Три черничных полосы

Кассета, которую я вертел минуты три в руках, словно отматывала назад время. И не нужно было даже никакого карандаша для этого. Я смотрел на остатки отпечатков пальцев на пластиковой упаковке, что под лучами закатного солнца не очень-то хорошо и проглядывались. Вспоминал, как мы закапывали коробку, как долго ждали, пока все уйдут, а потом едва ли не остались на улице ночевать. Задержались слишком. Постучав пальцами по жестяной крышке, я принялся дальше разгребать остатки прошлого, остатки того лета, в которое мне посчастливилось влюбиться. Каждый шорох сопровождался моим дёрганьем, стремлением спрятать вещи, скрыться. Но дома тихо посидеть не дадут, это точно. А тут, почему-то, всегда посещали мысли разные, вдохновение, порой. «Может, пока я здесь, попробовать накидать пару эскизов у забора? А то все уже темы дипломов придумали, а я всё никак». Читая записки его голосом, хотелось попутно включить одну из кассет, чтобы та тихонечко играла на заднем фоне. Его речь порой казалась сплошной песней, услышь на радио — ни за что бы не выключил. Он бы стал моей любимой песней. Пел неплохо, честно, это я заставлял ноты покидать вселенную и исчезать все законы музыки. До сих пор помню, как проклятые строчки припева преследовали в то лето, а каждое слово куплетов становилось тем самым грузом на сердце. И сейчас — очередным витком во времени. «Всегда неправильно ты пел, Славка. Там не было никакого: «не убегай». Не улетай. Не исчезай… я умолял». Размотав очередную мелкую бумажку, я увидел на ней небольшое предложение, написанное ручкой. Второе слово никак не получалось разобрать, однако по смыслу было легко догадаться. Это мы оба придумали — написать, чтобы не забыть такое веселье. Выделив некоторые буквы апострофами, я упростил себе задачу на будущее, однако забыть тот визжащий голос и истеричные нотки в нём вряд ли когда-нибудь получится. *** — Я этого паука тебе в ноздри запихаю! А ну сними! Танюха стояла с растопыренными пальцами под ветвями огромного старого дерева возле моего дома. Я сидел на толстой ветке, с которой слетала кора от каждого маленького движения или даже звука. Спускаться под такие истошные крики не хотелось вовсе, хотя жалко было Ростика, что получал все тумаки за меня. Клянусь, паука не специально я кинул, просто нужно было освободить ветку, а Танюха сама виновата, что стояла там, куда падал бедолага. Ириска любовалась новой «татуировкой», которую мы ей приклеили минут десять назад. По её просьбе. Сестра не одобрила, потому я и решил спрятаться на дереве, а Змей храбро и стойко выдерживал все ультразвуки и удары Тани. — Да он маленький, чего ты кипеш подняла? — крикнул я. — Шома, лучше никогда не спускайся! — Не дёргайся, Танюх, ей богу, — Ростик снял шапку и стал ловить паука. — Отойди. — Ладно, он в твоих волосах прекрасно устроился. — Сними! — Тёма, — Крис поднялась и обратила взгляд на меня. — Научишь тоже залазить на дерево? — Ни за что. — Конечно, научу, Ириска. Сестру не слушай. Змей ловко ударил шапкой по кончикам волос Танюхи, освободив паука. Я на мгновение потерял равновесие и едва не упал, однако стал крепче держаться, отчего сухая мелкая кора посыпалась на ребят. Ростик немного отошёл, отряхивая волосы, и посмотрел куда-то вдаль. Я старался проследить за его взглядом, однако кроме чистого неба с одним облаком и парой солнечных бликов не заметил ничего. — Спускайся уже, Артем. Убивать не буду. — Не верь ей, братан, — почти полностью развернувшись и нацепив шапку, сказал Ростик. — И не щурься. А я побежал. И его след простыл. Змей был лучшим в беге, как минимум в нашей школе. Как только друг смылся, я принялся слазить с дерева. Стоило мне спрыгнуть, как Ириска наоборот — принялась забираться по стволу, однако её маленькие ножки соскальзывали, а красные сандали становились совсем пыльными. Я взял Крис на руки, а та и не сопротивлялась. Она строила из себя взрослую, чтобы Таня чаще брала на встречи с КУКУ, однако стоило её поднять, как просыпалась та маленькая девочка, которой большего и не надо. Разве что, ещё конфет. — Куда он? — спросил я. — К Олечке побежал, — ответила Ириска, тыча меня в щёку. — Что? — А ты думал, Шо-ома… Эх, из двух зол я, конечно, на твоей стороне. Но лучше бы вы оба отстали от Оли. — Это уже не твоё дело, Танюх. И я побежал. Ириска, приземляемся. — Она бы хотела научиться рисовать. — Я тут не помощник. — Моё дело — предупредить. — Последнее Танюха прошипела сквозь зубы: — ещё одна наклейка на Крис, и я тебе лично наколку на лбу сделаю. Ради Оли я должен терпеть их. Должен. Она, спасибо Господу, не любила сплетничать, даже больше предпочитала тихие вечера наедине с собой или близкими, нежели пустую болтовню. Правда, старалась приходить на все посиделки и дискотеки. А рисовать… Нет. Я не мог, пока не мог. К тому же, у меня мало что получалось хорошо. Я часто уходил в абстракции, мог задуматься и начать рисовать непонятные линии, которые из себя представляли подобие памятника, если раскрасить в некоторых местах. А церковь, скромничать не стану, я изображал раза три в альбомах и всегда превосходно. Но вряд ли Олька хотела научиться именно этому. Ни Змея, ни Бубновой я не нашёл, зато заприметил Илью, который счастливый шёл в сторону забора. Я тихо потопал за ним, попутно отряхивая ладони от грязи, а затем и шорты. Но оказалось, что Картавый шёл вовсе не туда, куда я предполагал, или просто решил сделать передышку в пути. Илюха чуть спустился по склону и лёг на траву, раскинув ноги и руки. Я подошёл к другу и наклонился, полностью скрыв его от солнца. Картавый надул небольшой пузырь из жвачки, и тот лопнул со смачным хлопком. — Шом, если я не могу надуть пузыхрь, котохый бы лопнул у твоего лица, это не значит, что слабо пхросто плюнуть жвачкой в тебя. Не стой над душой. — Какой ты добрый. Давно не тренировался буквы выговаривать? — Стах-стахраюсь. Сегодня язык заплетается. Ложись уже. У меня новость хохрошая. — Обрадуй, — сказал я, присев возле друга, однако моя тень никуда не делась с его лица. — Змей с Олькой куда-то ушёл, даже заметить не успел ничего. — Знаю. — Не понял. — И понимать не надо. Жди, пхросто жди. И не смотхри так, да, это связанно с нашей игхрой. — Почему я тебе верю? Так, Картавый, я хотел другое спросить. — Можно, но не завтхра и не сегодня. Как собехрёмся вместе, храсскажу. — Ага. Сокол, надеюсь, остыл за день, а то мы не переживём ещё одной поломанной тачки. — Ты когда смылся, он вехрнулся и шины бедняге пхроколол. Думаю, сейчас по добхрее будет. Слава на него не обиделся, надеюсь? — Они подрались недавно, тут слово «обиделся» в натуре не к месту. — Кто там обижаться задумал, эй? Очередного с бабским характером нашли? Сокол подкрался неожиданно, хотя стоило обратить внимание на медленно приближающуюся тень. В зубах у него была наполовину сгоревшая сигарета, часть пепла лежала на футболке мелкой крошкой. Плюхнувшись рядом, Сокол достал из кармана мятую пачку и швырнул её в меня. — Держи, Шом, последняя — главному. «Если бы Сокол не покидал Скугры, то я вполне бы смог стать актёром: так убедительно играть, что мне нравится курить». — Не пхотив, если на двоих, Шома? — Илья забрал пачку. — Эй, слышь, Карт… — Пусть, пусть. Он делился со мной, пока тебя не было, надо бы должок вернуть. — Как знаешь. Так о каком нытике шла речь, эй? — Не о нытике, — хотел сказать я, но Илюха опередил. — Шом, ты Славу видел сегодня? — Надеюсь, нет, — опять ответили вместо меня. — Не хватало этого придурка рядом. — Пусть ходит, если захочет, хрядом. Сокол, ему тут всё лето тохчать, а ты в киллехры нанялся. — Эй Картавый… — Сокол, ну правда. Ты как вышел стал слишком борзым. Да, странноватый, ну гот, но не такой уж и плохой. — В натухре. — Слушайте меня, дети. Вы по жизни не опытны ещё, а я в суть гляжу, эй. — Ты на год старше. — Не важно. Все эти крашеные, яркие, проколотые — у них с головой проблемы. Три варианта: либо сатанист, либо гомик, либо суицидник. А иногда и всё вместе. Бред. Я, конечно, не следил за Славкой, но почему-то уверен был, что ничего из перечисленного к нему не относилось. Дружелюбный, относительно, с девчонками общался и к пацанам не приставал, улыбался, ничего не портил да и пентаграмм не рисовал. Спорить бессмысленно, в чём-то Сокол был и прав. — Они те ещё фхрики, конечно. Но с этим мы общались до, и всё вхроде нохмально было. Не судить же только по лицу. — Совсем нормальный? — Нет, — сказал я. — Но и не такой, каким ты его себе представил. Картавый впервые что-то умное вообще выдал. — Эх, парни, с каких пор вы в защитники таких записались? Тем более, я пернатого знаю, тот ещё фрукт. — Ворон и сокол, — я замотал головой, — шоу дикая природа. — Пусть Ворон, тьфу, не подходит и близко ко мне. Без меня, слышьте, базарьте сколько угодно, но чтобы я не видел. — Сокол, остынь, хади Бога. Мы ж его в компанию не зовём. И не будем… — Ага-ага, погоди. Шома, эй, а ты откуда про ворона узнал? — Спросил. Или ты думал, что я буду слушаться? Получив мощный щелбан в висок и перехватив руку, собиравшуюся сделать второй, я дал понять, что не намерен больше спорить. Сокол всегда был принципиальным: если узнавал, что в еде огурцы (даже если до того ел блюдо), сразу отодвигал тарелку, если пил, то строго после семи вечера, если видел девчонку с очень короткой стрижкой, считал нужным назвать ту пацаном или высмеять. Иногда друг не упускал возможности указать, что мы стали какими-то мягкими, как вернулись под крыло родителей. Быть может, размышлял я порой, мы стали бы как он, оставшись на улице. Кто родители Сокола мы так и не узнали за эти годы, он жил в трухлявом домике на окраине лет с шестнадцати, даже не обновил ничего из мебели, хотя хозяев никогда там не видели. Я продолжил сидеть, разглядывая остатки облаков, и держа в руках почти догоревшую сигарету. Взяв её в зубы, дождался, когда Сокол начнёт ложиться, и в тот момент вытащил. Ветер поднялся сильный, аж пришлось прикрыть глаза, в ту же секунду пепел упал на руку Илюхи, отчего тот выругался и сел. Прилетел таки второй щелбан. Змей, Олька и Шура шли в нашу сторону. Заприметив меня, Бубнова помахала рукой, я, мягко улыбнувшись, помахал ей в ответ. На душе было радостно, что Ростик шёл будто отдельно от девчонок, пока те болтали друг с другом. Спрятав руки в карманах штанов, он хмуро пялился в какую-то точку впереди. — Ты в кухрсе, кстати, что Олька хрисовать хо…? — Да. Только при чём тут я? — А художник-то наш заскромничал, эй. Кто из нас поедет позориться в столицу? — Это не столица. — Ой, не суть. — И я не художник. Сокол вынул из кармана олимпийки листок и развернул, демонстрируя мою работу. Это был один из последних эскизов, даже скорее тренировочный черновик. Там лишь шесть башенок, без основания. Откуда он вообще у него? Я попытался отобрать, однако с первой попытки не вышло. — Эй-эй-эй, дай полюбоваться. Что это? Рокко? — Во-первых, рококо. — Я дёрнул лист, едва не порвав, и, смяв его, спрятал. — Во-вторых, это готика. — Тебя стало всё такое интересовать? — Нет ничего общего. Сокол встал, как только ребята подошли к нам, узнав предварительно, где сейчас Танюха. Попросил нас часов в девять у забора собраться. Змей кивнул и, запнувшись о собственную ногу, рухнул боком на землю. Он сел и принялся поглаживать несколько покрасневшее предплечье. Шура достала телефон и набрала чей-то номер. Произнесла она лишь два слова: «Чисто. На склоне». Солнце уже не так пекло. Родители всегда просили надевать головной убор, если шёл гулять в обед, а лучше просто было дома сидеть, ведь пекло могло стоять жуткое. Это лето не исключение. Сегодня, пусть, и не тридцать, однако проведённые часы на солнце оставались на наших телах покраснениями на коже или же загаром, если везло не сгореть. Шура забрала шапку Ростика и стала обмахиваться ей, пока Олька рассказывала подруге о недавно прочитанной книжке. Я слышал про неё, однако руки не доходили начать читать. Тем более, что это сопливая романтика — если уж про вампиров брать книги, то ужастики. — Шома, как подготовка к экзаменам? — спросила Шура. — Неплохо. Была бы, если бы я не торчал на улице днями и ночами. — Да, серьёзный подход к делу — явно не твоё. — Предпочитаю жить сейчас. Школу прошёл, и на том спасибо, а остальное будет как надо. Как-нибудь. — Одобхяю. Оль, Саш, а вы сами что будете делать в последний год? — Уделю больше времени науке, — мечтательно сказала Олька. — Например? — Я, вот, уже год как считаюсь юным натуралистом. — Многие из нас. — усмехнулся Илья. — Я вот тоже. Юный и нату… — Картавый, это учёные. Все засмеялись, только Ростик сдерживал хихиканье, закатывая глаза насколько это возможно. Под шумок к нам подошла фигура в чёрном. Во всём чёрном и в футболке с красной надписью «Алиса», где буква «А» напоминала звезду. Славка снял кепку, взъерошил волосы, и протянул руку в знак приветствия. Первым её пожал я, затем — Илья. Змей обошёлся кивком. «Откуда он здесь взялся? Так вовремя?». — Ты как так удачно на нас наткнулся, Вохон? — По имени зови. Позвонили, сказали подойти. — Кто? — Я, — ответила Шура. — Ждала, когда Сокол уйдёт. — Давайте полежим все, или не загохраживайте солнце. Мы переглянулись и, пожав плечами, принялись ложиться на землю. Шура сперва провела рукой по траве, проверяя, что нет чего, что сильно запачкает одежду, а Оля рухнула почти сразу, и макушка её головы почти соприкасалась с моей. Я смотрел на пряди её волос, которые из-за небольшого ветра развивались по воздуху, а некоторые даже падали на мой лоб, однако это не чувствовалось. Славка опустился рядом со мной, а Ростик продолжал лежать перпендикулярно нам. Сперва моё сердце билось с некоторым ускорением, словно волновался из-за чего-то. Или был слишком рад? Но чем дольше я смотрел на облака, точнее, их остатки, тем спокойнее становилось. Глазами вырисовывал контуры, представлял, как это — лишь белая краска на синем холсте, которую можно превратить даже в маленький памятник или фонтан, не говоря уже о дворце или каком доме. А стоило взгляду зацепиться за чистый участок неба, как меня ментально переносило в другое место — неважно Санкт-петербург или мелкий город, Россия или остров в океане, это были не Скугры. Я мог представить что угодно, вообразить, что вот-вот взгляд опустится на крутое современное здание с огромными окнами и светящимися надписями. Но пока это — фантазия. Пока. Картавый снова начал жевать жвачку, стоило мне повернуть голову к нему. Не совсем то, на что хотелось смотреть. Я обратил взор на Славку. Он лежал со скрещёнными руками, положив на грудь кепку. Удивительно, но чёлка не упала в бок и ровно лежала на лбу, словно никакой силы притяжения не существовало. На его лице не было косметики, так казалось, даже не верилось, что его лицо и вправду такое: заострённые скулы, щёки не краснели несмотря ни на что, губы с остатками тёмной помады (ладно пацаны не заметили). В зрачках отражались блики солнечных лучей, под светом они казались не такими уж и тёмными, даже, может, медовыми. — Хохошо же в тишине лежать. Когда никто не базахит без умолку. Пхравда? — В натуре, Картавый, — ответил Змей. — Хорошо лежали. — Вы видите что-нибудь в этих облаках? — спросила Оля. — Никогда не понимала, как можно что-то представить. — Мне гитару напоминает вон то, — сказала Шура. — Согласен. Электрогитару. — Слишком тонкое для гитахры. Я, вот, вижу ху… — Картавый! — мы с Ростиком одновременно шлёпнули друга по рукам. Не уместны его шутки иногда. — Что? Хружьё же. Я ж не духрак, чтобы пхри дамах хугаться. Шом, а ты что видишь? — Наверное, тоже гитару, — солгал я. — Если чуть иначе взглянуть, — добавил Слава, — можно увидеть и постамент какой или памятник. — Ага. «Да ты мысли читаешь». Оля продолжала расспрашивать о том, как же мы видим что-то в облаках. А тут ответ самый простой — никак. Это же случайные скопления на небе, а мы видели в них то, что сами хотели, о чём мечтали и чего не хватало. Возможно, Ольке просто достаточно реального мира и никаких дополнений не требовалось. Та, кто видит во всём хорошее, и тот, кто не верит в добро после тьмы, — кажется, идеальный дуэт. Оставалось лишь добиться, и я был готов. «Что за план придумал Илюха, при котором Бубнова со Змеем гуляет?». — Я устал лежать, — Ростик вскочил, смахивая прилипшую траву с одежды и ладоней. — Картавый, пну сейчас, отпусти ногу. — И куда же вы дальше? — поинтересовалась Шура. Они с Олей встали следующими. — Ваши идеи? Я повернулся на бок, чтобы подняться, однако, видимо, сперва нужно было преодолеть препятствие. Препятствие в виде твёрдой и тяжёлой головы хилого паренька. Славка стукнулся своим лбом о мой, а после сел, потирая ушибленное место. Меня удар несколько дезориентировал (не из-за силы, из-за неожиданности), потому с глухим стуком я рухнул, испачкав локти в земле. Хотелось дать Славе небольшую оплеуху, чтобы смотрел куда поднимается, однако частично это была и моя вина. Так что руки держал при себе. — Шома, не ушибся? — спросила Оля. — Его тхрактохром не собьёшь, а тут… — Спасибо, Картавый, спасибо. Славка, будь по аккуратнее в следующий раз. — Ага, взаимно. Насчёт трактора Илья, конечно, загнул. Хотя, вспоминая нашу жизнь, иногда в голове вспыхивал вопрос: «а почему мы до сих пор живы?». Или, хотя бы, почему не лишились каких-то частей тела? Ответа на этот вопрос не знали ни родители, ни друзья, ни мы сами. Но даже с огромным и тяжёлым опытом неприятностей за плечами, Картавый умудрялся придумывать нечто новое, разбавлял грустные истории юмором, а скучные — экшеном. Порой трудно было отделить правду от выдумки, так как Илюха был человеком, оказывающимся в самых невероятных и до неприличия тупых и смешных ситуациях. Ей богу, он трижды попадал под машину, но я уверяю, в один из разов машина попала под него. Я не заметил, как все уже встали и ждали меня, развалившегося и лежащего как на отдыхе. Славка протянул руку, к чему я отнёсся скептически, так как не особо верил в его силы. Однако, повезло, он даже не шелохнулся. Хотел было отойти, однако Слава задержал, отряхивая край футболки сзади от грязи. Пока он делал это, моя рука продолжала сжимать его. Ладонь казалась такой холодной, особенно на фоне моей (руки всегда горячие, словно кипяток по венам тёк), она была при этом несколько мягче, наверное. Конечно, его кожу не сравнить с той, что у девчонок, они ради некого, придуманного ими, идеала выливали тонны кремов на себя. Тыльная сторона моей ладони, как и внутренняя, была грубой, с частично потрескавшейся кожей, словно наждачная бумага, если та не мягче. «Ну хорош, достаточно». Я сделал шаг назад и кивком, а также хлопком по плечу поблагодарил Славку. Осознав, что идти к забору сейчас бессмысленно, стал думать о том, куда же нам отправиться, хотя, признаться, мест было не слишком-то и много. Но за нас всё решила одна смска. — Оль, меня Ларка зовёт к берегу, побегу. Она ждать не любит. Пойдёшь со мной или?.. — Да мы все пойдём, — перебил я Шуру. — Сходил бы сперва отмылся. — Вот в пруду и отмоюсь. Парни, вы за? — Ещё бы, — протянули друзья. — Ну, тогда и я с вами. — Оля потеребила пальцами плетёный из ленточек яркий браслет, — только плавать не буду. Отмолчался лишь один, однако и он дал согласие. Немое. Пока мы спускались Шура никак не отходила от Оли, они всё болтали и болтали. Змей с Картавым шли чуть в сторонке, вспоминая какие-то старые анекдоты или рассказывая новые, только прочитанные из журналов и газет. Славка же шёл позади всех, молчаливо, спрятав руки в карманы и изучая пейзаж, словно впервые видел. Такой расклад не сильно был мне по душе, и я убрал остатки тактичности в сторону, когда подошёл к девчонкам. — Оль, Олька, я спросить кое-что хотел, — но мысли улетучились, стоило обратить внимание на браслет. Ярко-малиновая ленточка в переплёте с зелёно-голубой вызвала во мне странные ощущения, словно я вновь увидел фиолетовый текст на коричневом фоне, а именно так и украсила свой школьный дневник моя одноклассница. — А-а-э-это?.. Бубнова указала на запястье, я кивнул. Шура несколько недовольно скривила губы, однако говорить, хвала Богу, ничего не стала. — Фенечка. Нравится? — Ну да, прикольно типа. — Недавно научилась плести, они такие классные, яркие. Мама целый набор привезла ленточек, всех цветов! Научить? — Это как-то по-девчачьи, Оль, ты чего. — Как хочешь, чёрная бы тебе подошла. — Илья будет учиться, — встряла Шура. — Ещё чего, хразбежалась. — Ну-ну. Одного взгляда хватило, чтобы Картавый понял, какое задание ждёт его, когда он выберет действие. «Чёрт» — выругался друг, а я вдруг осознал, что стоит уделить внимание Олиным интересам, не то это сделает кто-то другой. «На что только не пойдёшь ради любви». — Если чёрное, то я и не против. Пока мы продолжали разговор Шура переключилась, наконец, на Славку. Обсуждали они сперва нас, причём с явной насмешкой. До моих ушей едва доносились их голоса. Готов поклясться, ничего хорошего про меня не узнал Слава, а если что-то и думал до этого более или менее нормальное, то оно улетучивалось с каждой репликой Саши. Ветер прекратился у берега. Полный штиль. Мы сняли обувь ещё на траве, чтобы ходить по песку, не боясь принести его домой в ботинках. — А обязательно разуваться? — спросил Славка, продолжая идти в кроссовках за нами. — Мы не настаиваем. Но не вохчи потом. — Босиком, здесь? Знал бы, шлёпки взял. — Не нуди, Славка. Стекла тут нет, не поранишься. «Не должно быть». — Я не про это, точнее не только про это. Тут же грязь всякая, букашки… — Ой, а тебя это так пугает? — с явной насмешкой спросил Ростик. — Забейте уже. Там Лахрка, кажись, ждёт нас. Стоило нам подойти ближе, как тут же пожалели. Пришлось оставить девушек, когда из уст Ларисы вылетело: «А всю их компанию позвать не могла?». Оля словно адвокат защищала подругу, продолжая держаться в паре шагов от главной КУКУ. Змей и Картавый пялились на купальник Ларки, что не осталось незамеченным. Парни отвернулись, как только увидели два кулака от неё и Оли и средний палец от Шуры. Я заглянул в телефон, чтобы узнать время. С одной стороны, хотелось подольше погулять, вдоволь наговориться, искупаться, проследить, чтобы Ростик к Оле не лез, однако опять садиться в ночь учиться желания не было. И без того уже дважды сидел часов эдак до двух с настольной лампой в обнимку, у которой лампочка мигала. Математика давалась нелегко, особенно всякие неравенства. С геометрией ещё получалось ладить, почти, да и счёт давался на ура, а вот стоило цифрам исчезнуть и появиться буквам, как начались сложности. Возможно, роль сыграли мои пропуски, а возможно не стоило убирать числа из математики. Но никому не будет дела до этих тонкостей, тут всё чётко и ясно: сдал — молодец, завалил — идиот. Помимо прочего, в копилку дел добавлялся творческий конкурс и экзамен по русскому языку. Насчёт последнего не было и сомнений, что сдам, я же всю жизнь разговаривал на нём, а с первым… Пытался. Даже эти башенки на скомканном листке в моём кармане — часть тренировки. Но мои рисунки всегда вызывали только насмешки, скорее не они, а тот факт, что я их делал, потому и объективного совета просить было не у кого. Сколько профессионалов будет сидеть рядом со мной, сколько гениев? И что там буду делать я, в попытке занять почётное бюджетное место? Оказалось, никаких поблажек у меня и не было: инвалидность родителя не считалась, олимпиад не было, школу закончил на расстоянии двух планет от золотой медали, ещё и прошлое с приводом в милицию. Но показывать переживания не надо было, потому я стоял с лёгкой улыбкой, смотря в одну точку между Славкой и Ильей. — Не ну ты слышал, Шом? Шома! — Ростик со всей силы хлопнул меня по плечу. — А? Чего? По лбу дам, ещё раз руки распустишь. — Ты знал, что Слава был на каких-то жертвоприношениях? — Не-ет. — Это не жертвоприношения были, так, лёгкая их копия. — Ночью на кладбище, потхясно. И вообще не испугался? — Чего там бояться-то? Разве что милиционеров или охранников, их дубинки очень немягкие. — Тебе попадало? Нет, стой, спехрва договохри пхо тот обхряд. — Я же уже всё рассказал. Склеп, ночь. Крысы. Или вам весь текст написать? — Ой не надо, я в церковь после такого не зайду. Шом, аккуратнее будь, так и тебя привяжут где-нибудь на кладбище, а потом станешь просто историей. — Не неси чепухи. То есть букашек в песке боишься, а с крысами возиться — пожалуйста? — Это не специально, клянусь. Сам понять не могу. Было видно, что парни несколько осуждают те поступки, о которых рассказывал Славка, но где-то внутри всё же пылала искорка маленького, неподдельного интереса. Илья пару раз перекрестился, слушая подробности об одной из ночных «встреч» готов, однако после задавал ещё несколько уточняющих вопросов. «Иисус, мы просто слушаем. Ничего плохого, лады? Он не сатанист, надеюсь, хотя его развлечения звучат очень странно. Ну кто из нас не без греха, да? — остановив поток несусветного бреда в своих мыслях, я на пару секунд вернулся в реальность, а после сделал нужный вывод. — Чем я вообще сейчас занят?». Делать нам особо было нечего. Зря к пруду пришли что ли? Мы начали наскоро снимать одежду — привычка с детства, когда ещё кричали «кто последний, тот червяк». Или тормоз, всегда по разному. Мы со Змеем уже побежали, он разбрызгивал воду во все стороны, а я решил похвастаться как умею прыгать (красиво не получилось). Илья провозился с шортами, там молния давно заедала, потому, когда мы уже были полностью мокрые, помчался к нам так. Он насчёт три нырнул, а когда вынырнул, начал плеваться, так как рот надо закрывать иногда, чтобы всякое туда не попадало. В данном случае была какая-то мёртвая мошкара, лежавшая на поверхности воды. — Девчонки, давайте к нам! — крикнул я. — И не надейся, — ответила Лариса. — И вообще, если плаваете, то не брызгайтесь. Я по вашему совсем куку, с тушью плавать? «Да, » — промелькнуло, казалось, в мыслях каждого. — А вы? Шура, Оля? — Да отстаньте от них, сказали же, что не хотят. — За меня не решай, Слав, — Шура уже успела снять майку и готовилась идти к нам. — Ты тоже давай. — Не горю желанием. — Хоть одна нескучная. Пхыгай! Славка тем временем соизволил хотя бы снять обувь. Он сел на песок, взяв в руки какой-то камушек, осмотрев его, а после выбросив куда-то назад. Пока я пытался хоть немного забрызгать Ольку во время разговора, Змей и Картавый уже вышли на берег. Посмотрев на парней, а после чуть поразмыслив, понял, что до дома я буду идти либо без шорт, либо с ними, но с чётким мокрым очертанием трусов. «Э-эй-эй!» — раздался крик Славки, когда его тело вдруг покинуло землю, и только кепка да кроссовки остались там, где он сидел. Илюхе было чуть тяжелее, ведь если руками Слава едва шевелил, то ноги дёргались как в конвульсиях. Парни только смеялись, когда он кричал, что закопает их, хотя после его рассказов стоило бы чуть-чуть и задуматься. Но зачем? — Так! Да! — пацаны раскачали беднягу и кинули того в пруд. — Шома! Славка приземлился в нескольких сантиметрах от меня, однако удержать равновесие всё же я не смог и рухнул на задницу. В глаз немного попало воды, потому, когда вновь встал, ничего и не видел толком, щипало. Зато после было весело от того, в какой позе стоял недовольный Слава. Как реальная птица, случайно промокнувшая, растопырив руки, а волосы прилипли к лицу, чёлка теперь немного закрывала глаза. — Ворон не любит плавать? — издевательски спросил я. — Любит, но не когда его бросают. Эй вы! — он снял футболку и, скрутив, кинул в Ростика. — Ну хватит, хочешь же улыбнуться. Не благодахри. — Возвращайтесь, топить не буду. — И не сможешь, — встряла Шура. — Только порчу не наводи на них, хотя… — Я и не умею. — А мы не верим, — я поднёс крестик к губам. — Я не суеверный, я христианин. Заметив, что Оля смотрит на нас, я напряг мышцы, несильно, чтобы это казалось более менее естественным. Картавый и Шура поплыли по кругу, Змей — за ними, только при этом нарочно шлёпая по воде. Намёками, я вновь пытался позвать девчонок к нам, однако в ответ получал лишь недовольное выражение лица Ларки и усмехающееся Оли. — Хорош, — пришлось рыкнуть мне, когда Славка уже с минуту стучал по карманам. — Телефон найти не могу, выпал в воду, похоже. Олька, услышав это стала оглядываться. Она прошлась к вещам Славы, а после и вдоль берега. Телефон нашёлся быстро. Видно, вывалился у самого края водоёма, пока парни качали бедолагу. Ей богу, Славка был готов расцеловать Олю, когда та показала пропажу. — Паникёр, — пробурчал себе под нос я, ложась на спину. Ровное, спокойное дыхание, глаза зацепились за остатки облака, теперь меня держала лишь вода. — Поплавай. Или полежи, как хочешь, чел. Прошёл час, почти два. Мы успели за это время выйти обратно на берег, сушиться, а после снова ринуться в пруд, чтобы устроить соревнование кто дольше продержится под водой. Участвовало трое: Ростик, Слава и я. Курить меньше нужно было, чтобы пытаться меня победить. И посидев ещё некоторое время на песке, узнав планы на грядущие две недели, наконец, стартовали в сторону домов. Олимпийку пришлось отдать Славке, футболка так и не просохла. Он смешно в ней смотрелся, больно велика была. Я натянул одежду ещё не обсохнув до конца, но было плевать. Я так быстро никогда не одевался, а всё из-за Оли. Она подошла ко мне, пробежала пальцами по моей ладони и попросила дойти с ней до дома. И так бы сделал это, но тут она сама… я аж дар речи потерял от радости. Жаль, только за руку не получалось взять, шла со скрещёнными. Мы ушли чуть раньше ребят, Шуре нужно было что-то обсудить с Ларкой, а Картавый задержал парней, невнятно бормоча о какой-то проблеме. «Чёртов сводник, но молодец». *** — Это невозможно! — я прорычал это в бумажки, заполонившие рабочий стол. «Никаких больше уравнений сегодня». Время близилось к полуночи, родители спали, так что даже проявить эмоции на всю было нельзя. А так хотелось ударить в стол или стену, пойти к месту костра и забросать его всеми тетрадками, чтобы только это дерьмо сгорело и улетело пеплом в никуда, растворилось и не появлялось в моей жизни. Почему вообще краткий справочник такой толстый? Он весит как несколько учебников. Светлая ночь, тихая, что слышно каждого сверчка, каждого голубя, каждого, кто решил пройтись. Я ликовал в душе, наконец, казалось, что-то наладилось. Пришёл час назад после нашего небольшого сбора у забора, языком шевелить не мог, а скулы от смеха болели ещё в начале встречи. Мы слушали истории Сокола про его жизнь в эти два месяца и про то, как же он существовал за решёткой, слушали байки, которые он запомнил. Дуло то и дело пытался выпендриться новой девушкой, попутно интересуясь рассказывали ли мы кому-то из КУКУ об этом (надеялся, что услышав об этом Ларка ревновать начнёт, он же за ней бегал с детства). Но помимо нашей сходки, день запомнился ещё кое-чем. Я проводил Ольку до самой калитки, однако уходить не спешил. Да и она не против была ещё поболтать. Мы стояли порядка двадцати минут, даже начали в какой-то момент слышать голоса друзей. — Ты пойдёшь завтра на посиделки у костра? Илья обещал взять гитару, так что кроме рассказа историй можно будет и попеть. — Как же не прийти. Я буду только рад посидеть, особенно рядом с тобой. Знаешь, это даже… мило типа? Ну там: огонь, музыка, небо чёрное. Почти тёмно-синее, в нашем случае. — Возможно. — Если не секрет, какое задание тебе дал Картавый? — Идиотское. Сказал, чтобы я Росте крапиву сделала. Даже неловко как-то было. Резко и без предупреждения человеку больно… «Это же круто. Во-первых, подстава Змею. Во вторых, получается, она сама меня пригласила на эту прогулку, без всяких заданий». — А ты не хочешь… — Мне пора, прости. Оля быстро приблизилась ко мне и поцеловала в щёку. Я сохранял уверенность, лицо отражало лишь маленькую радость, хотя внутри был чуть ли не фейерверк. Ну наконец! Короткое касание губ, а я уже обомлел. Бубнова уже ушла, разок обернувшись возле двери дома, чтобы помахать, пока я столбом стоял на том же месте, прокручивая в воспоминаниях этот прекрасный момент. «Успех. Удача на моей стороне, а иначе и никак. Кто сказал, что Тёма не добьётся того, чего хочет? А на свидание так и не позвал, чёрт». Пора было выкинуть всё мешающее из головы, однако получалось не всегда. Я постукивал ручкой по столу, попутно разглядывая остатки рисунков на нём. Особенно мне здесь нравился один пёс, в городе памятник похожий стоял. А на краю самом надпись «за этим столом творил Питерский ахритектс». Увы, дописать не смогли, ещё и последнее слово с ошибкой. И это не я такой неграмотный, инициатива Картавого оставить такой след в истории дома. Мол, на будущее, когда сюда будут группы водить туристические, уже после моей смерти. — Да тут совсем просто, — обрадовался я. — Наконец обычные числа, без корней или степеней. Сто девяносто восемь с половиной… В смысле? Красивые числа — это хорошо. Но ещё хорошо, если они подходят под суть задачи. «Сколько участников олимпиады прибыло ночным поездом?» — звучал вопрос. «Паралимпиада какая-то». Хотел было вернуться к решению, как вдруг раздался стук по стеклу. В перчатках без пальцев, с несколькими кольцами в ушах — всё, разумеется, чёрное — Славка стоял и жестами просил открыть окно. Я сделал это и сел обратно за стол, в надежде, что он поймёт намёк и не станет надолго задерживать, быстро уйдёт. Однако вместо этого Слава просто забрался и уселся на подоконник, с моей ветровкой в руках. — Пришёл отдать. — Мог и утром это сделать. — Ты ж всё равно не спал. Я не надолго, тётя ждёт к полуночи, как всегда. — Тогда поспеши. Он спрыгнул, да с таким шумом, что, думал, родители проснуться или дом трястись начнёт. Навис над столом, всматриваясь в записи, которые я быстро начал закрывать, переворачивал листы. Щёлкнув пальцами перед лицом Славки, отвлёк его от разглядывания моих каракуль. — Учишься? — Не твоё дело. — Почему не днём? Уставший же, видно. — Сказал же, не твоё дело. — Спросить хотел кое-что. Сегодня, пока купались, заметил, что у тебя на плечах, и здесь, — Славка ладонью провёл по груди, показал на спину, — и везде много… — Веснушек? Знаю. — Шрамов. Откуда они Тём? — Драки. Все и не вспомню. Односложные ответы должны были донести до него, что пора бы свалить домой, но нет. Славка всё стоял, чуть присев на угол стола, вот только воцарилась тишина. Больше вопросов он не задавал, осматривал комнату, хрустел пальцами, иногда поглядывая на меня. Нужно было продолжать учиться, нужно было. Однако способ отвертеться от задач я всё же нашёл — пустая болтовня. Но сперва нужно было кое-что сделать. — Ты не обижайся, что я резко так. Это всё достало уже, не получается. Два правильных на всю страницу… что это? — Может, я могу чем помочь? — Ха, конечно. Школу сперва окончи, тут же к универу подготовка. — Не во всём, но мне неплохо даётся математика, пока что. И русский с английским, так оценки говорят. — Спасибо, Славка. Правда, спасибо. Но я сам должен справиться с этим дерьмом. — Обращайся, вдруг что. Тогда я пойду, не буду отвлекать, в самом деле. — Нет. — Я едва не вскочил со стула. — Останься ещё ненадолго. Мозг кипит уже от этих правил, аксиом и гипотенузий. — Сам понял, что сказал? — Славка сложил листочки в одну стопку, а сверху положил учебник, выровняв по краю стола. — Но почему не днём? — Дела и без того есть. И, скажи мне, я должен в батана перед пацанами превращаться? — Зачем так скрываться? Хочешь учиться — учись, хочешь свалить — не стесняйся. У нас есть такое правило, своего рода, что принимаем всех. Нет культа осуждения, у нас схожее мировоззрение в какой-то части, но в остальном… каждый индивидуален. — Ты описал всех людей, в некоторой степени. — Не скажи, но идеальная картинка, да? Если бы у вас было также, то ты бы не стеснялся и мог позволить себе заниматься днём, а не ночью. — А как же друзья? Девчонки? Лето? Не-не. Давай не об учёбе, прошу. Лёгкие порывы ветра колыхали уголки тетради. Вверх-вниз, вверх-вниз. И меня также — от желания веселиться и всю жизнь бездельничать до стремления добиться хоть чего-то, дать родителям и себе нечто лучшее, чем этот трухлявый домик в мелкой деревушке, от возвышения себя на пьедестал к талантам и гениям до закапывания своих работ (в прямом смысле) и перспектив. — Знаешь, я тоже надеюсь, что переезд поможет избавиться от проблем. — Ты в городе жил и без того, тем более не в крупный едешь. У вас и огромные магазины, и памятники, и музеи, и вокзалы, и много-много всего. А тут? Из достопримечательностей — церковь да развалины какие-то вместо школы. — А в этих больших постройках, думаешь, есть счастье? Места большого скопления людей, особенно торговые центры — не люблю там ходить. Ты это красиво описал, но не забывай, что я всё-таки живу в Дне. — А я под ним. Кому хуже? — Да к чему эти, — я шыкнул, стоило Славке повысить голос. — Да к чему эти «кому хуже»? — К тому, что нас не сравнивай. У тебя всё равно было лучше. Вот если… — Может, наоборот надо? Не по плохому равняться. Не стараться портить жизнь тому, кому живётся чуть лучше, а свою подправить? — Вот я и подправляю. Ой, Славка, не пойму тебя я с первых попыток. Лети, пока не вырывал перья. — Смешно, ага. Пожалуйста. — Он вновь сел на подоконник. — А ты точно как кот. — Ещё одно такое сравнение — со сливой вместо носа ходить будешь. — До скорой встречи. «До скорой встречи». Вслух произносить не хотел, это бы испортило весь образ. Я прикрыл окно, продолжая немного размышлять о словах Славы. В чём-то он был прав, где-то нёс бред. Или нет? Казалось, что я рано его выгнал. Даже неловко от этих мыслей, что в голове таких фриков может быть что-то дельное. Я взял ветровку, сложил и услышал шуршание. Проверив карманы, вытащил мятый рисунок — забыл совсем про него. В любом случае, эскиз не вышел удачным, кроме второй башенки разве что, можно будет выбросить или использовать под черновик. Олимпийку свернул и положил на комод, рядом с телефоном. Ещё две палки, можно было не заряжать несколько дней. Хотел разблокировать его, однако одёрнул себя. «Наболтался уже, хватит». Только хотел скомкать окончательно рисунок, как вдруг заметил какую-то надпись сзади. Она была нанесена неровно, карандашом, размашистым почерком. «Если это — не художник, то я не гот. Вторая и четвёртая получились классно» — гласила надпись. Обязательно было ему это писать? Мог же сделать вид, что ничего в кармане не было или просто не смотреть. «Но приятно».