***
Ниан, сложив ноги на стол и развалившись в своем командорском троне, угрюмо тыкала кинжалом в краешек стола. Сейчас в ставке она была одна, и могла делать, что хотела, не заботясь о чужих взглядах или состояниях. Например, абсолютно не заботясь о состоянии одного дурного монгрела, который избегал встреч с ней уже две недели. А Ниан и не будет настаивать! Не хочет? Его дело! Это он должен искать с ней мгновений, и он должен думать о её состоянии. И на других соратников Ниан тоже плевать. Уголёк стала относиться с опаской? Ну и ладно. Зосиэль то и дело качает осуждающе головой? Да плевать, пусть сидит в Дрезене, Ниан справится как-нибудь без него и его дурацких проповедей, и без Сиилы, и без Ланна она тоже справится. Игрушки поломались, ничего страшного, Ниан купит и сделает себе новые — она всегда так делала. Дейран и Камелия, к примеру, смущенными её новой формой не казались, а Регилл свои замечания держал при себе. Нэнио, правда, то и дело пыталась заполучить немного её новой красной демонической шерсти, но эта недо-учёная, по правде говоря, раздражала не так уж и сильно. А ведь теперь есть ещё и Грейбор! Его, правда, нанять ещё надо, но для запаса сойдет. Самое важное, что саму Ниан её новый облик не смущал. Да, кто-то называл её демоном, и, судя по отражению в зеркале, и время от времени бурлящей внутри ярости, она действительно была демоном, но какая разница? Она была сильной, достаточно сильной для того, чтобы уложить на лопатки всех демонов и спасти эту безнадежную авантюру под названием «крестовый поход», так что людям ещё надо было? Ниан фыркает своим мыслям: не важно, что им надо, напоминает она себе, важно, что ей надо. Не стоит об этом забывать — нужно беречь нервы, а то с такой сплошной бестолочью в подчинении они не смогут одолеть даже двухлетнего камбиона. Кицунэ убирает кинжал обратно за пояс и лениво смотрит на стопку бумаг: то запросы на строительство, то отчеты о проведенных боях, то фальшиво-вежливые письма-благодарности от столичных чиновников, то — и это самое ужасное, — записи о пополнении войск. Ниан не нравилось этим заниматься. Каждый раз, когда она подписывала приказ о найме очередной группы наемников жрецов, или о о пополнении отрядов лучников, она буквально всем своим телом чувствовала, как утекают из казны денюжки. И это неприятное чувство. Почему все эти наемники и воины не могут работать за «спасибо», кружку пива и возможность взять к себе домой трофей в виде головы убитого дреча? А как же боевой дух, а как же самоотверженность и желание спасти невинных запросто так? Вон, есть же всякие Зосиэли, почему их не может быть побольше? Только более умелых и не таких надоедливых. К чёрту разбирательства с бумагами, нужно как-то развлечься и отогнать дурные мысли! Ниан вскакивает с трона, подбирает брошенную ею же лютню, и, потянувшись, переезжает с кресла на небольшой стульчик, стоящий на балконе. На нём, обычно, сидит многоуважаемый советник по ненаправленным коммуникациям — или какое там звание у Дейрана? — но сейчас Арендей кутил где-то в Дрезене, и отстоять своё единоличное право сидения на этом стуле с роскошной, мягкой подушечкой он не мог. Ниан плюхается на стул, игнорируя легкий слой снега, и кладет лютню себе на колени. На несколько мгновений кицунэ замирает, представляя, что эта лютня — на самом деле гуцинь, музыкальный струнный инструмент из Тиан Ша. Она касается не потерявшими нежность пальцами струн, морщась, когда те заигрывают через чур громко. Нет, надо потише. Может попробовать вот так?..***
Ланн выползает из трактира в сопровождении Уголёк, но по пути избавляется от неё, сказав, что хочет побыть в одиночестве. И это была правда. Ну, не совсем. Ланну была приятна забота Уголёк, но алкоголь так измучил его разум и тело, что сейчас он мог думать лишь о двух вещах — о кровати в своём маленьком домике на окраине Дрезена, и о командоре, с которой он непременно хотел поговорить, только вот не знал о чём именно. Сказать: «Прости»? Да они вроде и не ссорились. Выплюнуть: «Как ты могла»? Так он, вроде, пришел к мнению, что во всём виновата проклятая странная рана в груди, и Ниан сейчас надо поддержать, а не осуждать. Вот оно, точно, поддержать. Только вот как? Ланн не очень умел поддерживать, на самом-то деле, хотя он уже и занимался этим. Но раньше всё было проще. Страшно умирать? Не беспокойся, Ниан, я всажу стрелу демонам в глаз прежде, чем они вообще увидят тебя. Беспокоишься из-за раны? Пф, да брось, Ниан, найдём мы тебе какого-нибудь лекаря и заставим его вылечить тебя. Опасаешься неадекватной реакции за свою форму лисицы? Ну, Ниан, я же и сам не красавчик, тебя понимаю, всё будет хорошо. А сейчас-то что говорить? Нет, на пьяную, да ещё и испачканную в супе голову к ней идти не стоит. Сначала — ведро с водой и кровать, затем — неловкий поток очередных бессмысленных клятв, которые стоят слишком много для Ланна, и наверняка, слишком мало для Ниан. Ланн неуклюже, рвано поворачивается в сторону лестницы на первый уровень Дрезена и, покачиваясь, медленно перебирает ногами в направлении своего дома. Прохожие смотрят на него с отвращением и боязливостью, но Ланну плевать, на него всегда так смотрят. Вот, Ори не смотрела, и Ниан не смотрела: но первую он не видел уже несколько недель, наверное, послушала его совет и уехала домой, а вторая наверняка гнула спину под грузом командорских обязанностей. Его, кстати, пригласили принять участие в дипломатических и тыловых советах, но Ланн тогда был слишком пьян — даже больше, чем сейчас, — и по ошибке спутал советницу Кономи с Ниан, ну и наговорил ей всякого неприятного. И вроде даже лез с признанием в симпатии, но вот в этом Ланн уже не уверен. Только когда Кономи врезала ему книгой по голове, он и пришел в себя. Шиш ему теперь, а не место в совете. Но вдруг Ланн замирает. Он слышит легкий перезвон струн, далёким отголоском идущим до его ушей. Он знает эту музыку. Любит и знает, ведь именно её так часто играет Ниан. Монгрел неловко пошатывается и смотрит туда, откуда, по его предположению, раздавалась мелодия, в надежде увидеть силуэт музыканта. Но он смотрит — и ничего не видит. Прислушивается — и ничего уже не слышит. Показалось, на пьяную голову?***
— Открывай глаза, дрянь! Отнюдь не миниатюрная женская ручка, а сильная лапища наотмашь бьет Ниан по щеке, заставляя её открыть бешено глядящие глаза и сплюнуть изо рта сгусток крови. Спина болит, всё тело вытянуто по струнке — её, обнажённую, распяли на каком-то низеньком столе, сковав руки и ноги острыми, как бритва веревками, что до искр в глазах вонзались в тело. — Смотри на меня, сволочь, иначе я выдавлю твои бесполезные моргала и заставлю сожрать! Ниан с трудом фокусирует взгляд на уродской рогатой фигуре, невольно издавая болезненный стон. Твою мать, как же больно. Это кошмар? Она случайно задремала и теперь видит какой-то очередной тупой сон? — Ты… Кто? — хрипит Ниан и тут же вскрикивает, когда очередная пощечина заставляет её голову запрокинуться. — Молчать! Кицунэ поджимает губы и влажными глазами смотрит на возвышающуюся над ней громоздкую фигуру женщины с гигантскими бычьими рогами. Если бы не рога, Ниан в своём бреду приняла бы мучительницу за какую-нибудь дальнюю родственницу Ирабет, что приехала мстить за её попорченное личико, но нет, эта посмевшая поднять на неё руку тварь явно была кем-то пострашнее. Демоница. Ниан зажмуривает глаза, пытаясь согнать влагу, но лишь на миг. Боль гулом отдается во всём теле, и раз Ниан ещё не проснулась, значит, это не сон. Она в Бездне? Это было бы очень иронично. Во всяком случае, очевидно одно — её похитили. Зачем похищают людей? Ради информации. Ради выгоды. Ради продажи в рабство. Из безумной маньяческой любви к своей жертве. Ниан шмыгнула носом. Вряд ли в её случае ответом на вопрос было последнее предположение. — Ты находишься в моём логове, — незнакомка рычит, хотя по сути её голос остается обманчиво спокойным. — В темнице моего отца, в котором ты, тварь, очень медленно и мучительно сдохнешь, если посмеешь противиться моей воле, — вкрадчиво молвит демоница, а не получив хоть какого-то ответа, резко поддается вперёд и сжимает свои когти на щеках Ниан вплоть до самых кровавых следов. Ниан с трудом подавляет вскрик.— Ты. Поняла. Меня? — приблизив свою воняющую морду к лицу кицунэ, сквозь зубы процедила демоница. Ниан активно закивала и демоница отошла. — Госпожа Хепзамира… — мямлит откуда-то жалкий голосок, и мучительница с отвратительным именем «Хепзамира» поворачивается к нему. Хепзамира не молвит ни слова, но позвавший её демон вдруг издает пронзительный, и последний в своей жизни вопль. Что произошло? Ниан суетливо ерзает, стремясь посмотреть, но гребаные веревки остужают её пыл и кицунэ с подавленным стоном замирает. Хепзамира медленно поворачивается к ней, а Ниан впервые видит её отчетливо. Ну и уродка. Правда какой прок от красоты, если сейчас с бешено колотящимся в груди сердцем лежала Ниан, а не Хепзамира, что может в любой момент вырвать её сердце? Животный страх зарождается в подсознании Ниан, но кицунэ понимает, что он отличается от всех прошлых разов. Раньше это был понятный и банальный страх смерти, сейчас — страх боли? Да, несомненно, но было что-то ещё, что-то более сильное, что-то более первородное, истинное, как сама демоническая суть. Этот страх — инстинкт, живущий в сердцах низших демонов, инстинкт, заставляющий их ползать на коленях и лизать копыта тем, кто стоит выше их. Сама. Блядская. Демоническая. Суть. — Я не буду долго церемониться, смертная, — рычит Хепзамира, и Боги, вот это сраное «смертная» звучат из уст демоницы похлеще любого другого брошенного ею оскорбления. — Отвечай на мои вопросы, маленький бесполезный командор, и, быть может, я дам тебе милость начать новую жизнь в Алушиниррском борделе, — Хепзамира ухмыляется. — Кто руководит твоей армией? Кто твой военный советник? Ниан молчит, пытаясь погасить страх внутри себя здравым смыслом. Она старается не думать об Ирабет — вдруг демоны залезут к ней в разум и прочтут мысли? И дело даже не в том, что Ниан сильно беспокоило то, схватят её советника или нет, просто, блять, тут была гребаная лисья гордость и капелька нежелания покидать теплое командорское местечко, на которое она вскоре обязательно вернется. — Бабуля Гретлин. — Чё? Кицунэ втягивает воздух через нос. Бесполезно талдычить ей: «Ты не сможешь добиться от меня ответа, я вытерплю все твои пытки!» — потому что, во-первых, это не правда — Ниан не вытерпит, а во-вторых, проще сделать вид, что ты играешь по правилам своего мучителя, а потом, при возможности, сбежать. И раз уж она начала заливать бред, то надо продолжать. — Бабуля Гретлин, — медленно повторяет Ниан, морщась от боли в лодыжках и запястьях. — Она работает под прикрытием. Притворяется безобидной старушкой-артисткой. Это… Трюк, который я сама придумала. Чтоб вы, блядские демоны, ничего не поняли, и не попытались сорвать наши планы, — Ниан замирает, в ожидании реакции Хепзамиры. С «блядскими демонами» она, наверное, переборщила. — Ха, как видишь, твой план не сработал, — с мрачной веселостью фыркает Хепзамира, а Ниан сдерживает кривую улыбку и радуется тому, что её пленительница — редкостная тупица. Хепзамира что-то рявкает другому демону, а затем оборачивается к кицунэ и продолжает: — Где сейчас твой лидер, малявка? Где королева Голфри? Какой её следующий шаг? Ниан откашливается, пряча удивление под маской отчаянного страха. Это ради вот этих тупых вопросов она вынуждена лежать здесь и терпеть боль? В голове кицунэ случилось озарение, почему демоны не могут справиться с очевидно более слабыми смертными вот уже как сто лет — ими же руководят такие имбецилы… — Мы пустили переодетых шпионов в Неросиан, чтобы они сыграли роль вернувшейся королевы, — Ниан кашляет от внезапно подступившего к горлу комка крови. Проклятье, что они с ней сделали? — Но на самом деле… На самом деле королева отправилась в страну погонщиков мамонтов, собрать союзные войска и вместе с ними напасть на Из. Я — лишь обманка. Командую тылом. — Пф, надеетесь объединиться с этим варварским отребьем? Ещё и направляетесь опять на Из? Вас история ничему не учит? То, что мы вас ещё не завоевали с вашими-то коровьими мозгами, то ещё позорище. Ниан сдерживается от согласного комментария, потому что, в принципе, Хепзамира права. Не демоническая армия, а позорище. Кицунэ расслабляется — зря. Хепзамира тут же ударяет своим мощным кулаком в её живот, и если бы не стол, Ниан наверняка кричащим комком пробила бы пол. А затем она ударяет её ещё раз, ещё и ещё, царапая когтями нежную кожу и заставляя задыхаться от невозможности лишний раз вдохнуть. На глаза вновь наворачиваются слезы и Ниан шмыгает носом: от боли, от страха, от обиды, от ненависти к самой себе, что вообще позволяет себе распускать тут нюни. Может, Хепзамира и самая тупая сука на свете, но она определенно точно права в том, что Ниан — ничтожество. Обретенная самоуверенность гаснет, а пресловутая лисья гордость уступает место демоническим инстинктам, говорящим повелевать слабыми и подчиняться сильным. И пока слабой была здесь только она сама. — И последний вопрос: откуда это у такой маленькой бесполезной блохи, как ты, появились такие силы? — рявкает Хепзамира, и, будучи намного выше маленького пыточного стола, поднимает свою дьявольски тяжелую ногу в латном сапоге, угрожающе водя ею над перепуганным лицом бардессы. — Твоя душа настолько черна, что ты воплотилась в демона при жизни? — Да! Госпожа, я… — выпаливает неестественно высоким для себя голосом Ниан, безуспешно поддаваясь вперед, но отпрянув назад из-за веревок и прилетевшей сильной пощечины. Из губы течет кровь, ресницы дрожат, ноздри широко раздуваются, когда лапища Хепзамиры смыкает свои грязные пальцы вокруг тонкой шеи лисицы. Хватка усиливается, и Ниан чуть ли не начинает скулить: — Госпожа, Вы правы, я… Я, позвольте быть Вашей слугой, госпожа, я сделаю, что Вы попросите! — вместо скулежа раздается хрип, и Хепзамира, словно забавляясь, усиливает хватку. Свет начинает меркнуть в глазах, губы стали сухими, из глаз непрерывно льются слёзы, а лёгкие горят от огня. Вот так она и умрет? Собачьей жалкой смертью? Но вдруг Хепзамира убирает руку, позволяя кислороду вновь напитать легкие кицунэ. Она благодарно шмыгает носом, не будучи в силах хоть что-то пробормотать. — Такое отродье как ты, заслуживает стать только моим блюдом или экзотической шлюхой Чиварро. Ты ж, блять, не смертная, но при этом ты и не демон. Так кто же ты, м? — рычащий голос Хепзамиры полон злобной насмешки, и Ниан вздрагивает от этого тона не хуже, чем от прошлых пощечин. Вдруг губы демоницы искривляются в издевательской ласке, и она без капли нежности треплет рыдающую Ниан за щеку. — Не реви, соплячка, не буду я тебя трогать. Это сделают другие. Интересно, как скоро ты сгниешь в этой темнице? Ты ведь знаешь, что из неё ещё никто не бежал, да? Никто, кроме моего блядского отца. Но ты — не он. Ты не лорд демонов. Ты — ебаное ссыкло, непонятно каким образом занявшая пост командора, — звание, которым Ниан так гордилась, звучало из уст Хепзамиры так унизительно, что получить клеймо шлюхи и то было бы солиднее. — Но ты не волнуйся, ты больше никогда не приблизишься к скучным командорским делам. — М-меня будут искать, — прежде чем подумать мычит Ниан, тут же закрывая глаза, готовясь к удару, но Хепзамира разрывается мерзким хохотом. Ниан жмурится сильнее. Следующее, что она слышит — это рычание, когда демоница хватает её за длинные волосы и с силой, словно желая вырвать, тянет вверх. От боли Ниан взвизгивает и открывает глаза, видя перед собой по-садистки блаженное лицо Хепзамиры. — Что, блять, непонятного в приказе «смотреть только на меня», ничтожество? Голос Хепзамиры по-лживому ласков, и Ниан вздрагивает от пробившихся недавно воспоминаний. — Что, блять, непонятного во фразе «не сметь идти против моих приказов», Аневия? — обманчиво ласковым тоном молвит Ниан, красноречиво положив руку на рукоять своего кукри. Аневия отводит взгляд. Ниан сглатывает. Хепзамира отпускает её, когда взгляд кицунэ фокусируется на её страшном рыле. — Не беспокойся, отродье. Тебя не ищут. Зачем, ведь их командор никуда не уходил. — Ч-что? — Ниан задерживает дыхание, а Хепзамира насмешливо закатывает глаза. — Включи мозги, тупица. Доппельгангер. Тебе это слово о чем-то говорит? — Ниан молчит, пытаясь вспомнить, где уже слышала об этом. И замирает, осознав. Хепзамира ухмыляется и, больше ничего не говоря, покидает её тюремную камеру, уводя за собой стражников-минотавров и не потрудившись снять путы со своей пленницы.***
— Ланн, мой дорогой, любимейший друг! Когда Ланн услышал эту брошенную командором фразу, он сразу понял, что ему крышка. По многим причинам. Во-первых, с чего это она так дружелюбно зовёт его, если они сторонились друг друга вот уже как несколько недель, а при последнем их разговоре — ещё до захвата Клинка Доблести, — она выглядела, мягко говоря, недовольной и из-за чего-то обиженной. Во-вторых, проблема в самой сути фразы. «Друг». Просто «друг». Ну и на что ты надеялся, подземный дурень? — Ни-иан, — неуверенно протягивает Ланн, с сомнением глядя на подходящую к нему кицунэ. Слава Иомедай, что Ланн сегодня не пил. И вчера не пил. И даже помылся. Потому что сейчас, когда нежная ручка командора обнимает его за плечо, он был бы готов пустить самому себе стрелу в колено, если бы отпугнул её своей вонью. Ниан тепло улыбается и Ланн с усмешкой прокручивает недавно услышанные слова от Зосиэля: — …на последнем совете командор была сама не своя. Вела себя странно. Отдала сомнительные приказы для Ирабет, а потом вдруг ни с того, ни с сего сбежала в свои покои. В вылазках отказывается участвовать. По её словам, она плохо себя чувствует, м… Диарея, кажется, но она не дала ни мне, ни Дейрану, облегчить её… Эм, муки. Ну и вот чего Зосиэль распереживался? Жива, здорова, и без диареи. А сомнительный приказ… Ну, мало ли она просто что-то не так поняла? — Ну ладно, покеда, я пошла, — с такой же неожиданностью, с которой она появилась, она сейчас разворачивается и стремительно уходит куда-то дальше по дрезенской улице. Диарея вернулась?.. Вдруг он, не видя её, слышит её приказной громкий голос: — Эгегей, слуги-хуюги, у меня же есть слуги? Слуги, тащите мне в покои лучших крестоносных демонов! О-о-о-ой, девственниц я хотела сказать, девственниц! Ой, Ирабет, здарова! Че? Че те надо? Не орать на ухо? Да пошла ты! Монгрел по-совиному моргает. Зная тихий характер Ниан, ситуация, мягко говоря, абсурдная, и Ланн неловко мнется. Может, ему поговорить с ней наедине?***
Ниан дрожащими руками и еле сдерживая себя от очередного «шмыга» носом, тянется к сундуку, из которого достает стащенную Хепзамирой одежду. Обычно она уделяет много внимания своему внешнему виду, но сейчас она накидывает на себя рубашку и надевает штаны небрежно — все силы на пару с гордостью остались там, в пыточной комнате. После того, как Хепзамира ушла, вскоре к ней пришел новый мучитель, который задавал немало вопросов. И на каждый из них он выбил ответ поганым кнутом и раскаленной кочергой. Не лживые ответы, настоящие. Сколько человек у Ниан в отряде. Какими ресурсами располагает крестовый поход. Список и режим дозорных. Дальнейшие планы продвижения более мелких войск. И многое. Многое. Другое. Бардесса вывалила ему всё, что знала о походе, не утаила ни малейшей детальки. Не так давно она смеялась над Ирабет за подорванный дух, после её плена у гулей. Что ж, теперь смеяться не хотелось, только плакать. Ниан думала, что Хепзамира — была самым страшным её сном, но на самом деле она сильно уступала какому-то, черт возьми, безымянному минотавру. Ниан всё же шмыгает носом. Что в обороне за трактир её до усрачки довел безымянный минотавр, что здесь, в этом блядском лабиринте-тюрьме, её до потери сознания довел безымянный минотавр. Если бы Ниан не видела, что прошлого минотавра сразили стрелы Ланна, она бы подумала, что этот приятель просто втюрился и намеренно ходит за ней по пятам, ну или что госпожа-удача окончательно повернулась к ней своей большой жопой, в отместку за все те разы, когда бардесса богохульствовала в храмах Даггермарка. Блин. Вот и поиграла на лютне на балкончике. Ниан застегивает ремень и кое-как прикрепляет к нему бесполезные сейчас кукри — к своему стыду Ниан понимает, что её руки слишком дрожат и она не сможет держать в них оружие. Да и вряд ли бы она направила его на своих тюремщиков. Сейчас они сильнее неё. Но когда-нибудь… Может быть… — Не задерживайся, тебе нужно как можно быстрее найти выход, — бестелесный нежный голос ласкает слух, и Ниан, повинуясь, кивает ему. Она понятия не имеет, что это за таинственный голос, который снял с неё путы, одарил невидимостью и показал путь к забранным вещам, а сейчас собирается вывести её на свободу. Убогая часть её подсознания, та, что сейчас, как мокрая псина дрожит от страха, шепчет Ниан бросить всю эту затею, ведь это наверняка ловушка, проверка на преданность. Но любопытство и нежелание вновь подвергается страданиям — сильнее. Кроме того, этот голос такой нежный, такой теплый… Он напоминает Ниан голос мамы. Кицунэ усмехается собственным мыслям. Что за бред. У Тии никогда не было такого радушного голоса, она всегда была спокойна, сдержанна и холодна. Ниан просто принимает желаемое за реальность. — Я иду, — тихо-тихо шепчет Ниан голосу, и под покровом невидимости покидает хранилище.***
После короткого разговора с Ирабет, Ланн стучится и заходит в комнату командора, чувствуя на себе беспокойный взгляд полуорчихи. Ниан сидит к нему спиной, за своим столом и размеренно потягивает вино из стеклянного кубка, попутно выводя какие-то слова на листке бумаги. Ланн замирает. Сейчас она выглядела спокойнее, чем два часа назад, и будь он проклят, он видит только её локоть и спину, но она так очаровательна за работой. Он подходит поближе и Ниан оборачивается к нему, такая сосредоточенная и такая прекрасная. Да, с красной кожей, демоническим хвостом и клыками, но всё ещё прекрасная. А клыки, нет не так, маленькие клычки и вовсе казались олицетворением самого слова «милота». За последние недели он так соскучился просто по тому, что ему можно смотреть на неё. Нет, тогда ему тоже было можно, просто он сам себе это запрещал. А теперь, когда всё встало на свои места и он понял, что дело не в Ниан, дело в её странной ране — он больше не мог ставить перед собой такие запреты. Другие, более постыдные — да, но такие чистые и невинные — нет. — Ланн, — Ниан встает, и в её движения вернулась былая грация, коей не было несколько часов назад. Ниан, его Ниан… — Я могу тебе чем-то помочь? — На самом деле… — Ланн осознает, каким хриплым является его голос, и он, откашлявшись, продолжает: — Это я хотел помочь тебе. Ты вела себя странно и я забеспокоился. Ниан хихикнула и отвела смущенный взгляд. Заправила выбившуюся из хвостика прядь за ушко. Безумно милый в её исполнении жест, но Ланн почему-то смутился вовсе не от умиления. Было в этом жесте что-то… Механическое. Заученное. — Ты… Я думаю, ты действительно можешь мне помочь, — Ниан маняще улыбается и делает несколько шагов навстречу монгрелу. Ланн стоит, затаив дыхание, боясь спугнуть момент даже простой неподходящей мыслью. Что он там думал про заученные жесты? А, в Бездну их, он просто подцепил беспокойство Зосиэля. С Ниан всё определенно было в порядке, не считая демонической раны. Когда она вновь заговаривает, её голос звучит мягко и томно: — В последнее время я так… Устаю. Знаешь, быть командором очень утомительно. Столько дел. Столько обязанностей. Столько проблем. Ты мог бы помочь мне снять напряжение, Ланн. «Снять напряжение»? Она просит показать ей его особые дыхательные техники монаха? Ланн сдерживает вздох разбитых надежд и мечт — и не зря. Ведь Ниан останавливается рядом с ним необратимо близко, и встает на цыпочки, положив нежные ладони ему на плечи. Ланн не шевелится — он не верит, что происходящее не является сном. Ниан над чем-то хихикает и, продолжая одной рукой держаться за плечо Ланна, второй наклоняет его голову к себе, и он поддается. Не может не поддаться. Её мягкие, с привкусом вина губы, впиваются в его со странной страстью. Боги, если она всё же говорила о дыхательных техниках, то такие техники он готов показывать ей вечно. Всю жизнь. И даже больше. Ланн закрывает глаза, чувствуя, как сердце наполняется радостью, а руки — силой. Силой, достаточной для того, чтобы обнять её, прижать к себе и никогда, никогда больше не отпускать. Но вдруг Ниан становится напористее и, потянувшись за новым поцелуем, попутно толкает его в сторону кровати. Ланн не сопротивляется, хотя мозг и посылает ему какие-то дурацкие подозрительные сигналы про то, что может, стоит повременить, или что в принципе что-то идет не так. Всё идет слишком хорошо и сладко, и Ланн готов пойти на поводу своих чувств. В какой-то миг за дверью начинают раздаваться голоса Ирабет и кого-то ещё, но Ланну плевать, кто бы там ни был они не посмеют ворваться в покои командора без стука, а там уж Ниан решать, впускать незваных гостей или утопить Ланна в бездне счастья окончательно. Но дверь всё же открывается.***
— Я поняла, командор, — в голосе Ирабет звучит странная смесь из вины и недоверия, но Ниан пока не хочет думать об этом. Сранный доппельгангер сам себя загнал в ловушку, нельзя дать ему уйти! Да, Ирабет сказала, что с ней там сейчас Ланн, но после нескольких дней пыток и увлекательного побега при помощи новоприобретенного навыка телепортации, Ниан было, мягко говоря, насрать на Ланна, она хотела лекаря, помыться и под одеялко! А Ланн вообще, в мыслях кицунэ, всё ещё был виноват за всё произошедшее две недели назад. Ну и, если подумать, в её пленении тоже был виноват он. Обещал же защищать, так куда глядел?! Вот пусть теперь ходит перед ней на цыпочках, не забывая при этом вымаливать прощение. Полуорчиха тянется к дверной ручке и Ниан выжидающе выкрикивает: — Хватай её, Ирабет! Ебашь самозванку мечом по башке, давай, я ж знаю, ты мечтаешь мне вдарить! Но мне нельзя, вдарь ей, она ж как я! — С радостью, командор! Ирабет тараном несётся на замеревших на кровати Ланна и псевдо-Ниан, её клинок заносится над головой доппельгангера, и только тогда обманщик жалобливо выкрикивает: — Пощады! — Сними моё прекрасное лицо, скотина, я хочу увидеть твою истинную уродливую морду! — выкрикивает Ниан из-за плеча Ирабет, болезненно морщась от горящих болью избитых щек. — К-как скажете, госпожа! — доппельгангер, в такт своим словам, обнажает свою гладкую, как глина, серую кожу, что обтягивала всё его отнюдь не женское тело. Доппельгангер был похож на серого бесполого манекена, без ярко выраженной хоть какой-то фигуры или черт лица. Просто кукла. — Так-то лучше, — Ниан шмыгает носом, стараясь не смотреть на вскочившего с кровати Ланна, явно не знавшего, куда себя деть. Ниан надеется, что монгрел поблагодарит её за своевременное спасение: в чём удовольствие ебать глиняную болванку? А ведь именно этим он и собирался заняться, рукоблуд однорогий, иначе что забыл на её кровати? — Ирабет, веди этого упыря в темницу, я с ним потом потолкую. — Как прикажете, командор.***
Ну конечно. Это всё ведь было так очевидно. Так просто. Подставка. Шпион. Ненастоящая Ниан. Там, в груди, где минуту назад горел пожар счастья, казалось, не осталось ничего кроме пепелища и серых сожженных пней. Разумеется, это была фальшивка. Настоящая Ниан на него сейчас даже не смотрит. Он ничего невидящим взглядом смотрит, как Ирабет уводит серое нечто из командорских покоев, и уже собирается уйти вместе с ней — ему здесь делать нечего — как вдруг смотрит на Ниан. На настоящую Ниан. Она стоит к нему боком, смотря куда угодно, только не на него, явно ожидая, что он вот-вот уйдет. И он хочет уйти, закрыться в своём домике на окраине Дрезена и не выходить из него несколько недель, сгорая от чувства стыда, но желание понять «какого чёрта тут происходит?» куда сильнее. А потом, когда он присматривается, сильнее начинает терзать вопрос «что с ней случилось?» Ланн сглатывает. Ниан выглядит потрепанной, неестественно бледной. А её щеки — не щеки, а тренировочные манекены, на которых кто-то отрабатывал способ нанесения синяков, потому что это было единственное объяснение, которое монгрел себе дал, когда увидел её лицо. О Иомедай, почему у неё такие красные глаза? — Ну чего смотришь, иди уже, — Ниан шмыгает ставшим кривым носом и его сердце окончательно разбивается. Какая разница, что его чувства обманула фальшивка, если настоящая стоит перед ним с распухшими глазами и, словно через силу, втягивает носом сопли? — Что произошло? — тихо спрашивает Ланн, боясь подойти. — Ничего, съездила в небольшой отпуск и в нём с бродячим котом подралась. Ниан шутит, но как-то без смеха в голосе, и Ланна тоже смеяться не тянет. — Прекрати так жалостливо смотреть на меня! — рявкает на него Ниан, всё же полностью повернувшись к нему израненным лицом. — Всё в порядке, ясно? Мне не нужно твоё сочувствие и внимание, вали уже, я хочу спать. Её резкие слова заточены на то, чтобы беспощадно терзать его сердце, но Ланн не верит им. Ведь он такой же. Говорит, что не любит жалости, хотя на самом деле хочет уткнуться в чье-нибудь плечо, и говорить, говорить, изливать душу. Поэтому он делает ей навстречу первый шаг. Она остается стоять. Ничего. «Первых шагов» может быть множество, не обязательно цепляться за одно, и потом стоять, как истукан ждать ответного действия от очевидно избитого душой и сердцем человека. Если для Ниан нужно больше шагов, он их сделает. И когда-нибудь дождется от неё ответа.***
Спустя некоторое время, Ниан, всё ещё стоя в середине комнаты и, кутаясь в объятия Ланна как в одеяло, неуверенно, сбивчиво шепчет ему в плечо о пережитой боли. Страхе. Утаивая от него унижение — слишком стыдно. В какой-то момент она замирает в середине предложения, ухватившись в голове за глупую мысль о том, как жалко она сейчас выглядит, изливая душу своей поломанной игрушке. Ниан шмыгает носом и утешает себя тем, что в принципе, существуют и такие игрушки, как, к примеру, большие плюшевые медведи, которым в ночи можно поплакаться о детской обиде на запретившую съесть лишнее мороженое матушку. Так что всё в порядке. Она успокоится. Наберется сил. И выебет блядскую Хепзамиру во все дырки её же сраной дубинкой.