лететь, не раскрывая планер

когда альбедо просят рассказать, что случилось, он не может подобрать слов. буквально. они рассыпались по полу бисером и закатились под кровать. он не может подобрать слов, потому что не знает, с чего начать. — почему? обычно истории плетутся с самого начала — линейность подкупает простотой и порядком, а он порядок любит. показательно, как разлинованный лист, как папку с файлами, как теорему и знак препинания. вот только эту историю с начала не начнёшь, потому что её начало зияет дырами. поэтому он тушуется, впервые, наверное, в жизни. и начинает с конца. * кончается эта история тем, что казуха заползает ему на колени и шепчет нараспев: — я съел небо. оно на вкус как птичье молоко. альбедо поднимает голову: и впрямь. небо корчится в агонии, расплескивая по земле молочную лимфу. он не чувствует боль, но угадывает, по тому, как небосвод смотрит на него тёмными провалами глаз. буквально: разлепляет ресницы, склеенные липкими звёздами, и смотрит, смотрит, смотрит, пока под провалами кровоточат раны. по коже бежит морозец — в них альбедо узнаёт полумесяцы каедехаровских зубов. * он казуху понимает интуитивно, своим тонким академическим чутьём. есть две природы, как известно. одна — та, что из маленьких клеточек, ползущих в стекле микроскопа. её можно поймать, препарировать и изучить. что альбедо и делает. вторая природа — культура, блажь человечества, её на кусочки не разрезать, в учебниках не расписать, на стенку не повесить. что альбедо и не пытается. они покорно живут вместе, никому особо не мешая. одна паразитирует на другой, но в процессы мироздания не вмешивается, так, лишь поглядывает украдкой. альбедо их различает, потому что первая природа ему интересна, а от второй печет в голове. а казуха — нет. не различает. — слова живые настолько, насколько жива почва под ногами. в них тоже копошатся мыши и гниют цветы. казуха был — тьфу ты — поэт. * он выучился этому у син цю, син цю подглядел у венти, венти выскреб на дне винной бутылки или унёс из сна. так все и позаражали друг друга. альбедо мучительно прожевывал симптомы. — метафоры не плохи как инструмент передачи информации, — разумно парирует он. — иногда иносказательно донести мысль проще. — истина, — кивает казуха. — но когда их слишком много, смысл теряется, не находишь? его не разглядеть за всей этой пестротой. — а много ли смысла надо? — спрашивает казуха у ключицы. — мне иногда его совсем не хочется. а хочется, не знаю... — чего? — попробовать на вкус. альбедо не понимает. казуха ворочается у него на груди, прежде чем продолжить. — иногда они липкие, как мёд. или ириски. иногда они искрят бенгальскими огнями, а пахнут болотной тиной. ты знаешь, их можно потрогать? — прекрати. у тебя слишком богатое воображение. — это правда, просто тебе гильотинно плевать, — говорит казуха и хмурит брови. — ну вот, опять. что это вообще значит? он приподнимается, чтобы показательно полоснуть ребром ладони по шее. — вот так. * это заканчивается тем, что мир внезапно становится прокаженным. капустница выедает листья хрена и брюквы, вши таскают возбудителя сыпного тифа, а поэты поэты крошат и расслаивают вселенную на буквы. альбедо делает глупость, когда позволяет казухе уничтожить мир. альбедо делает ещё большую глупость, когда пробует облизнуть холодный небосвод. и правда. сладко. * альбедо сказал когда-то давно: — прекрати. казуха ответил, но, кажется, совсем недавно: — не могу. в будущем альбедо спросит: — почему? и казуха не ответит. казуха будет мёртв. * было время, когда альбедо пытался — правда — понять, почему казуха так это любит. как он сам сказал однажды — лелеет, словно ребенка, капризного, рвущего на родителе волосы, но очаровательного до сбитого дыхания. альбедо пытался понять. не от ревности — от любопытства. пробовал их на языке, слизывал с чужих губ, превращал в шёпот и пускал по вене. казуху било мелкой дрожью. чёрные зрачки прыгали, рвали радужку и пятнали склеру. руки сжимали плечи альбедо, как спасательный круг. он прочувствовал. а вот альбедо нет. — я сказал что-то не то? — нет, всё хорошо. у тебя... очень красивый слог. * метáфора — красочный оборот речи, построенный на перенесении свойств одного объекта на другой на основе их схожести. например, море цветов. два объекта — море и поле, усеянное цветами. оба занимают внушительную площадь. цель метафоры — красочно отобразить, как много цветов видит лирический герой. как говорил альбедо — метафора заменяет строки бесполезного текста ("он взглянул: перед ним росло очень много цветов") одним ёмким словосочетанием, передающим суть не менее эффективно: "он взглянул: перед ним — море цветов". это просто. дождь шёл стеной. у него были золотые руки. в зеркале озера отражались звезды. но как в словах могут копошиться мыши? на какое свойство почвы отсылают? а как в словах гниют цветы? альбедо прикидывал, как от слов казухи во рту — мог бы — мерещиться гнилостный вкус пыльцы и мышиной шерсти. это почти имело смысл, вот только он всё равно ничего не чувствовал. это же всего лишь слова. * и под открытой раной, под дождём (стеной) из крови и молока, казуха говорил: — я родился в прекрасной вселенной и, впечатлённый, попытался создать свою. выносил ее и дал жизнь. все поэты такие? драматичные. — ты ведь заметил? слова надрываются новорожденным криком и очень редко спят. это была правда. слова не замолкали. — а теперь она очень голодная. все поэты такие? жуткие. — не нужно было её трогать. нужно было задушить её в колыбели. теперь я уже не могу. правда. он слишком много болтал. — теперь мы все в опасности. из-за меня. правда. это вы, поэты растлили вселенную. все поэты такие? — казуха. — м? — мне плевать. гильотинно. потерявшие голову. * когда альбедо заканчивает свой рассказ, небо снова сиет звёздами. не липкими, не холодными. просто звёздами.