________________
Это было сюрреалистично. Его взгляд сфокусировался на залитых мягким светом трибунах, вокруг раздавались аплодисменты и слабый грохот, когда студенты кричали в пользу своих команд. Абраксас понял, что он оказался на матче по квиддичу, а именно в Хогвартсе. Он стоял один, на трибуне вдали от всех остальных, но с невероятным видом, когда по полю разнёсся голос студента-комментатора. Малфой пришёл к выводу, что это матч Слизерина и Гриффиндора, судя по всполохам зеленого и серебристого, перемежающимся с красным и золотым. Он глянул вдаль, следуя за вниманием толпы — все сосредоточились на двух игроках, мчавшихся за неуловимым золотым снитчем. Когда пара пронеслась мимо него, он вздрогнул, осознав, что одним из ловцов был его сын Люциус. Но это был Люциус постарше, лет семнадцати, с более длинными волосами. Мечта Абраксаса воплотилась в реальность — посетить один из матчей своего сына, если Люциус будет играть в квиддич за команду Слизерина. Он так хотел, чтобы у них было что-то общее — о чём можно было бы поговорить. Люциуса всегда увлекал квиддич, и он верил, что при достаточной практике и усердии, его сын однажды сможет попасть в команду. В противном случае он не будет оказывать на Люциуса никакого давления, решил он. Рядом с ним кто-то появился — Гермиона. Она сияла от волнения, в её красивых глазах цвета виски плясали огоньки. — Ну, что думаешь? — спросила она, и её рука обрисовала воздух перед ними. Окружение выглядело реалистично, сохранив ощущение сказочности. Гермиона утверждала, что ей не нравится квиддич, тогда как она смогла воплотить это в реальность? Абраксас не мог говорить, словно ком в горле застрял. Он мог лишь мгновение смотреть на неё с невысказанным волнением, прежде чем обернуться и посмотреть на своего сына, нырнувшего за золотым снитчем. — Малфой поймал снитч! Слизерин побеждает со счётом 170-60! — прокричал комментатор в волшебный мегафон. Вокруг них загудело напряжение. Он поймал себя на том, что ухмыляется их победе и поклялся больше говорить с сыном о квиддиче, поскольку они оба любили это занятие. Праздничное зрелище испарилось, и он оказался в Косом переулке, перед кафе-мороженым Флориана Фортескью. Сын был рядом с ним, и он был так рад его видеть. — Ну, Люциус, давай что-нибудь закажем. Не могу поверить, что никогда раньше не приводил тебя сюда. Тебе нужно попробовать мороженое со вкусом липких ирисок тоффи. Это лучший вкус, что имеется в этом кафе, а Малфои заслуживают лучшего. Люциус повернулся к нему и ухмыльнулся. Абраксас задавался вопросом, где двенадцатилетний мальчик научился этому выражению. Не от него же? — Отец, разве ты не знаешь, что слишком сладкие десерты вредны для здоровья? Я бы предпочел мороженое со вкусом Эрл Грея и лаванды. Абраксас засмеялся и решил, что в следующий раз, когда его сын приедет домой на каникулы, они прогуляются по Косому переулку и зайдут сюда за мороженым. Теперь он обязан выяснить, какой вкус предпочитает его сын, просто чтобы доказать, что Гермиона ошибается. Он бы и её пригласил. Они зашли в кафе и Абраксас ухмыльнулся, когда заметил, что Гермиона наглым образом стояла за стойкой и подавала им мороженое. В комплекте прилагалась забавная и очаровательная шляпка. Когда он подошел к стойке, она тут же протянула ему два рожка: один с липкими ирисками тоффи, а другой со вкусом Эрл грей и лаванда. Он протянул Люциусу второй рожок. — Спасибо, отец. Со скептицизмом Абраксас лизнул мороженое и уставился на него. Невозможно. На вкус оно было таким же восхитительным, каким он его помнил, а он не пробовал мороженое с тех пор, как родился Люциус. Что это было за колдовство? Окружающая обстановка становилась всё более и более размытой. Абраксас был в смятении, так ему не хотелось покидать эту мечту — эту фантазию. Ещё немного. Ему не хотелось ничего другого, кроме как провести больше времени с Гермионой и сыном. Конечно, его сын не был настоящим, но Гермионе удалось идеально скопировать внешность и манеры Люциуса, вплоть до его гордости из-за принадлежности к семье Малфоев, которую, казалось, всегда выставлял напоказ его сын. Абраксас скучал по нему. Он закрыл глаза, как только его охватило головокружение. Когда он снова открыл глаза, рядом с ним была Гермиона Грейнджер, и он был доволен.________________
Позже в тот же день Гермиона снова встретилась с Волдемортом для очередного урока. Она нервничала, встречаясь с ним после того, как потеряла контроль над собой, но, похоже, он и не думал об этом инциденте. Не поднимая этого вопроса, он продолжил урок. Они сражались на дуэли — если дуэлью можно было назвать то, как Волдеморт кидался различными заклинаниями, в то время как она изо всех сил старалась блокировать или противостоять им. Её лицо исказилось, и она схватилась за голову. Мучительный спазм сдавил ей горло, а страх прогрызал её внутренности. Это было испытание силы воли. Даже когда её глаза грозили закрыться, она изо всех сил старалась отслеживать каждое его движение. То, как он отстранился и взмахнул палочкой, заставило её немедленно поднять самый сильный щит в арсенале. Шквал разноцветных потоков магии обрушился на её щит. Чистая сила его магии чуть не сбила её с ног. — Отлично сработано, Гермиона. Вам удалось успешно заблокировать эту комбинацию заклинаний, даже после моей атаки заклинанием «Парализующая мука». После этого проклятия большинство волшебников быстро проигрывают дуэль. Гермиона всё еще дрожала от внезапного отчаяния и эмоциональных страданий, которые принесло заклинание Волдеморта. Эти эмоции ощущались так натурально, что к ней вернулось безнадёжное отчаяние, которое она испытывала на протяжении всей войны. Она правильно предвидела, что он атакует чем-то ещё более гнусным, и быстро наложила самый сильный Щит из возможных, до того, как смогла избавиться от воображаемой боли. Волдеморт тут же наложил на нее контрзаклятье, наполняя её сердце радостью. Когда несчастливые мысли исчезли и она вспомнила, как он похвалил её, она улыбнулась. Девушка была почти опьянена этим ощущением. Он редко делал комплименты другим, но хвалил ее. Мужчина перед ней был одним из самых могущественных волшебников в мире, поэтому его мнение что-то значило, и она не знала, почему его похвала была такой приятной. В такие моменты она гордилась собой, как будто достигла чего-то невероятно важного в жизни. Это было запредельно иррациональное ощущение, но она ничего не могла с собой поделать. Даже когда она получала похвалу от своих старых профессоров, старших членов Ордена или начальства в Аврорате, она никогда не чувствовала себя так хорошо. Эта победа казалась ей добытой ценой больших усилий. Волдеморт был впечатлен ведьмой, рожденной маглами, даже не осознавая этого. Тёмный Лорд покачал головой. — Гермиона, из тебя получился бы ужасный шпион. Нам следует работать над контролем выразительности на вашем лице, а не над дуэлью, ясное дело. Она быстро надела маску безразличия, но её глаза всё еще сверкали весельем. — Как мы будем тренироваться? Я всегда была такой. — То есть всегда была такой несдержанной? Волшебница нахмурилась. — Не все из нас могут быть такими стойкими, как Гэвин Розье. Возможно, тогда ему стоит стать твоим агентом в Хогвартсе. Пусть он подаст заявление на преподавательскую должность. Ходят слухи, что скоро откроется вакансия по Зельеварению. — Старый Слизнорт наконец уходит на пенсию? Розье в любом случае не подошёл бы. Его навыки в Зельеварении катастрофичны. Нет, вы именно то, что мне нужно. В данный момент вы находитесь в идеальной позиции. — Волдеморт вздохнул и внимательно посмотрел на неё, прежде чем ухмыльнуться. — Тебе нравится, когда я хвалю тебя, маленькая ведьма? Сердце Гермионы заколотилось, и она поняла, что покраснела и чувствует себя странно. Неужели не пройдёт ни одного урока, чтобы она не потеряла самообладания? — Да, похоже, что да, — сказал мужчина. Волдеморт медленно сократил расстояние между ними и остановился на расстоянии вытянутой руки. Слегка склонив голову, он посмотрел на неё сверху вниз. Протянув руку, он осторожно заправил за ухо выбившийся из её косы локон, только чтобы ухмыльнуться, когда дикий локон выскочил обратно. Тогда он обернул локон вокруг пальца и слегка потянул его. Прежде чем она успела отбросить его руку, он выпустил локон и с удовольствием наблюдал, как тот вернулся на место. — Хм, он такой мягкий и упругий, каким и кажется, — пробормотал он. Он снова покрутил его вокруг пальца. Девушка могла сосредоточиться только на слабо выраженной ямочке возле его зловещей ухмылки, пытаясь выровнять дыхание. Что он делает? Почему он играет с её волосами? — Вы мне не ответили, — сказал он. Ей нравилась его похвала, но она не собиралась ему в этом признаваться. Втайне её будоражил тот факт, что самый грозный волшебник её времени уважал её знания, силу и способности, не зная статуса крови. Ей не приходилось терпеть обычное снисхождение — для магглорождённой ты очень хороша в этом. Всё, что она хотела услышать — ты хороша в этом. Она могла признать, что одобрение других следовало за ней по пятам всю её жизнь. Дело не в том, что она хотела, чтобы её любили сверстники. Она хотела признания. Она хотела показать, что она магглорожденная, но это не помешает ей добиться успеха в волшебном мире. Способность Волдеморта так хорошо считывать её мысли особенно тревожила, потому что она знала, что он не может применить к ней Легилименцию. Даже сейчас он делал это. Его острые как бритва глаза внимательно изучали её лицо. — Вот почему дисциплина так важна, как и последовательное самооценивание, — сказал он. — Я не против того, чтобы вы искали моего одобрения, но если вы сможете развивать ясность ума и физическую дисциплину, чужое мнение не будет иметь никакого значения для вашей самооценки. Гермиона резко вдохнула, её спину сковало от напряжения. Она презирала то, как легко он мог читать её эмоции. Особенно она ненавидела то, что он, казалось, был единственным человеком из всех, кого она когда-либо встречала, кто мог это сделать — кто даже пытался. Её глаза метнулись к нему, а нижняя губа задрожала. Волдеморт приблизился. Его голос был низким и полным любопытства. — Как ты можешь быть такой безжалостной и в то же время такой… невинной, маленькая ведьма? Не обращая внимания на жар, разлившийся по щекам, она спросила: — Разве я безжалостна, если не считать того раза, когда я защищала свою жизнь магией крови? Волдеморт усмехнулся. — О, ты очень безжалостна. Могу поспорить, ты из тех ведьм, которые сделают всё возможное, чтобы добиться желаемого. Я знаю, ты сказала, что обучалась на дому, но держу пари, что ты намного опережала ровесников просто потому, что никогда не соглашалась на посредственность. Просто быть хорошей в чём-то, вероятно, для тебя было недостаточно. Ты должна была быть лучшей — во всём. Волдеморт отпустил её волосы, и кончик его указательного пальца скользнул под её сжатую челюсть. Его палец мягко скользил по её подбородку, который внезапно стал чувствительным и напряжённым от его легкой ласки. Мужчина наклонил её лицо к себе. Пышные, густые ресницы обрамляли рубиново-красные глаза, и он, казалось, был готов расчленить её — вернее, разобрать на части — по кусочкам. — Держу пари, что твои желания включали в себя стремление к знаниям. Ты хотела знать всё, что можно знать о магии, но не была уверена, что делаешь достаточно. Я уверен, ты не была похожа на других юных волшебников, которые были слишком озабочены такими мелочами, как дружба, романтика и квиддич. Гермиона, затаив дыхание, замерла с широко раскрытыми глазами в неверии. Она не могла отвести от него взгляд. Как получилось, что он мог разглядеть её так ясно? Потому что он сам был таким же? Увидел ли он в ней себя? Будучи магглорожденной, она оказалась в невыгодном положении, когда впервые обнаружила, что она ведьма, потому что она не выросла в волшебном окружении. Тогда она сделала всё возможное, чтобы наверстать упущенное. Нет, она сделала все возможное, чтобы доказать, что может быть лучше всех тех, кто смотрел на неё свысока. — Скажите мне, Гермиона. Расскажите мне что-нибудь из детства. Что именно отличало вас от других людей вашего возраста? Какой-нибудь явно недобросовестный поступок. С чего ей вообще начать? Она размышляла, стоит ли вообще говорить ему что-нибудь. Казалось, он уже знал её лучше, чем кто-либо другой. Гарри и Рон, возможно, знали настоящую Гермиону, но даже если бы и знали, они никогда не говорили ей об этом с такой пугающей проницательностью. Волшебница решила, что может позволить себе рассказать ему что-то безобидное. Возможно, они были похожи, когда были молоды — оба были заняты учёбой. Она могла бы использовать это в своих интересах. — Однажды, когда мне было тринадцать, я одолжила маховик времени у друга семьи, чтобы иметь возможность больше учиться. Мне не хватало часов в сутках, чтобы сделать всё, что я хотела. Хотя я не считаю это по-настоящему недобросовестным поступком. Я никому не причинила вреда. Его рот медленно изогнулся в улыбке. — Никому не причинила вреда? Вы забыли, что получили в своё распоряжение явное преимущество, к которому никто другой не имел доступа, и были готовы рискнуть самой тканью пространства и времени. И всё ради чего? Ради знаний? Я бы счёл это довольно недобросовестным деянием. Гермиона никогда не думала об этом таким образом. Чувствуя себя в защитной позиции, она ответила: — Вы не хуже меня знаете, что знание — это сила. — И… ты бы сделала всё ради власти, не так ли, Гермиона? Брови Гермионы сошлись на переносице, а руки сами сжались в кулаки. Волдеморт обращал её слова против неё, но она не могла придраться к его логике, даже если и не была с ним согласна. Он бросил на неё понимающий взгляд. — Я думаю, нам следует продолжить занятия в другой день. Следующий урок должен быть весьма насыщенным. Я рекомендую перед занятием утолить жажду как следует. Девушка смотрела ему вслед, пока он шёл к выходу. Она ошибалась на его счёт. Возможно, Волдеморт не был полностью лишен сочувствия. Но его особый вид сочувствия был столь же манипулятивным, сколь соблазнительным.