назад. Они были, мне кажется, близки. В две тысячи первом как-то заезжал Драко Малфой с матерью, они тогда навсегда покидали Англию, и, видимо, заехали попрощаться. Я запомнил, поскольку всегда думал, что, ну, они не переносили друг друга. Так писала пресса! А в тот раз они сердечно обнялись, прям поговорили… Малфои пригласили Гермиону приехать как-нибудь к ним в Ниццу, если она будет недалеко. — И все? — настойчиво спросил я. — Не, были еще какие-то ребята. В две тысячи втором, в конце весны, приезжали четверо, кажется, австрийцы. Они о чем-то говорили с Гермионой, не знаю, о чем, и уехали. Перед самым ее отъездом из Академии они снова приезжали и благодарили ее за что-то. Хотя, может, это я просто выхватил часть разговора, не знаю… Спортивные такие ребята, накаченные. Моей хорошей подруге, Кэрри, они прям очень понравились. Когда я уезжал из Академии, внутри меня бушевали смешанные чувства. Это не был оглушительный провал, как в случае с Мобберли или Гарри, но это и не был успех. У меня оставались зацепки, от Чарльза я получил адрес Мэри-Роуз в Саутгемптоне, да и выписка от миссис Блейк из реестра могла бы что-то дать, но я до сих пор не получил ни одного конкретного факта. Что я узнал? Лишь то, пожалуй, что знал и до этого — что Гермиона умела прощать. Что еще мог сказать факт того, что Драко Малфой, эгоистичный и гордый Драко Малфой, из всех своих друзей и знакомых в Англии приехал попрощаться именно к ней? Великодушие и смелость. Почему люди не говорят друг с другом о чем-то важном, чем-то настоящем, пока у них есть такой шанс? Чарльз почти не знал своего друга, как и я почти не знал Гермиону. Почему люди так замкнуты в себе и не хотят узнать больше друг о друге? Я шел вдоль берега моря, и, мне казалось, где-то впереди в тумане я видел силуэт Гермионы Грейнджер. Подожди меня, слышишь? Я обязательно приду. Только подожди… Я хочу познакомиться с тобой.