Любовь рисует мелом. Линии судеб.

В плену кольца Аделаиды  Его небыло достаточно долго, ты уже успела подумать обо всем на свете и пойти искать сбежавшего так стремительно скелета. Кстати безрезультатно, ибо обойдя общий зал, рубку и пару длинных путанных коридоров ты вернулась в его комнату, решив дождаться его здесь во что бы то ни стало. Оставлять все как есть не хотелось, мало ли какие мысли обуревали молчаливого монстра. — Еще обидится или надумает себе чего-то в стиле "меня хотят купить". — говорить с собой уже начало входить в привычку. Ты вновь подняла глаза от так понравившейся серой шерсти шкуры, что играла роль ковра на полу, на дымчатый стеклянный бок кальяна, на безликий серый металл стен, на неширокой аркой распахнутый зев входа. В дверях показался высокий слегка сутулый силуэт, макушкой почти задевая верхнюю перемычку арки двери и замирая в секундном замешательстве, судя по капелькам,  что покрывали его череп и промокшей в нескольких местах футболке ты поняла, что искать его надо было не в рубке, а в душе.  Что он там делал второй раз за вечер?  Он скользнул нечитаемым взглядом по тебе, проходя мимо вглубь комнаты и присаживаясь уже не на теплую шерсть шкуры на полу, а на достаточно узкую как для него кровать. — Ты сердишься? — почему-то казалось, что мелкие искры в пурпурном кольце левой глазницы выражают тщательно скрываемую ярость. Монстр поднял взгляд единственного зрачка, изучая внимательно, словно запоминая черты лица.  — Нет. —  сказал наконец-то.  —  Обижен? —  ещё один вариант не дававший тебе покоя. — Нет. —  потрясающая разговорчивость, с таким и захочешь не поссоришься, два слова в минуту —  личный рекорд капитана корабля. Улыбнуло. —  Почему ты ушёл?  — Я не хочу об этом говорить. Слишком сложные последствия.  — Папирус, я ничего от тебя не требую… —  начала было ты, подумав снова о его извечном "ты делаешь это только потому, что надеешься, что я спасу тебя, а я не могу этого сделать потому бла-бла-бла…" —  Тебе не стоит чувствовать Вину за то, что не можешь сохранить мне жизнь.  — Я не хочу говорить об этом. — припечатал, выделяя каждое слово.  — И ты даже не представляешь себе Что я чувствую. —  показалось, он сейчас встанет и просто вышвырнет тебя из своей спальни, или выгонит, вербально подкрепляя словесным напутствием: Куда именно тебе следует пойти, и ты была почти уверена — место это достаточно интимное. Но нет.  Папирус закрыл глаза, вздохнул тяжело, проводя ладонью от переносицы к затылку, задерживая руку на стыке первого шейного позвонка и черепа, успокаивая дыхание.  Уже через минуту на тебя смотрели холодным отстраненным колючим взглядом, который ты уже видела в самые первые минуты знакомства — снова замкнулся в себе. — Я ничего не могу обещать тебе, т/и. — непривычная серьезность, о чем сейчас думает этот монстр, выговаривая такие расплывчатые фразы… Глазницы, подведенные темным пурпуром прищурились, придавая ещё большей остроты вытянутому лицу с чётким контуром выступающих скул стоило подойти ближе. — Я тебя не прошу обещать мне что-то. Сейчас,как ни странно, я счастлива здесь… И с тобой. — дополнила подумав немного и откопав у себя в голове нужную теплую мысль. Он подошёл тихим неслышным шагом, остановился в полуметре, позволяя очередной раз оценить рост и стать.  Чтобы заглянуть в глаза приходилось запрокинуть голову, потому что напротив твоего лица маячили лишь облепленные промокшей тканью футболки ключицы и солнечное сплетение. — Друзья? — протянула руку. Скелет покачал головой не то в осуждении твоей детской манере заканчивать несуразные конфликтные ситуации, не то в отрицании, отметая возможность быть друзьями в принципе, подался навстречу. Но крепого рукопожатия не последовало, ладонь обвили длинные пальцы. Под твой удивлённый вдох он поднес руку к своим губам и замерев на секунду… поцеловал. Раньше сами кончики пальцев, легко, невесомо, едва касаясь, потом выпирающие костяшки с тонкой кожей, а потом… отступил выпуская.  Хватит с тебя и двух маленьких невесомых поцелуев, размечталась тут уже.  Остаток вечера вы провели порознь. Папирус ушел в моторное отделение, видимо проверяя исправность оборудования на борту, но выполз оттуда абсолютно чистым и неимоверно задуманным, что кольнуло догадкой, возможно, он наводил порядок совсем не во внутренностях корабля, а в себе. Мысли не давали покоя, запуская сердце галопом и заставляя душу липнуть к ребрам. Ты хотела большего. Ты была готова умереть, но умереть хоть ещё один раз не коснувшись к палевым костям Стрея ты согласна не была. Абсурд… К черту все! Ты словно охотник кралась по темному подсвеченному светодиодным тоненьким пунктиром мелких лампочек коридору. Босые ступни приятно холодил металл пола, а душа подпрыгивала в предвкушении, словно в детстве от невинной шалости. Впрочем, тогда после шалости сразу приходило совсем не приятное наказание, но сейчас то ты находилась не в колонии, и откровенно сомневалась в том, что монстр, с которым пришлось отправиться в дорогу, был способен наказать или обидеть.  Строгий, острый и закрытый на вид он виделся тебе мягким и сладким недотрогой и сейчас ты была намерена пробраться к этому недотроге в каюту и немного пожамкать милые глазу палевые косточки. Непонятно только зачем. Логически объяснить свое желание обнять костлявую в прямом смысле фигуру ты никак не могла, да впрочем и не старалась. Зачем?  Ты подошла к закрытой двери и в ладонь скользнула пластиковая карточка-ключ, добытая тобой в его комнате, когда Стрей отлучился после синициированного тобой тогда первого контакта. Замок тихо пикнул и дверь с шипением ушла в стену. Ты скользнула внутрь тихой тенью подходя к кровати.  Он лежал на боку — спиной к тебе, лицом к стене, одеяло натянуто почти по самый подбородок, дыхание медленное, глубокое. Рука сама потянулась к плечу под теплой тканью, скользнув почти не прижимая, перебралась на едва ли кремовые во тьме спальни позвонки. Запястье стиснули стальной хваткой, глазницы распахнулись широко и в правой, что обычно пугала черной пустотой космоса полыхнуло аметистом пламя, фиалковым дымом поднимаясь куда-то вверх и к виску, скелет рыкнул хищно показывая золоченые клыки, извернулся скидывая одеяло резким разворотом и моментально оказываясь сверху, руки заламывая за спину, прижимая ребрами грудь в которой перепуганной сойкой билось сердце. Удар, ещё удар. Клетка его ребер вздымалась грузно, подсвеченная изнутри чем-то издали напоминающим перевернутое сердечко и осознание того, что кое-кто имеет привычку не спать одетым подкидывало жару в распаленный внезапным близким контактом организм. Адреналин, что поначалу бил в висках страхом, сейчас стекал вниз, горячим спазмом скручивая женское начало. Пурпур красил яростным светом скулы, твои и его, которые разделяли сейчас считанные сантиметры, близко настолько, что вдох мешался с выдохом, закручивая тёплые спирали, путая мысли. — А ты жесткий в постели. — не шепот — почти фырканье. И уже не понятно от чего щеки горят фиолетовым заревом, от яркости сияющих зрачков, или осознания положения и смысла спрятанного в откровенных словах. — Но я не против. — продолжаешь говорить, понимая, что именно за этим и шла.  — Хочу тебя. — тянешься в первом поцелуе, вдруг отпуская тормоза и нахлынувшее волной желание, чувствуешь как вздрагивают голые ребра, мелкой дрожью вторя влажным касаниям твоего языка к его несомкнутым губам. Заломленные руки отпускают и зарываются в волосы, приподнимая навстречу и толкаясь языком так неожиданно страстно и жадно, что ты распахиваешь глаза в сомнении, тот ли монстр нависает над тобой, вдавливая в пену матраса своей тяжестью. Но перед глазами все тот же круг Аделаиды и тот же вкус едва солёного и горячего тела играет на губах, смешиваясь с таким приятным кисло-сладким ароматом, ставшим уже любимым. Ты думала, что вышла на охоту, но судя по всему поймали тут тебя.  Ты всхлипнула никак не ожидая такого напора от тихого и отстраненного монстра, каким он был при свете дневных ламп, и который растаял словно мираж, стоило переступить черту, открывая другого Папируса. Хищного, сильного, требующего подчинения не словами но действиями, такого жадного к касаниям и ласке, такого… идеального. Руки бродили по чужой спине, замирая на гладкости лопаток, а в шею впивались острыми клыками, на грани режущей боли, словно из последних сил сдерживаясь чтобы не прокусить тонкую кожу, выпуская наружу струйками текущую красную жидкость, не ставить метку за меткой, клеймя и подписываясь под каждым укусом — Здесь был Стрей.  Оставалось бы тебе жить дольше — сделала бы тату с этими словами. Прямо здесь, на левой ключице. — Создатели милосердные, ты меня загрызть решил или трахнуть? — но слова сбиваются в стон, а гулкий протестующий рык мелкой вибрацией диссонирует в собственных костях. — Любить. — выдохнутое в ямку у ключицы. — Я тебя решил Любить. — и вновь обожгло неосторожным касанием настрадавшуюся шею, неожиданно длинным языком затирая следы зубов на покрасневшей коже. И мурашки по спине бегают вслед за руками, вырисовывающими круги и петли на теле скрытом под пыльно-баклажановой тканью его же одежды, которой предстояло пасть на пол ошметками, разорванной острыми кончиками фаланг в нетерпении и нежелании отстраняться и тратить время на аккуратность, когда магия кипит в жилах окрашивая все хрясточки едва видимым пульсирующим светом, создает сюрреалистичную картинку в темноте помещения. Его пальцы играют возле и внутри и ты выгибаешься, приподнятая в пояснице второй рукой, бедрами с силой сжимая подвздошные кости, теряя стон за стоном, даря жаркие поцелуи, царапая столб позвоночника от нетерпения, от недостаточности его в тебе, подаешься навстречу, чувствуя окружность упирающейся во влажный вход головки, вжимая в себя, принимая полностью, скосив глаза оценивая неожиданную для тебя картину мерными толчками двигающегося магического тела, сотканного из яркого  полупрозрачного пурпура его магии и желания. — Папирус… — шепчешь в плоскость ключицы, что гнутой косой уходит за плечо, хватаясь руками за крылья тазовых костей у самого крестца, ловя темп и его хриплые вздохи. — …ох, Стрей… — с твоих губ срывается стон, потом еще один, и еще, колени начинает трясти от напряжения, кажется каждая мышца в твоем теле дрожит в эту секунду.  Капельки пота собираются вместе и тонкой струйкой скатываются по бедру чтобы быть размазанными широкой ладонью. Он сбивает темп все ускоряясь, поднявшись на вытянутых руках, нависая и вглядываясь в твое лицо наполненными похотью и удовольствием глазами не говоря ни слова, лишь дыша тяжело и прерывисто, порыкивая едва слышно, закусывая нижнюю губу. — Стрей, Стрей! Стрей, черт бы тебя побрал! Ах! — хватаешь его за руки, раскачиваясь в такт размашистых движений, хочется уже не стонать, кричать от накрывающего удовольствия. — м-м-г-м… — глубоким поцелуем закрывает рот, глуша собой твои всхлипы и стоны, что слившись в один отражаются от металла стен, чтобы оглушить громкостью и вложенной страстью вернувшись.  Еще движение, еще рывок, вздох, хрип, рык через оскал улыбки, пальцы подрагивающие в экстазе и оставляющие синяки на бедрах в порыве острого наслаждения.  Папирус замирает, не желая сразу разделять соединенные тела, накрывает собой аккуратно, бережно, словно не он только что оставлял след за следом на распаленном теле, теряя всю жесткость, целуя нежно в висок выдыхая горячий воздух над ухом, утонув в накрывшей неге и тебя утянув в ее глубины вслед за собой. — Не хочу чтобы это кончалось. — не твои слова, его. Голос хрипит срываясь вдруг в шепот, словно каждое слово ранит, приносит боль, стоит произнести его, озвучить. — Мы ничего не можем изменить, Стрей, ты сам это прекрасно знаешь. Молчит упрямо, думает о чем-то… видеть бы глаза, да только и можешь, что чувствовать дыхание, щекочущее висок словно теплым ветром. — Можно я останусь с тобой? — тихая просьба.  — Останешься. — слова звучат словно обещание.  — …останешься… — повторил тихим шепотом. "Я останусь с тобой до конца, как бы близок он ни был".