лететь, не раскрывая планер

все дороги ведут в рим, кроме одной — та грохочет в метро до станции "университетская", выползает продрогшая на остановку и оттуда трясется на работу в автобусе. это долгая дорога, она путается в кабинетах, коридорах, этажах, тонет в отчетностях и прогорает в дедлайнах, но доживает кое-как до шести тридцати, чтобы по тому же маршруту вернуться обратно. по потертостям лестниц, по трещинам стен, вверх и вверх, до нужной квартиры, зелёная дверь — номер сто сорок три, — и в коридор, пропахший домом. эта дорога ведёт к нему. казуха улыбнется слабо, прижмет к рёбрам в отчаянной ласке, прошепчет в золотое марево волос: — привет-привет, как тебя зовут? итер считает деньги — всё до копейки, стипендия плюс зарплата, но — коммуналка, продукты, интернет, последняя пара кроссовок протоптала дорогу на кладбище, холодильник коротнул и закашлял кровью. сюда копеечка и туда копеечка, вытекают из кармана песком, сотнями неуловимых крупинок, итер считает, считает, считает, итер не досчитывается. а казуха считает минуты. голодные вечера у телека и ночью в одной кровати — до семи бездушного утра, скудного завтрака в тишине и сухого прощания в коридоре. редкие выходные — работа на дому и домашняя работа, или болезненный сон за всю невыспавшуюся неделю. минутки рассыпаются в секунды, их пересчитать по пальцам или засы́пать в песочные часы — чтобы запускать рутину по-новой, снова и снова, снова и снова, снова и итер считает деньги, казуха считает время, того и другого — до безбожного, невозможного мало, не хватит на ужин, не хватит на проездной, не хватит поцелуй в коридоре украсть украдкой, потому что итер натягивает убитые кроссовки и идёт на работу — до станции "университетская", а потом на автобусе, до шести тридцати — и до этого времени казуха его не увидит. казуха спрашивает, когда они будут жить, а итер — жить они будут на что? и с каждой несчастной монеткой, и с каждой прожитой минуткой они знают друг друга всё меньше. все дороги ведут в рим. кроме одной. та дорога никуда не ведёт.