Стрекозёл

POV Еноха. «Во имя Господина Неназываемого, Всемогущего и Всеведущего…» Как же спать хочется… И болит всё… Снова болит. Брат Иезекиль трудился усердно, чтобы выгнать из меня грех. Но я грешен изначально, так говорит брат Иезекиль и если бы не его труды, уже догнивал бы я, ничтожный, в яме для нераскаянных грешников. Велика душа брата Иезекиля и безгранично милосердие его…Но как же больно… Мне холодно стоять на каменном полу кельи, тело, казалось, заледенело совсем, но я не смею даже накинуть на себя валяющуюся рядом собственную рясу. Брат Иезекиль запретил мне это, я должен до рассвета стоять на коленях и молиться Господину Неназываемому, ибо я грешен. Грешен в том, что вызываю в душах Братьев мерзкое плотское желание. Грешен своей нечистой кровью. Грешен мерзкими помыслами, ибо иногда мечтаю я, чтобы Братья вместе со своим Орденом провалились в Геенну Огненную. Я – мерзкая тварь, отвратительное создание, зачатое во грехе. Мою мать совратил нелюдь, именуемый шухеретом, она настолько потеряла голову из-за этого прОклятого, гадкого существа, что собралась бежать с ним в Запретные Долины. Но её семья вовремя поняла намерения предательницы, и ей обрили голову, нашили на одежду алый знак позора и заперли, заставляя проводить время в посте и молитвах Господину Неназываемому. И ей повезло. Душа её отлетела, когда она рожала меня. Мне повезло меньше – я родился живым и не умер, несмотря на то, что восемь часов добрые люди продержали меня в холодной каморке без всякой помощи, надеясь этим освободить мой дух от уз плоти. Но узы плоти оказались на диво крепкими. Я не умер, и меня забрали Братья из Ордена. Я всегда, сколько себя помню, знал, какое я мерзкое, грешное, гнусное создание, и какое милосердие оказывают мне Братья, позволив осквернять эту землю своим присутствием. Это первое, что вбили мне в голову, едва я смог понимать хоть что-то. И меня наказывали. Всегда. Постоянно. Розги, плети, сидение на цепи в подвале, моление ночами в холодном пустом храме, затрещины, пинки, оплеухи, лишение и без того скудной пищи… Я сейчас всего и не вспомню. Но хуже всего было, когда брат Джебадайя забирал меня в подвал. Брат Джебадайя частенько проводил научные опыты и я, как полукровка, очень интересовал его в этом смысле. Я ненавидел его лабораторию, ненавидел брата Джебадайю, и ничего не мог с собой поделать. Иголки, впивающиеся в плоть, разъедающая жидкость, капающая мне на руки, рассечение мышц специальным зазубренным ножом… Как только он не пробовал воздействовать на меня… Но мне от неведомого отца-нелюдя досталось на диво совершенное тело, с потрясающей скоростью залечивающее все повреждения и раны. Так что, как я ни плакал, как ни просил, как ни молился – опыты продолжались. А когда я стал взрослеть – всё стало ещё хуже. Я проклят своей внешностью – настолько сильно отличаюсь я от обычного человека. Я даже сейчас, ещё не успев вырасти до конца, выше многих Братьев на голову, я не такой крепкий и мускулистый, мои ноги длиннее, тело более худощавое, у меня кожа не светлеет даже зимой – и это при том, что у меня нет возможности загореть. Ведь большую часть времени я должен проводить в подвале или в своей келье – в посте и молитвах. И эти отвратительные огромные глаза… такого мерзкого цвета… как будто в них поселилась сама Тьма. А ещё волосы… Они у меня растут неестественно быстро – поэтому брат Иезекиль самолично бреет мне голову каждую неделю, ибо мужчина должен быть острижен коротко, а не трясти лохмами, как непотребная девка. Хотя… Какой из меня мужчина. Моё мерзкое тело и отвратительное лицо вызывают у Братьев отвратительные желания, за которые казнят прилюдно, предварительно оскопив и залив в грешную дыру расплавленный свинец. Поэтому брат Иезекиль в своей неизречённой милости поселил меня в своей келье, и изгоняет непотребство из моей плоти самолично. Почти каждый вечер. Он так при этом устаёт, что почти сразу же засыпает сном праведника, оставив меня, грешника, смиренно молить Господина Неназываемого голым на холодном полу. Другого грешника это уже убило бы, но я на диво вынослив. Видно, моя плоть слишком грешна. А в последнее время брат Иезекиль ещё более усерден в изгнании греха из моей плоти – и я догадываюсь, почему. Брат Иезекиль очень много лет живёт на свете, он старше всех Братьев в нашей обители, но выглядит как совсем молодой, сильный мужчина. Он говорит, что Господин Неназываемый отметил его своим милостями, но я то знаю, что дело в том сером порошке, полную ложку которого он принимает каждое утро. Когда-то этого порошка было много, целая шкатулка, окованная железом, но я вижу, как его становится всё меньше и меньше. Скоро он закончится совсем, и брат Иезекиль боится этого. И всё более усердные наказания измышляет для меня. Вот и сегодня… Больно, как же больно… Когда-нибудь он не успеет остановиться, и я жду этого дня. Жду, как избавления. Может быть хотя бы после смерти я встречусь с той единственной, что меня любила – моей матерью. Стук в дверь кельи прерывает мои мысли и будит брата Иезекиля. Он встаёт с ложа, недовольно ворчит и идёт к двери, по пути небрежно пнув меня, так, что я валюсь набок и остаюсь лежать неподвижно. Может быть, больше наказания не будет? Брат Иезекиль открывает дверь, и я слышу обрывки его разговора с братом Джебадайей: - Шмуль… Нельзя упускать… Ищейки… Мне всё равно. Пока они разговаривают, он не бьёт меня. Но вот разговор заканчивается, и я сжимаюсь от страха – брата Иезекиля разбудили слишком рано – он будет зол. Но нет, кажется, он не собирается меня бить. - Вставай, - холодно говорит брат Иезекиль, - приведи себя в порядок и оседлай двух коганов*. Я выезжаю на границу – Ищейки выследили шмуля. Следует уничтожить эту нечисть, а ещё лучше захватить живьём. Ты отправляешься со мной. - Но… - Ты будешь возражать, послушник Енох? - Нет, святой брат… - Тогда выполняй. Я кланяюсь, накидываю рясу и иду умываться. О завтраке брат Иезекиль ничего не сказал, значит и сегодня я буду голоден весь день. И хорошо, если мне будет позволено съесть хоть что-то на ужин… но я привык, только немного мутит, и голова часто кружится. Я привожу себя в порядок, потом провожу рукой по голове. Волосы вновь начали отрастать, значит, скоро мне опять предстоит бритьё – даже его брат Иезекиль умудряется превратить в пытку. Что? Нет… Мне нельзя так думать, нельзя. Святые братья добры и милосердны. А брат Иезекиль светел, как лик Господина Неназываемого. Я привычно бормочу молитву и отправляюсь седлать коганов. Только сначала я умыкаю на кухне небольшой, но острый нож. Не хочу, чтобы шмуль мучился, попав к ним в руки живым. POV Никиты. Внутреннее чувство опасности просто вопило о грядущих неприятностях. Неужели нас нагоняют Ищейки? Похоже, чувство опасности включилось не только у меня, ибо Имрех на миг замер, прислушался и быстро сказал: - Ходу, Никтай, ходу! Бежим что есть мочи, иначе нас нагонят! Я не переспрашиваю – всё понятно и так. Бережно прижимаю к себе испуганную Пэйшенс и добавляю скорости так, что ветер начинает свистеть в ушах. Впереди маячит Имрех, и я чувствую исходящие от него волны страха. Плохо дело… Неужели у нас нет шансов? Ответ на мой вопрос появляется неожиданно, когда у нас за спиной возникает зловещее громкое то ли щёлканье, то ли цоканье. - Быстрее, - хрипит Имрех обернувшись, - быстрее! Я, не оборачиваясь, несусь за ним. Зелёненькому виднее, кого следует бояться, я не собираюсь тратить время на дурацкие уточнения. - Ещё немного! – подбадривает меня Имрех. – Уже виден Пограничный лес! Я прибавил ходу, но тут щёлканье и цоканье стали совсем громкими… Ещё миг, и нас окружили ужасные уродливые тени – точнее, это были всадники, вполне человеческого вида, восседавшие на кошмарных созданиях, напоминавших помесь ящерицы, оленя и кузнечика. Они стали кружить вокруг нас, постепенно сжимая кольцо, и я понял, что втроём до леса нам не добраться… Эх, жаль, а я только жить начал… но нет другого выхода, просто нет. Беременную Пэйшенс нельзя бросать на расправу этим уродам, а Имреху и так досталось. Ничего, прорвёмся. И я осторожно опустил девушку на землю. Она была в таком ужасе, что даже говорить не могла – лицо белое, даже губы побледнели. Если бы Имрех не поддержал её – точно бы упала. - Не бойся! – одними губами произнёс я. – Ты им не достанешься. Имрех! - Что? – так же тихо ответил зелёненький. - Я их отвлеку, а ты хватай Пэйшенс и беги к лесу. Сможешь? - Думаю, да… Но ты… Они убьют тебя… - Заебутся пыль глотать, - насмешливо ответил я, - сейчас я им устрою цыганочку с выходом. - Никтай… - Заткнись! Как только они отвлекутся на меня – беги! Понял? Имрех кивнул и подхватил Пэйшенс на руки. Всадники в чёрных плащах верхом на кошмарных создания, продолжали сжимать кольцо. А мне не было страшно. Я ощущал какой-то странный кураж… Адреналин гулял в крови, требовал активных действий, и я, потихоньку стараясь перемещаться в сторону леса, и отпихивая за спину Имреха с Пэйшенс, заорал: - Цыганочка! С выходом из-за печки! Всадники растерянно замерли, а я начал крутиться как волчок по образованному ими кругу, немузыкально вереща: - Ты цыган, да я цыган, Оба мы цыгане… Ты воруешь лошадей, А я ворую сани! Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз, Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз! Цыган цыганке говорит У меня давно стоит… …На столе бутылочка, Пойдём, выпьем милочка! Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз, Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз! На горе стоит ольха, Под горою вишня, Вот скажи мне, на хуя, Рано замуж вышла? Эх, раз, ещё раз, ещё много-много раз, Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз!** И так далее, и тому подобное… я эту лабуду мог гнать километрами, спасибо маме-филологу с детства бравшей меня в фольклорные экспедиции… а если учесть, что её кандидатская диссертация посвящалась особенностям ненормативной лексики… то мой словарный запас обогащался там весьма причудливо. Между тем, всадники отвлеклись на психически ненормального шмуля прочно и наглухо, на их лицах читалась некоторая растерянность, и я заметил, как Имрех, подхватив на руки Пэйшенс, несётся под защиту леса. Вот и ладно. Всё правильно. *Коганы – кандейские ездовые животные. Действительно похожи на гибрид ящерицы, оленя и кузнечика, поскольку покрыты чешуёй, имеют на голове ветвистые рога, задние ноги немного длиннее передних, поэтому коганы перемещаются быстрыми длинными прыжками. ** Автор дико извиняется. Это всё хорошее, чему научило его старшее поколение.