Стрекозёл

Пробудили меня не ласковые женские руки, не звук будильника, и даже не ведро холодной воды на голову. Дрыном по спине – это куда эффектнее. Я моментально вскочил прямо из положения лёжа, извернувшись в воздухе и успев отпихнуть притулившегося ко мне(когда успел?) Имреха. Голова гудела, в глазах двоилось, в желудке ощущалось явное отторжение всего, что могло туда попасть, так что я был на удивление невыдержан и испытывал острое желание порвать существо, прибегшее к такому способу побудки, на тряпочки. Незлым тихим словом, помянув Смерть с её убойным пойлом, я уставился на того… точнее ту, которая нарушила мой покой таким варварским способом. Она же в свою очередь уставилась на меня, потупилась, душевно крякнула и перепуганным голосом произнесла: - Извините… Я нечаянно… Я со второй попытки собрал глаза в кучку и рассмотрел детально причину моего прекрасного утреннего настроения. Передо мной явно стояла представительница рода человеческого, то есть, как здесь выражались, «паганусов». Но от уже виденных мною экземпляров женского пола она отличалась в выгодную сторону. На меня испуганно таращилась совсем молоденькая девушка, скорее уж девочка. Невысокая, но не такая грудастая и коренастая, как взрослые женщины, с длинными густыми волосами, заплетёнными в косу, стройная, даже изящная. Глаза у неё были большие, щёки не такие пухлые, а черты лица в целом куда более приятные, чем у виденных мною вчера представительниц слабого пола. Даже в прошлой жизни я бы за такой поухаживал с удовольствием, однако здесь фривольных мыслей почему-то не возникало. Понятно, в общем, почему. Девушка была очень простенько одета – длинная, серая от бесконечных стирок рубашка с еле заметной вышивкой на вороте и запястьях, длинная юбка, из-под которой виднелись пальцы босых ног, а сверху какая-то бесформенная накидка, вроде передника с карманом, плотно обтягивающая живот. В одной руке – небольшой узелок, в другой – крепкая палка – ею она меня, видимо и приложила. Девушка была на довольно большом сроке беременности, но больше всего меня поразила яркая красная буква «А», нашитая на груди. В отличие от прочего наряда, она выглядела новенькой, на неё явно не пожалели ценного лоскутка ткани и пришили с особой тщательностью. В голове у меня что-то такое мучительно промелькнуло, спасибо маме-филологу, и я припомнил роман американского писателя Готорна «Алая буква», на которой красную «А» заставили носить женщину, чей ребёнок родился не от мужа*. Ага. Смерть что-то мне говорила про исчезнувшую североамериканскую колонию… Роанок, кажется. Наверняка там были столь же пуританские обычаи, и кое-что сохранилось даже здесь. Складываем два и два… Преследователи Имреха что-то говорили про бывшего совсем недавно в этих местах шмуля. А если это его рук… точнее… не совсем рук, дело? Понятно, почему бедняжке захотелось выместить свою злость на первом попавшемся шмуле. Наверняка её уже заклевали дома за нежелательную беременность. Пока я делал эти заключения, проснувшийся Имрех бодренько подполз ко мне и, выпрямившись, обхватил меня за талию, попутно поинтересовавшись: - Ты зачем обидела Никтая, женщина паганусов? Он не сделал тебе ничего плохого! Выглядел, кстати, зелёненький, куда лучше, чем вчера – более бодрый, да и хромал поменьше. Но всё равно, состояние его ног внушало мне опасения. Надо бы обувку ему раздобыть какую-никакую, а то он ноги снова в кровь собьёт. Между тем, зелёненький продолжал буравить бедную девушку грозным взглядом, так что я счёл нужным вмешаться: - Полегче, Имрех. Не видишь – она беременная… Мало ли – каприз у неё такой – по лесам бегать и беззащитных спящих шмулей палкой лупить. Имрех хихикнул, сказал, что пойдёт готовить завтрак… из чего интересно? Но водоплавающему виднее. Ещё он сказал, что нарвёт листьев хелли – это ещё что за листья? Однако, удерживать его я не стал, тем более, что девушка неожиданно по-детски сморщилась и горько заплакала – беззвучно, но обильно. Терпеть не могу женских слёз. Теряюсь. Поэтому я быстренько посадил девушку к бывшему костерку и поинтересовался: - Может, перестанешь плакать и объяснишь уже, в чём дело? Вообще-то я имею на это право, как пострадавшая сторона. Девушка судорожно всхлипнула, но плакать перестала и стала излагать свою историю. Звали её Пэйшенс** и она была сиротой. После смерти матери от лихорадки её отец женился вторично на подходящей женщине, та родила ему дочь Сайленс*** и сына Джеремию.**** Своих детей мачеха привечала и любила, Пэйшенс же всячески изводила в отсутствие отца, но запуганная девочка не смела никому жаловаться. Более того, мачеха часто жаловалась отцу Пэйшенс на проделки собственных детей, выдавая их за проступки девочки, и бедняжка огребала по полной ещё и от родителя. Её частенько пороли, лишали обеда или ставили в углу на рассыпанный мелкий горох, заставляя нараспев читать молитвы Господину Неназываемому, который привёл всех в Землю Обетованную. Но пока был жив отец – всё было всё-таки не так плохо. Потом отец Пэйшенс погиб на охоте, и с тех пор всё стало совсем нехорошо. Мачеха, женщина ещё не старая и довольно симпатичная, быстро нашла себе нового кандидата в мужья – немолодого, но вполне крепкого вдовца. Пэйшенс фактически стала служанкой в доме, который когда-то принадлежал её отцу. Девочку это категорически не устраивало, и она стала всё чаще убегать со двора, справедливо считая, что если уж и быть наказанной – так хоть за дело. Так продолжалось несколько лет, а потом Пэйшенс наткнулась в лесу на раненого шмуля… - Как это – раненого? – удивился я в этом месте её рассказа, вроде Смерть вчера говорила, что мне очень трудно принести вред, а подтянувшийся с горкой каких-то съедобных корешков на широком листе водяного растения Имрех только головой покачал: - Думаю, что его ранили магией, так ведь? - Да, - отозвалась девушка, - но я немного знаю целебные травы… Я помогла ему добраться до заброшенной сторожки лесника, попыталась полечить его раны, месяц ухаживала за ним и носила ему еду, пока он не почувствовал себя достаточно сильным… Я вздохнул. Всё ясно, девушка влюбилась в спасённого. Результат на лице, вернее… ладно, не будем говорить пошлости, бедняжке и так не повезло. - Талгай хороший – продолжала девушка, - он меня не обижал, у нас всё было по согласию. Он мне даже колечко подарил – вот, смотрите… Я его сейчас на шее ношу – пальцы отекать начали… И Пэйшенс вытащила из-за ворота своей рубахи колечко – очень красивое, и явно дорогое – серебряное, с россыпью мелких зелёных и синих камушков. Я заметил, как на лице Имреха проступило удивление. Что опять не так? - У него не было Гона? – тихо спросил Имрех. - Нет, - тихо ответила Пэйшенс, - я же сказала, у нас всё было по согласию… - Но тогда… Тогда ты – его Истинная, - поразился ан’гро, - иначе ребёнка бы не было! Но шмуль не мог бросить Истинную – ни в коем случае! Так, объясните мне тупому – что здесь происходит-то? Не понимаю я! - А он и не собирался, - тихо ответила девушка, - просто мачеха навела на нас служителей Господина Неназываемого, тех, кто именует себя Ищейками... Меня наказали и заперли, а ему пришлось бежать. Но он обещал вернуться. Я ждала. Когда мачехе стало ясно, что я беременна, она сама нашила мне на одежду знак, что я падшая женщина и хотела выгнать из дома. Но служители Господина Неназываемого запретили ей это делать, говоря, что заберут родившееся у меня отродье и меня после родов. Они заплатили мачехе денег, и она оставила меня в доме. А вчера… Вчера… - Ты подумала, что Талгай вернулся за тобой? – тихо спросил я. Девушка закивала: - Я ушла из дома. Это – она потрясла узелком – всё, что у меня есть. Если меня поймают, то накажут. У меня заберут ребёнка, и я не знаю, что будут с ним творить люди Господина Неназываемого. А меня, скорее всего, убьют, когда я закончу кормить ребёнка. И хорошо, если просто убьют… Прозвучало это ужасающе буднично. Я скрипнул зубами. Ну и дерьмо. Однако, что это Имрех мне глазки строит? Я вопросительно посмотрел на зелёненького, а он кивнул в сторону кустиков – выйдем, типа, поговорим. Я кивнул, и Имрех быстро сказал Пэйшенс: - Ты кушай, кушай. Корешки съедобные, тебе не повредят. А нам с Никтаем нужно парой слов перекинуться. Ладно? Пэйшенс кивнула, взяла с листа корешок и, надкусив, стала вяло жевать. Видно было, что она уже устала переживать и бояться, и, что бы не случилось – всё воспримет с той же тупой покорностью судьбе. И тут я не выдержал: - Пойдёшь с нами. Нельзя тебе здесь оставаться. - Не дойду, - меланхолично отозвалась девушка, - тяжело мне ходить. - На себе понесу! – рявкнул я. – Или ты хочешь, чтобы тебя убили, а с твоим ребёнком неизвестно что сотворили? - Добрый ты, шмуль… - вздохнула Пэйшенс, - вот и пожалел меня, не то, что наши… Про вас говорят, что вы чудовища безмозглые, а ты вон какой… Только не надо этого. Если Талгай не вернулся за мной, значит, с ним что-то плохое случилось, очень плохое – значит и мне не жить. Так тому и быть. - Дура! – вырвалось у меня, - А дитё? - А кому, кроме нас с Талгаем нужен полукровка? Обижать будут, издеваться… Нет, лучше уж ему вообще на белом свете не мучиться. Вот отдохну – и пойду назад в деревню. Пусть наказывают. Я закипел от злости. Нет, это же надо – ладно, сама дура, но вот ребёнок! И только я собирался всё это высказать, как милый кроткий Имрех с неожиданной силой поволок меня в кусты. А там заявил: - Бежать нам надо и немедленно! - Без тебя понял, - отозвался я, - только вот как? Одного из вас я бы на руках утащил, а вот двоих – сомневаюсь. И вообще – что такое Гон? Почему ты её Истинной называешь? И как вообще шмули размножаются? Я не понимаю. - Некогда сейчас, Ищейки могут появиться. По пути объясню, не так уж это и сложно. И это хорошо, что ты её бросать не хочешь, – ответил Имрех, - Истинную шмуля в Запретных Долинах примут, в обиду не дадут ни её, ни ребёночка. Родню отыщем – уж больно колечко приметное. Так что, бери её в охапку и бежим. - А ты? – тихо спросил я. – Тебя я тоже не брошу. - И не надо, - ехидно усмехнулся Имрех, - сейчас ты меня полечишь, и я как новенький буду. Ещё и тебя обгоню. И тут произошло то, отчего глаза у меня полезли на лоб. Зелёненький опустился на колени, погладил меня внизу и, само собой, получил нужный результат. А потом взял этот самый «результат» в рот и стал ласкать язычком, отчего офигевший я забыл, как думать, говорить, и тем более, как-то сопротивляться. Да и глупо бы это всё выглядело, ибо притворяться импотентом было как-то поздновато. Интересно, именно это и значило – «полечишь»? * Adulteress – изменница, прелюбодейка. ** Пэйшенс – «терпение», имя, распространённое в пуританских семьях в XVII – XVIII веке. *** Сайленс – «молчание», из той же оперы. ****Джеремия – Иеремия, библейский пророк. Подобные имена так же часто получали дети в пуританских семьях.