Три черничных полосы

Когда я отошёл после выпускного, то есть на следующий день, мама с утра пораньше отправила в церковь. Она хотела, чтобы я занёс подарок в честь дня рождения одного из батюшек, ведь папы нет, а одной отказывалась ехать наотрез. Уговорила тем, что приготовит шоколадную колбасу, только так и согласился. Самое то идти в церковь после того, как согрешил пару раз за вечер. Если бы я читал молитву и каялся после каждого дурного шага, то жил бы в храме, хотя и такое чуть не случилось. Когда отец работал в церкви и был служителем, то моя жизнь казалась настоящим испытанием: не позорь, не лезь, молчи, молись, слушайся, не дерзи, не слушай адскую музыку, будь как папа. Сколько запретов было, сколько правил, которые по итогу привели к тому, что мы сейчас имели. Стоило мне поступить в школу, при том не церковную или какую-то специальную, самую обычную, так внимания стало уделяться ребёнку меньше, а когда вместо воскресных служб я пропадал с друзьями у пруда, то начались и наказания. Одно, второе — бесконечность это продолжаться не могло. А мама не могла перечить папе. Как? Хвала, что она не работала матушкой, не то я бы вообще свихнулся. От неё шло больше заботы как минимум оттого, что не пропадала, общаясь с невидимыми, а пыталась слепить из меня что-то дельное. Пока я ещё пытался быть хорошим сыном, то видел как она носилась, как делала миллион дел в день, успевая всё, но получая десяток упрёков в свою сторону. Только когда её приковали к коляске народ очухался, заметил в маме человека, стал беспокоиться. Если честно, то в тот момент наша семья возродилась, появились люди, а не слова «мама», «папа», «сын». Шомовы стали не пустым звуком, а ячейкой общества, живой. В церкви как и всегда пахло воском, хотя он перебивался режущим запахом одеколона одного из посетителей, что уже с минуту что-то шептал себе под нос, стоя возле меня. Я перекрестился перед входом, поклонился, но словно не от души, а по привычке. «Иисус, без обид, — начал я разговор с Богом. — Сегодня я никак не могу официально обратиться. А оно тебе надо, если неискренне подходить и болтать пустые слова? Нет конечно. Таких здесь — ползала, а я не такой. Клянусь, что на этой неделе всё исполню, даже грешить постараюсь меньше, чтобы тебя не донимать. А сейчас извини, Иисус, я должен подарок передать твоему… переводчику? Его так можно назвать? Он же нам твоё слово говорит, а ты не на русском всё писал. Однажды, надеюсь, ты дашь ответ на этот вопрос». Мои разговоры с Христом не были формальными. Кому нравится, когда к нему всегда однообразно обращаются, ещё и со странным голосом, припеваючи? Я подметил это ещё в детстве, за что получил первый подзатыльник от отца, а второй следом — за обращение к Иисусу как к «прикольному Богу». Моя позиция не сильно изменилась с пяти лет, так проще. Так словно слышат. Иногда в голову закрадывались мысли, мол, если никакого Бога и нет на самом деле, пустота там — всё. Даже пробовал некоторое время пожить так, без веры, но в сложные моменты, когда рядом не было никого, когда на улице лишь я и котёнок с испачканными лапами и мордой, приходилось говорить. Долго говорить. Я высказывал всё, что копилось на душе и только тогда понял, в чём суть моей веры. Именно моей, ведь, в кого бы мы не верили, отличается то, как мы это делали, ради чего. Иисус нас объединял, но я верил не в его магию, я вряд ли особо верил в него после всего случившегося в жизни, скорее я нуждался в нём. Если где-то там, в небе, есть тот, кто услышит и выслушает, кто примет любого и согреет лишь одной мыслью, что поддержка будет — мне хватало этих мыслей. А взамен — всякие редкие формальности да крестик на шее. Стоило мне найти отца Владимира, как началась доля испытаний. Почему они знали, что я не глухонемой? Так бы гораздо проще жилось. Мы если к бабушке приезжали в Новгород, то от неё и соседок шли расспросы и восклицания: «ой как вырос!», «университет ещё не закончил?», «женился?», «ну, жених завидный!», «расскажи, как поживаешь». Ещё и за щёку все брались, словно там табличка: «пощипать». Ладно, они меня видели редко, можно простить. Но отец Владимир-то чуть ли не каждый день сталкивался со мной. Когда странный и неловкий минутный диалог завершился, спасибо какой-то бабушке, что отвлекла внимание служителя на себя, я смылся. Запах ладана уже впитался через кожу и обвил шею тонким, но давящим шарфом, тёмные стены забирали жизнь, так что свежий воздух и солнце как никогда были мне приятны и спасительны. Я так подумал, пока через минуту не наткнулся на КУКУ в полном составе. Они стояли одинаково: со скрещёнными руками, вздёрнутыми носами, перевалив вес на одну ногу и притоптывая носочком. — Наш Тёма, — начала рыжая Таня, протянув моё имя. — Или Шома, как угодно. — Чего вам? — Избегал нас в эти дни? — спросила Лариса. — Ни слуха, ни духа — испугались. — Жив. Если нет ничего важного, то я валю. — Есть, разумеется. Мы спросить хотели про твоего нового дружка. — Слава, — дополнила Шура. — Именно, — Ларка щёлкнула пальцами и сделала шаг мне навстречу. — Расскажи нам про него. А то смылись тогда оба, а после — не найти было. — Вот у него и спросите, а меня не трогайте. — С каких пор ты такой грубый? — Шур, я сплетни не терплю, ты прекрасно знаешь. Если вам не нужна моя помощь в чём-то ещё, помимо чесаний языка, то не грузите. — Есть ещё одно, — забормотала пухлая Таня. — Оля сказала, что хочет встретиться с тобой сейчас у обрыва. Остальные сплетницы шикнули на неё, Шура даже дёрнула за локоть, однако я уже помчался к назначенному месту, бросив короткую благодарность. Выглядел я не самым подобающим образом, одеколоном не побрызгался, ещё и на руке ссадина, после вечерней прогулки — откуда, правда, вообще был без понятия. Но крылья радости уже несли меня к обрыву, а в середине пути в мозг закралось: «а не было ли это приколом?». Но девчонки-то меня знали прекрасно, потому шутить бы так не рискнули, никто. Бубнова, действительно, стояла на месте и осматривала с высока наш пляж. Я чуть затормозил, постарался отдышаться и выветрить запах пота, смешанный с ладаном. Заодно осмотрелся на предмет отсутствия хвоста из четырёх с половиной сплетниц. Оля дружила с КУКУ, не сказать, что они кому-то были врагами в общем. Девчонки прикольные, пока не начинали болтать лишнего, а тем более Бубнова училась в одном классе с Шурой, только им ещё год до выпуска. — О, Тёма, ты пришёл! — Спешил, как мог. Надеюсь, ты позвала меня, чтобы хорошую новость сообщить? — Предлагаю пройтись, а там поговорим. — Я кивнул, и, когда мы двинулись, Олька продолжила, — мне кое-что странное Ростик твой сказал сегодня утром. — Что этот балбес мог сболтнуть? Обидел? — Нет-нет. Вы ведёте себя странно, оба, а он ещё сегодня всё говорил, чтобы я ни за что не шла с тобой никуда. — Придурок, — выплюнул я и натянул улыбку. — Он просто рев… боится, что я мог тебе понравиться. — Если у вас какие-то разборки между собой, то меня не втягивайте. — Какие разборки, Оль, ну чего ты! Мы же братаны, разберёмся, не обращай внимания на него. Лучше скажи, велик протестировала? — Да, отличный, спасибо. — Я ещё слышал, что скоро снова дискотека будет. — И это намёк, что один танец — тебе? — Не люблю особо танцевать, но буду в натуре рад. И вновь она засмеялась, на щеках появились ямочки, а в глазах — искорки. Я не мог сказать ей прямо, что запал, хотел выждать, нужный момент подобрать. С ней, мне кажется, не получилось бы на раз да и не сильно хотелось. Пора, может, какие-то серьёзные отношения уже было обрести. А Олька из нашей деревни — самый классный вариант. А также я максимально не показывал, что она нравится кому-то ещё, чтобы наверняка. «Она и так обо всём догадалась, просто ржёт с наших игр. Ну ничего». Когда разговор отошёл от Ростика и прочих неловкостей, стало легче говорить и дышать. Мы прошлись вдоль берега, я рассказал про выпускной, а Оля — про свои гороскопы. Оказалось, я водолей. Олька сказала, что так и думала, по характеру подхожу. Если честно, слабо верилось, что какие-то звёзды всё решали заранее и все, кто родился в определённый месяц, одинаковы. Разве в мире всего двенадцать характеров? «В моём классе все были абсолютно разными, даже те, кто в один день родился, так что эти знаки зодиака — фигня,» — подумал я. Но говорить не стал. Спустя час мы вернулись к верхушке обрыва и пошли вдоль домов. Приходилось прерывать разговор каждые минуты две, чтобы поздороваться с соседями. На одном из заборов сидел Илья и что-то рассказывал Ириске, при том бурно жестикулируя, а она смеялась, прикрывая рот руками и дёргала его за олимпийку. Мы сели рядом, а Картавый приложил палец к губам, намекая Крис о чём-то молчать. — Где гулял? Я звонил храза хтри. — В округе. Я телефон не взял, забыл. Не думал, что выйду на долго. — Я отвлекла от чего-то? — несколько обеспокоенно спросила Оля. Даже мило. — Нет конечно. Не бери в голову. Илюха, чем занимаетесь? — Храссказывал Ихриске пхро школу и мальчиков. Объясняю, как пхравильно сделать так, чтобы никто постохронний за косички не дёхргал. — Сам же дёргал в детстве. — Эй, мне Ихриска как сестхра. А я пхросто был мелким идиотом, как ты. — Идиотом? — переспросила Кристина. — Если вы однажды научите её мату, — начала Оля. — То я возьму мамину камеру и засниму, как Таня будет вас убивать. — Не пхреувеличивай. — Мы ещё фильтруем, Сокол, вот, или Ростик вообще в выражениях не стесняются. Илюха кивнул и уставился на свои кроссовки. Оля продолжала что-то говорить, а вдалеке я заприметил фигуру Танюхи. Рыжая шла в нашу сторону, сперва вроде нахмурено, но как только заметила сестрёнку, то сразу расправила плечи и расслабилась. Стоило ей подойти, как Ириска чуть ли не запрыгнула ей на руки. Таня потрепала Крис по голове и поприветствовала Олю. Нас, как бы, тоже, но менее охотно. — А мне Илья такую загадку загадал! — начала делиться открытиями Ириска. — Ни за что не угадаешь. — Может, не стоит, — Картавый легонько одёрнул девочку. — Стоит, — железным тоном произнесла Таня, но после смягчилась, обращаясь к сестре. — Что он тебе рассказал? — Хи-хи. Угадай, что это: зелёное, нажмёшь кнопку — красное. Я не смогла сама. Я сразу вспомнил эту загадку и чуть отвернулся, почёсывая переносицу. Всё, лишь бы не показывать усмешку и оставаться незаметным. Таня пыталась угадать, но Крис мотала головой и всё больше хохотала. На светофоре будущего я уже хотел выкрикнуть «да», только бы оно закончилось. — Сдаёшься? — Да. — Пусть, твоя сестхра ещё подумает. Не тохропи её. — Тихо. Говори, Крис. — Лягушка в блендере! Пока Таня сжимала взглядом Илью словно листок бумаги, тот беззаботно глядел на небо, и только Оля чуть усмехнулась. «Наш человек». — Иди, погуляй, Крис, — процедила Таня. Малышка убежала, оставляя нас наедине с гневом сестры. Я бы нисколько не удивился, если бы Танины рыжие пряди превратились в пламя и потянулись к нам. Илья старался делать вид, будто ничего такого и не было, он просто махал ногами, при том избегая зрительного контакта с Танюхой. Разумеется, сбежать я не мог, как же можно бросить брата? Однако, пришлось. Через минуту я услышал вскрик и последовавшее за ним знакомое ворчание, что донеслись из дома напротив. Я лишь успел выругаться, извиниться и попрощаться, а после рванул изо всех сил. Картавый что-то собирался сказать, однако я уже не обращал внимания на посторонний шум. Когда я забежал на участок, то увидел уже, к сожалению, знакомую картину: мама лежала возле грядок, а перевёрнутая коляска — возле шланга. Иногда могли происходить такие казусы, но мы с отцом всегда оказывались рядом. Были те, кто быстро привык к коляске, я даже видел, как трюки на них делали, мама за первый месяц смогла освоиться. Однако деревенская жизнь с ухабистыми тропинками, отсутствием нормальных тротуаров и частой работой в огороде затрудняла передвижение. Я всегда переживал, старался предложить помощь, хотя понимал, что и без неё всё будет хорошо. Мама приняла сидячее положение, когда я подбежал к ней, и принялась отряхивать руки от грязи, а затем и одежду. Шланг ещё работал, затапливая картофель, меня сразу послали его выключить. В тот момент хотелось разделиться: одна часть бы побежала перекрывать воду, а вторая — поднимать маму. Для безопасности, я подтянул шланг к себе, убирая его с тропинки ближе к вентилю. «День бега сегодня какой-то. А можно больше никуда не торопиться?». — Чёрт! Что случилось? — услышал я крик Славки. — Эй, погоди! — бросил я, подбегая к нему. Слава встал с корточек и поднял коляску. — Фух, молодчик. Погоди что-то спрашивать, по глазам вижу — хочешь. Но сперва помоги поднять. Ма, держись за наши плечи. — Мальчики, вы слишком пережи… — Давай! — скомандовал я, и мы ловко усадили маму в кресло. — Не надо ма, конечно. — Я бы и сама поднялась, уже делала так. За эти-то годы. — Ты не поранилась? Когда падала, ничего не вывихнула? — Всё в порядке, сынок, просто грязь. Переживаешь-то, ей богу. — Как с тобой не переживать? Давай, в дом отвезу. Спасибо, Славка. — Будьте аккуратнее, — кивнув, тихо сказал он. Слава шёл рядом со мной, а мама продолжала что-то бормотать. — Хорошо, что ты пришёл Тём, тогда поручение одно выполнишь. — Ещё одно? — Я за хлебом хотела сходить, а в таком виде как? Рублей тридцать дам, можешь и себе что-то взять — Ого. С каких пор ты так расщедрилась? — Бери, пока даю. — Можем вместе сходить, — подал голос Славка. — Меня тётя тоже послала купить кое-что. — Отличная идея, — отреагировала мама раньше меня. — Эх, ладно. Но постарайся сегодня без тяжёлой работы тогда. Я очень быстро. Попросив Славу остаться снаружи, я завёз маму в дом и подождал, пока она достанет кошелёк. Часы показывали лишь час дня, даже не верилось. Несмотря на облачное небо, мама дала намёк, что стоит надеть головной убор, что я и сделал добровольно-принудительно. Накинув одну из папиных шофёрских кепок, я вышел во двор и не увидел нигде Славку. Оглядевшись и пнув пару раз калитку, пришлось пройтись вдоль соседних домов. Но его не было в округе. «Ушёл уже? Ну и хрен с ним». Пройдя два участка, я услышал: — Эй, погоди ты! — Думал, ты уже смылся, Славка. — За великом ходил. Хочу прокатиться. — Тут идти минут десять. Разве что, только в другу сторону если ехать, там ещё один ларёк. — Значит, погнали туда. Взяв велосипед возле забора, я запрыгнул на сиденье и уже поехал в нужном направлении. Слава нагнал спустя минуту. Немного скрипела цепь, однако этот маленький недостаток вовсе не замечался, особенно учитывая тот факт, что велик я «позаимствовал». Лишь бы не хватился никто. Мы проезжали мимо детских площадок, домов, на некоторых участках пасся скот, а когда позади остался курятник, то в голову влетело неприятное напоминание, что скоро на нашей улице кто-то петуха заведёт. «И да начнутся времена раннего подъёма». Я специально ехал не по прямой дорожке, чтобы показать Славе больше. Скугры не отличались, наверное, от других деревень, однако стоило лучше знать место, в котором предстояло провести оставшиеся летние дни. Сейчас в деревне больше всего людей, так как многие возвращались именно на каникулы или родители привозили детей к бабушкам и дедушкам. Вряд ли, конечно, все жители были друг с другом знакомы, однако устроить такое было не сложно. Даже взять детей и подростков: мы учились почти все в одной школе, больше половины точно, остальных будто только для разнообразия минимального отправили в другую. Порой мы и завидовали, ведь у тех рядом был стадион, а у нас абсолютно обычное ничего. Некогда и в Скуграх была своя школа, но сейчас от неё остались лишь воспоминания у старшего поколения да заброшенное здание. — Тебе хоть нравится здесь? — прервал я недолгую, но уже несколько отягощающую тишину. — Лучше, чем я рассчитывал. — Это да или нет? — Скорее да. Я же неделю всего здесь, какие могут быть выводы? — Ну не скажи. В лагере, вон, меньше трёх недель даётся на всё, так что за одну даже найти заклятого врага или настоящего друга можно. Не будешь же ты целое лето киснуть? Мои пацаны будто немного и привыкли к тебе. Каждый день видеть — вряд ли вывезут, но иногда… — Угу. Мне своих не хватает, даже не попрощался толком, а вернусь ли в конце лета даже не знаю. Ты ведь тоже собираешься валить? — Охота чего-нибудь лучше, чем Скугры. Может, в большом городе повезёт, там и работы больше, и деньги нормальные. Ништяк будет. — И скучать не будешь по друзьям? — По браткам, конечно, буду. Но я и навещать не поленюсь, хотя бы попытаюсь. Но рано загадывать ещё, не поступил. — А если не секрет, на кого собрался идти? Слышал, тебя художником зовут. — Слухи. Я не художник. Там… строительство, считай. — А меня во врачи записали. Так должно быть. — Почему это должно? — Все в семье — медики, я родился, считай, в халате. Хотя, такого доктора я бы и врагу не пожелал. — Тогда сразу в морг, там клиентам фиолетово что ты с ними твори-ишь. Колесо начало застревать, я посмотрел сперва вниз, затем прямо и обнаружил впереди гору песка. До киоска оставалось метров тридцать, потому, чтобы не обходить этот завал, я предложил оставить велосипеды здесь, а дальше пройтись. Славка нехотя согласился, но первую минуту только и делал, что оглядывался и проверял, не стырил ли кто велик. — Эй, тут нормальные люди живут, не преступники. Расслабься. — Прости, непривычно всё ещё. И ты явно не на своём ехал. — Славка, это мелочи жизни. — Никто за всю жизнь не звал меня так. Обычно либо Слава, либо Славик, от которого я тоже не в восторге. — И что? — Также и обращайся. Нечего выбиваться. — Как хочу, так и называю. И вообще, хватит правила диктовать. За такое и зубов лишиться можно. — У тебя одна угроза на все случаи жизни? — Она действенная. Мы дошли до киоска, где я быстро купил хлеб и отошёл в сторону, а Славка ещё стоял и минуту возился со списком, пытаясь вспомнить, что же значат некоторые его сокращения. Пока он мучался, я сел на небольшой пенёк, засыпанный старой травой, и стал ждать, грызя ещё тёплую корку. Окутывал запах листвы и древесной коры, а кроме приглушённых голосов продавщицы и Славы не было слышно ничего. Полный штиль, деревья, казалось, никогда не стояли так неподвижно. Подошва вновь сильно испачкалась, песок прилип по бокам. Чуть вглядевшись в спину Славы, я заметил на его футболке какие-то мелкие надписи, однако прочесть уже почти не получалось, нужно проверить всё-таки зрение. Зато чёрную точку в ухе проглядеть не получилось. «Ещё и с проколом? Он издевается?». Когда Славка закончил, то подошёл ко мне протягивая сигарету. — Серьёзно? — Это жвачка, расслабься. В самом деле было так. Коротко бросив «спасибо», я предложил вернуться к велосипедам. Мы шли в тишине, опять, я — с целлофановым пакетиком, он — с рюкзаком. Наши следы были единственные на песке, хотя народ ходил в округе. Ларьки никогда не оставались без клиентов, меньше десятка покупателей не бывало в день. Порой мне казалось, что лучше бросить всё и работать в таком месте, или водителем, как отец, правда, права сперва нужно было получить. Глупо было мечтать о крупном городе, почти столице, тому, кто прогулял половину средней школы, кто доставлял головную боль учителям и получил бы рекомендацию в стиле: «не рекомендую ни в университет, ни на работу». Я строил планы, однако сам в них слабо верил, а остальные тем более. Талант? А он существует? Стоило обойти кучу, что помешала пройти изначально, мы увидели Славкин велосипед и на секунду — фигуру, что удалялась на «моём». Я плюнул под ноги и встал, почёсывая затылок. — Неловко вышло. — И как вернёшь теперь? — Никак. Но, добираться будем пешком. Или кинешь друга здесь? — Ни то, ни другое. Садись. — Он похлопал по багажнику. — Правда, я хотел бы кое-куда ещё заехать. Торопишься? — Некуда. А что за место, если не секрет? — Решил, что пора бы пляж изучить, может, поплавать. — Молодчик, Славка. И загоришь заодно. — Этого бы не хотелось. Образ подпортит. — Кстати об образе, — я сел на металлическую решётку и повернул голову в сторону, чтобы не говорить в рюкзак, — это что за фигня в ухе у тебя? — Серьга, — совершенно обыденным голосом ответил Слава. — Круг, ничего не значит. Не сатанист, не пират, сам захотел сделать, есть ещё проколы. Всё? — Частенько достают? — Более чем. Снова спросишь, не панк ли я? — Нет. Но в нашей деревне лучше не ходи… — Так не ходи, сяк не ходи… хорош уже! Я одеваюсь и без того неприметно, лишь одну серьгу надел впервые, из трёх. Тёма, у вас и без меня таких ходит предостаточно, хватит докапываться. «Я стараюсь с такими общаться как можно меньше. Хотя, он прав, таких полно». — Если тебя так возмущаю я, то чего общаться продолжаешь? — спросил Славка, пока мы ехали через поле. — Ты не бери на свой счёт. Я ж не дурак, понимаю, что в мире всяких людей полно, а для кого-то и я — фрик. Только у меня с детства всё по полочкам, есть чёткие рамки, что и как. — Неужели? — Чего усмехаешься? — И ты никак не выходишь за них? Никогда? — Бывало, переступал черту. Но, думаешь, не жалею? И вообще, многое из моих устоев — обыденные вещи. Даже объяснять, считаю, не требуется. — Понял. Этим словом он оборвал нить разговора, дал понять, что молчание будет следовать за нами вплоть до берега, словно тень или мошки, облаком летающие на уровне головы везде, где есть кусты или ростки ягод. Я держался за рюкзак Славы, попутно осматривая пейзаж справа от меня. А там — лес. И больше ничего интересного. Деревья, ещё деревья, добавлялась летом черника, осенью — грибы. Эта часть не была густо засажена, потому и теряться почти не удавалась. За последние лет пять всего-то трое заблудились. Из них один — Илья, который дважды заплутал и лишний час бродил, пока не догадывался выходить в сторону воды. Возле пруда было пока не очень много людей. Точнее сказать, двое. Двое ребятишек, что играли на песчаной части берега, достраивали крепость, которую за сутки никто, на удивление, не разрушил. Облака закрыли солнце почти полностью, что было своеобразным плюсом, ведь не надо было щуриться, глядя на воду. Не самую чистую воду, признаться, но и не смертельную. Купаться ещё никто не запрещал, почти. Мы остановились в паре метров от деревянной «пристани». Вряд ли эти четыре с половиной доски можно было так звать, но у местных прижилось. Тем более там была прикреплена одна лодка, хозяин которой ещё года три назад уехал из деревни, оставив такой маленький подарок для всех. Правда, вёсел не было, но каждый справлялся с этим как мог: нёс свои, использовал одно (не всегда своё), гребли палками или лопатами, а больно умные даже однажды забрались и отплыли каким-то чудом с помощью рук, а обратно возвращались вплавь, параллельно толкая лодку. Под ногами хлюпала трава, пока мы приближались к воде. Славка сбросил рюкзак, я положил пакет рядом. Мы стояли около минуты, скрестив руки за спиной, пока вокруг царила тишина, разбавляемая писклявыми голосами детей и кваканьем лягушек. Слава глядел куда-то вперёд, я — на него. Заметив на себе пристальный взгляд, он повернул голову в мою сторону и спросил: — Хочешь что-то сказать? — Нет. — А чего так пялишься? — А нельзя? — Разрешаю. Почему строительство? — Что? — Ты говорил, что хочешь пойти в эту сферу, почему? — Не знаю, может, просто иначе не смогу. Трудно знать чего хочу, когда большую часть жизни провёл в отупляющем тумане. — И почему вышел из него? — Потому что упал в яму, ослеплённый им. Славка, а ты бы куда хотел? Если самому думать, а не идти по установкам? — Не знаю. Может, смогу придумать за этот год. — Не грузи себя только. Были у нас такие челы, зря только нервы потратили. — И как же ты посоветуешь действовать? — Я? Ха, Славка, я не даю советов. Кроме тех, что помогут пережить ночь за решёткой, а остальное — бессмысленно. Со стороны деревьев раздалось громкое карканье, кучка ворон полетела в противоположную от домов сторону. Мы продолжили говорить, обходя тему будущего, лишь о настоящем, о вкусах и странностях. Славка не был впечатлен моими познаниями в музыке, на что я лишь пожимал плечами. Негромкие споры, какие-то глупые шутки — мы стояли неподвижно, наверное, час. Пока я не услышал крик Ильи. Его фигура едва была заметна, однако я постарался привлечь внимание друга, но тот похоже и вовсе не слышал меня. Славка предложил не прятаться и подойти. — Шома! — Картавый! Хватит орать, детей пугаешь! — Шома! Я быстро поднял небольшой камешек, размером с одну фалангу, и кинул им в Илюху. Попал в спину, однако друг даже не почувствовал удара, не повернулся. Слава вёз велосипед рядом, несколько отрешённо наблюдая за ситуацией, однако его я уже толком не видел — ушёл вперёд. — Картавый! — громко, несколько рыча сказал я. — О, наконец! Я тебя минут десять искал. Опять мобилу забыл? — Ага. Чего искал-то? — Я, — он прервался, когда Славка прошёл в метре от нас. Прошёл, но не остановился. — Знаешь где искать, — обратился ко мне Слава. — До скорой встречи. — До встречи, — ответил я, а после увидел вопрос в глазах Ильи. — Мы за хлебом ходили. — Куда? Может, схразу в Дно бы поехали? — Не бубни. — Кстати об этом. Пока кое-кто исчез, его дхруг смог кое-что сделать с нашей дамой Бубнов, понимаешь? — Ты про Ольку? — Нет, пхро Шухру. Конечно, пхро Олю. — И что ты натворил? — Бхрат, я тебе помог. И буду это делать ещё месяц, потом и кхровью, если того она захочет. — Объясни нормально, Картавый. — Олька-то твоя, дехрзкая, сумхра… сумба… сухр… — Сумасбродная? — Ага. Твой лучший дхруг стал шпионом. Мы поспохрили на тхридцать рублей, что ближайшие тхридцать дней будем игхрать в пхравду или действие. — Как вы дошли до этого бреда? — Не спхрашивай. — На слабо взяла? — Не важно. Но суть в дхругом: она мне пхравду, я — тебе. Она действовать хочет, я — к тебе пошлю. «Звучит глупо и странно. Неужели она на это согласилась?». — Я уже узнал её любимые цветы и гхруппу. — Это я и сам знал. Но спасибо, Картавый. Я похлопал друга по плечу и кивнул в сторону домов. Пора бы уже вернуться в дом, тем более хлеб остыл. Один из многих бесполезных дней — сегодня. Да, ещё даже не закат, однако уже половина суток прошла, а я лишь бегал из точки в точку. Только в жизни не метался почти. Порой завидовал тем, кто не мог определиться, потому как много вариантов было. У меня лишь два: невозможное и отвратительное. Одно лучше другого. Порой стыдно было признаваться, почему я пропускал встречи с друзьями, говорил, что помощь нужна маме, а те понимающе кивали в ответ, почти не приставали. А на деле мог взять клетчатую зелёную тетрадку с пожелтевшими листочками, карандаш, и шёл в сторону заброшенной школы. Там было трудно нормально рисовать, да и сидеть на торчащих углом кирпичах — дело не из приятных, потому садился на корточки возле более менее очищенной стены и делал наброски. Они всегда оставались неоконченными, не было желания что-то продолжать. Только за последний месяц я исчеркал почти целую тетрадь: дома, улицы, линии, мосты, завитушки и кружки. Были и серьёзные работы, их я хранил отдельно, хоть и не был в восторге. Парни однажды нашли в моей комнате одну из тетрадок, пролистали, посмеялись. Кроме Ильи и Ростика никто и не знал об этом увлечении. С тех пор и прозвали художником, но быстро поняли, что обращаться так ко мне — идея плохая. Я был не из тех, кто мог сделать что-то запоминающееся, а потому никто и не собирался со мной прощаться, ведь никуда не уеду. «Не смогу. Не смогу. Не смогу остаться. Иначе, боюсь, вернусь в прошлое». Странная дилемма жила в моей голове уже год как. Но признаться в том, что даже задумывался о таком, не мог даже себе. Пустые метания, ходьба в тумане, прятки с одним игроком. Осознание, что моя привычная жизнь — не идеал, а лишь иллюзия… Я сходил с ума. «Если бы всё было просто, может, и не думал бы валить куда-то. В Скуграх есть чем заняться, главное — присмотреться». — Картавый, скажу честно, — недалеко от дома сказал я, резко сменив тему разговора. — Не нравятся мне сигареты. — Знаю. — В натуре? — Я научился тебя читать, Шом. А ещё, захраннее попхрошу не бить за это сильно. — Не по… Я не успел договорить, как почувствовал жёсткий пинок под зад. Приготовив руку для мощного подзатыльника, увидел как Илья кивком указывает в сторону дома Ольки. За забором стояла она. И, казалось, в их игре самые несуразные задания будет давать явно не мой друг. Хотелось подойти, однако стояла Бубнова не одна. И от этого человека она на мой счёт рекомендаций не получит. — Нам осталось понять, — начал я. — Что делать с Шухрой, котохрая выставит тебя не в лучшем свете. — Их компашку кое-кто интересовал. Может, и её?