лететь, не раскрывая планер

душа казухи живёт средь лесов. она спит в тенях густой кроны и хитрых переплетениях корней, лакает прохладу из маленьких луж, тычет носом в душистый мох и бегает по неизведанным тропам под лунный свет, кончиками лап едва-едва задевая кусты земляники, и ловит мышат, сонных и зазевавшихся, писком душащих сердце, и купается в земле, цепляя на мех пыль и колючки, веточки и жуков с глупыми усиками и зелёными крыльями. душа казухи живёт средь лесов смешанных, могучими ветвями обхватывающих небо. его тело живёт средь лесов строительных. мечется из комнаты в комнату, неприкаянное, неприласканное, изодранное углами и подоконниками, оно открывает шторы в порыве увидеть лес, но видит стройку — шумы шурупами и саморезами впиваются в череп и остаются там, перекатываются с мыслями, тяжело звеня, и раздражают всё до подкорки. душа казухи живёт средь лесов, тело казухи — средь лесов строительных, и он не выдерживает однажды этой злой иронии и говорит обо всём скарамушу. скарамушу, однажды выпутавшему казуху из корней и приютившему в семнадцати квадратных метрах, коридоры тогда не плутали, комнаты не душили, а окна выходили на укутанные снегом улицы. они со скарамушем мешались конечностями, как зверьки в норках, и падали на кровати, мазали щеки мокрыми поцелуями, и смеялись до болей в животе, распугивая тишину по углам, и любили, любили, любили. теперь казуха говорит: — мне тут очень плохо. а силуэт скарамуша сливается со стенами, впечатывается в бетон изящными красками, как картинка, яркая и красивая, но плоская, в неë не уткнешься носом, не услышишь шелеста листьев и звона ветров, не почувствуешь тонкий запах влажной земли и колючей шерсти. скарамуш не ответит, скарамуш занят — о чём-то думает, его тут нет. казуха привыкает легко, а отвыкает мучительно — от тонких пальцев, цепляющих запястье цепко и ревностно, от взгляда внимательного и пробирающего, потому что смотрел тот всегда мимо тела, вглубь, туда, где душа казухи металась средь трав и кустарников, от тёплого смеха, отдающего молоком и мёдом, от голоса с солью и хрипотцой, — тебе тут хорошо, казуха? если бы он спросил ещё раз, казуха бы рассказал, как сильно по нему скучает. но он не спросит. и казуха не расскажет. казуха соберет вещи однажды — когда на мгновение умолкнет стройка и мысли потекут ясным потоком, и он поймёт, решительно и навечно, что оставаться больше нет смысла. казуха соберет вещи однажды, клюнет скарамуша в щеку последний раз, без чувства, но замыкая камлание, окинет взглядом клетку, в которой вот уже много лет пребывает его тело, и выскользнет в дверной проём. уйдёт по тропам в леса. где ему самое место.