estranged

Эксл знал, что он был явлен на свет этот Божий явно не затем, чтобы у него отребье всякое сигареты стреляло. Ну, или наоборот — он стрелял бы сигареты у отребья. В самом начале знанием таким он похвастаться никак не мог, но хотя бы даже просто призрачно догадываться о том, что он не подставка для пива, вполне мог даже при жизни, всеми своими тогдашними крохами состоявшей из километровых расстояний между родной обителью и пропитанных ладаном стен домов богослужения. Конечно, останься он в Лафайетте, ему точно бы следовало согласиться стать этим самым отребьем, но его точеная интуиция тихонько подправляла ход его рассуждений, а потому он упорно возражал тому, что навязывается и что ему пытаются навязать. Больше всего на свете Эксл не хотел стать жертвой промывки мозгов, но когда ситуация сложилась бы наоборот, то таким раскладом он бы еще очень даже удовлетворился. Проблема с самого начала состояла в том, что на пути стояло бесконечное число условностей, между которыми затесались и табу, и вето, и, определенно, здравый смысл, то и дело вынуждавший его отступать, оказавшись не в состоянии преступить простейшее из всех запретов — свое личное пространство. При этом Эксл уж точно не был адептом мазохизма, то есть его аппетиты, как и аппетиты большинства его собратьев, таких же живых организмов homo sapiens, были ограничены доступным ему уровнем комфорта. Ни у кого и никогда не было права перекладывать на него груз вины за то, что он родился человеком. Им ли, святошам с набитым брюхом, не знать о том, как тяжело простому смертному справиться с желанием? А если желание еще и подавляется столько-то времени, то это вовсе не должно удивлять, когда человек начинает желать больше, чем желал тогда. Штука в том, что он либо получит все, либо, напротив, потеряет — середину тебе в чистом виде никто не предоставит, и это злит, если не подчистую выжигает остроту желания. Желание иметь что-то кроме Библии в руках юного Билла Бэйли прошло трудную и плотную метаморфозу в желание уже Эксла и уже Роуза обладать чем-то в сущности, будь то предмет или живая душа. Но если предмету предписан срок годности или срок действия с момента, когда он только сходит с конвейера, то душе от природы предназначено чему-то подчиняться, под что-то прогибаться, чьему-то голосу внимать и определенно жертвовать чем-то для того, чтобы это что-то получить. Кобейн вот получал все и сразу: адекватную семью с богатым артистичным прошлым, правда потом они, маменька да папенька, развелись, но ведь они были с малышом Куртом с самого начала, а значит, он был баловнем судьбы всегда. Даже если сейчас непохоже, что он такой, Эксл знает, что паршивец удачливее него. Он палец о палец толком не ударил, но уже возымел крепкую фанбазу, а второй студийник разошелся, как горячие пирожки, в первый же уик-энд, и по-прежнему продолжает штамповаться непомерными тиражами, чем начинает раздражать уже не только виджеев с Эмтиви, а и Эксла самого, хотя он с деликатной такой деловитостью об этом молчит — и очень хорошо молчит, ибо об этом не помышляют даже его молодцы, хотя обычно это именно им на свою беду перепадает переживать смену настроений Эксла за наносекунды нахождения в душной камере, которую привычнее всего называть студией, и в которой еще помимо эмоциональных всплесков надо ведь еще и что-то ваять. Эксл предвкушает себе следующую картину: если у него и получится что-то соскрести с потемков своего подсознания, то эти плоды увидят свет как он есть не раньше, чем протрубит целая декада между ними. Дилогия «Иллюзий» пока что замыкает это безумное звенье. Их карманному монстру пока что не стоит надеяться на что-то большее, чем на релиз альбома с каверами на попсу хард-рок сцены в ближайшие эдак года три-четыре, который уж точно только предвосхитит затишье перед бурей. Отдельное спасибо отчиму-Бэйли с Лафайетта за то, что взрастил в нем если не отъявленного богоугодника, хотя у Эксла определенно когда-то все же имелись притязания стать таковым, то ебучим перфекционистом он все же стал. И вот что бесит: Кобейну-то абсолютно точно не насрать на то, чем он занимается, хотя он всяко-разно и ужимается, например, с его деньжищами не обустроит себе конуру, или, что еще чаще и что лежит прямо на поверхности, нагло пиздит журналюгам о том, что он пишет в первую очередь для себя. Эксл бы лично раскроил ему череп, попадись парняга ему под руку. Он ненавидит ложь и не терпит, когда эта ложь еще и активно поддерживается самим лжецом на самом его пути. Тебе легче будет самого себя низвести, чем признать то, что ничем не отличаешься от бляди с перехода. Только блядь с перехода ебется за получение денежного вознаграждения, а ты — а ты жаждешь просто внимания. И он его получит. Особенно когда отъедет. Экий он бедный ребенок. (Но чем внимание Эксла было так плохо?)