Её последний суд

Утро не принесло Тори ничего нового, кроме головной боли из-за бессонной ночи. Раны не заживали, то ли из-за какого-то яда или магии, то ли из-за истощения организма девушки. А ещё дементоры… Прежде Виктория только издалека видела этих ужасных существ, а сейчас смогла испытать все прелести одного лишь их присутствия. Холод, страх. На поверхность всплывали самые неприятные воспоминания. Вот, Августа хвалит Френка за хорошие оценки, ни одного «Тролля»! И кричит на Тори за два «Выше ожидаемого» среди всех «Превосходно». Вот, Августа отбирает палочку за известие о её дружбе с Лестрейнджами. Вот, Августа сажает её под домашний арест за непочтительное отношение к Дамблдору. Вот, Августа замахивается, оставляет на её щеке красный след. Виктория отказалась идти в Аврорат. Волшебница вновь не выдержала. Из глаз потекли слезы, превращаясь в замёрзшие кусочки льда на подбородке. Она задрожала и провалилась во тьму, как только дементор приблизился к прутьям её камеры. Вечер не принёс ещё одного визита Грюма. Но боли и так хватало. Виктория не смогла проглотить и капли той странной сероватой жидкости, что дали в качестве еды. Каждое движение отзывалось в порезах и в колене, заставляя пытаться сидеть неподвижно, делать вдохи через раз. — Вик, живая? — хрипло спросил Рабастан, срываясь на кашель. — Я не могу, Басти, — бесцветно ответила Тори, — просто не могу, — и лишь одними губами прошептала, — не хочу так жить. Виктория нашла единственную радость в том, что в Азкабане нет зеркал и отражающих поверхностей. Она понимала, что её лицо больше никогда не будет столь же прекрасным и очаровательным, как раньше, но если бы увидела… Это было просто выше её сил. Тори всегда гордилась своей внешностью. Шелковистыми чёрными волосами, мягкими чертами лица, янтарными глазами, стройной фигурой. И она просто не могла представить, что через месяц от этого не останется ничего. Лицо покроется уродливыми шрамами, локоны собьются в пакли, тело станет костлявым, кожа дряблой и серой, а яркие радужки потускнеют. Конечно, Лорду не важно, как выглядят его слуги, но сердце самой Виктории будет разбито. На миллионы осколков. Тем более, Лонгботтом не знала, сможет ли магия вылечить колено, сможет ли она когда-нибудь ходить, как прежде. В конце концов, всё смешалось в одно. Утро, ночь, день. Лишь когда вновь пришёл Аластор и сказал, что прошла только неделя… Тори расплакалась не дожидаясь «Круциатуса». Режущий слух смех Грюма навсегда звоном остался в её ушах. Ведь мучителя забавляли страдания. Как и сама Виктория, Грозный глаз радовался каждому мгновению боли своей жертвы. И не важно какой, физической или душевной. После возвращения в холодную камеру у волшебницы не осталось ни одной связной мысли в голове, кроме чёткого желания: «я не хочу больше так жить». — Я хочу умереть. Разговоры между заключёнными становились всё реже и реже, даже такие крепкие, как Руди и Антонин, постепенно скатывались в пучину страха, отчаяния. Только Беллатрикс всё больше и больше кричала, кидалась на охранников, швыряла тарелки с едой и проклинала всех, восхваляя Тёмного Лорда. И снова скрипит металическая дверь. Снова Виктория видит уже знакомое лицо стража. И снова она покорно встаёт, пошатываясь, опираясь лишь на одну ногу. — На выход. И снова её толкают в спину, задевая и без того не зажившие раны. Тори прикрывает глаза и сжимает кулаки. Резкого разворота искалеченной девушки охранник не ожидал. Как и того, что она с силой ударит по руке, выбивая палочку, забирая себе. — Авада Кедавра. Белла безумно хохочет. Басти смотрит на любовницу с едва заметной надеждой. Руди в понимании отворачивается, устремляя взгляд в маленькое окошко под потолком. На красный кровавый закат, на мрачные грозовые тучи. Виктория тяжело сглатывает, смахивает горькие слезы. Одними глазами просит прощения. Подносит чужую палочку к виску. — Авада Кедавра. Ещё одна зелёная вспышка. Ещё одно тело падает на холодный пол. Удивлённый крик Рабастана, безумный хохот Беллатрикс, закрытые веки Рудольфуса. Приближающиеся голоса стражников. Янтарные глаза устремлены на небольшой кусочек неба. На алые облака, на яркую молнию. Но она уже не слышит грома, не знает, что Августа в этот момент подскочила с любимого кресла от острой боли в сердце. Не увидит, как через четырнадцать лет падут эти стены. *** Я хочу лишь твоей любви, мамочка! Твой брат лучше, твой брат — идеал. А я? Щелкнула в голове лампочка. Твоему брату нужнее, он ещё мал. Наезды, упрёки, пощёчины, запреты, Достижения, победы, подарки, оценки, Прошу лишь любви, мамочка, где ты? Брат лучше, — вечные громкие сценки. Тогда, я добьюсь всего сама! Хватит глупостей, иди в Аврорат. Почему он, почему не я? Ты просто неблагодарная. Ты никогда не узнаешь, что выбрала я, Не твою любовь, не твои слова. Я выбрала путь, который ты не одобришь, Я нашла способ, который понравится мне лишь. Я научилась убивать, полюбила пытать, Но какая разница? На свободе не летать. Думаешь, плохо? Мне нечего терять. Твою любовь не получила, чего ж переживать? Месть — ведь такое сладкое слово, Что ж ты теперь чувствуешь? Нет больше твоего идеала. Готово! Ты меня просто не слушаешь. Я убила его, мама, я наслаждалась. Может теперь лучшей стану я? Что ж, не стоит. Но я пыталась. И всё же, я до сих пор люблю тебя. Я вижу, как жизнь медленно утекает, Собственная глупость меня её лишает. Но я всё ещё надеюсь, мама, Уже ведь поздно, вовсе не рано. Не вижу я смысла дальше просыпаться, Не вижу смысла больше терпеть. Я потеряла всё, уже нечего лишаться, Не могу я ходить, колдовать, петь. Я знаю, мама, чего хочу я сейчас, Я хочу умереть, не лить больше слез, И когда-нибудь я решусь, не ровен час, Ведь не достигнуть мне больше грёз. Кровавый закат, молнии грохот, Я не сдаюсь, всхлипы давлю, Давай, скорее, это же так просто! Прощай мама, я тебя сильно люблю.