Три черничных полосы

В полдень десяток парней, включая меня, собрались у церкви. Мы надели старьё, что уже было испачкано краской в предыдущих ремонтах, а на потёртой табуретке лежала стопка тряпичных перчаток. День, конечно, выбрали «идеальный» для работы — жуткая жара. Надеялся, матушки не чай принесут к столу, а воду прохладную или квас, у них он очень уж вкусный. В нашей деревне больше и нет церквей, а зачем? Эта вмещала человек двадцать, однако вполне хватало. Помню, как до семи лет здесь проводил каждое воскресенье, слушал все проповеди своего отца, обязательно должен был выглядеть прилежно. Не сказать, что это приносило мне особое удовольствие, до сих пор могу приходить на службы, однако по своей воле и только. Сколько раз меня под локоть сюда водили, заставляли каяться в грехах, просить прощения у Бога. Порой, церковь мне казалась личным адом, как и родной дом, но скажи я такое в слух — остался бы бездомным. Сам удивлялся, как, несмотря на все унижения и страдания, я как ни в чём ни бывало ходил сюда и продолжал верить в Христа. При отце было страшно говорить такое, но моя вера давно под сомнением, однако это не из-за Бога, из-за людей. К тому же, церковь забрала у меня родителей на большую часть детства, я имел право злиться. Когда, наконец, все инструменты и вёдра с краской принесли, мы принялись за дело. Начало работы совпало со звоном колокола. От громких звуков птицы разлетелись кто куда, закрывая ясное небо чёрными крыльями. Карканье перебивалось руганью попа, мол, многовато этих «птиц смерти» в последнее время — дурной знак. — Картавый! — крикнул я лучшему другу. — Илюха, чтоб тебя! — Чего? — Иди снизу крась, всё равно не достанешь, даже с этой палкой. Меняемся. Он показал мне язык, но палку с валиком всё же отдал. Мы чуть ли не с пелёнок знакомы с Ильей, дружба началась как только я ему песок в штаны засунул, а он мне — одуванчик в рот. Афинский был мне по нос, а моему отцу и вовсе по подбородок, черноволосый, кудрявый, ещё и с щетиной, мне такую растить недели три-четыре, а ему — пара дней. На верхней губе у него был шрам, который друг с гордостью всем показывал, ведь получил он его, когда спас от воришки мелкого мальчика, получив кастетом по лицу. — Как дела с Олькой? — Как-как, блин, никак. Я ей вчера велик починил, ну, мы разговорились, а она про какие-то знаки заладила. — Гохроскопы? Слышал, у Сокола пхро то же вечно базахрит. — Но Олька сказала, что подумает насчёт прогулки. А это — да. Она просто хочет показать, что её трудно добиться. — Ага. Но у Змея всё хуже. Она ему сегодня утхром веником по башке как… Илья продемонстрировал, держа в руках кисточку в краске. Белые капли полетели на наши лица и траву. Я сплюнул и недовольно огрызнулся на друга. Картавый отвернулся к стенке и стал усиленнее красить. С ним всегда так. Да простит Господь, но радовало, что у моего соперника дела обстояли хуже. Ростик, он же Змей, парень неплохой, мы прошли вместе не одну потасовку, он тоже некий брат мне, как и Илья, только претендовал на сердце Бубновой. «Разбежался,» — говорил я про себя. — Здорова, — раздался знакомый голос за спиной. — Ещё нужны помощники? — Ты ещё кто? — рявкнул Илья. — Картавый, крась и не отвлекайся. Это наш. Бери перчатки и кисточку, Славка. — Какой ещё наш? — спросил друг, когда Слава отошёл. — Племянник тёти Даши, на лето приехал. — И чё? Вы с ним знакомы? — Вчера познакомились. Он норм чел, хоть и городской, вроде. — Выглядит как панк. — Не, обычный, говорю тебе. Пусть паренёк освоится, что ты от городского хочешь? — Шом, я повехрю, по стахрой дхружбе. — Напряг-то задницу. Эй, Славка, дуй сюда! Думал, ты не придёшь. — Сам так думал, — пожав плечами, ответил он. — Это лучше, чем ничего. — Дело говоришь. Кстати, это Илюха, почти брат, считай, мой. Можешь звать его картавым. — Не может. Слава, да? — Ага. — Ладно, хработай, Слава. Потом побазахрим. Обычно от этих слов каждый напрягался, а Славке — хоть бы хны. Абсолютно равнодушный взгляд, расслабленное лицо — хотя, Картавого даже незнакомцы побаивались. Ладно, они пугались, потому что он их с заточкой встречал раз через раз. Работать молча не получалось, особенно когда подбежал Ростик. По большей части разговаривали мы со Змеем и Картавым, однако я старался иногда подключать и Славу. Он отвечал неохотно, почти как вчера. Странно, что опять весь в чёрном пришёл, мокрый был минут через пятнадцать. Половина уже сняла футболки и продолжала красить так. И словно почуяв это, вокруг появились наши девчонки. Оли среди них не было, зато стояли пять сплетниц или банда КУКУ, как мы их звали: Шура, Лариска, две Тани и Кристина. Лариса Ульянова была главной в их компании, и самая доставучая, любила совать свой острый нос куда не надо, а потом вся деревня знала в подробностях о каждом твоём шаге. У Лары мама работала на радио в Москве, потому привозила сюда дочке всякую дорогую косметику или одежду. Фирменный аксессуар — ярко розовый ободок, она носила его всегда. И сумочку, конечно. Иногда в голове мелькала мысль: «Хоть бы однажды её увезли в эту Москву, уж там сплетней много, найдёт себе дело. И нам жизнь облегчит». Рыжая, Таня Краснова — Ларкина копия, которая вынуждена была прятаться в тени огромного эго Лариски, зато пухлая Таня — самая нормальная из их компашки, хранила секреты, через раз, но хоть пыталась. Первая отличилась этой зимой — обрезала волосы по плечи, а ещё у неё родители — учителя в нашей школе. А вот последнюю нам с парнями было частенько жаль, ей так доставалось из-за внешнего вида. Да, в детстве мы сами любили подразнивать её, чаще всего колобком звали. И придумал это я. Зато сейчас Куприяновой эта пухловатость даже была к лицу, замечал, пацаны с деревни не могли оторваться от рассматривания её форм. Ириска, то есть Кристина — младшая сестра рыжей Тани, вот и таскалась везде с ней. Чем в семь может быть интересно с этими сплетницами? Мне не понять, я не был девчонкой. Ириска как мелкий шпион: незаметно пробиралась, всё слушала, запоминала, а потом уходила незамеченной. Первое время мы на неё внимания не обращали, если видели — ходила мелочь и ходила. Но эту хитрюгу с золотым хвостиком всегда легко было подкупить ириской. Саша Устинская. Шура. Александра. Да как угодно. Моя как бы бывшая девушка. Почему как бы? Ух, там вышла неприятная история. С ней у меня в четырнадцать был первый поцелуй. Мы тогда на дискотеке медляк станцевали, а я её погулять позвал ненадолго. Заболтались, а потом и поцеловал, а то парни бы засмеяли. Было странно, неумело, но внутри — приятное чувство, даже гордился собой. Шура вся засмущалась, а я не заметил, как уже и до дома проводил, там ещё раз и поцеловал. Уже увереннее. А что было дальше? Ничего. Мне только это и нужно было от неё, потому и отшил грубо при пацанах, когда обниматься полезла. Сашка до сих пор недолюбливала меня, ну и Илью, он же лучший друг мой. КУКУ стояли у дороги, перешёптываясь и над чем-то иногда посмеиваясь. Парни, заметив на себе внимание, стали работать усерднее, напрягали мышцы, бросали игривые взгляды в сторону сплетниц. Кстати, так их Ростик прозвал, случайно. Он так тараторил, что однажды попытался быстро объяснить, о какой четвёрке (на тот момент ещё четвёрке) речь. КУКУ они стали благодаря фамилиям, так совпало. Не сказать, что им нравилось, когда мы так говорили, однако уже слишком привыкли. — Крис, отойди! Испачкаешься — мама убьёт, — раздался крик рыжей Тани. Не знаю почему, однако у неё всегда в голосе были истеричные нотки, даже в спокойном тоне. Ириска убежала в сторону одуванчикового поля, где секунду назад промелькнул серый пушистый хвост. Девочки подошли ближе к нам, встали в одну ровную линию, оценивающе глядя на каждого. Особое внимание привлёк новенький. Не внешностью, не голосом, только спину же было видно и чуть повёрнутое лицо — сам факт того, что Слава — новое лицо в деревне, уже делало его предметом обсуждения у КУКУ. Они шептались, но так, чтобы мы, а главное он, слышали суть. Спасала от их компании только краска, в которой девчонки боялись хоть чуточку измазаться. «А если вокруг церкви круг нарисовать этой же краской? И от демонов защита, и от них». — Славка, — негромко сказал я. — Чего решил прийти? — Сам же звал. — А ты отказался. — Захотел и пришёл. Как хотели родители — подальше от ремонтных работ. — Молодчик. Я усмехнулся, а Слава даже не обернулся. Краска немного капала на одежду и траву, зато с каждой минутой церковь становилась не такой хмурой. Серые запылённые стены с неприличными нашими рисунками превращались вновь в белоснежный холст, который будут заполнять мелкие ребята. Странная, конечно, постройка, но стойкая. Кто-то некогда решил сэкономить, а потому в некоторых местах стен можно нащупать не кирпичи, а деревянные доски. Больше проколов не было. Внутри всё чинно, благородно, правда на потолке — ни единого рисунка. Мои одноклассники, живущие в городе, говорили, что у них они расписные. На учёбу нам приходилось ездить в Дно. К сожалению, последняя школа в Скуграх закрылась не так давно. Половина класса была из деревень, потому проблем из-за места жительства не было. Однако какая-то разница между нами всё же проглядывалась — то в поведении, то во внешнем виде (странное замечание, учитывая, что мы ходили в одинаковой форме). К тому же, одноклассники часто обсуждали новинки среди игр, а я мог лишь раз в две недели, в лучшем случае в полторы, заходить в компьютерный клуб Дна. У кого-то из пацанов моих компьютер был, однако сколько уговоров ради жалких тридцати минут. Из-за этого приходилось лишь звонить и смс писать, ведь аськи у меня не было в ближайшем доступе. Надеюсь, это исправится после поступления. До города добираться было недалеко, а иногда после короткого учебного дня я мог позволить себе на часик уйти погулять между многоэтажек и больших магазинов. Мы каждый месяц ездили закупаться в Дно, хотя и местная продукция была вполне себе. У нас было два ларька и один мелкий магазинчик. Там продавались: еда, хозтовары, газеты, иногда лекарства. А за всем остальным, разумеется, — в город. Нигде я больше и не был толком, разве что у бабушки с дедушкой в Великом Новгороде. Зато в этом году надеялся всё изменить. Даже если не получится попасть в этот институт, то, как минимум, увижу действительно большой город. И мама будет с нами, я не мог позволить ей остаться. В моей голове часто возникали мешающие жизни вопросы: «Насколько там дороже жить?», или «Что я буду делать, если не поступлю?», или «Как отнесутся к деревенскому?», даже иногда «Что будет с нашей дружбой?». Перебивало всю волну беззаботности. А мне так не хотелось размышлений. — Андрей! — крикнул Ростик. — Хватит пялиться на них, я из-за тебя блондином стал, придурок! Змей зарядил мощный подзатыльник парню, отчего тот стушевался попытался убрать краску с его волос. Руку Андрея Ростик перехватил и отбросил, что-то процедил сквозь зубы и, отдав тому кисточку, ушёл. Благо у соседних домов стояла колонка, не надо далеко бежать и, может, пока краска не засохла, получится отмыть голову. Только после крика Слава обернулся и увидел компанию девушек, что по щелчку пальца запустили волны кокетства в сторону нового лица. Их чуть смущённые улыбки, игривые глаза, наматывание локонов на пальцы — всё летело в Славку, однако разбивалось о стену его равнодушия. И секунды не прошло, как он вернулся к работе, даже на миг не задержав взгляд на КУКУ. — Как тебе наши девчонки? Главные сплетницы, — решил спросить я. — Девчонки как девчонки, мне-то что? — Пхридётся пхривыкать, что пахру дней не отделаешься от их внимания. Везунчик, блин. — В честь чего такое? — Ну ты даёшь, Славка! Им только дай повод, засунут носики во все дыры, лишь бы знать обо всём. — Новое лицо — новые сплетни. К тому же, выглядишь стхранно. — Что странного? — Шом, молчи. Спхрошу пхрямо… Ты пак? — Кто? — Модники разукрашенные и с волосами что-то себе делают. Ну сам будто не знаешь. Панк. — А-а, нет. — И не из этих — как их там — на «м»? — Эмо? Нет. — Пока повехрю. — Я говорил же, Картавый. А ты… — Эй! Всё хравно, на лице даже что-то у него. И причёска стхранная. — Я всё слышу. — Славка подскочил и навис над Ильей. — Если тебя что-то не устраивает, это твои проблемы. Хожу как нравится, остальное волновать не должно. Илюха собирался ответить, однако на наши разговоры пришёл один из священников. Его грозный взгляд заставил нас замолкнуть. Лучше бы он его обратил к кое-кому другому. Наступившая средь нас тишина мигом прервалась голом четвёрки: — Видели? — спросила рыжая Таня. — А смелость-то у Ильи поубавилась, — хихикнула Шура. — По мне, так он выглядит загадочным, — сказала пухлая Таня. — Что он забыл среди них? — Лара недовольно взглянула на нас с Ильей, — ещё будто знаком с Тёмой. — Может, одноклассники? — Не тупи, Саш. Какие одноклассники? Я всех знаю из нашей с Тёмой школы, нет такого. Когда работы оставалось на пять минут, позвали нескольких помощников, чтобы вытащить стол, стулья и вкусности. Славка чуть ли не первым вызвался, за ним ушёл я и Ростик. Змей подобрал свою чёрную шапку где-то в траве и, когда мы отошли, хлопнул Славу по плечу и громко поинтересовался: — Откуда новое лицо? Ещё и с такой отстойной… — У вас традиция такая — прикапываться к одному и тому же? — Славка обратился ко мне, заранее поняв претензию. — Ты что, знаешь этого, Шом? — Это племянник тёти Даши. Отстань, блин, от парня, Картавый докажет, нормальный он. — Если ещё один скажет мне нечто подобное, я… — Ты что? Ростик толкнул Славу в грудь, тот чуть пошатнулся, сделал шаг назад, но, главное, не грохнулся. Я тут же вмешался. Если этому Славке что-то сломают, прилетит мне. — Тихо! Змей, ты с каких пор снова на всех так накидываешься? — А ты с каких пор всех защищаешь? — Если бы не знал, не защищал. Ещё подеритесь у церкви, совесть имей. Пока мы перебрасывались короткими фразами с Ростиком, Славка уже, оказалось, ушёл. Пришлось прекратить словесную перепалку, особенно когда матушки негодовали, чего мы одного худенького мальчика отправили таскать громадный стол. Разумеется, извинились и побежали помогать. «А чего я, в самом деле, его выгораживаю? Мы с ним болтали один вечер, часик или два, это вряд ли можно назвать нормальным знакомством. И защищать его меня никто не просил. Надо намекнуть, чтобы был аккуратен, а то трупа не хватало по соседству». Наконец, наступила часть, ради которой и собрались все работники — обед. Запах свежеиспечённых булочек перемешивался с ягодами, а ещё каждому досталось по пломбиру. Не все даже руки помыли, так сели за стол, слушая на эту тему ворчание от служителей. Жаль, что защитная стенка из краски ушла, ведь пришли КУКУ. Они вертелись сперва у противоположного конца стола. Гул голосов местных парней достигал всех пределов громкости, так что едва можно было собеседника услышать, не то что кого-то ещё. С волос Ростика ещё капала вода, однако краски уже толком не было. Я заметил, что не хватало нескольких ребят, однако быстро забил на это. — Эй, Илюха, — шыкнул Змей. — К тебе сегодня можно? — Неа, лучше не хрисковать. Ты вчехра спхрашивал. — А после такого труда банька бы не помешала, — мечтательно сказал я. Славке было как-то скучно, а сплетницы двигались ближе к нам. — Может, свалим? Работу сделали, можно и… к забору. Парни кивнули и, взяв пару пирожков в руки, уже помчались к нужной точке. Я хотел было встать, однако на секунду задержался и спросил: — Славка, пойдёшь с нами? — Куда? — Не важно. Просто в спокойное место, где нет этих доставучек и можно поболтать спокойно. Илюха и Ростик уже убежали. — Почему ты приглашаешь меня? — Вопросов не задавай. Хочу и приглашаю. Ты тормознутый какой-то. — Ладно. Мы со Славой шли чуть медленнее парней, однако так, чтобы нас не хватились. Место «забор» — наша любимая точка сбора. Там всегда тихо, нет взрослых и лишних глаз, потому можно было иногда выпить пиво или даже закурить, если кто находил пачку. Деревянная ограда была чуть выше колена, рядом стояла лавочка, исписанная всякими сопливыми признаниями в любви или просто именами парочек. Место было вообще не спрятано, просто никому не надо было в эту сторону. Нам приходилось заворачивать чуть ли не на середине склона и идти сквозь кусты репейника. Там некогда была информационная доска, однако действующая стояла недалеко от домов, а на этой до сих пор объявление датируемое девяносто девятым годом. Примерно тогда я и узнал об этом месте, а потом и рассказал друзьям. Увидев Славу, парни нахмурились, однако промолчали. Напряжённая обстановка сразу чувствовалась, её решил разбавить я. Решил, но не сделал. Только сел на забор и принялся отдирать репейник от футболки. Славка взял всё в свои руки. Вне церкви он как-то стал разговорчивее, а пацаны — понятливее. Они недолюбливали тех, кто отращивал волосы длиннее Картавого или делали причёску выше Змея. — То есть, пхросто городской? Не эмо, не мажохр, не… — Понял я, нет. — И кто же ты по жизни, Слава? — спросил Ростик. — Я. Кем ещё могу быть? — Хы, ну и тохрмоз. Нашёл же ты его, Шома. — Эй, дайте челу привыкнуть. Себя вспомните, когда заговорили о встрече с Шефом. — Это ещё один твой друг? — О-о-о! — протянули парни и начали на перебой объяснять. — Его дхругом стать невозможно. — Это главный среди Дна. Говорят, его дед ещё уличным был, и отец тоже. — Запхравляет всеми. У него есть пхриближенные, но это максимум. — У Шефа друзей нет. Его банда, считай, — его семья. — У нашей банды Шома только поэтому главный — он пхриближенный пхриближенного. Мы могли бы все стать частью его улицы. — Эй, не только поэтому, — возмутился я. — Да-да, тут блат не причём. Просто, не будь таких знакомств, было бы труднее Шоме место это получить. Особенно, когда облажался однажды. «Надо вечно припоминать». — Не знал, что у гопников такая иерархия, — ответил на всё это Слава. — Ты один из немногих, Слав, кто нас так назвал. Обычно от людей мы слышим иное. — Например? — Неважно, Славка, неважно. Ростик заболтался не в ту сторону. — Ага, — он поднял руки, — зато узнал что-то о нас. Теперь его очередь. — Да, Слав, храсскажи что-то из своей жизни. Хоть кохротко о себе. — У меня скучная жизнь, парни. Я в ж… Дне живу. Родители перебираются в Псков, может, там будет лучше. А сам школьник, не спортсмен, не художник, не музыкант. — А Шомка-то, кстати, художник как раз. — Что? — удивились мы со Славкой. — Какой я тебе художник? — Ой, заскхромничал. — Калякаю для себя. И только. Болтливые. — Куришь, Слав? Непонятное бормотание, взмахи рукой — ответ ясен. Да, но скрываю. Так отвечал каждый третий. Илюха усмехнулся, а Ростик протянул последнюю сигарету Славке. Стена напряжения мелкой крошкой падала, превращаясь в горку, которую нужно лишь пнуть, чтобы до конца избавится от неловкостей. Парни стали чуть дружелюбнее настроены к Славе, а тот даже смог начать улыбаться. Ногти он, кстати, стёр, молодец. И могли ли быть сомнения, что он нормальный? — То есть, — заговорил я тихо, пока Змей с Картавым что-то обсуждали, докуривая одну сигарету на двоих, — ты умеешь отвечать не односложно и даже быть открытым? — Всегда умел. Просто надо правильно спрашивать. — Эй. Но ты неплох. Теперь, если кто-то докопается, мы откопаем. Наши тебя не тронут, но только мы. — С чего вдруг меня кто-то должен «трогать»? — Если ты не заметил, то тебя многие за панка принимают. Мы с такими месяц назад устроили стычку, недавно с одним похожим «поболтали», — я указал на рану на виске. — Нормальных мы не трогаем, а эти… противно. — Сам будто нормальный. — Я и не приписываю себя к таким. Но и не выделываюсь. — Я тоже в некоторых моментах ненормальный. — Ходишь во всём чёрном в жару, ногти даёшь штукатурить, ещё бы. *** — Эх, ну ты и изменился! Видно, что городской. Нет! Столичный. — Ой, ну Питер — вторая столица, во первых. А во вторых, Шура, сама какой стала, еле узнал. Я ещё разок покружил Сашу и, наконец, соизволил выпустить её из объятий. Мамы договаривали в доме, зато мы стояли возле клумбы, где и пересеклись минуту назад. Кто бы мог подумать, что она сейчас окажется здесь. Шура выглядела заметно взрослее: серьёзный взгляд, даже сквозь улыбку, уже не такая пёстрая одежда, меньше браслетов. Каштановые волосы были собраны в пучок, который она раньше так не любила. Я отметил, что здесь впервые проросли розы. Раньше я ни у кого не видел их, а тут — целая клумба. Оказалось, в прошлом году посадили, прижилось. Шура ухаживала за ними каждый день, не забывая о работе. Она на лето устроилась в ларёк, чтобы хоть как-то заработать, а вообще, после выпуска поступила в ПетрГУ. Общежития, сказала, неплохие, образование вполне себе, преподы понимающие, а городок Петрозаводск недалеко от Питера, можно хоть каждые выходные гонять. С особенным упоением Саша рассказывала об Онежском озере, как часто гуляла по набережной, а летом ездила с друзьями купаться. — Мне жаль, что с вашим домом… — Забей. Зато выберутся из этой дыры. — А им это надо? — После всего того, что я творил, надо. Они же, наверняка, долго переживали, если не до сих пор. В глаза стыдно смотреть. — Четыре года уже прошло, забудь. Ну, оступился разок. — Разок… «Я не оступился. Я прыгнул. И назад не забрался. Я жалею, что не смог никак остановить себя, вопреки всем желаниям, включить силу воли и огородить». — Ростик, кстати, не надоедает? — перевёл я тему. — Уже реже. Твои как с цепи сорвались тем летом, ей Богу. Один бывший в прошлом месяце проходу не давал, уже не знала, что делать. — Я могу поговорить со своими, решу. Или Илюхе скажу, будет твоим охранником. — Ой, — Шура неловко засмеялась, — да брось это. Да и вы общаетесь разве? — Ты думаешь, «поговорить» у меня значит «поговорить»? — Не надо. И Илью не втягивай. Зато поняла: некоторые бросаются быстро, некоторые медленно. — Некоторые слишком быстро… — Придурки эти «некоторые». — Согласен. — Хочешь на чай зайти? — Не сегодня. Да и мама такими путями до ночи здесь задержится. — Как знаешь. — Я здесь ещё дня на два точно, можем позже пересечься. — А у тебя есть ещё дела, помимо переезда? — Да, хочу кое-что найти. Я уже минуты две чесал запястье, что оно сильно покраснело. И дело вовсе не в комарах, что жужжали над ухом круглые сутки и пробирались даже через несколько слоёв одежды. Я возвращался в Скугры лишь раз. В первое лето. И там на пару недель, больше не мог выдержать — осуждающие взгляды, гнетущая атмосфера, ветхие дома с таким же ветхим спокойствием — деревня больше не казалась домом или маленьким убежищем. Когда я гулял один, то часто вспоминал о лете седьмого года, вспоминал каждый маршрут, пройденный тогда, разве что, кладбище стороной обходил. Терзания души переплетались с моментами ностальгической радости. Я на карте готов отметить все точки, в которые бы возвращался из раза в раз, да что там… Не случись того скандала, я бы и в Скугры возвращался охотнее. *** Кто бы мог подумать, что я с Ростиком буду идти в обнимку два часа. Я не обращал внимания на время, возможно, было около семи утра, когда наш класс начал расходиться по домам. Выпускной прошёл даже лучше, чем я мог ожидать. Мама пустила слезу, как на последнем звонке, расцеловала меня, когда получил аттестат, пришлось потом помаду стирать несколько минут, и не могла перестать говорить, как мне идёт костюм. Она уговорила меня надеть рубашку, галстук, пиджак — последний я взял из гардероба отца. Официальная часть не казалась слишком весёлой, все ждали вечера — главной гулянки. Казалось, что десять лет мы учились здесь только ради неё. На одну ночь все забыли о ссорах, спорах, разделениях по месту жительства или просто по увлечениям — мы были одним классом, что в следующий раз не понятно когда соберётся вот так, все вместе. Вечно замкнутые ботаники находили язык со всеми, а иногда даже с незнакомцами, проходящими мимо, девчонки делали друг другу комплименты, даже если не совсем искренние, а после лезли к нам с объятиями, которым нельзя было противостоять. Мы с Ростиком впервые узнали, что один длинноволосый парень, что ходил с вялым хвостиком и проколами в ушах и носу, — хороший гитарист и каратист. Да что уж там, нас перестали считать какими-то недопреступниками или бывшими бомжами, а такой слушок был однажды. И открывшееся дружелюбие не было следствием алкоголя, мы выпили лишь ближе к закату, нас охватила волна ностальгии и грусть от того, что придётся уйти из привычного нам мира и почти навсегда попрощаться с теми, кто маячил перед глазами каждый день. Наевшись шашлыков до отвалу, накупавшись, напившись и, конечно же, встретив рассвет, в котором девочки видели какую-то романтику, а я — тухлое солнце, которое ещё само не проснулось, а его уже подниматься заставляют, мы разошлись. Ростику пить много нельзя, слишком худой, а потому, вероятно, и пьянел быстро. Счастливые, мы побрели в сторону деревни, благо маршрут знали наизусть. Первые минут двадцать шли в обнимку от переполняющей радости, готовы были запрыгнуть друг на друга, зато потом я поддерживал Змея, чтобы тот не рухнул. С каждой минутой машин становилось всё больше, одна даже затормозила, чтобы узнать в чём дело, а то я будто труп нёс. Тяжёлый, между прочим, замедляющий движение, потому мы и пришли к дому Ростика лишь спустя два с небольшим часа, хотя могли управиться чуть быстрее. Утро в деревне было как всегда туманным. Самое приятное время — никого на улице, мог бродить где угодно, наслаждаться упавшим облаком. Вот я и ушёл, когда довёл Змея до дома и убедился, что тот зашёл внутрь. Голова у меня, конечно, немного гудела да и глаза начали слипаться, однако я не мог позволить себе уснуть сейчас. Домой вернуться лишь на минуту не было возможности, мама уже точно не спала, а потому не выпустила бы, пока не проспался и не рассказал бы всё. Жаль было шагать мимо, так тихо, словно нашкодивший подросток. Я встал возле ближайшей к церкви колонке и немного выпил воды, умылся, привёл себя в порядок как мог. Размяв ноги, гуляя от одного конца улицы до другого, я остановился у спуска и сел на траву. В голову залезали десятки мыслей, такого со мной прежде почти не случалось, взросление что ли? — Эй! — услышал я чей-то крик минут через двадцать спокойствия. Обернувшись, увидел Славу. Он был как всегда в чёрном, с кепкой козырьком назад, только теперь ещё и с серебряными цепями и напульсниками: один с красной надписью, другой с черепом. Я жестом позвал его присоединится, тот молча присел рядом. Минуту я наблюдал за ним, он — за мной, после тишина исчезла. — Как прошёл выпускной? За эти дни мы ещё больше подружились. Славка в самом деле нормальный, даже слишком, парень. Наши опасения, что он какой-то фрик, ушли далеко и вряд ли вернутся. Иногда Слава бесил своим равнодушием и излишнем спокойствием, однако в редкие моменты проявлял настоящие эмоции, не наигранные, как это часто делают… все. В том числе и я, не без греха, что уж скрывать. — Отпад, — протянул я. — Этого стоило ждать, Славка. — Говорят, ты был в костюме? Не верится. — Ха, был. Но комфортнее без. Ох, никогда столько шашлыка не ел, ещё и придурки мои, одноклассники, бывшие уже, принесли кучу читоса. Вряд ли буду ближайшую неделю его есть. Погоди, а ты чё на улице забыл? — Гулял. — Ранняя пташка, что ли? — Ну типа. — Слишком ты порядочный, Славка, относительно нас. Учишься обычно, встаёшь вовремя, говоришь без мусора. Может, ещё и не дрался ни разу? — Почему же, было дело. Не крупно, но в милицию загремел. Это, кстати, было месяца два назад. — Неужели? В городе такое может твориться, а мы и не при делах? Удивительно. — Эй, ты слишком странно относишься к городам. — Это из-за вас, городских. Считаете, что мы, деревенские, совсем тупые, застряли в прошлом веке. И не надо переубеждать, Славка. Да, Скугры ещё напоминают конец девяностых, но лишь немного. А мы такие же, обычные. — Ты не обычный, Тём. И никто не выпендривается, идиоты есть везде, не суди по ним всех. — Ты даже не… Я задумался, что можно было предъявить Славе. Огляделся и нашёл — колосок. Вырвал его, а затем быстро отыскал второй. Повернулся всем телом к Славке, наблюдая за его выжидающим взглядом. Доля интереса, смешанная с непониманием, едва прорывалась сквозь стену пофигизма, однако он ждал, ждал, чем я могу его удивить. Я, на самом деле, спорил ради спора, но теперь и доказать что-то обязан был. — Эта сладкая, — я начал грызть стебелёк, пока пушистый кончик прыгал в воздухе. Вторую травинку протянул Славе. — Ты такого точно не пробовал. — Предпочитаю не жевать траву, особенно по которой ходили. — Такой нудный. Попробуй, говорю. В детстве так обожал делать, давно не грыз, однако навевает приятные воспоминания. — А мне нет. Закатив глаза, я сдался. Ну не пихать же мне силой в него этот колосок, хоть я и мог. А стебель продолжил грызть, пока не заметил как Славка усмехнулся. Он сидел, уперевшись локтем в колено, а наклонённая голова лежала на кулаке, взгляд направлен на меня, такой мягкий, впервые. — Чего ржёшь? — грубовато спросил я. — Весь такой брутальный, даже странно видеть тебя в таком положении. Немного специально, кончик колоска прошёлся по носу Славки, после чего паренёк словно проснулся, удивлённо вскинул брови и встряхнул головой. Теперь настала моя очередь смеяться. Слава быстро отыскал вторую травинку и провёл ей пару раз от моего глаза до губ и обратно. Разумеется, я начал морщиться, стало щекотно. А туман уже и исчез куда-то, как и последние граммы неловкости между только познакомившимися нами. Когда Слава вновь потянулся, чтобы щекотать меня этой травой, я начал уворачиваться и в итоге просто грохнулся на спину. Однако в этой игре правило «лежачих не бьют» не действовало. Рука городского хитрюги, который так же разлёгся на траве, тянулась к моей шее, так что я быстро схватил Славку за запястье. Чуть приподняв его руку, я сказал: — Играешь с огнём. — Сдаюсь. — Наконец, Славка чуть укусил стебелёк. Сперва поморщился, однако, немного погрызя, пробормотал: — а неплохо. Сладковато, реально. — А я о чём, — я выплюнул колос, — долго не грызи. Эх, противно становится. — Может, руку отпустишь? Я только сейчас обратил внимание, что всё ещё сжимаю его запястье. Оно было таким тонким, бледным, словно мраморным. Может, его и сломать можно за раз, стоит чуть напрячь руку? Но я не хотел пробовать этого, спокойно отпустил, положил свою ладонь под голову. В сон уже немного клонило, однако я держался из последних сил. Что-то внутри говорило мне остаться хоть на минуту, а затем ещё на одну. Возможно, дело было в отступившей на утро жаре, или в эмоциональном подъёме после выпускного, или детским нежеланием возвращаться домой. В голове вертелись попсовые песни, которые одноклассники ставили по кругу, словно другой музыки нет. Лишь две песни Серёги поставили, а дальше только какие-то кассеты с девяностых и нулевых. Неприятно было признавать тот факт, что в последний год я стал лучше относиться к такой музыке, слушал, если играла на радио, даже на дискотеки приходил чуть чаще, не танцевал там, разумеется, но и не сбегал. С другой стороны, я знал, что Ольке нравятся некоторые исполнители, а потому тех же «Отпетых мошенников» уже знал наизусть. Только ждал, когда же эти знания пригодятся. Звон. Новый час. По сути, уже и день новый, это я живу вчерашним, так как не ложился вовсе. Колокол несколько разбудил меня, выбил звуковой волной туман из головы и встряхнул мозг. — Тём, а почему кличка у тебя такая? — Ну даёшь. По фамилии — Шомов. У самого-то есть прозвище? — Есть, но пока не скажу. — Хитрюга ты, Славка. Если Громов, то Гром? Или слишком просто? — Слишком. — И не из-за ушей? — Нет, Тём, не лопоухий. — Хм, — я усмехнулся одновременно с тем как задумался, — обычно по имени лишь взрослые зовут. — Теперь и я. Кстати, ты говорил, что я нормальный. Но, когда узнаешь мою кличку, то придётся узнать и подноготную. — Забей, Славка. У каждого чела есть что-то такое, это обыденность. Ой, этот колокол уже должен был закончить. Я тоже должен был, но лежал. И всё же, пересилив себя, я поднялся и, чуть шатаясь, пытался принять вертикальное положение. Славка хотел проводить, но я лишь попрощался с ним и потопал в одиночестве. Конечно, он шёл сзади, нам же в одну сторону, но не приближался. Разнообразные дома сливались в одну разноцветную полосу, а земля под ногами казалась более вязкой, нежели вчера. Так было странно весело наблюдать за тенью, что ложилась на траву неровным слоем, за тем, как мой силуэт касается высоких деревьев или дальних кустов, хотя до них физически достать из этой точки было нельзя. Даже ёжик на голове стал смешить, пока я водил по нему ладонью в течении пары минут. С волос рука ушла к лицу, кончиками пальцев провёл вдоль правой стороны — от глаза до губ — и был жутко доволен, что сидел не один. Даже нет, не доволен — благодарен, благодарен, что он подошёл. Новое лицо — новые открытия, новые ощущения. Давно уже не было нормальных знакомств, когда вокруг одни и те же морды шастали, о которых всё было известно. — До скорой встречи, — беззвучно сказал я, когда обернулся возле входа в дом. Слава прошёл в метре, также одними губами ответив: — До скорой встречи.