Где же ты, Гермиона Грейнджер?

Я остановился в гостинице в магическом квартале Саутгемптона и оттуда позвонил Рону. У меня было разрешение на въезд в Европу, но мне хотелось подстраховаться, тем более, встреча с Полумной была назначена только на субботу, тридцатое апреля. В конце концов, должен же быть какой-то прок от того, что мой брат — шишка в Министерстве, а я сам — Герой Войны? Вечером зарядил дождь. Я сидел у себя в номере, уместившись, как в юности, на подоконнике, и читал какую-то книгу. Ее мне настоятельно рекомендовала прочесть Анджи, но спортивная драма об игроке в квиддич, который через тернии идет к успеху, вызывала больше зевоту, чем ажиотаж. Впрочем, я старательно продвигался к концу, говоря сам себе, что это все ради тренировки силы воли. В конце концов, если представить, что речь в книге шла не о выдуманном юноше, а, например, о Викторе Краме, все становилось куда более живо, по крайней мере, появлялось хотя бы минимальное сочувствие герою. Нежданно из завесы дождя снова появилась пятнадцатилетняя Гермиона, в школьной форме и со своей большой-большой сумкой. Серьезная, как всегда, с упрямой складочкой на лбу. Она села в кресло в углу моего гостиничного номера и стала быстро-быстро перебирать спицами, ряд за рядом собирая шесть в шапку. — Снова домовики, а? — я улыбнулся ей. Конечно, мне никто не ответил. Я в комнате был один, и лишь мое воображение играло со мной, тасуя, словно карты, воспоминания и реальность. Бестелесные призраки моей юности, вы всегда стояли за моей спиной, или же вы пришли только сейчас? Почему сейчас? Почему я помню так отчетливо Гермиону, которую, кажется, даже не замечал в те годы, влюбленный безответно в Анджелину, предпочитавшую мне моего брата? Я помню, как Анджи пришла ко мне за неделю до выписки. Она была в черном кардигане, совсем без макияжа, и почему-то показалась мне совсем такой, какой я запомнил ее в школе, какой я любил ее, искоса поглядывая во время наших дружеских посиделок. Тогда она встречалась с другим близнецом Уизли, и мне оставалось только быть счастливым за них, сглатывая грусть и выгонять ее прочь из своего сердца. В конце концов, братишка тоже любил Джонсон, и, если бы удача тогда улыбнулась мне, он был бы рад за меня. Странной тогда была наша компания: мы с братом, Анджи, Кэти, Алиссия… Мы, трое парней, как один были влюблены в Джонсон, а девочки просто принимали это, хотя все делали вид, что ничего такого и нет. Я знаю, что Кэти нравился Ли, но она держалась молодцом и только подтрунивала над ним, когда влюбленная парочка покидала нас, а Элис утешала нас и советовала не вешать нос. Единственное, чего я боялся тогда, что о моих чувствах узнает мой брат. Не знаю, что бы он сделал, мы никогда не обсуждали с ним это, даже после их с Анджи расставания. Не знаю, догадывался ли он. После нашего легендарного побега из школы их отношения быстро распались, но, слава Мерлину, обошлось без скандалов и сцен. — Конечно, она страшно зла на меня, что я ничего не сказал ей про наш план, и еще больше обижена, что не делился планами о магазине, но это ничего. Так даже лучше: сейчас надо думать о деле, а не о девушках. Мы останемся с ней друзьями, а сейчас нам надо успеть миллион вещей, пока не начался ажиотаж перед новым учебным годом, — так сказал мне мой брат, когда я спросил его напрямую, что означает их пауза в отношениях. Не думаю, что это было правильно тогда, спустить все так вот на тормозах, и я решил не лезть. В конце концов, в отношениях я никогда не был особым асом, что бы ни думали о нас в школе, и я до сих пор помню, каким оглушительным провалом закончился Святочный Бал, где я был с Джесси с седьмого курса Пуффендуя. Мы потанцевали, потом поговорили, снова потанцевали. Затем она предложила пройтись по школе, а я, совершенно не поняв ее намека, тут же позвал с нами всю нашу компанию, что закончилось неловкой сценой, публичным разбором полетов и совсем уж обидной пощечиной. Ли тогда попробовал было разрядить обстановку, пошутить, но Джесси наорала и на него, а потом ушла, нарочито громко топая каблучками по полу. — И это меня еще дразнят стервой, — присвистнула Анджелина, которая на том балу была с Джорданом. — Эй, приятель, не грусти, — она обняла меня одной рукой. — По крайней мере, ты не опустился до того, чтобы извиняться. — Это называется, кстати, ступор, — встрял мой брат. — И, думаю, мы все тут немного в него впали. А теперь пошли в Башню, сыграем в карты. Не знаю, как вам, а мне официальный костюм ужасно не нравится. И мы пошли в гостиную, где, скинув туфли и ботинки, отбросив парадные мантии и сумочки, до половины первого резались в покер. Я продулся в пух и прах и первым вышел из игры. Еще три или четыре круга я наблюдал за ожесточенным противостоянием Кэти и Сэма, ее бойфренда на этот вечер, за тем, как Анджелина блефовала, безбожно переигрывая, а затем вышел прогуляться за пределы комнаты. Внизу еще играла музыка. Эхо разносилось по коридорам, и я отметил, что люди на портретах тоже приоделись — я почти уверен, что зонтик в руках пастушки, которая висела неподалеку от лестницы, был взят с огромного полотна на первом этаже, а волосы Полной Дамы были украшены цветами, которых раньше там не было. Я засунул руки в карманы и побрел по коридору. Тогда еще мой брат не начал встречаться с Анджи, и я тайно лелеял надежду, что у меня с ней есть шансы. Я даже публично пригласил ее на бал, но получил отказ, поскольку Джордан успел опередить меня, позвав ее в день, когда Макгонагалл только объявила о готовящемся празднике. Пройдя поворот, я вышел к винтовой лестнице, и вот там я увидел заплаканную Гермиону Грейнджер. — Лучше не смотрите на меня и уходите, — прошмыгала она носом. — У меня потекла тушь и растрепались волосы, а еще я красная, как помидор. Уходите. — После такого описания я прямо хочу посмотреть, — возразил я, подходя к ней и усаживаясь на две ступени выше. Ниже все покрывали слои юбок Грейнджер, разметавшиеся вокруг совсем как в рекламе. — Что приключилось? — Отвали, Уизли, — отмахнулась она. — У тебя-то все нормально, а у меня этот бал стал самой настоящей ката… — она опасно захлюпала носом, — ката… катастро-о-офой! — и она заплакала, уткнувшись носом в коленки. — М-да, — я потер щеку, — действительно. У меня-то все прошло отлично… — Вот-вот, проваливай! — она махнула рукой, видимо, указывая направление, куда мне лучше исчезнуть. — … правда, моя партнерша на меня наорала, влепила пощечину и ушла, а так все действительно было хорошо. Я не очень-то умел успокаивать плачущих девушек. Анджи, Кэт и Элис таким не баловались, они скорее впадали в ярость или, на крайний случай, тихую тоску, редко длившуюся дольше получаса, а Джинни, наученная опытом, прятала свои слезы исключительно на груди у плюшевого зайца. Иметь шесть старших братьев — не всегда круто. В общем, пока я судорожно думал, стоит ли мне прямо сейчас притащить сюда Крама, Поттера, Малфоя и Рона, чтобы они между собой разобрались, кто обидел Гермиону, и коллективно побили сначала Хорька, а потом этого козла, который довел ее до слез, внутри Грейнджер женская обида боролась с девичьим любопытством. — Анджелина тебя ударила? — в конце концов спросила она, рукавом вытирая нос. — Не она, — признаться, я не предполагал, что она настолько не смотрела на балу в нашу сторону, что даже не знала, кто был моей партнершей. Это задело мое самолюбие. — Спиннет? — Гермиона попробовала снова. — Нет, — покачал я головой. — Кэти? — третья попытка тоже оказалась провальной. — Нет, — мне стало совсем обидно. Видимо, драма в жизни Грейнджер полностью поглотила ее природную наблюдательность. — Милли Бертон?.. — с сомнением предположила она. — Она была с моим братом, — отрезал я. Ага! Все-таки видела, просто, как водится, не отличила нас между собой. — Я был с Джесси, ее лучшей подругой. — Джесси? Но ведь она стерва, — озадаченно сказала Гермиона. — Зато удивительная красотка, — поспешил оправдаться я. — Так ведь и стерва не маленькая, — сочувственно протянула Грейнджер. — Ну ты и влип. Пункт номер один. Если девушка плачет, удивите ее. Пункт второй. Пусть она заинтересуется деталями. Пункт третий. Пусть ей станет вас жалко, а не наоборот. Разумеется, все это шутки, но почему-то мне тогда стало от этого очень смешно, и я поспешил тут же поделиться свежеприобретенной мудростью с моей заплаканной собеседницей, тушь которой, справедливости ради, действительно размазалась просто ужасно. Моя маленькая хитрость удалась, и Гермиона заулыбалась. Подолом платья она вытерла щеки. — А меня Рон взревновал, — простодушно поделилась она. — Сказал, что я предаю Гарри тем, что пошла на бал с Крамом. — Ронни придурок, у нас это семейное по мужской линии, — улыбнулся я, пересаживаясь к ней. — Не бери в голову. — А еще Виктор предложил встречаться, — сообщила она, отчего-то надувшись. — Нет, только не говори, что ты отказалась! — взмолился я. — Это будет просто нечестно! — Согласилась, назло Рону, — еще сильнее надувшись призналась она. — Очень глупо, правда? — И вовсе не глупо, — помотал головой я. — Теперь ты сможешь быть девушкой, которая бросила Крама. Здорово ведь, а? — она слабо улыбнулась в ответ. — Чтобы это считалось, надо быть красивой девушкой, — хихикнула она, и, будь это кто угодно другой, я бы решил, что она нарывается на комплимент. — Ты красивая, — ответил я, и, надо сказать, не кривил душой. Когда я вернулся в башню через час или полтора, все наши уже разошлись, только Алиссия сидела в кресле у камина, поклевывая носом. Она уже переоделась, но макияж еще не смыла, и яркие тени забавно смотрелись с истрепанным свитером, который подарила ей наша мама на прошлое Рождество. Элис очень дорожила этим подарком и всегда отстаивала его перед всеми, говоря, что это вложенная частичка души, на которую даритель потратил время и любовь. Когда как-то раз кто-то из слизеринцев начал шутить по поводу этого свитера, она со всей силой дала задире коленом в пах, и больше никто этот вопрос никогда не поднимал. — Вернулся, — сонно улыбнулась она. — Ты помирился с Джесси? — Я не был у нее, — помотал я головой и уселся около кресла подруги. — Мы заболтались с Гермионой. — Забавно, — Элис улыбнулась еще шире. — Ты ее зовешь и по фамилии, и по имени, а твой брат — только по фамилии. — Исправлюсь, — рассмеялся нас. — Иначе нас с ним будет не спутать. — Всегда знала, что это ваша самоцель, — рассмеялась и Спиннет. — А вообще, Гермиона была сегодня звездой, такая красивая. Я рада за нее. Не бери на свой счет, но твой брат, Рон, ей не пара. С Крамом она хорошо смотрится. — У нее тоже бал прошел не ахти, — со вздохом признался я. — Мой тупоголовый братишка все запорол. — Как будто мы вели себя лучше в их возрасте, — возразила она. В Алиссии всегда была какая-то мудрость, что ли, и из всех наших с братом друзей она одна могла действительно урезонить нас. — Помнишь, мы дразнили Гарри, что он — Наследник Слизерина? Это же было так глупо. — Конечно, — согласился я. — Мы были идиотами. — Все люди проходят через это в четырнадцать, — пожала она плечами. — Раз уж у вас обоих не задалось с балом, пригласи ее сам в июне. Думаю, она будет рада, да и Рона это заткнет. — Ты как всегда права, — я благодарно коснулся ее руки. — Так я и сделаю. Но я не сделал этого. Откуда я мог знать, что Святочный Бал станет моим последним школьным балом? В начале лета Хогвартс был в трауре, и, конечно, после смерти Седрика всем было не до веселья. А в сентябре в школу пришла Амбридж, и бал на Хэллоуин был сорван. На Рождество мы все уехали в Нору, к отцу, а следующей весной мы с братом запустили самый яркий салют, который только видели башни школы, и улетели навстречу нашей новой, нашей прекрасной, нашей свободной жизни. Нашей мечте. Нашему магазину. Когда Анджи пришла ко мне за неделю до выписки, она была совсем такой, как я помнил ее в школе, и я невольно вернулся назад, в те времена, когда война для нас была только частью истории. — Как ты? — спросила она, присаживаясь на кончик стула. — Уже ничего, — пожал плечами я, садясь. — Как ты? — Ничего, — эхом отозвалась она. — Ребра уже срослись, две недели назад я закончила курс восстановительной гимнастики, так что, можно сказать, я здорова. Тебя… — она замялась, — скоро выпустят? — В среду, — отозвался я. — Мне надо подписать лист у дюжины специалистов, и меня признают годным. — Это хорошо, — она заулыбалась. — Поскорей бы. Надо будет собраться, всем вместе, а? — Да, — кивнул я. — Конечно. Я уже и не помню, когда мы общались просто так, без запаха гари и иголок в волосах. — И не о чем-то важном, — поддержала меня Анджи. — Да, очень, очень давно. — Очень… — согласился я. — Вечность назад. — Я соскучилась, — тихо прошептала она. — Давай в среду я встречу тебя? — Приедет мама, будет не до того, — покачал головой я. — Может, в четверг? Можем прогуляться. Я сто лет не был в Лондоне. Пятнадцатилетняя Гермиона в кресле насупилась и принялась распускать ряд, в котором допустила ошибку. Я тряхнул головой. — Ты права, — согласился я. — Я становлюсь старым сентиментальным шизофреником, не иначе. Но что поделать? Мы все уже не те. Я, Анджи… Алиссию я не видел уже год, хотя она работает в двух кварталах от магазина, а где ты — это все еще загадка. Что мне остается, кроме как вспоминать? Гермиона фыркнула и снова застучала спицами. Или это стучал дождь по подоконнику?.. В девятом часу мне позвонил Перси. Его голос был бодр, на заднем фоне кто-то переговаривался, и мне почудилось, что я узнал голос Кингсли, хотя, конечно, я мог и ошибаться. Я давно не видел старого ворчуна. — Ну что, говорят, ты ищешь Гермиону? — деловито поинтересовался он. — Как успехи? — В процессе, — дипломатично ответил я. — Мне нужно во Францию, поговорить с людьми, которые, возможно, поддерживают контакт с ней. Я попросил Рона сделать мне визу, надеюсь завтра пересечься с ним и забрать необходимые документы. Через два дня я должен быть в Шармбатоне. — Знаю, знаю, — легкомысленно сообщил мой братец. — Он сделал запрос, но ускоренную визу должен одобрить не только посол принимающей стороны, но Министр, поэтому твои бумаги передали нам. Кингсли сейчас очень занят, какие-то очередные проблемы с Ирландией, но, по счастью, у меня есть полное право подписи, поэтому все уже готово. И не благодари! Шеф буквально завалил меня делами, и я рад, что хоть что-то из них можно сделать так легко и просто, как твою визу. Ты надолго во Францию? — Не знаю, но мне нужно успеть к примерке. Конечно, это полная чушь, но для Анджи это очень важно. — Понимаю, — согласно промычал Перси в трубку. Кто-то, кажется, окликнул его. — Ладно, мне пора, — заторопился он. — Документы отдам обратно Рону, свяжись с ним и забери их. Люблю тебя, не делай глупостей! В трубке послышались гудки. Перси работал личным помощником Кингсли по всем вопросам, и, если верить некоторым компетентным людям, Министр собирался выставить его как своего преемника. Разумеется, для этого надо дождаться момента, когда Перси стукнет тридцать пять и он сможет избираться, но уже сейчас он участвовал в ведении почти всех дел, курируемых его боссом, и, хотя я ни за что не признался бы в этом маме, я был уверен, что он ночевал у себя же в кабинете, работая гораздо больше, чем подразумевала его ставка. Что ж, он всегда был таким… Я набрал номер Рона, но трубку никто не взял, и я оставил сообщение на автоответчик, прося брата позвонить, как только он сможет. Вероятно, он еще не вернулся домой. Впрочем, он перезвонил уже через несколько минут, сухо сообщил, что бумаги у него, и предложил наутро встретиться в Истборне. Мне показалось, что он раздосадован чем-то, и я про себя усмехнулся. Быть может, дело в Гермионе, сидевшей у меня в кресле? Может, она только что сообщила ему, что она теперь — девушка Виктора Крама, и он злится? Я повернулся к ней, но ее уже не было в кресле. Дождь за окном тоже стихал. Про Истборн я не знал ничего, кроме глупого матерного стишка, который поют десятилетки на площадях, да того, что там проводится ежегодное аэрошоу. Ничем не примечательный городок, почти полностью маггловский, за исключением квартала, где расположены технические отделы Министерства Магии, одним из которых, должно быть, воспользовался Ронни, когда искал пути на юг страны. За что я любил мир волшебства — так это за скорость перемещения. Утром я проснулся рано, собрал свои пожитки, наскоро позавтракал в кафе при отеле и пошел на стойку регистрации, чтобы сдать ключ и расписаться в книге учета гостей. Мальчишка-служащий протянул мне толстое письмо в белом конверте. — Пришло с час назад, сэр, — бордо отрапортовал он. — Распишитесь здесь, пожалуйста. Письмо было от Джинни. Я уже опаздывал, поэтому сунул его во внутренний карман куртки и вышел в зал, где располагались камины для перемещения. Через пять минут я уже шагал по набережной курортного городка, ища глазами вывеску кафе, где меня обещал ждать Ронни. Привычным взглядом я окидывал улицу, и, должно быть, это и есть профессиональная деформация, но я уже выбирал, какое из этих зданий мы могли бы выкупить под наш магазин. Так было всегда: моя роль — помещение. Роль брата — интерьер. Я невольно задумался: может быть, это и правда была бы хорошая идея, открыть здесь филиал? Хотя бы с сезонной занятостью. — Эй, я здесь! — окликнул меня Рон, когда я наконец-то вошел в помещение. — Сюда. Будешь что-нибудь? Мы пожали руки, коротко обнялись и сели. Перед братцем стояла чашка кофе. Он был загорелым, веснушки выступили на носу еще сильнее, чем обычно, и вообще он выглядел отдохнувшим. Отпуск в Австралии пошел ему на пользу. — Нет, я уже поел, спасибо, — отказался я. — Бумаги у тебя? — Да, — он отодвинул кофе, и в его тоне я услышал что-то, что заставило меня напрячься. Рон что, злился? — Но это подождет. Скажи, это правда, что сказал Гарри, ты ищешь Гермиону? Определенно, он злился. Это было неуловимое напряжение плеч, едва заметное изменение цвета глаз, что-то, что не увидел бы кто-то, кто знал Рона хоть на йоту меньше, чем я, но, Мерлин, я был едва ли не одним из первых людей, кто начал доводить Ронни до белого каления, и поэтому уж я-то замечал, видел и знал, что он был в бешенстве. — Да, — максимально дружелюбно сказал я, не желая обострять обстановку. У меня не было настроения для стычки. — Хочу пригласить ее на свадьбу, это важный день для меня, и я хочу видеть ее. — Не надо, — оборвал он меня. — Это плохая идея. Его резкость и категоричность меня разозлили. Он был моим младшим братом, между нами было два года разницы, и это всегда было преградой для нас, когда речь касалась дележки территории. Нам всегда говорили, что мы старшие и должны нести за младших ответственность, Рону — что он должен уважать нас и слушаться. Конечно, ни мы, ни он этого не делали. Нам казалось, что ему всегда потакают, ему — что мы купаемся во вседозволенности; нас раздражали его детские страхи и наивные чудачества, его — что мы никогда не воспринимали его всерьез. Конфликт впервые накалился до предела, когда нам было по шесть и у нас сложилась какая-никакая компания друзей, куда входили мы двое, Седрик, еще двое или трое мальчишек из соседних домов. Рона мы принимать в нашу тусовку отказались категорически. Это привело к многочасовой истерике, едва не перешедшей в драку, и Чарли, который как раз, помнится, ехал в тот год впервые в школу, был вынужден разнимать нас и успокаивать Ронни. К разрешению ситуации пришлось привлечь Билла, а уже он, недолго думая, позвал маму. Мама отчитала Перси за то, что он не вмешался, когда ссора только началась, выговорила Рону за неподобающее поведение, а нам сделала предупреждение и строго-настрого приказала брать младшего с собой, чтобы он не чувствовал себя одиноким. — Вас двое, а он один! Представьте, что у вас нет друг друга, и что тогда? Рону нужно быть в компании, как и любому другому человеку. Что вы, право, как маленькие, возьмите его с собой. И никаких «но», молодой человек! — повысила она голос, когда я захотел было возразить. Сейчас-то я понимаю, что она была права, но тогда это показалось нам верхом несправедливости, просто чудовищным вмешательством в нашу жизнь, и мы решили, что тогда и сами не пойдем с ребятами никуда, раз это чревато тем, что нам придется нянчиться с нашим братом. Когда Седрик пришел позвать нас идти к речке, мы отказались, сославшись на дела. Диггори пожал плечами и ушел, мы остались дуться дома, а Чарли изрек, с философским видом возведя глаза к потолку: — И все-таки животные мудрее людей. Потом, когда как-то ребята зашли к нам в гости и мы играли в магические карты, мы с братом объединились и в первом же раунде вынесли Рона, тем самым формально не нарушив мамин наказ, но на самом деле фактически исключив его из игры. Он со мстительным злорадством сразу же рассказал об этом маме, а после ушел играть с Перси в шахматы, даром, что ему было едва четыре, а мы оказались наказаны на целую неделю за «вредность и черствость». Я так разозлился и расстроился, что ночью случайно превратил плюшевого мишку Ронни в паука, до смерти напугав его, за что, конечно, мы получили дополнительное наказание. Счастлив остался только Чарли. Паука, полученного из плюшевого медведя, он наотрез отказался отдавать для обратной трансформации, и едва ли не спал с этим чудищем в обнимку, везде его таская за собой и ловя для него насекомых. Любовь ко всему, что у нормальных людей вызывает дрожь, была у него с детства. Вот и сейчас, пусть мне было уже двадцать семь, я снова начал злиться на Рона, словно мы были опять детьми. Наверное, некоторым не помогает даже возраст. Впрочем, он не отставал от меня и с упрямой сердитостью уставился мне точно в глаза, хмурясь и крепче сжимая челюсти. — Почему плохая? — спросил я, впрочем, растеряв свой добродушный тон. — Потому, — лаконично отрезал он. — Она уехала и не хочет нас видеть, стало быть, не надо доставать ее. — С чего ты решил, что не хочет? — спросил я, незаметно для себя повысив тон. — Ты же ничего не знаешь о ней сейчас! — Хотела бы — связалась! Это ее выбор! — взорвался он. — Она уехала, она не хочет общаться с нами, хватит лезть к ней! Лезь к тем, кто хочет. Чего тут непонятного?! И мы все-таки поругались. Я сказал, что Рон обижается, словно маленький, и не может простить Гермионе то, что она живет своей жизнью, а он назвал меня эгоистичным болваном, который смотрит на все со своей колокольни. Расстались мы на плохой ноте, и я, забрав свои документы, пошел прочь, сердито топая, словно слон. Я был зол на Рона, который все никак не мог вырасти из детства и перестать так ревновать своих друзей, но вместе с тем я досадовал и на себя, что так легко сорвался и тоже впал в подростковую глупость. Я даже не расспросил братца, как прошла его поездка и почему он вернулся в Англию на два дня раньше, чем планировал. Снова заморосил противный дождь.